Сараево

«Если кто-то в нашем городе мучится ночью от бессонницы, то пусть погрузится в ночные голоса. Выразительно и тяжело выбивают время колокола на католическом соборе: два часа ночи. Проходит чуть больше минуты... и только тогда отзывается голосом более слабым, но и более проницательным колокол православной церкви, также оповещая о наступлении двух часов. После недолгой паузы немножко хрипловатый далекий звук часов на мечети, но бьет он одиннадцать часов, тайную турецкую пору подчиненную далекому, чужому, фантастическому часовому отсчету. Евреи не имеют на башне часов, и только Бог ведает, какой у них час... Не засыпает, бдит разделение, не дает соединиться этим спящим людям, которые просыпаются, радуются и скорбят, празднуют и постятся по четырем разным календарям...

Босния — страна ненависти и страха. Но самое ужасное, что боснийцы не сознают этой ненависти, живущей среди них, что они уклончиво ее не замечают — и ненавидят всякого, кто пытается открыть им глаза. А между тем здесь больше, чем в иных странах, людей, готовых в приступе подсознательной ненависти убивать и быть убитыми. Ненависть живет и действует здесь самостоятельно: ненависть, как раковая опухоль, поглощает все вокруг.

А между тем можно также сказать, что мало найдется стран с такой же твердой верой, глубокой нежностью, с такой преданностью и неколеби-

мой привязанностью. Но в тайниках человеческих душ прячутся целые ураганы затаенной, вызревающей ненависти, только ждущей своего часа. Отношение между любовью и ненавистью такое же, как между высокими горами и невидимыми геологическими пластами под ними. Вы осуждены жить на многослойной взрывчатке, которая лишь иногда озаряется искрами любви.

В таких странах, как Босния, сама добродетель часто говорит и проявляет себя ненавистью. Те, кто верят и любят, смертельно ненавидят тех, кто не верит, или тех, кто верит и любит иначе, чем они. (Самые злобные и зловещие лица часто встречаются в религиозных собраниях — в монастырях и братствах дервишей.)

Всякий раз тебе будут говорить: возлюби своего брата, хотя у него иная религия, не крест делает славянина и уважай иные мнения, гордясь собственным. С незапамятных времен здесь было много фальшивой учтивости. Под прикрытием этих максим дремлют древние инстинкты и каиновы планы. Они не умрут, пока совершенно не изменятся самые основания материальной и духовной жизни. А когда придет это время, и кто сумеет это совершить?

В одном рассказе Мопассана дионисийское описание весны прерывается замечанием, что в такие дни следует развешивать предупреждения на каждом углу: ГРАЖДАНЕ! ВЕСНА

—БЕРЕГИТЕСЬ ЛЮБВИ!

Может быть, в Боснии тоже надо предостерегать людей...» (Из Письма 1920 г. Иво Андрича.)

Это отрывки из произведения, которое считается художественным, то есть — вымыслом. В них вымышленные размышления некого эмигранта, который покинул Боснию в 1920 г. Сочинено в 1946 г. Иво Андричем (1892-1975), родившимся в Травнике, учившемся в Загребе, Вене и Кракове, бывшим одно время заключенным Габсбургов, потом (до войны) югославским дипломатом и, наконец, нобелевским лауреатом.

Действительно ли это вымысел? «Большая часть [произведений Андрича] имеют местом действия Боснию, — разъясняет редактор его английского издания, — и они тесно связаны с этим окружением. Его рассказы укоренены в особом географическом и историческом контексте». Другими словами: важная составляющая этих рассказов — не вымысел. Андрич изображает психологический ландшафт боснийского общества с такой же точностью, как и звуки сараевской ночи. Эти описания можно использовать как бесценные исторические свидетельства.

В то время (1946 г.) в Сараево работала от имени UNRRA одна опытная труженица благотворительных организаций. У нее иные мысли. «Только работая вместе, люди могут преодолеть свою ненависть, — писала она. — Теперь прекрасное время. Все молодо и

мыслит верно... Нам безразлично — мусульманин он, католик или православный. Теперь время братства и единения».