Нравственность

Поскольку тремя формами развития «нравствен-
ного духа» Гегель считал семью, гражданское об-
щество и государство, постольку речь шла о не-
обходимости рассматривать моральные определе-
ния в контексте социально определенного бытия лю-
дей, понимаемых уже не как абстрактные индивиды,
а как члены различных социальных образований. По-
своему, т. е. через призму идеалистической мистифи-
кации и консервативного «примирения с действитель-
ностью», разрабатывая проблему социальной опреде-
ленности морали, Гегель заявлял, что «объективно
нравственное, вступающее на место абстрактного до-
бра» есть ставшая через субъективность конкретной
субстанция, положившая определенные понятием «в
себе и для себя сущие законы и учреждения», благода-
ря которым «нравственность обладает прочным содер-
жанием»; причем законы и силы «нравственной суб-
станции» более действенны в отношении субъекта,
«чем бытие природы». Если для блага как сугубо мо-
ральной категории характерно «абстрактное должен-
ствование», наиболее отчетливо выраженное кантов-
ской философией, то нравственное добро отличается,
по Гегелю, своей действительностью, реализован-
ностъю. Он подчеркивал, что «нравственная субстан-
ция, как содержащая в себе и для себя сущее самосоз-
нание в единении с его понятием, есть действительный
дух семьи и народа». Именно в законах и силах этой
«субстанции» Гегель видел необходимую конкретиза-
цию обязанностей, которые человек «должен испол-
нять для того, чтобы быть добродетельным...». Гегель
разъяснял, что хотя эти обязанности связывают волю
человека, они не только не уничтожают и не стесняют
его свободы, но только при их исполнении он реали-
зует свою подлинную, «субстанциальную» свободу,
освобождаясь, с одной стороны, от тягостной зависи-
мости от «голых естественных влечений», а с другой
стороны, — от стеснения субъективистскими колеба-

ниями относительно должного и дозволенного, Гегель
солидаризировался с мнением античных мудрецов, что
наилучший способ формирования нравственного чело-
века — это сделать «его гражданином государства,
в котором господствуют хорошие законы»
(94. 7. 182, 189, 183, 184). Глубже, чем Кант, понимая
социальную обусловленность морали, Гегель, однако,
в своих рассуждениях о морали и нравственности
утратил такую прогрессивную черту кантовской этики,
как обоснование долга личности и ее нравственного
права не соглашаться — пусть только в своем созна-
нии, а не в практических действиях — с теми социаль-
но-политическими установлениями, которые представ-
ляются неразумными и несправедливыми. Гегелевское
обоснование примата «нравственной субстанциально-
сти» означает, что перед ее лицом «исчезли то своево-
лие и та собственная совесть единичного, которые мо-
гли бы иметь самостоятельное наличное бытие
и находились бы с нею в антагонизме...». За пре-
делами сферы семейных добродетелей и деловой поря-
дочности Гегель сводил нравственность к лоялъности
по отношению к наличному государственному строю,
трактовал ее, по сути дела, как верноподданность и за
конопослушность, заявляя, что полное и последова-
тельное этическое, учение об обязанностях «не может
быть ничем иным, как развитием отношений, которые
благодаря идее свободы необходимы и потому дей-
ствительны во всем своем объеме в государстве». Хо-
тя Гегель признавал, что «добродетель в собственном
смысле слова находит в себе место и осуществляется
лишь при чрезвычайных обстоятельствах и колли-
зиях», он при этом имел в виду лишь преодоление
личностного произвола и субъективного каприза.
Главную ценность Гегель придавал той добродетели,
которая есть просто добропорядочность, т. е. «одна
лишь простое соответствие индивидуума обязанно-
стям, диктуемым теми обстоятельствами, в которых
он находится» в данном обществе. В итоге Гегель рас-
творял нравственность в поддерживающих социально-
политическую стабильность нравах народа, у которого
выработалась «привычка к нравственному...»
(94. 7. 187, 184, 185, 186).

Семья

Определяя семью как первоначальную, «непосредственную
субстанциальность духа», Гегель выделял в ней следующие три
стороны: брак как таковой, семейную собственность и воспита-
ние детей. Согласно Гегелю, в браке имеет место единство природ-
ного и духовного начал, вследствие чего он отвергал трактовку
брака либо лишь как полового отношения, либо лишь как граж-
данского контракта, либо лишь как любви. «Правовая нравствен-
ная любовь» — такое определение брака давал Гегель, заявляя, что
«вступление в состояние брака» является «объективным назначе-
нием и, следовательно, нравственной обязанностью единичных лич-
ностей» и что брак представляет собой «один из тех абсолютных
принципов, на которых зиждется нравственность общественного
союза» в целом. С точки зрения Гегеля, брак по своему существу
является моногамным; вступление в брак должно быть обставлено
торжественной церемонией; «в себе» брак нерасторжим, но развод
дозволителен, причем «законодательства должны в высшей степени
затруднять осуществление этой возможности...». Собственно нрав-
ственную сторону брака Гегель видел в осознании семейного един-
ства супругов «как субстанциальной цели, следовательно, в любви,
доверии и общности» всего их индивидуального существования. За-
метим, что Гегель обосновывал патриархальную семью, в которой
мужчина представляет собою «сильное и деятельное начало»,
а женщина — «пассивное и субъективное начало». Гегель считал,
что «действительная субстанциальная жизнь мужчины протекает
и проявляется» во вне — «в государстве, в науке и т. п., а затем —
борьбе с внешним миром и с собою, равно как и в работе над ни-
ми», так что лишь пройдя через это «раздвоение» «он отвоевывает
себе самостоятельное единство с собою» и в семье обладает «спо-
койным созерцанием этого единства и чувствующей субъективной
нравственностью...». Женщина же, по Гегелю, именно в семье
«имеет свое субстанциальное назначение», и в «благоговейной род-
ственной любви находит себе выражение также и ее нравственное
умонастроение». Установка на патриархальную семью дополнялась
у Гегеля философским освящением многовековой неравноправно-
сти положения женщин в обществе по сравнению с «первым по-
лом», как он именовал мужчин. Не отрицая возможности для жен-
щин быть образованными (хотя и полагая, что «женщины
получают свое образование какими-то неведомыми путями и как
бы через атмосферу представления», а не мысли), Гегель утверж-
дал, что все же «для высших наук, как философия, и для некоторых
произведении искусства, требующих всеобщего, они не созданы»,
поскольку-де «идеальным они не обладают». Гегель был вместе
с тем уверен, что «государство подвергается опасности, когда жен-
щины находятся во главе правительства», ибо они, по его мнению,
«действуют не согласно требованию всеобщего, а руководствуясь
случайными склонностями и мнениями» (94. 7. 193, 199, 195,
194, 198).

Необходимой «внешней реальностью» семьи Гегель считал со-
вместное имущество супругов. Улавливая связь моногамной семьи
с установлением института частной собственности, но не понимая
первичности этого института, Гегель обращал внимание на то, что
«в сказаниях об основании государства или, по крайней мере, нрав-
ственно упорядоченной общественной жизни введение прочной соб-

ственности появляется в связи с введением брака». «Право распо-
ряжения и управления семейным имуществом» должно, но Гегелю,
принадлежать мужу, так же как представительство семьи в качестве
правового лица перед другими правовыми лицами. Вместе с тем
к обязанностям преимущественно мужа Гегель относил «добыва-
ние средств вне семьи» и заботу «об удовлетворении ее потребно-
стей». В понимании Гегелем семейного имущества с особой чет-
костью обнаруживалось то, что он выступает с апологией не
моногамной семьи вообще, а буржуазной формы этой семьи, суще-
ственно отличной от семьи в античном обществе и в феодальном
средневековье. Гегель утверждал, что «каждая новая семья являет-
ся более существенной», чем связь супругов с своими родами, так
что именно «супружеская чета и дети образуют подлинное ядро
семьи», в силу чего «имущественные отношения индивидуумов дол-
жны... находиться с браком в более существенной связи, чем с бо-
лее широким кругом кровного родства» (94. 7. 200 — 202).

В детях, по Гегелю, единство брака становится «самостоя-
тельно сущим существованием и предметом», и в них же вопло-
щается существование рода. Считая любовь родителей к детям
прямым следствием взаимной любви супругов, Гегель указывал,
что права детей состоят в том, чтобы получать в семье питание
и воспитание, а обязанности — быть послушными родителям
и оказывать им услуги в семейных заботах. Гегель подчеркивал,
что «дети суть в себе свободные» и потому не должны принадле-
жать «как вещи ни другим, ни родителям», осуждая как вопиющую
безнравственность рабский статус детей по отношению к родите-
лям в римском праве. Сами услуги, которые родители вправе тре-
бовать от детей, могут иметь своей целью лишь воспитание по-
следних. Трактовка Гегелем воспитания заострена против просве-
тительской педагогики, поскольку ориентирована на формирование
верноподданных граждан. Заявляя, что в ходе воспитания нельзя
обойтись добротой и не следует прибегать к убеждению по причи-
не невосприимчивости к нему детской души, Гегель провозгласил
«главным моментом воспитания» строгую дисциплину, «смысл ко-
торой — сломить своеволие детей, чтобы истребить чисто чувствен-
ное и природное». Гегель был уверен, что превращение ребенка
в самостоятельную и свободную личность требует развития в нем
«чувства подчиненности» по отношению к «всеобщему и суще-
ственному», первоначально выступающему в виде воли родителей.
«Играющую педагогику» Гегель осуждал за унизительную по отно-
шению к своему делу, к себе самой и, в сущности, также к детям
«ребячливость», «которую сами дети ставят невысоко»
(94. 7. 202-204).

Признание совершеннолетних детей юридическими лицами,
способными самостоятельно обладать собственностью и основы-
вать собственную семью, Гегель квалифицировал как «нравствен-
ное распадение семьи», образующее переход к гражданскому обще-
ству (94. 7. 205, 209).