Понедельник, 3 августа 1914 г., министерство иностранных дел, Уайтхолл, Лондон

Министр

иностранных дел Англии смотрел из окна своего кабинета на картину мирного летнего вечера. Сэр Эдуард Грей отвечал за международные отношения величайшей в истории империи. Австрия сражалась с Сербией. Два дня назад Германия объявила войну России и Франция провела мобилизацию; германские войска оккупировали Люксембург и готовились напасть на Бельгию; русские

DYNAMO

войска вошли в Восточную Пруссию. Но Англия пока не воевала. После длинной речи в Палате общин сэр Эдуард только что вместе с премьер-министром Генри Асквитом набросали ультиматум, который следовало бы послать в Берлин, если немцы войдут в Бельгию. Было, должно быть, около 8-9 часов вечера, потому что он помнил, как зажглись газовые лампы внизу во дворе. Он обернулся к стоявшему здесь же другу, тот позднее припомнил слова: «Лампы гаснут по всей Европе. Боюсь, мы на нашем веку уже не увидим, как они зажигаются». Это одна из знаменитейших сцен английской истории, описанная во множестве учебников. Эти слова приводятся почти во всех антологиях знаменитых изречений90. К сожалению, собственные воспоминания сэра Эдуарда не вполне

подтверждают эту историю: «Я вспоминаю об этих трех днях (1, 2 и 3 августа) как о почти бесконечных заседаниях и невероятном напряжении; но о чем именно спорили — я почти не помню... Я почти ничего не мог сделать; обстоятельства и события бросали вызов решениям...

Один мой друг пришел меня навестить как-то вечером — он утверждает, что это был понедельник, 3 августа. Мы стояли у окна моей комнаты в министерстве. Наступали сумерки, внизу зажигали лампы... Мой друг вспоминает, будто я заметил в связи с этим:

«Лампы гаснут по всей Европе: мы уже не увидим, как они зажигаются»91.

Не очень понятно, что же было в действительности. Странно, чтобы метафора

«гаснущие лампы» пришла в голову человеку, наблюдающему, как их зажигают. Самый тщательный биограф Грея вообще не упоминает этой сцены92. Более того, накануне войны,

когда дипломатия должна была бы быть особенно активна, человек, находящийся в самом жерле вулкана, говорит, что у него «было мало дел», и имеет время встретиться с другом и поговорить настолько ни о чем, что даже не помнит деталей разговора.

В тот же вечер Берлин осознал, что именно дипломаты поставили его перед необходимостью воевать на два фронта и без надежных союзников. В рейхстаге канцлер Бетман-Гольвег во всем винил Россию: «Россия бросила в наш дом зажженный факел», — заявил он. В Санкт-Петербурге, где только за два дня до этого узнали об

объявлении Германией войны, царь и его генералы уже сумели запустить военную машину в действие. В Париже французы были озадачены нелепым обвинением Бетмана, будто французский самолет бомбил Нюрнберг. В Вене, где австрийское правительство уже неделю вело войну против Сербии, император-король и его министры не торопились вступать еще в одну войну с Россией. В Риме третий участник Тройственного союза сидел тихо. И только в Белграде действительно слышалась стрельба.

В бесконечных спорах о причинах Великой войны часто первейшим виновником признают сложившуюся систему дипломатических союзов начала XX века. Часто утверждают, что все шло к войне согласно логике двух враждебных блоков: Тройственного союза и Антанты. Громадные политические и экономические силы, как полагают, сформировали геополитический консенсус, где обе стороны были согласны с необходимостью поддерживать своих союзников и с тем, что последствия бездействия могут быть ужасны. Утверждают, что этот консенсус якобы связывал руки дипломатам, неумолимо толкая их на страшный путь, ведущий от небольшого балканского инцидента к глобальному пожару. Возникающие здесь противоречия следует рассмотреть подробно. Центральные державы были уже заранее связаны Тройственным союзом. Так что Германия была обязана поддерживать своего австрийского союзника в случае, если будет совершено нападение на Австрию. Но на Австрию никто не нападал, и Вена не имела причин апеллировать к условиям существовавших договоров. Убийство в Сараево не может рассматриваться как военное действие против Австрии, в особенности после примирительного ответа Белграда на австрийский ультиматум. Более того, Германия вполне сознавала, что ее третий союзник, Италия, никогда не вступит в войну в поддержку Австрии, если только не будет принуждена к этому исключительными обстоятельствами. Так что решимость Австрии наказать Сербию и ее требование к Германии одобрить такие действия никак не вытекали из условий Тройственного союза.

У Тройственного согласия обязательства были еще неопределеннее. Антанта не была союзом.