Лекции по философии религии

Если исходить из любви, то для нее проступок даже
больший, чем гнев,— назвать брата своего подлецом.
Однако подлец в своей изолированности, в которой
он враждебно противопоставляет себя, человека, дру-
гим людям, и в этом разрушении своей личности стре-
мится устолть, еще считается чем-то, еще сохраняет
какую-то значимость, так как вызывает ненависть, а
крупный подлец подчас даже восхищение. Поэтому еще
дальше от любви назвать другого глупцом; это не только
снимает все отношения с ним, но и всякое равенство,
всякую общность сущности, полностью принижает его
в представлении, определяет как ничто.

Любовь примиряет не только преступника с судьбой,
она примиряет также человека с добродетелью; дру-
гими словами, если бы любовь не была единственным
принципом добродетели, то всякая добродетель была
бы одновременно и недобродетелью.

Можно ли представить себе более прекрасную идею,
чем сообщество людей, отношение которых друг к дру-
гу зиждется на любви?..

В любви человек вновь находит себя в другом: по-
скольку любовь есть единение жизни, она предпола-
гает наличие в ней разделения, развития, сложивше-

гося многообразия последней; и, чем больше форм,
в которых живет жизнь, тем больше точек, в которых
она может объединиться, ощущать себя, тем глубже
любовь. Чем шире, чем многообразнее отношения и
чувства любящих, чем сильнее концентрация любви,
тем она более замкнута, равнодушна к другим фор-
мам жизни; радость любви переплетается со всеми
другими проявлениями жизни, признает их, но наличие
индивидуальности заставляет ее отъединиться; чем бо-
лее обособлены люди в своем отношении к миру по
своему образованию и кругу своих интересов, чем боль-
ше в них своеобразия, тем более ограниченной стано-
вится любовь по отношению к самой себе. Для того
чтобы осознать свое счастье, дать его себе самой, к чему
всегда стремится любовь, ей необходимо обособиться,
даже возбудить враждебность к себе. Любовь многих
людей друг к другу допускает лишь известную степень
силы, глубины и требует равенства духа, интересов,
множества жизненных условий, смягчения индивидуаль-
ных черт; однако эта общность жизни, тождествен-
ность духа могут быть осознаны — поскольку они не
есть любовь — только с помощью определенных, резко
обозначенных проявлений. Здесь не может быть и речи
о каком-либо совпадении в познании, об общности мне-
ний.

Однако для того, чтобы любовь была чистой, она
должна сначала отказаться от себялюбия, освободиться,
а освобождается дух лишь тогда, когда он выходит
вовне, за пределы самого себя и созерцает субстан-
циальное как нечто другое, высшее по отношению к

себе.

...Любовь есть различие двух, которые, однако, друг
для друга совершенно неразличны. Чувство и созна-
ние этого тождества есть любовь; любить — значит
быть тем, что вне меня; я имею свое самосознание

не во мне, а в другом, но это такое другое, в котором
я только и удовлетворяюсь, в котором я обретаю мир
с самим собою: я есмь лишь постольку, поскольку во
мне мир; если его во мне нет, то я — противоречие,
я распадаюсь; это другое, поскольку оно именно таким
образом находится вне меня, имеет свое самосознание
только во мне, и оба суть только это сознание их
внешнего по отношению друг к другу бытия и их тож-
дества, и это созерцание, чувствование, знание един-
ства есть любовь.

Нравственность, любовь состоят в том, чтобы снимать
свою особенность, особенную личность, расширять ее
до всеобщности; то же самое можно сказать о семье,
дружбе, так как здесь налицо тождество одного с дру-
гим. Поступая по отношению к другому справедливо,
я тем самым рассматриваю его как тождественного
со мной. В дружбе, любви я отказываюсь от своей
абстрактной личности и благодаря этому получаю ее,
уже конкретную.

Следовательно, истина личности состоит именно в том,
чтобы обретать ее посредством такого погружения,
погруженности в другое. Такие формы' рассудка обна-
руживают себя непосредственно в опыте как снимаю-
щие сами себя.

В любви, в дружбе лицо сохраняет себя и благодаря
своей любви имеет свою субъективность, которая есть
его личность.

Только в любви, отрицающей бесконечную боль,
заключена возможность и корень истинно всеобщего
права, осуществления свободы.

Философия религии: В 2 т. М.,

1976. Т. 1. С. 111, 139, 171 — 172,

320; Т. 2, С. 230, 240, 299

А. Сметана
ЗНАЧЕНИЕ СОВРЕМЕННОЙ ЭПОХИ

Содержание права и любви одно и то же: отношение
человека к человеку. В праве люди противостоят друг
другу; любовь объединяет их. В праве люди конечны,
и поэтому они — многие ограничивающие друг друга
существа; в любви они — само единое божественное.
Человек прошлого был чужд своему ближнему, его
право было ему ближе; в будущем человеку и чужой
станет милым, доверенным, близким. Переход из этого
прошлого в это будущее, из права в любовь соверша-
ется через познание, которое доказывает, что право —
это бесправие, и возводит любовь до власти; через
познание того, что все люди по своему божественному
бытию являются одним и тем же существом, которое
лишь в этой жизни, благодаря земному, кажется раз-
деленным на многие существа; через познание того,
что эта видимость множественности, хотя часто и болез-
ненная для этого единого бытия, служила, однако, по-
следнему лишь для облагораживания. Осуществлять по-
средством познания этот переход от жизни права к
жизни любви — в этом состоит второе великое зна-
чение современной эпохи.

Антология чешской и словацкой
философии. М., 1982. С. 352—353

Η. Ф. Федоров
ФИЛОСОФИЯ ОБЩЕГО ДЕЛА

...Основное свойство родственности есть любовь, а
с нею и истинное знание; в отношениях раба и госпо-
дина, в отношениях граждан между собою существует

скрытность и неискренность, следовательно, нет истин-
ного знания, нет и любви сыновней и братской. Граж-
данственность, цивилизация не удовлетворяют требова-
нию критерия; родовой быт, в коем живут первобыт-
ные народы, следы которого видны и у нас до сих пор,
несмотря на внешнее сходство с родственностью, также
не удовлетворяет требованиям христианского критерия
и даже прямо противоречит ему. Нужно продолжи-
тельное воспитание для того, чтобы общеупотреби-
тельное «братцы» стало из слова делом; для этого
нужно внешнее и внутреннее объединение.

...Чист человек и мир только в его источнике, в его
детстве: детство и есть возвращение к началу. Сынов-
няя и дочерняя любовь, любовь братская, позднее прев-
ращается в половую любовь; и только тогда, когда
половая любовь заменится воскрешением, когда вос-
становление старого заменит рождение нового, только
тогда не будет возвращения к детству, потому что тогда
весь мир будет чист.

...Люди не были бы конечны и ограниченны, если
бы была между ними любовь, то есть если бы они все
составляли одну объединенную силу; но они потому и
смертны, потому и ограниченны, что нет между ними
единства, любви.

...О двух чувствах: о половой чувственности и о дет-
ской любви к родителям, или, что то же, о всемирной
вражде и о всемирной любви.

«Нет вражды вечной, а устранение временной —
наша задача». «Будьте как дети».

О двух чувствах: половая чувственность и порож-
даемый ею аскетизм как отрицание чувственности; и
о едином чувстве всеобщей любви к родителям, не-
отделимом от единого разума.

Беспричинна ли вражда, или же есть реальные при-
чины небратских отношений между людьми и нерод-
ственных отношений слепой природы к разумным суще-
ствам? И какие нужны средства для восстановления
родства?

Увлечение внешнею красотою чувственной силы,
особенно в половом инстинкте, этом «обмане индиви-
дуумов для сохранения рода», увлечение, не видящее
или не желающее видеть в ней, в силе чувственной,
и силу умерщвляющую, не видящее связанной с рож-
дением смерти, и производит индустриализм, служа-
щий к возбуждению полового инстинкта; индустриализм
же создает для своей защиты милитаризм, производит
богатство и бедность, а сии последние (богатство и
бедность) вызывают социализм, или вопрос о всеобщем
обогащении.

Сила чувствующая, но не чувственная зарождается
в детских душах; сила эта вместе с наступлением ста-
рости и смерти родителей переходит в силу состра-
дающую и соумирающую, а соединяя всех сынов и доче-
рей в познании и управлении, то есть в регуляции
природы, обращается в могучую силу, воссозидающую
умерших; через воскрешаемые же поколения регуляции
постепенно распространяется на все миры.

Любовь всемирная рождается из детски-сыновнего
и особенно дочернего чувства, развивается же и укреп-
ляется она только в деле отеческом, общем для всех
и родном, близком, своем для каждого.