Смысл любви

...Невозможно признать прямого соответствия меж-
ду силою индивидуальной любви и значением потом-
ства, когда самое существование потомства при такой
любви есть лишь редкая случайность. Как мы видели,
1) сильная любовь весьма обыкновенно остается нераз-
деленною; 2) при взаимности сильная страсть приводит
к трагическому концу, не доходя до произведения по-
томства; 3) счастливая любовь, если она очень сильна,
также остается обыкновенно бесплодною. А в тех ред-
ких случаях, когда необычайно сильная любовь произ-
водит потомство, оно оказывается самым заурядным.

Как общее правило, из которого почти нет исклю-
чений, можно установить, что особая интенсивность по-
ловой любви или вовсе не допускает потомства, или
допускает только такое, которого значение нисколько
не соответствует напряженности любовного чувства и
исключительному характеру порождаемых им отноше-
ний.

Видеть смысл половой любви в целесообразном
деторождении — значит признавать этот смысл только
там, где самой любви вовсе нет, а где она есть, отнимать
у нее всякий смысл и всякое оправдание. Эта мнимая
теория любви, сопоставленная с действительностью,
оказывается не объяснением, а отказом от всякого
объяснения.

...И у животных, и у человека половая любовь есть
высший расцвет индивидуальной жизни. Но так как у
животных родовая жизнь решительно перевешивает
индивидуальную, то и высшее напряжение этой послед-
ней идет лишь на пользу родовому процессу. Не то
чтобы половое влечение было лишь средством для
простого воспроизведения или размножения организ-

мов, но оно служит для произведения организмов более
совершенных с помощью полового соперничества и
подбора. Такое же значение старались приписать поло-
вой любви и в мире человеческом, но, как мы видели,
совершенно напрасно. Ибо в человечестве индивидуаль-
ность имеет самостоятельное значение и не может быть
в своем сильнейшем выражении лишь орудием внеш-
них ей целей исторического процесса. Или, лучше ска-
зать, истинная цель исторического процесса не такого
рода, чтобы человеческая личность могла служить для
нее лишь страдательным и преходящим орудием.

...Истина, как живая сила, овладевающая внутренним
существом человека и действительно выводящая его из
ложного самоутверждения, называется любовью. Лю-
бовь, как действительное упразднение эгоизма, есть дей-
ствительное оправдание и спасение индивидуальности.
Любовь больше, чем разумное сознание, но без него
она не могла бы действовать как внутренняя спаситель-
ная сила, возвышающая, а не упраздняющая индиви-
дуальность. Только благодаря разумному сознанию
(или, что то же, сознанию истины) человек может раз-
личать самого себя, то есть свою истинную индивидуаль-
ность, от своего эгоизма, а потому, жертвуя этим эго-
измом, отдаваясь сам любви, он находит в ней не только
живую, но и животворящую силу и не теряет вместе
со своим эгоизмом и свое индивидуальное существо,
а, напротив, увековечивает его

...Любовь родительская — в особенности материн-
ская — и по силе чувства, и по конкретности предмета
приближается к любви половой, но по другим причи-
нам не может иметь равного с нею значения для чело-
веческой индивидуальности. Она обусловлена фактом
размножения и сменою поколений, законом, господ-
ствующим в жизни животной, но не имеющим или, во
всяком случае, не долженствующим иметь такого зна-
чения в жизни человеческой. У животных последую-

щее поколение прямо и быстро упраздняет своих пред-
шественников и обличает в бессмысленности их суще-
ствование, чтобы быть сейчас в свою очередь обличен-
ным в такой же бессмысленности существования со
стороны своих собственных порождений. Материнская
любовь в человечестве, достигающая иногда до высо-
кой степени самопожертвования, какую мы не находим
в любви куриной, есть остаток, несомненно пока необ-
ходимый, этого порядка вещей. Во всяком случае, не-
сомненно, что в материнской любви не может быть
полной взаимности и жизненного общения уже потому,
что любящая и любимые принадлежат к разным поко-
лениям, что для последних жизнь — в будущем с но-
выми, самостоятельными интересами и задачами, среди
которых представители прошедшего являются лишь как
бледные тени. Достаточно того, что родители не могут
быть для детей целью жизни в том смысле, в каком
дети бывают для родителей.

Мать, полагающая всю свою душу в детей, жерт-
вует, конечно, своим эгоизмом, но она вместе с тем
теряет и свою индивидуальность, а в них материнская
любовь если и поддерживает индивидуальность, то со-
храняет и даже усиливает эгоизм. Помимо этого в ма-
теринской любви нет, собственно, признания безу-
словного значения за любимым, признания его истин-
ной индивидуальности, ибо для матери хотя ее детище
дороже всего, но именно только как ее детище, не ина-
че, чем у прочих животных, то есть здесь мнимое при-
знание безусловного значения за другим в действи-
тельности обусловлено внешнею физиологическою
связью.

Еще менее могут иметь притязание заменить поло-
вую любовь остальные роды симпатических чувств.
Дружбе между лицами одного и того же пола недо-
стает всестороннего формального различия восполняю-
щих друг друга качеств, и если тем не менее эта дружба

достигает особенной интенсивности, то она превраща-
ется в противуестественный суррогат половой любви.
Что касается до патриотизма и любви к человечеству,
то эти чувства, при всей своей важности, сами по себе
жизненно и конкретно упразднить эгоизм не могут по
несоизмеримости любящего с любимым: ни человече-
ство, ни даже народ не могут быть для отдельного
человека таким же конкретным предметом, как он сам.
Пожертвовать свою жизнь народу или человечеству,
конечно, можно, но создать из себя нового человека,
проявить и осуществить истинную человеческую инди-
видуальность на основе этой экстенсивной любви не-
возможно. Здесь в реальном центре все-таки остается
свое старое эгоистическое я, а народ и человечество
относятся на периферию сознания как предметы
идеальные. То же самое должно сказать о любви к
науке, искусству и т. п.

Смысл и достоинство любви как чувства состоят в
том, что она заставляет нас действительно всем нашим
существом признать за другим то безусловное цент-
ральное значение, которое, в силу эгоизма, мы ощу-
щаем только в самих себе. Любовь важна не как одно
из наших чувств, а как перенесение всего нашего жиз-
ненного интереса из себя в другое, как перестановка
самого центра нашей личной жизни. Это свойственно
всякой любви, но половой любви по преимуществу;
она отличается от других родов любви и большею ин-
тенсивностью, более захватывающим характером, воз-
можностью более полной и всесторонней взаимности;
только эта любовь может вести к действительному и
неразрывному соединению двух жизней в одну, только
про нее и в слове Божьем сказано: будут два в плоть
едину, то есть станут одним реальным существом.

Чувство требует такой полноты соединения, внутрен-
него и окончательного, но дальше этого субъективного
требования и стремления дело обыкновенно не идет,

да и то оказывается лишь преходящим. На деле вместо
поэзии вечного и центрального соединения происходит
лишь более или менее продолжительное, но все-таки
временное, более или менее тесное, но все-таки внеш-
нее, поверхностное сближение двух ограниченных су-
ществ в узких рамках житейской прозы. Предмет любви
не сохраняет в действительности того безусловного
значения, которое придается ему влюбленною мечтой.
Для постороннего взгляда это ясно с самого начала;
но невольный оттенок насмешки, неизбежно сопровож-
дающий чужое отношение к влюбленным, оказывается
лишь предварением их собственного разочарования.
Разом или понемногу пафос любовного увлечения про-
ходит, и хорошо еще, если проявившаяся в нем энер-
гия альтруистических чувств не пропадает даром, а
только, потерявши свою сосредоточенность и высокий
подъем, переносится в раздробленном и разбавленном
виде на детей, которые рождаются и воспитываются
для повторения того же самого обмана. Я говорю «об-
ман» с точки зрения индивидуальной жизни и безуслов-
ного значения человеческой личности, вполне призна-
вая необходимость и целесообразность деторождения
и смены поколений для прогресса человечества в его
собирательной жизни. Но собственно любовь тут ни
при чем. Совпадение сильной любовной страсти с ус-
пешным- деторождением есть только случайность, и
притом довольно редкая; исторический и ежедневный
опыт, несомненно, показывает, что дети могут быть
удачно рождаемы, горячо любимы и прекрасно вос-
питываемы своими родителями, хотя бы эти послед-
ние никогда не были влюблены друг в друга. Сле-
довательно, общественные и всемирные интересы чело-
зечества, связанные со сменою поколений, вовсе не
требуют высшего пафоса любви. А между тем в жизни
индивидуальной этот лучший ее расцвет оказывается
пустоцветом. Первоначальная сила любви теряет здесь

весь свой смысл, когда ее предмет с высоты безуслов-
ного центра увековеченной индивидуальности низво-
дится на степень случайного и легко заменимого сред-
ства для произведения нового, быть может, немного
лучшего, а быть может, немного худшего, но, во вся-
ком случае, относительного и преходящего поколения

людей.

...Конечно, прежде всего любовь есть факт природы
(или дар Божий), независимо от нас возникающий ес-
тественный процесс; но отсюда не следует, чтобы мы
не могли и не должны были сознательно к нему отно-
ситься и самодеятельно направлять этот естественный
процесс к высшим целям. Дар слова есть также нату-
ральная принадлежность человека, язык не выдумыва-
ется, как и любовь. Однако было бы крайне печально,
если бы мы относились к нему только как к естествен-
ному процессу, который сам собою в нас происходит,
если бы мы говорили так, как поют птицы, предавались
бы естественным сочетаниям звуков и слов для выра-
жения невольно проходящих чрез нашу душу чувств
и представлений и не делали из языка орудия для
последовательного проведения известных мыслей, сред-
ства для достижения разумных и сознательно постав-
ленных целей. При исключительно пассивном и бес-
сознательном отношении к дару слова не могли бы обра-
зоваться ни наука, ни искусство, ни гражданское обще-
житие, да и самый язык вследствие недостаточного
применения этого дара не развился бы и остался при
одних зачаточных своих проявлениях. Какое значение
имеет слово для образования человеческой обществен-
ности и культуры, такое же и еще большее имеет
любовь для создания истинной человеческой индиви-
дуальности. И если в первой области (общественной
и культурной) мы замечаем хотя и медленный, но не-
сомненный прогресс, тогда как индивидуальность чело-
веческая с начала исторических времен и доселе оста-

ется неизменной в своих фактических ограничениях, то
первая причина такой разницы та, что к словесной дея-
тельности и к произведениям слова мы относимся все
более и более сознательно и самодеятельно, а любовь
по-прежнему оставляется всецело в темной области
смутных аффектов и невольных влечений.

Как истинное назначение слова состоит не в процессе
говорения самом по себе, а в том, что говорится,—
в откровении разума вещей через слова или понятия,
так истинное назначение любви состоит не в простом
испытывании этого чувства, а в том, что посредством
него совершается,— в деле любви: ей недостаточно
чувствовать для себя безусловное значение любимого
предмета, а нужно действительно дать или сообщить
ему это значение, соединиться с ним в действитель-
ном создании абсолютной индивидуальности. И как
высшая задача словесной деятельности уже предопре-
делена в самой природе слов, которые неизбежно пред-
ставляют общие и пребывающие понятия, а не отдель-
ные и преходящие впечатления и, следовательно, уже
сами по себе, будучи связью многого воедино, наво-
дят нас на разумение всемирного смысла, подобным
же образом и высшая задача любви уже предуказана
в самом любовном чувстве, которое неизбежно прежде
всякого осуществления вводит свой предмет в сферу
абсолютной индивидуальности, видит его в идеальном
свете, верит в его безусловность. Таким образом, в
обоих случаях (и в области словесного познания, и в
области любви) задача состоит не в том, чтобы выду-
мать от себя что-нибудь совершенно новое, а лишь в
том, чтобы последовательно проводить далее и до конца
то, что уже зачаточно дано в самой природе дела, в
самой основе процесса. Но если слово в человечестве
развивалось и развивается, то относительно любви люди
оставались и остаются до сих пор при одних природ-
ных зачатках, да и те плохо понимаются в их истинном
смысле.

...Мы знаем, что человек кроме своей животной
материальной природы имеет еще идеальную, связы-
вающую его с абсолютною истиною или Богом. Помимо
материального или эмпирического содержания своей
жизни каждый человек заключает в себе образ Божий,
то есть особую форму абсолютного содержания. Этот
образ Божий теоретически и отвлеченно познается нами
в разуме и через разум, а в любви он познается кон-
кретно и жизненно. И если это откровение идеального
существа, обыкновенно закрытого материальным явле-
нием, не ограничивается в любви одним внутренним
чувством, но становится иногда ощутительным и в сфере
внешних чувств, то тем большее значение должны мы
признать за любовью как за началом видимого вос-
становления образа Божия в материальном мире, нача-
лом воплощения истинной идеальной человечности.
Сила любви, переходя в свет, преобразуя и одухотво-
ряя форму внешних явлений, открывает нам свою объек-
тивную мощь, но затем уже дело за нами: мы сами
должны понять это откровение и воспользоваться им,
чтобы оно не осталось мимолетным и загадочным
проблеском какой-то тайны.

Духовно-физический процесс восстановления образа
Божия в материальном человечестве никак не может
совершиться сам собой, помимо нас. Начало его, как и
всего лучшего в этом мире, возникает из темной для
нас области несознаваемых процессов и отношений;
там зачаток и корни дерева жизни, но возрастить его
мы должны собственным сознательным действием; для
начала достаточно пассивной восприимчивости чувства,
но затем необходима деятельная вера, нравственный
подвиг и труд, чтобы удержать за собой, укрепить и
развить этот дар светлой и творческой любви, чтобы
посредством него воплотить в себе и в другом образ
Божий и из двух ограниченных и смертных существ
создать одну абсолютную и бессмертную индивидуаль-

ность. Если неизбежно и невольно присущая любви
идеализация показывает нам сквозь эмпирическую види-
мость далекий идеальный образ любимого предмета,
то, конечно, не затем, чтобы мы им только любовались,
а затем, чтобы мы силою истинной веры, действую-
щего воображения и реального творчества преобразо-
вали по этому истинному образцу несоответствующую
ему действительность, воплотили его в реальном яв-
лении.

...Само по себе ясно, что, пока человек размножа-
ется, как животное, он и умирает, как животное. Но
столь же ясно, с другой стороны, и то, что простое воз-
держание от родового акта нисколько не избавляет
от смерти: лица, сохранившие девство, умирают, уми-
рают и скопцы; ни те ни другие не пользуются даже
особенною долговечностью. Это и понятно. Смерть
вообще есть дезинтеграция существа, распадение со-
ставляющих его факторов. Но разделение полов, не
устраняемое их внешним и преходящим соединением
в родовом акте,— это разделение между мужеским и
женским элементом человеческого существа — есть уже
само по себе состояние дезинтеграции и начало смер-
ти. Пребывать в половой раздельности — значит пре-
бывать на пути смерти, а кто не хочет или не может
сойти с этого пути, должен по естественной необхо-
димости пройти его до конца. Кто поддерживает корень
смерти, тот неизбежно вкусит и плода ее. Бессмерт-
ным может быть только целый человек, и если физио-
логическое соединение не может действительно вос-
становить цельность человеческого существа, то, зна-
чит, это ложное соединение должно быть замене-
но истинным соединением, а никак не воздержанием
от всякого соединения, то есть никак не стремле-
нием удержать in Statu quo разделенную, распав-
шуюся и, следовательно, смертную человеческую при-
роду.

...Для человека как животного совершенно естест-
венно неограниченное удовлетворение своей половой
потребности посредством известного физиологического
действия, но человек, как существо нравственное, нахо-
дит это действие противным своей высшей природе
и стыдится его... Как животному общественному чело-
веку естественно ограничивать физиологическую функ-
цию, относящуюся к другим лицам, требованиями со-
циально-нравственного закона. Этот закон извне огра-
ничивает и закрывает животное отправление, делает
его средством для социальной цели — образования
семейного союза. Но существо дела от этого не изме-
няется. Семейный союз основан все-таки на внешнем
материальном соединении полов, он оставляет чело-
века-животное в его прежнем дезинтегрированном,
половинчатом состоянии, которое необходимо ведет к
дальнейшей дезинтеграции человеческого существа,
то есть к смерти.

Если бы человек сверх своей животной природы
был только существом социально-нравственным, то из
этих двух противоборствующих элементов — одинаково
для него естественных — окончательное торжество оста-
валось бы за первым. Социально-нравственный закон
и его основная объективация — семья вводят животную
природу человека в границы, необходимые для родо-
вого прогресса, они упорядочивают смертную жизнь,
но не открывают пути бессмертия. Индивидуальное
существо так же истощается и умирает в социально-
нравственном порядке жизни, как если бы оно оста-
валось исключительно под законом жизни животной.
Слон и ворон оказываются даже значительно долго-
вечнее самого добродетельного и аккуратного чело-
века. Но в человеке кроме животной природы и со-
циально-нравственного закона есть еще третье, высшее
начало — духовное, мистическое или божественное.
Оно и здесь, в области любви и половых отношений,

есть тот «камень, его же небрегоша зиждущии» и «той
бысть во главу угла». Прежде физиологического сое-
динения в животной природе, которое ведет к смерти,
и прежде законного союза в порядке социально-нрав-
ственном, который от смерти не спасает, должно быть
соединение в Боге, которое ведет к бессмертию, потому
что не ограничивает только смертную жизнь природы
человеческим законом, а перерождает ее вечною и
нетленною силою благодати. Этот третий, а в истин-
ном порядке первый элемент с присущими ему требо-
ваниями совершенно естествен для человека в его це-
лости как существа, причастного высшему божествен-
ному началу и посредствующего между ним и миром.
А два низших элемента — животная природа и социаль-
ный закон,— также естественные на своем месте, ста-
новятся противоестественными, когда берутся отдельно
от высшего и полагаются вместо него. В области
половой любви противоестественно для человека не
только всякое беспорядочное, лишенное высшего, ду-
ховного освящения удовлетворение чувственных потреб-
ностей наподобие животных (помимо разных чудовищ-
ных явлений половой психопатии), но также недостойны
человека и противоестественны и те союзы между ли-
цами разного пола, которые заключаются и поддер-
живаются только на основании гражданского закона,
исключительно для целей морально-общественных, с
устранением или при бездействии собственно духов-
ного, мистического начала в человеке. Но именно та-
кая противоестественная с точки зрения цельного чело-
веческого существа перестановка этих отношений гос-
подствует в нашей жизни и признается нормальной,
и все осуждение переносится на несчастных психопатов
любви, которые только доводят до смешных, безоб-
разных, иногда отвратительных, но большей частию
безвредных сравнительно крайностей это самое обще-
признанное и господствующее извращение.

...Дело истинной любви прежде всего основывается
на вере. Коренной смысл любви, как было уже пока-
зано, состоит в признании за другим существом без-
условного значения. Но в своем эмпирическом, под-
лежащем реальному чувственному восприятию бытии
это существо безусловного значения не имеет: оно
несовершенно по своему достоинству и преходяще
по своему существованию. Следовательно, мы можем
утверждать за ним безусловное значение лишь верою,
которая есть уповаемых извещение, вещей обличение
невидимых. Но к чему же относится вера в настоящем
случае? Что, собственно, значит верить в безусловное,
а тем самым и бесконечное значение этого индиви-
дуального лица? Утверждать, что оно само по себе,
как таковое, в этой своей частности и отдельности обла-
дает абсолютным значением, было бы столь же нелепо,
сколько и богохульно. Конечно, слово «обожание» весьма
употребительно в сфере любовных отношений, но ведь
и слово «безумие» также имеет в этой области свое
законное применение. Итак, соблюдая закон логики, не
дозволяющей отождествлять противоречащих опреде-
лений, а также заповедь истинной религии, запрещаю-
щую идолопоклонство, мы должны под верою в пред-
мет нашей любви разуметь утверждение этого пред-
мета как существующего в Боге и в этом смысле обла-
дающего бесконечным значением.

...В половой любви, истинно понимаемой и истинно
осуществляемой, эта божественная сущность получает
средство для своего окончательного, крайнего вопло-
щения в индивидуальной жизни человека, способ самого
глубокого и вместе с тем самого внешнего реально
ощутительного соединения с ним. Отсюда те проблески
неземного блаженства, то веяние нездешней радости,
которыми сопровождается любовь, даже несовершен-
ная, и которые делают ее, даже несовершенную, вели-
чайшим наслаждением людей и богов — hominum

divomque voluptas '. Отсюда же и глубочайшее стра-
дание любви, бессильной удержать свой истинный пред-
мет и все более и более от него удаляющейся.

Здесь получает свое законное место и тот элемент
обожания и беспредельной преданности, который так
свойствен любви и так мало имеет смысла, если отно-
сится к земному ее предмету, в отдельности от небес-
ного.

...Если корень ложного существования состоит в не-
проницаемости, то есть во взаимном исключении
существ друг другом, то истинная жизнь есть то, чтобы
жить в другом, как в себе, или находить в другом
положительное и безусловное восполнение своего суще-
ства. Основанием и типом этой истинной жизни оста-
ется и всегда останется любовь половая, или супру-
жеская. Но ее собственное осуществление невозмож-
но, как мы видели, без соответствующего преобразо-
вания всей внешней среды, то есть интеграция жизни
индивидуальной необходимо требует такой же интегра-
ции в сферах жизни общественной и всемирной. Оп-
ределенное различие, или раздельность, жизненных
сфер, как индивидуальных, так и собирательных, ни-
когда не будет и не должно быть упразднено, потому
что такое всеобщее слияние привело бы к безразли-
чию и к пустоте, а не к полноте бытия. Истинное соеди-
нение предполагает истинную раздельность соединя-
емых, то есть такую, в силу которой они не исклю-
чают, а взаимно полагают друг друга, находя каждый
в другом полноту собственной жизни. Как в любви
индивидуальной два различных, но равноправных и рав-
ноценных существа служат один другому не отрица-
тельною границей, а положительным восполнением,
точно то же должно быть и во всех сферах жизни
собирательной; всякий социальный организм должен

— людей и бессмертных услада (лат.).

быть для каждого своего члена не внешнею границей
его деятельности, а положительною опорой и воспол-
нением: как для половой любви (в сфере личной жиз-
ни) единичное «другое» есть вместе с тем все, так со
своей стороны социальное все, в силу положительной
солидарности всех своих элементов, должно для каж-
дого из них являться как действительное единство, как
бы другое, восполняющее его (в новой, более широкой
сфере) живое существо.

Если отношения индивидуальных членов общества
друг к другу должны быть братские (и сыновние —
по отношению к прошедшим поколениям и их социаль-
ным представителям), то связь их с целыми обществен-
ными сферами — местными, национальными и, наконец,
со вселенскою — должна быть еще более внутреннею,
всестороннею и значительною. Эта связь активного
человеческого начала (личного) с воплощенною в со-
циальном духовно-телесном организме всеединою идеей
должна быть живым сизигическим отношением '. Не под-
чиняться своей общественной сфере и не господство-
вать над нею, а быть с нею в любовном взаимодей-
ствии, служить для нее деятельным, оплодотворяющим
началом движения и находить в ней полноту жизнен-
ных условий и возможностей — таково отношение ис-
тинной человеческой индивидуальности не только к
своей ближайшей социальной среде, к своему народу,
но и ко всему человечеству.

...Несомненно, что исторический процесс соверша-
ется в этом направлении, постепенно разрушая лож-
ные или недостаточные формы человеческих союзов
(патриархальные, деспотические, односторонне-индиви-

¹ От греч. сизигия — сочетание. Я принужден ввести это новое
выражение, не находя в существующей терминологии другого, луч-
шего. Замечу, что гностики употребляли слово «сизигия» в другом
смысле и что вообще употребление еретиками известного термина
еще не делает его еретическим.

дуалистические) и вместе с тем все более и более
приближаясь не только к объединению всего челове-
чества как солидарного целого, но и к установлению
истинного сизигического образа этого всечеловеческого
единства. По мере того как всеединая идея действи-
тельно осуществляется чрез укрепление и усовершен-
ствование своих индивидуально-человеческих элемен-
тов, необходимо ослабевают и сглаживаются формы
ложного разделения или непроницаемости существ в
пространстве и времени. Но для полного их упразд-
нения и для окончательного увековечения всех инди-
видуальностей, не только настоящих, но и прошедших,
нужно, чтобы процесс интеграции перешел за пределы
жизни социальной или собственно человеческой и вклю-
чил в себя сферу космическую, из которой он вышел.
В устроении физического мира (космический процесс)
божественная идея только снаружи облекла царство
материи и смерти покровом природной красоты: чрез
человечество, чрез действие его универсально-разум-
ного сознания она должна войти в это царство извнутри,
чтобы оживотворить природу и увековечить ее красоту.
В этом смысле необходимо изменить отношение чело-
века к природе. И с нею он должен установить то
сизигическое единство, которым определяется его
истинная жизнь в личной и общественной сферах.

...Установление истинного любовного, или сизигиче-
ского, отношения человека не только к его социаль-
ной, но и к его природной и всемирной среде — эта
цель сама по себе ясна. Нельзя сказать того же о путях
ее достижения для отдельного человека. Не вдаваясь
в преждевременные, а потому сомнительные и неудоб-
ные подробности, можно, основываясь на твердых ана-
логиях космического и исторического опыта, с уверен-
ностью утверждать, что всякая сознательная деятель-
ность человеческая, определяемая идеею всемирной
сизигии и имеющая целью воплотить всеединый идеал

в той или другой сфере, тем самым действительно
производит или освобождает реальные духовно-телес-
ные токи, которые постепенно овладевают материаль-
ною средою, одухотворяют ее и воплощают в ней те
или другие образы всеединства — живые и вечные
подобия абсолютной человечности. Сила же этого ду-
ховно-телесного творчества в человеке есть только
превращение или обращение внутрь той самой твор-
ческой силы, которая в природе, будучи обращена на-
ружу, производит дурную бесконечность физического
размножения организмов.

Связавши в идее всемирной сизигии (индивидуаль-
ную половую) любовь с истинною сущностью все-
общей жизни, я исполнил свою прямую задачу — оп-
ределить смысл любви, так как под смыслом какого-
нибудь предмета разумеется именно его внутренняя
связь со всеобщею истиной.

Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 493—
547