2015-03-20
379
МАКСИМЫ И МЫСЛИ,
АФОРИЗМЫ И АНЕКДОТЫ
Людская дружба в большинстве случаев порастает
множеством колючих «если» и «но» и в конце концов
переходит в обыкновенные приятельские отношения,
которые держатся только благодаря недомолвкам.
Женщины отдают дружбе лишь то, что берут взаймы
у любви.
Размышления и афоризмы фран-
цузских моралистов XV/—XV//I
веков. М., (987. С. 453, 468
А. де Рнвароль
ИЗБРАННЫЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ
Близкое общение — вот откуда берут начало неж-
нейшая дружба и сильнейшая ненависть.
Когда по дороге дружбы редко ходят, она зара-
стает тернием.
Размышления и афоризмы фран-
цузских моралистов XV/—XV/M
веков. С. 521, 522
Ф. Р. де Шатобриан
ГЕНИИ ХРИСТИАНСТВА
Одно из самых прекрасных чувств, нам доступных,
и, быть может, единственное, безраздельно принад-
лежащее душе,— это дружба (целям или природе про-
чих не чужда чувственность)...
...Дружба зиждется не только на сходстве, но и на
противоположностях. Чтобы быть близкими друзьями,
два человека должны постоянно тянуться друг к другу,
но в то же время и отталкиваться один от другого;
они должны иметь гений равной силы, но разного свой-
ства; далекие мнения, но близкие убеждения; различ-
ные предметы любви и ненависти, но одинаковую силу
чувства; резко противоположный нрав, не препятствую-
щий, однако, общности вкусов; одним словом, им необ-
ходимо полное несходство характеров при полном со-
гласии сердец.
|
|
|
Эстетика раннего французского
романтизма. М., 1982. С. 141 — 142
Г. В. Φ. Гегель
ЛЕКЦИИ ПО ФИЛОСОФИИ РЕЛИГИИ
Дружба есть отношение, обремененное особен-
ностью, и мужчины становятся друзьями не столько
непосредственно, сколько объективно в некотором суб-
станциальном союзе, в чем-то третьем, в принципах,
в занятиях, в науке; короче говоря, этот союз основы-
вается на некоем объективном содержании, а не есть
склонность как таковая, подобно склонности мужчины
к женщине как этой особенной личности.
Философия религии: В 2 т. М.,
197Й. Т. 2. С. 300
К. С. Льюис
ЛЮБОВЬ
ДРУЖБА
Когда я говорю о привязанности или влюбленности,
все меня понимают. Оба эти чувства воспеты и про-
славлены свыше всякой меры. Даже те, кто в них не
верит, подчиняются традиции — иначе они бы не обли-
чали их. Но мало кто помнит теперь, что и дружба —
любовь. У Тристана и Изольды, Антония и Клеопатры,
Ромео и Джульетты — тысячи литературных соответ-
ствий; у Давида и Ионафана, Ореста и Пилада, Роланда
и Оливье их нет. В старину дружбу считали самой
полной и счастливой из человеческих связей. Нынеш-
ний мир ее лишен. Конечно, все согласятся, что кроме
семьи мужчине нужны и друзья. Но самый тон пока-
жет, что под этим словом подразумевают совсем не
тех, о ком писали Цицерон и Аристотель. Дружба для
|
|
|
нас — развлечение, почти ненужная роскошь. Как же
мы до этого дошли?
Прежде всего мы не ценим дружбы, потому что
ее не видим. А не видим мы ее потому, что она из
всех видов любви наименее естественная, в ней не участ-
вует инстинкт, в ней очень мало или просто нет био-
логической необходимости. Она почти не связана с нер-
вами, от нее не краснеют, не бледнеют, не лишаются
чувств. Соединяет она личность с личностью; как только
люди подружились, они выделились из стада. Без влюб-
ленности никто бы из нас не родился, без привязан-
ности — не вырос, без дружбы можно и вырасти, и
прожить. Вид наш с биологической точки зрения в ней
не нуждается. Общество ей даже враждебно. Заметьте,
как не любит ее начальство. Директору школы, коман-
диру полка, капитану корабля становится не по себе,
когда кого-нибудь из их подчиненных свяжет крепкая
дружба.
Эта противоестественность дружбы объясняет, по-
чему ее так любили в старину. Главной, самой глу-
бокой мыслью античности и средневековья был уход
от материального мира. Природу, чувство, тело считали
опасными для духа, их боялись или гнушались ими.
Привязанность и влюбленность слишком явно уподоб-
ляют нас животным. Когда вы испытываете их, у вас
перехватывает дыхание или жжет в груди. Светлый,
спокойный, разумный мир свободно избранной дружбы
отдаляет нас от природы. Дружба — единственный вид
любви, уподобляющий нас богам или ангелам.
Сентиментализм и романтизм восстановили в правах
природу и чувства. Поклонники «темных богов» опус-
тились еще ниже, и к дружбе они уже начисто не-
способны. Все, что считалось доблестями дружбы, ра-
ботает теперь против нее. Она не знает лепета, неж-
ных подарков, слез умиления, любезных поборникам
чувства. Она слишком светла и покойна для поклон-
13 Философия любви. Ч. 2
ников низких инстинктов. По сравнению с более природ-
ными видами любви она жидка, пресна, бесплотна,
это какой-то вегетарианский суррогат.
Кроме того, многие сейчас ставят общественное
выше личного. Дружба соединяет людей на высшем
уровне их личностного развития. Она уводит их от обще-
ства, как одиночество, но в нее уходит не один чело-
век, а по меньшей мере двое. Демократическому чув-
ству она тоже противна, в ней есть избранничество.
Словом, в наши дни главу о дружбе приходится начи-
нать с ее оправдания.
Для начала коснемся весьма непростой темы. В наше
время нельзя обойти вниманием теорию, считающую,
что всякая дружба на самом деле — однополая влюб-
ленность.
Здесь очень важны опасные слова «на самом деле».
Если вы скажете, что всякая дружба осознанно гомо-
сексуальна, все поймут, что это ложь. Если вы спря-
четесь за вышеприведенными словами, получится, что
друзья и сами ничего не знают о ее истинной сути.
Это уже нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Самое
отсутствие свидетельств окажется свидетельством. Дыма
нет,— значит, огонь хорошо скрыли. Конечно, если
огонь вообще есть. С таким же правом можно сказать:
«Если бы в кресле лежала невидимая кошка, оно каза-
лось бы пустым. Оно пустым кажется. Следовательно,
в нем лежит невидимая кошка».
Логически опровергнуть веру в невидимых кошек
нельзя, но она немало говорит нам о том, кто ее испо-
ведует. Те, кто видит в дружбе лишь скрытую влюб-
ленность, доказывают, что у них никогда не было дру-
зей. Кроме них, все знают по опыту, что дружба и
влюбленность на удивление не похожи, хотя их можно
испытывать к одному и тому же человеку. Влюблен-
ные все время говорят о своей любви; друзья почти
никогда не говорят о дружбе. Влюбленные смотрят
друг на друга; друзья — на что-то третье, чем оба за-
няты. Наконец, влюбленность, пока она жива, связы-
вает только двоих. Дружба двумя не ограничена, втроем
дружить даже лучше, и вот почему.
|
|
|
Чарлз Лэм говорит где-то, что, когда А умрет, В те-
ряет не только самого А, но и «его долю С», а С — «его
долю В». В каждом друге есть что-то такое, чему дает
осуществляться лишь третий друг. Сам я недостаточно
широк; моего света мало, чтобы заиграли все грани
его души. Дружба почти не знает ревности. Двое дру-
зей счастливы, что нашли третьего, трое — что нашли
четвертого, если он действительно друг. Они рады ему,
как рады пришельцу блаженные души у Данте. Ко-
нечно, похожих людей немного (не говоря уже о том,
что на земле нет таких больших комнат), но в идеале
дружба может соединять сколько угодно друзей. Этим
она «близка по сходству» к раю, где каждый видит Бога
по-своему и сообщает о том всем другим. Серафимы
у Исайи взывают друг к другу «свят, свят, свят!..» (Ис.
6, 3). Дружба — умножение хлебов; чем больше съешь,
тем больше останется.
Вот почему нынешняя теория не выдерживает ни-
какой критики. Дружба и противоестественная влюб-
ленность, конечно, соединялись, особенно в некоторых
культурах, в определенное время. Но где это было,
там было, как вообще бывает соединение дружбы с
влюбленностью. Примысливать же это не нужно, нельзя.
Слезы, объятия и поцелуи ни о чем подобном не
свидетельствуют. Если мы будем их так воспринимать,
получится очень уж нелепо....Объяснить надо не то,
что наши предки обнимались, а то, что мы теперь не
обнимаемся. Мы, а не они нарушили традицию.
Я говорил, что без дружбы может выжить и чело-
век, и общество. Но есть другое явление, обществу
необходимое, и его часто путают с дружбой. Это еще
не дружба, а как бы ее заготовка.
В первобытных сообществах охотники должны дей-
ствовать вместе, а женщины должны рожать и воспи-
тывать детей. Без этого племя погибнет. Задолго до
начала истории мы, мужчины, собирались отдельно от
женщин. Нам надо было потолковать о наших общих
делах. Мы думали, как что сделать, мы обсуждали сде-
ланное, высмеивали трусов, хвалили храбрецов. Нам
очень нравилось быть вместе; мы, смельчаки, мы, охот-
ники, знали то, чего женщины не знают, а шуток наших
они и понять не могли. Вероятно, все это было связано
с религией и ритуалом.
|
|
|
А что же делали в это время женщины? Не знаю.
Откуда мне знать? Наверное, свои ритуалы были и у
них. Когда земледелием ведали они, им тоже прихо-
дилось вместе толковать о деле. Мне кажется, мир
их не был начисто женским, с ними были дети, а мо-
жет — и старики. Все это догадки. Я могу воссоздать
предысторию дружбы только по мужской линии.
Этот прообраз дружбы я назову приятельством,
хотя его много чаще дружбой и зовут. Говоря о своих
друзьях, люди сплошь и рядом имеют в виду прияте-
лей. Я ничуть не хочу умалить этот вид человеческой
связи. Мы не умаляем серебро, отличая его от золота.
Дружба родится из приятельства, когда двое или
трое заметят, что они что-то понимают одинаково.
Раньше каждый из них думал, что только он это понял.
Дружба начинается с вопроса: «Как, и ты это знаешь?
А я думал, я один...» Можно представить себе, что
среди первобытных охотников раз в сто лет или раз в
тысячу какие-то люди открывали что-нибудь новое. Они
видели вдруг, что олень не только съедобен, но и пре-
красен; что охотиться — весело, а не только нужно;
что боги святы, а не только сильны. Но пока человек
знал это один, он умирал, не породив ни искусства,
ни спорта, ни духовной веры. Когда же двое находили
друг друга и с превеликим трудом рассказывали о
своих открытиях, рождалась дружба, а вместе с ней —
искусство, спорт или вера. И тут же друзья оказыва-
лись в полном одиночестве.
Влюбленные ищут уединения. Друзьям его искать не
надо, они и так отделены стеной от толпы. Они бы рады
сломать эту стену, они рады найти третьего, но находят
его не всегда.
В наше время дружба возникает так же. Конечно,
в приятельстве нас объединяет не насущная для жизни
охота, а университет, служба, клуб, полк. Все, кто
окружает нас,— наши приятели. Те, кто разделяет с
нами что-то свое, особенное,— наши друзья. Как гово-
рил Эмерсон, в этом виде любви вопрос «Ты меня
любишь?» значит: «Ты видишь ту же самую истину?»
или хотя бы «Важна тебе та же истина?» Человек, пони-
мающий, как и мы, что какой-то вопрос важен, может
стать нам другом, даже если он иначе ответит на него.
Вот почему трогательные люди, которые хотят «завести
друзей», их никогда не заведут. Дружба возможна
только тогда, когда нам что-то важнее дружбы. Если
человек ответит на тот вопрос: «Да плевал я на
истину! Мне друг нужен», он может добиться только
привязанности. Здесь «не о чем дружить», а дружба
всегда — «о чем-то», хотя бы это было домино или
интерес к белым мышам.
Если друзья, нашедшие друг друга, разного пола,
к дружбе их очень быстро, иногда в первые же пол-
часа, присоединяется влюбленность. Вообще, если они
не противны один другому физически или не любят
уже кого-то, они непременно друг в друга влюбятся.
И наоборот, влюбленные могут подружиться. Но в том
и в другом случае это только четче очертит разные
виды любви. Когда возлюбленная становится -другом,
мы никак не захотим разделить ее влюбленность с
кем-то третьим, но дружбу ее разделить мы только
рады. Влюбленный только рад, если его подруга οπο-
ί 97
собна в самом глубоком и истинном смысле войти в
круг его друзей.
Сосуществование дружбы и влюбленности поможет
вам понять, что и дружба — великая любовь. Предста-
вим себе, что мы женились на женщине, которая
может стать нам настоящим другом. Теперь предпо-
ложим, что нам сказали: «Влюбленность ваша исчез-
нет, но вы всегда будете вместе искать Бога, истину,
красоту. Если же это вам не нравится, вы будете всегда
влюблены друг в друга, но друзьями не станете. Или
то, или это. Выбирайте». Что мы выберем? О каком
выборе не пожалеем?
Я подчеркиваю, что дружба не нужна; об этом надо
поговорить подробней.
Мне скажут, что дружба очень нужна обществу.
Великие религии начинались в узком кругу друзей.
Математика возникла, когда несколько друзей в Греции
стали беседовать о числах, линиях и углах. Наше
Королевское общество было маленькой группой джент-
льменов, собиравшихся в свободное время потолковать
о никому, кроме них, не интересных вещах. Романтизм
действительно был Вордсвортом и Колриджем, которые
(особенно Колридж) без умолку говорили о своем,
особом видении мира. Возрождение, Реформация,
борьба против рабства, коммунизм начались, в сущ-
ности, так же.
Значит, дружба пользу приносит. Но почти каждый
читатель что-то одобрит из моего списка, что-то осудит.
В лучшем случае список этот показывает, что дружба
может приносить обществу и пользу, и вред. Да и помо-
гает она обществу не выжить, а «жить хорошо», как
называл это Аристотель. Иногда эти виды пользы сов-
падают, но бывает это редко. Кроме того, дружба о
пользе не думает, польза для нее — отход производ-
ства. Религии, которые по замыслу должны служить
обществу — например, почитание императора в Риме
или нынешнее торговое христианство,— ничего не дают.
Несколько друзей, отвернувшихся от мира, преобразуют
мир. Математика Египта и Вавилона служила обществу,
земледелию, астрологии. Но для нас гораздо важнее
математика греческая, которой занимались на досуге
несколько друзей.
Многие скажут мне, что без дружбы не выжить
человеку. Они имеют в виду не друга, а помощника,
союзника. Конечно, друг, если нужно, даст нам денег,
выходит нас во время болезни, защитит от врагов, помо-
жет нашей вдове и детям. Но дружба не в этом. Это
скорей помехи. В одном смысле дела эти очень важны,
в другом — неважны. Они важны, ибо тот, кто их не
сделает, окажется ложным другом. Они неважны, ибо
роль благодетеля случайна в дружбе, даже чужда ей.
Дружба совершенно свободна от «нужды, чтобы в тебе
нуждались». Нам очень жаль, что представился случай
оказать помощь — ведь это значит, что друг был в
беде,— а теперь, ради Бога, забудем об этом и зай-
мемся чем-нибудь стоящим! Сама благодарность не
нужна дружбе. Привычная фраза: «Да о чем тут гово-
рить!..»— выражает наши истинные чувства. Знак истин-
ной дружбы не в том, что друг помогает, а в том, что
от этого ничего не изменится. Помощь отвлекает, ме-
шает, на нее уходит время, которого и так всегда не
хватает друзьям. У нас всего два часа, а целых двадцать
минут пришлось потратить на «дело»!
Дела друзей нас не интересуют. В отличие от влюб-
ленности дружба не пытлива. Мы заводим друга, не
зная, женат ли он и где он служит. Все это — пустяки
перед главным: он видит ту же истину. Среди настоящих
друзей человек представляет только себя самого. Ни-
кому не важны ни профессия его, ни семья, ни доход,
ни национальность. Конечно, чаще всего это знают, но
случайно. Друзья как цари. Так встречаются власти-
тели независимых стран в какой-нибудь нейтральной
стране. Дружба по природе своей не интересуется ни
нашим телом, ни всем тем «расширенным телом», ко-
торое состоит из родных, прошлого, службы, связей.
Вне дружеского круга мы не только Петр или Анна,
но и муж или жена, брат или сестра, начальник, под-
чиненный, сослуживец. Среди друзей все иначе. Влюб-
ленность обнажает тело, дружба — самую личность.
Этим обусловлена дивная безответственность дру-
жеской любви. Я не обязан быть чьим-нибудь другом,
и никто не обязан быть моим. Дружба бесполезна и не
нужна, как философия, как искусство, как тварный мир,
который Бог не обязан был творить. Она не нужна для
жизни; она — из тех вещей, без которых не нужна жизнь.
Я говорил, что друзья не смотрят друг на друга.
Да, смотрят они на что-то третье, но это не значит, что
они друг друга не видят и не любят. Любовь-оценка
в дружбе исключительно сильна. Среди настоящих
друзей каждый нередко чувствует себя недостойным,
удивляется, что он нужен, смиренно радуется, что его
приняли. Поистине, прекрасны часы, когда четыре или
пять человек пришли под вечер в свой кабачок или
сидят дома, у огня. Вино — под рукой, все открыто
уму, обязанностей нет, все равны и свободны, словно
сегодня познакомились, хотя, быть может, многолетняя
привязанность кроме дружбы соединяет нас. У земной
жизни нет лучше дара. Кто заслужил его?
Из всего, о чем мы говорили, ясно, что во многих
обществах, во многие эпохи мужчины дружили с муж-
чинами, женщины — с женщинами. У них не было общего
дела, без которого нет приятельства, порождающего
дружбу. Многие мужчины работали, а женщины —
нет; иногда они выполняли разную работу. Но, ко-
нечно, там, где у них работа общая, они легко всту-
пают в дружбу, скажем, среди преподавателей, среди
писателей, среди актеров. Правда, кто-то из друзей
может принять эту дружбу за влюбленность, а тогда
бывает очень тяжело. Могут друзья и действительно
влюбиться друг в друга, один вид любви превратится
в другой. Но это, повторяю, разные виды любви, иначе
мы не употребили бы здесь слов «принять» и «прев-
ратиться».
Нашему обществу не повезло. Мир, где мужчины
и женщины общим делом не связаны, живет неплохо:
мужчины дружат друг с другом и очень этому рады,
а женщины рады своим, женским, дружбам. Мир, где
у мужчин и женщин — общее дело, тоже хорошо жи-
вет. Но мы сидим между двух стульев. Считается, что
дело это есть, а оно есть не везде. Например, в феше-
небельных предместьях его ни в коей мере нет. Муж-
чины «делают деньги», а женщины на досуге преда-
ются «жизни духа»; или, наоборот, мужчины занимаются
наукой, правом, искусством, а женщины как дети среди
взрослых. Ни там, ни там дружбы не получится. В этом
ничего страшного не было бы, если бы это поняли и
приняли. Но в наши дни все наслышаны о разнополой
дружбе и от других отстать не хотят. Вот и выходит,
что изысканная жена, словно гувернантка, вечно воспи-
тывает мужа. Она таскает его на концерты и пригла-
шает «умных людей». Чаще всего это приносит уди-
вительно мало вреда. У мужчины средних лет огромный
запас сопротивляемости и (знали бы это женщины!)
снисходительной терпимости: «А, все они чудят!..»
Гораздо хуже, когда мужчины культурнее женщин, а
женщины ни за что не хотят этого признать. Получа-
ется нечто жалкое, фальшивое и трудоемкое. Все де-
лают вид, что женщины действительно на равных с
друзьями-мужчинами. Теперь женщины курят и пьют
(что само по себе не очень важно), и простым душам
кажется, что они уже совсем как мужчины. Бедным
мужчинам не дают собраться одним. Мужчины умеют
жить чистой мыслью. Они знают, что такое спор, при-
мер, доказательство. Женщина, с грехом пополам окон-
чившая школу и сразу все забывшая; женщина, читаю-
щая только журналы мод и умеющая не беседовать,
а рассказывать, в круг мыслящих мужчин войти не мо-
жет. Конечно, она может сидеть в той же комнате.
Если мужчины забудут о ней, захваченные спором, она
промолчит и промается весь вечер, слушая бессмыслен-
ные для нее фразы. Если мужчины достаточно учтивы,
они попытаются втянуть ее в разговор. Они станут раз-
жевывать все для нее, привнесут какой-то смысл в ее
жалкие реплики. Вскоре все выбьются из сил, и вместо
доброго спора получится смесь сплетен, шуток и анек-
дотов. Научившись пить, курить и ругаться, женщина
приблизилась к мужчинам не больше, чем ее бабушка.
Просто бабушка была умней и счастливей — она по-
женски беседовала дома с подругами и, наверное, бли-
стала при этом очарованием, остроумием и здраво-
мыслием. Внучка могла бы с успехом делать то же
самое. Она ничуть не глупее мужчин, которым она
испортила вечер. Ей просто неинтересно то, что их
занимает; а все мы тупеем, когда пытаемся судить о
безразличных для нас вещах.
Навредили такие женщины очень сильно. Отчасти
из-за них и увядают мужская дружба и даже муж-
ское приятельство. Чаще всего вредят они бессозна-
тельно. Однако есть и особенно воинственные дамы,
которые к этому стремятся. Я слышал, как одна из них
говорила: «Никогда не давайте мужчинам заговорить
друг с другом. Они начнут что-нибудь обсуждать, и
будет очень скучно». Видите, как просто? Болтать
можно, а обсуждать «что-нибудь» нельзя. Осознанное
наступление на дружбу ведется и на более высоком
уровне: есть женщины, которые относятся к ней со
злобой, завистью и страхом. Они считают ее заклятой
врагиней любви, под которой чаще понимают привязан-
ность, чем влюбленность. Такая женщина перессорит
мужа с друзьями или, еще лучше, с их женами. Она
будет лгать, клеветать, не догадываясь о том, что после
такой обработки муж ее заметно упадет в цене. Когда
она заметит, что он уже, в сущности, не мужчина, она
сама начнет его стыдиться. Кроме того, она забывает,
что он большую часть времени проводит там, где за
ним не присмотришь. Возникнут новые дружбы, тайные.
Ее счастье, если не появятся и другие тайны, уже не
связанные с мужскими беседами.
Все это, конечно, женщины глупые. Умные уйдут в
другой угол, чтобы говорить о своем и смеяться над
нами. Это хорошо. Там, где мужчин и женщин соеди-
няет не общее дело, а привязанность и влюбленность,
они должны остро ощущать нелепость другого пола.
Да это и вообще полезно. Другой пол (как и детей, и
животных) не оценишь толком, не смеясь над ним. Мы,
люди, трагикомичны; разделение на два пола помогает
мужчинам увидеть в женщинах, женщинам — в мужчи-
нах то, чего они не видят в себе самих: как нелепы они
и как достойны жалости.
Итак, дружба чиста, свободна, не ищет своего, раду-
ется истине. Она чисто духовна. Наверное, именно такой
любовью любят друг друга ангелы. Быть может, среди
естественных видов любви мы нашли Любовь?
Прежде чем делать такие выводы, присмотримся
к слову «духовный». В Новом Завете это слово много
раз означает «причастный Святому Духу»; и, конечно,
в этих случаях ничего плохого в нем нет. Но когда поня-
тие это противопоставляется «телесному» или «живот-
ному», дело обстоит иначе. Есть духовное благо, есть
духовное зло. Есть святые, есть и падшие ангелы. Худ-
шие наши грехи — духовные. Дружба духовна; но нельзя
забывать о трех обстоятельствах.
Во-первых, как мы уже говорили, начальство дружбы
боится. Быть может, это несправедливо; быть может,
есть к тому и поводы.
Во-вторых, почти каждый дружеский круг не вызы-
вает извне особого восхищения, в лучшем случае его
окрестят кружком, в худшем — шайкой, кликой, кама-
рильей. Те, кто знает по опыту только привязанность,
приятельство и влюбленность, подозревают членов та-
кого кружка в зазнайстве. Конечно, это — голос за-
висти. Но зависть прозорлива, и к голосу ее мы должны
прислушиваться.
Наконец, в Писании любовь между Богом и чело-
веком редко уподобляется дружбе. Конечно, слова о
«друзьях» есть; но гораздо чаще, подыскивая образ
для самой высокой любви, Писание как бы не заме-
чает этой ангельской связи личностей и погружается
в глубины несравненно более естественных, связанных
с инстинктом союзов: привязанности (Бог — наш Отец)
и влюбленности (Христос — жених Церкви).
Начнем с первого обстоятельства. Как я уже гово-
рил, дружба рождается, когда один человек сказал дру-
гому: «И ты тоже? А я думал, я один...» Но общая
для них точка зрения не обязана быть доброй. Они мо-
гут основать искусство, философию, веру; могут изо-
брести пытку или человеческие жертвоприношения.
Почти все мы подростками испытали двузначность таких
минут. Как радовались мы, встретив мальчика, который
любил того же самого поэта! Туманные чувства обретали
ясность, и мы гордились тем, чего прежде стыдились.
Радовались мы и тому, кто страдал нашим тайным
пороком. Здесь тоже возникали и ясность, и гордость.
Даже сейчас все мы знаем, как приятно разделить с
кем-нибудь ненависть или злобу.
Когда ты один в чужой среде, ты стыдишься, а по-
рой сомневаешься. Но стоит тебе найти друга, и в пол-
часа — нет, в десять минут — взгляды твои станут незыб-
лемыми. Тысячи противников не смогут тебя сбить. Все
мы хотим, чтобы нас судили «равные нам» «пэры». Они,
и только они, понимают нас и применяют верные мер-
ки. Их хвалу мы ценим, хулы боимся. Крохотные об-
щины первых христиан выжили потому, что были глухи
к голосу «века сего». Но преступники, маньяки, педе-
расты выживают по той же самой причине: они не слы-
шат «внешних» — этих лицемеров, черни, мещан, хан-
жей и тому подобное.
Вот почему начальство не любит дружбы. Каждая
дружба — предательство, даже бунт. Бунт мудрецов
против пошлости или бунт пошляков против мудрости;
бунт художников против уродства или бунт шарлата-
нов против здорового вкуса; бунт хороших людей про-
тив плохой среды или бунт плохих против хороше-
го. В любом из случаев дружба создает государство
в государстве, потенциальный оплот сопротивления.
Друзьями труднее управлять, труднее склонить их к
добру или ко злу. Если власти распропагандируют нас
или просто лишат нас частной жизни и свободного вре-
мени и создадут мир, где все — соратники, а друзей
нет, мы предотвратим немало опасностей и потеряем
самую сильную защиту от полного рабства.
И все же опасности эти реальны. Дружба — школа
добродетели и школа порока. Хорошего человека она
сделает лучше, плохого — хуже. Как и всякая естествен-
ная любовь, она страдает склонностью к определен-
ной болезни.
Всякой дружбе — и доброй, и дурной, и просто без-
вредной — присуща глухота. Даже филателисты резонно
не считаются со всеми, кто находит их занятие пустой
тратой времени или ничего о нем не знает. Основа-
тели метеорологии резонно не считались с теми, кто
думал, что буря — порождение ведовства. Тут ничего
плохого нет. Я — вне круга игроков в гольф, матема-
тиков или мотоциклистов, и они вправе считать меня чу-
жаком. Тем, кто скучен друг другу, незачем часто видеть-
ся; тем, кто друг другу интересен, видеться надо часто.
Плохо другое: частная и резонная глухота к чужому
мнению может переродиться в глухоту полную и не-
обоснованную. Самый наглядный тому пример не дру-
жеский круг, а правящий класс. Мы знаем, что во вре-
мена Христа думали священнослужители о мирянах.
Рыцари в хрониках Фруассара не испытывали ни люб-
ви, ни милости к простому люду. В своем кругу у них
были на редкость высокие понятия о чести, великоду-
шии и учтивости. Осмотрительному и своекорыстному
крестьянину эти понятия показались бы просто глупыми.
Рыцари с его мнением не считались, а если бы посчи-
тались — у нас самих теперь было бы гораздо меньше
чести и учтивости. Но презрение к чужому взгляду
даром не проходит. Тому, кто не слышал крестьянина,
высмеивавшего честь, было легче не услышать его, ког-
да он взывал к милости. Неполная глухота, даже если
она благородна, помогает обрести глухоту полную, ко-
торая неизбежно пропитана злобой и гордыней.
Конечно, дружеский круг не класс и поработить мир
не может. Но закон в нем действует тот же самый.
Друзья могут окружить себя стеной пустоты, которую
не пробьет никакой призыв. Писатели или художники,
не считавшиеся поначалу с примитивными взглядами
простых людей на литературу и живопись, могут потом
не считаться и с другими их взглядами — что надо пла-
тить долги, стричь ногти и вести себя вежливо. Любые
недостатки дружеского круга (а они есть у всякого)
могут стать неизлечимыми. И это не все. Поначалу глу-
хота основана на каком-то реальном превосходстве,
потом она сама порождает чувство превосходства во-
обще. Круг презирает и знать не хочет «внешних».
Он и впрямь становится классом, самозваной аристо-
кратией.
Мы видели, что друг нередко чувствует себя недо-
стойным своих друзей. Он знает, как они блестящи,
и счастлив, что они его приняли. Но, как ни жаль, «они»
здесь — это и «мы». Очень легко перейти от личной
скромности к гордыне избранного круга.
Я имею в виду не снобизм. Сноб хочет присоеди-
ниться к кругу, который уже считают элитой; друзьям
грозит опасность счесть элитой самих себя. Читатель,
знающий дружбу, станет пылко заверять, что его круг
миновала такая опасность. Кажется так и мне. Но лучше
не полагаться на свое суждение. Во всяком случае, тен-
денция эта несомненно есть у всех, кто нас называет
чужаками.
И олимпийскую, и мятежную, и пошлую гордыню
круга найти нетрудно. Опрометчиво счесть, что наш
собственный круг ее лишен. Опасность эта почти неот-
делима от дружеской любви. Быть может, мы не ста-
нем ни бунтарями-титанами, ни простыми хамами; мы
станем «избранными». Общность, соединившая нас,
исчезнет, и мы будем «кругом ради круга», самозва-
ной (а потому нелепой) аристократией.
Иногда такой круг начинает набирать рекрутов. Он
принимает уже не тех, кто видел ту же истину, а «пони-
мающих людей». Участие в нем дает какие-то выгоды,
хотя бы на уровне полка, школы или причта. Члены
его помогают своим и вместе борются с чужими; бе-
седы о Боге или о стихах сменяются деловыми пере-
говорами. Это справедливо. «Ты прах, и в прах воз-
вратишься». Дружба, лишенная своей души, возврати-
лась в приятельство. Круг уподобился первобытным
охотникам. Они и есть охотники; но не самые достойные.
Толпа никогда не бывает совершенно права; не бы-
вает она и совершенно не права. Совсем неверно, что
люди вступают в дружбу только спеси ради. Но спесь
действительно угрожает всякой дружбе. Самая духовная
любовь подвержена духовной опасности. Если хотите,
дружба уподобляет нас ангелам; но для того, чтобы
вкушать ангельский хлеб, человеку нужен тройной по-
кров смирения.
Быть может, сейчас мы догадаемся, почему Писание
так редко пользуется образом дружбы. Она слишком
духовна, чтобы стать символом духовного. Высшее не
стоит без низшего. Господь может смело называть Себя
Отцом и Женихом — ведь только сумасшедший поду-
мает, что Он действительно зачал нас или физически
вступил в брак с Церковью. Слово «друг» мы способны
понять не как символ, а как самую истину, и оно станет
особенно опасным. Мы получим право принять бли-
зость дружбы «по сходству» к жизни в Боге за истин-
ную, настоящую близость.
Таким образом, дружба, как и всякая естественная
любовь, не может сама себя спасти. Она духовна, враг
ее тоньше, и потому она особенно сильно должна взы-
вать к небесной защите, если хочет остаться безгреш-
ной. Смотрите, как узка ее тропа. Дружба не должна
стать «обществом взаимного восхищения», но без вза-
имного восхищения она не может жить. Друзья вос-
хищаются друг другом, как восхитились друг другом
паломники у Беньяна, когда омылись и облеклись в
чистые одежды. Опасность минует нас, если мы будем
помнить об омовении и чистых одеждах. Чем выше
основа нашей дружбы, тем тверже должны мы помнить.
Если дружба основана на вере, гибель ее будет ужасна.
Вопросы философии. 1989. №8.
С. 123—131
