2015-03-20
420
В этике с понятием любви связаны интимные и глу-
бокие чувства, особый вид сознания, душевного состоя-
ния и действий, которые направлены на другого чело-
века, общество и т. д. Сложность4и важность любви
продиктованы тем, что в ней сфокусированы в орга-
ническом соединении физиологическое и духовное,
индивидуальное и социальное, личное и общечеловече-
ское, понятное и необъяснимое, интимное и общепри-
нятое. Нет такого развитого общества и нет такого чело-
века, кто не был с ней знаком хотя бы в малой мере.
Более того, без любви не может сформироваться
моральный облик человека, не происходит нормального
развития. Это признается каждым, даже не находящимся
в состоянии любви. Она может быть в разной степени
развита, но ее не может не быть, в противном случае
не было бы человека. Так же как слепой знает что-то
о свете, глухой — о звуках, так и человек — о любви. «То,
что ты не любишь,— писал Л. Н. Толстой,— не означа-
ет, что в тебе нет любви, а только то, что в тебе есть
нечто, мешающее любить... Твоя душа полна любви,
но она не может открыться, ибо твои грехи не дают ей
этого. Освободи душу от того, что ее очерняет...» '
|
|
|
1 Толстой Л. Н. Поли. собр. соч. М., 1966. Т. 45. С. 101.
Попробуем в самом общем виде показать те наиболее
значимые и существенные характеристики любви, кото-
рым философы всех времен и народов посвятили столь-
ко внимания из-за того места, которое занимает любовь
в человеческом обществе. Не понимая любви, невозмож-
но понять и самого человека.
Страсть любить, отмечает в книге «Искусство любить»
американский социолог Э. Фромм, это самое сущест-
венное проявление человеческих положительных, жизне-
утверждающих влечений. «Любовь — единственный
удовлетворительный ответ на вопрос о проблеме су-
ществования человека» '. Однако, продолжает он, боль-
шая часть людей не способна развить ее до адекватного
уровня возмужания, самопознания и решимости. Лю-
бовь вообще — это искусство, требующее опыта и умения
концентрироваться, интуиции и понимания, словом, его
надо постигать. Причиной того, что многие не признают
этой необходимости, являются, по мнению Фромма, сле-
дующие обстоятельства: 1) большая часть людей смотрит
на любовь с позиции «как быть любимым», но не
«как любить», не с позиции возможности любви; 2) пред-
ставление, что проблема в самой любви, а не в способ-
ности любить; 3) смешиваются понятия «влюбленность»
и «состояние любви», в результате чего доминирует
представление о том, что нет ничего легче любви,
в то время как на практике это совсем иначе. Чтобы
преодолеть это состояние, надо осознать, что любовь —
искусство (равно как человеческая жизнь вообще),
что его необходимо постичь. Прежде всего надо понять,
что любовь нельзя сводить только к отношению между
противоположными полами, мужчиной и женщиной.
Любовью отмечена вся человеческая деятельность
во всех ее проявлениях (любовь к труду, родине,
|
|
|
' Fromm £. The art of loving. Ν. Υ., 1954. P. 111.
- О любви в этом аспекте см.: Ьасилев К. Любовь. М., 1982.
удовольствиям и т. п.), более того, любовь может быть
побудительницей этой деятельности, ее стимулом, ис-
точником энергии. «Любовь становится более плодо-
творной от наших внутренних переживаний,— пишет
X. Ортега-и-Гассет,— она рождается во многих движени-
ях души: желаниях, мыслях, стремлениях, действиях; но
все то, что прорастает из любви, как урожай из семени,
еще не сама любовь; любовь — это условие, чтобы на-
званные движения души проявились» '. Поэтому в каж-
дую эпоху выделились разные виды и аспекты любви,
делались попытки систематизировать формы ее прояв-
ления, расположив их по мере значимости и смыслу.
Для выражения различных аспектов и оттенков люб-
ви древние греки, например, использовали различные
термины. Словом «эрос» они обозначали чувства, на-
правляемые на предмет с целью полностью вобрать
его в себя. Этот термин выражает любовь-страсть,
ревность и чувственное влечение и связан с его пафосом,
аффектной, чувственной стороной. Эрот выражает царя-
щую в природе полярность и непреодолимую тягу к ее
преодолению. Эрот — это и страстная самоотдача, во-
сторженная любовь, смотрящая на свой «предмет»
словно бы «снизу вверх», не оставляющая в себе места
жалости и сочувствию к самому себе.
Слово «philia» (обычно переводится как «любовь-
дружба») 2 обозначает связь индивидов, обусловленную
социальным или личным выбором. Это внутренняя склон-
ность, влечение, выросшее из интимной близости и об-
щения с конкретным лицом. Эта любовь затрагивает
отношения близких друг другу людей, она обычно удов-
летворена присутствием любимого и развитием естест-
Ортега-и-Гассет X. Любовь и мудрость. Рига, 1940. С. 59. (На
латышском языке.)
См.: Кон И. Дружба. Этико-психологический очерк. М., 1987.
С. 49.
венных чувств. Это чувства, появившиеся без особого
усилия, в процессе личного общения, их ценность в том,
что они необходимы человеку как чему-то целому, а не
как взятому в отдельных его особенностях. «Любовь-
дружба» — это влечение к самому предмету любви, вы-
росшее из совместной жизни, взаимной общности взгля-
дов на многие вещи. Основное душевное состояние
здесь — «духовный покой», внутренняя близость, взаи-
мопонимание, что, однако, не означает холодную рас-
четливость или слепую импульсивную страсть. Таким
образом, «philia» означает духовную, открытую, основан-
ную на внутренней симпатии любовь, выражает соеди-
нение подобных (тогда как эрос — борьба и соедине-
ние противоположных) принципов.
Слово «storge» означает любовь, которая связана
с органическими родовыми связями, нерушимыми, не
поддающимися отмене (особенно семейные связи).
Это нежная, уверенная, надежная любовь, которая
устанавливается между родителями и детьми, мужем
и женой, гражданами и отечеством. В такой любви че-
ловек находит покой и доверие, чувство уверенности.
Этот термин выражает чувства не отдельной личности,
а чувство родовой общности, без которого греки не
представляли своего существования.
Термин «agape» у греков означал разумную любовь,
возникающую на основе оценки какой-либо особенности
любимого, его черт характера и т. п. Ее человек может
разумно обосновать, ведь она основана на убеждении,
а не на спонтанных чувствах, привычках. Этот аспект
любви исторически связан с адекватной оценкой другой
личности (оценивать правильно, не переоценивая), что
лежит в основе взаимоуважения; в ней чем больше по-
нимания, тем меньше места чувствам. «Адарё» — лю-
бовь, укрепляемая деятельностью разума, поэтому она
абстрактна, безличностна более, чем другие формы люб-
rh. Это воля, направляемая разумом.
|
|
|
В середине века христианство трактовало любовь как
высший принцип нравственности, наиболее глубоко рас-
крывающий человеческую сущность. Под любовью по-
нималась некая внутренняя сила человека, которая ни-
когда не иссякает, а беспрестанно, без устали распро-
страняется на все действия человека, направляя его
к благоденствию.
Христианский мыслитель Аврелий Августин, напри-
мер, выделял три формы любви — любовь человека
к Богу, любовь к ближнему и любовь Бога к человеку.
Первая (amor Dei) выражается как стремление челове-
ка к совершенству на пути к Богу и связана с человеком,
его природой, дающей возможность думать, решать.
Она начинается как желание любить Бога, однако без
нужной ясности о предмете любви. Поэтому сначала
надо найти истинный предмет любви и путь к нему,
что внесет беспокойство в сердце, поставит вопрос.
В результате исканий человеку надо достичь правиль-
ного направления любви и, конечно, возвышенной люб-
ви к Богу (caritas), а не низменной любви к сотворен-
ному миру (cupititas). Истинная — первая, ибо человек
любит все во имя Бога, любит самое любовь к Богу;
вторая — ложна, ибо направлена на преходящее, тлен-
ное. Важно не потерять правильного направления, меры
(самый большой грех — самолюбие, выражающееся в вы-
сокомерии, заносчивости).
Истинная любовь, говорит Августин, может быть
только к Богу, ибо любимо непреходящее, вечное.
Любя Бога, не согрешишь («люби и делай то, что хо-
чешь»), именно так можно преодолеть властвующие
в этом мире страх, заботы, потери, смерть. Человеку
необходимо не только знать, что Бог — высшее благо,
но прежде всего любить его. Это означает, по мысли
Августина, что вся любовь к людям, вещам в этом мире
истинна только тогда, когда она во имя Бога, а не во имя
человека. Он высказывается парадоксально: самолюбие
человеку необходимо, но оно принимается с тем усло-
вием, что больше себя любишь Бога. Кто любит Бога,
тот любит и себя.
|
|
|
Любовь к ближнему — вторая форма любви, принятая
в христианстве. Она возможна потому, что «ближний» —
это подобие Бога. Она объединяет естественно и без
исключения всех людей в единое целое. Третья фор-
ма— любовь Бога к созданию. Бог не только любит,
он сам есть любовь, таинство которой заключено в уче-
нии о триединстве. В таком аспекте любовь в своей
изначальной глубине непостижима и недоступна челове-
ку. Но любовь Бога прорывается наружу как творение
и избавление человека от грехов. Бог не только создает
вселенную в первом акте своей любви, но и реставри-
рует мир «падших», восстанавливает в нем истинный
порядок.
Арнольд Хейнлинк в своем вышедшем в 1665 г.
труде «Любовь» разделяет ее на два подвида — чувствен-
ную и действенную любовь.
Чувственная любовь еще не сама нравственность,
а награда за нее (можно принимать, можно не прини-
мать ее). Она выражается как телесная и чувственная
любовь, то есть страсть и желание (так же душа связана
с телом); сама по себе она не плоха и не хороша;
и, так же как духовная любовь (amor spiritualis), есть
подтверждение того, что наши действия находятся в за-
висимости от разума и высшего закона нравственности
(люди, однако, этого не ценят).
Действенная любовь как целенаправленное, твердое
желание к действию выражается в трех формах. Пер-
вая — любовь-уважение — формирует нравственность
как готовность действовать по велению разума. Вто-
рая — любовь-доброжелательность — не может быть
преступной, плохой, ибо является одной из черт Бога.
Третья — любовь-стремление, склонность — характери-
зует деятельность как нравственную наиболее глубоко.
В свою очередь Стендаль в знаменитом трактате
«О любви» (1822) указывает на четыре формы любви:
любовь-страсть, любовь-желание, физическую любовь и
любовь-честолюбие.
Разумеется, можно найти и другие варианты класси-
фикации видов любви, но ясно одно — всегда надо иметь
в виду многозначность этого феномена.
Существует множество форм и путей выражения
любви, но наиболее важен вопрос, во все времена за-
нимавший умы мыслителей, о ее первоисточнике (за-
рождении).
В древнем обществе, когда представления о лично-
сти (ее ценности, самостоятельности, независимости)
находились в зачаточном состоянии и индивид был рас-
творен в коллективе как в едином целом, где его дей-
ствия и побуждения были подчинены интересам коллек-
тива, соответственно понималась и любовь. Мифология
как мировоззрение древних рассматривает любовь не
столько как факт личной жизни, сколько как универ-
сальный космический процесс, в котором человек только
участвует, но не играет ведущую роль. В этом смысле
решались и две основные проблемы: с одной стороны,
вопрос о единстве человечества и вселенной, с другой —
понятие о властвующей в нем поляризации (где центром
является оппозиция мужского и женского). Важным был
вопрос (актуальный для любой культуры): как возможен
тот факт, что единое само по себе человечество
«выражено» в двух полах, в двух организациях тел —
в мужчинах и женщинах? Где тот объединяющий
момент, который преодолевает физиологическое отли-
чие полов, их отчужденность? Человечество, подчерки-
вается во многих древних памятниках, несмотря на фи-
зиологические отличия, в своей сущности едино. Об
этом свидетельствуют мифы об изначально едином, здо-
ровом, неделимом существовании людей.
В диалоге Платона «Пир» Аристофан-. излагает миф
о первобытных людях: «Прежде всего, люди были трех
полов, а не двух, как ныне,— мужского и женского,
ибо существовал еще третий пол, который соединял
в себе признаки этих обоих; сам он исчез, и от него со-
хранилось только имя, ставшее бранным,— андрогины,
и из него видно, что они сочетали в себе вид и наиме-
нование обоих полов — мужского и женского» '.
Подобный миф мы находим и в Ветхом завете:
«И создал Господь Бог человека из праха земного,
и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею
живою... И навел Господь Бог на человека крепкий
сон; и, когда он уснул, взял одно из ребер его, и закрыл
то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого
у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал
человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти
моей; она будет называться женою: ибо взята от мужа.
Поэтому оставит человек отца и мать свою, и приле-
пится к жене своей; и будут они одна плоть» (Быт.,
2: 7, 21—24). Таким образом, сам Адам изначально
сотворен как «мужчина и женщина», и только потом
Ева была извлечена из его тела, частью которого она была
до того.
Тема бисексуализма и смены полов имела большое
значение во многих древних религиях и ритуалах. У ав-
стралийцев, например, ритуал посвящения мальчиков
предусматривает «превращение» инициируемого в жен-
щину. У многих африканских народов инициируемого
мальчика переодевают в женскую одежду (некоторых
инициируемых девушек — в одежду юношей). У иных на-
родов мальчиков обнажают, чтобы подчеркнуть асек-
суальность инициируемого: прежде чем человек при-
обретает пол, он должен пройти фазу, в которой он
якобы принадлежит обоим полам. Символическая инвер-
сия, переодевание мальчиков девочками и, наоборот,
' Платон. Соч. В 3 т. Т. 2. С. 116.
девочек мальчиками, вообще характерна для древних
народов всего света.
Эта тема изначального единства человека актуаль-
на и для более поздних эпох, в том числе и для европей-
ского гуманизма, который по-новому выдвинул эту
проблему. Ф. Шлегель писал: «Что может быть более
отталкивающим, чем преувеличенная женственность,
что может быть противнее, чем преувеличенная муже-
ственность,— однако это доминирует в наших законах,
в наших мнениях, даже в лучших наших произведе-
ниях искусства. Отличия полов ни в коем случае не надо
преувеличивать, а наоборот, надо их смягчать с помощью
большого противовеса. Только нежная мужественность,
только независимая женственность являются истинно
настоящими и красивыми. На самом деле мужествен-
ность и женственность, как их обычно понимают,— это
опасные препятствия» '. В искусстве этот идеал был вы-
ражен в образе Христа, который изображен уже не
«мужчиной», но «человеком», в котором черты человеч-
ности (например, нежность) можно назвать «женствен-
ными». Секуляризация этих особенностей, как указы-
вал К. Г. Юнг,— это искусство Леонардо да Винчи: его
Иоанн Креститель и Джоконда, по существу, один и тот
же образ; не образ того или другого пола, а личность
свободного человека, полная ясности и покоя, противо-
поставляющая себя познаваемому миру.
Мир — един, един и человек. Однако каждая на све-
те вещь имеет свое место, они не схожи, относитель-
но разделены. Относительно разделены, отчуждены и
оба пола, прежде всего благодаря своим телесным от-
личиям; каждый из них имеет свое назначение, свое
особенное место в социальной иерархии. Ксенофонт
объяснял это так: «Бог с самого начала природу обоих
полов приспособил по-своему: женскую природу — для
1 Schlegel F. Werke in zwei Berden. B. und Weimar, 1980. S. 32—33.
домашних работ и забот, а мужскую природу — для
внешних. Тело и душу мужчины он сформировал такими,
чтобы человек мог лучше перенести холод и жару, пу-
тешествия и военные походы, и поэтому он назначил
ему работать вне дома. А женское тело он сделал ме-
нее способным и поэтому, как мне кажется, доверил
ей домашние заботы» Л
Мир пронизывают полярные противоречия, самые
устойчивые среди них — мужественность — женствен-
ность (соответствуют оппозиции: верх — низ, правая
сторона — левая сторона, небо — земля, четное—не-
четное число и т. д.). Объединение мужчины и жен-
щины — это тот же самый космический брак между
Небом и Землей во время грозы (тучи, например,
считаются яйцеклетками земли, а дождь — оплодотво-
ряющая сперма неба). Во многих древних религиях
Луну, землю и воду воспринимали как женское начало,
а Солнце, огонь и тепло — как мужское. Мужское вы-
ражает активность, волю, символизирует энергетическое
начало, форму; женское— пассивность, послушание, ма-
терию; мужское — дающее, женское—принимающее.
Такое понимание характерно почти для всех учений
древности.
Но есть исключения, в которых эти отношения трак-
туются противоположно. В тантризме (древнее рели-
гиозное учение в Индии) активным считается женское
начало, пассивным — мужское. Мужеподобное оцени-
вается как недифференцированный абсолют, пробу-
дить который может энергия, идущая от женщины. Твор-
ческое начало вовсе не мужчина, а женщина. Поэтому
в тантризме огромная роль принадлежит сексу (пре-
дусмотрены еще медитация, йога и жертвоприноше-
ние), который символически воспроизводит процесс
сотворения мира, его происхождение. В сексуальном
акте человек словно бы возвращается к первоисточни-
1 Афинский Ксенофонт. Сократические сочинения. М.; Л., 1935.
ку мира, приобщается к его энергетическому потен-
циалу. Слияние — символ непрерывающегося созидания,
ибо существование мира — это непрерывное рождение,
обеспечиваемое оплодотворением мужским семенем
женского начала. Женские половые органы — это «пасть
чудовища», выплевывающего мира. Мужское семя, в
свою очередь, награждает возможностью существовать,
быть всей мировой системе.
В тантризме главная роль принадлежит богине вре-
мени Кали, которая непрерывно творит все окружающее
через нас и для нас. Она открывается, показывает
себя через каждую женщину — носительницу божествен-
ной энергии. Мужчина может наполнить себя только
посредством женщины. Каждый акт любви между муж-
чиной и женщиной — это тень космического процес-
са, и чем этот акт ярче, полнее исполнен, тем больше
человек приближается к прообразу Бога.
Однако процесс сотворения имеет теневую сторону,
что естественно: когда богиня производит мужчину
и мир во времени, она отдаляется от него. Поэтому
Кали одновременно разрушительница, уничтожающая
богиня. Болезни, войны (все, связанное с убийством,
калечением человека) — неотвратимые результаты ее
деятельности. Эта богиня может быть ужасна, но из-за
этого она не менее любима.
Тантра — это культ экстаза, сконцентрированный на
сексуальности всего окружающего, его видения, наблю-
дения. В ней человеческое тело приравнивается к космо-
су. Сам космос — это поток энергии, порядок, струк-
туру ему придает тело как система. Тантризм указывает,
что космический разум и разум человека, так же как
и космическое тело и тело человека, в своей сущности
не отличаются. В этом учении появляются карты ме-
ханизма потока энергии, описывающие процесс, в ходе
которого созидающий импульс равномерно разделяет-
ся между телами человека и мира.
Человеку необходимо психоматическое усилие (меди-
тация, йога), чтобы, развивая возможности своего тела,
приблизить его к образцу космического тела. В конце
этого процесса человек начинает походить на изна-
чальное двуполое божество, занимающееся собой
в счастливом сексуальном акте. Человеку надо при-
близиться к космической благодати, являющейся одно-
временно всеохватывающей любовью, сексуальной и ма-
теринской (любовью сына и матери), социальной, орга-
низующей и деструктивной.
Такова мифологическая версия любви, которой
еще не известна любовь как глубокое интимное чув-
ство, переживание. Такой любовь становится одновре-
менно с развитием личности на определенной ступени
исторического развития, одновременно с открытием
«Я». Каковы специфические черты любви и как
понять ее роль в жизни человека?
В процессе формирования личности человек впервые
осознает свою конечность, ограниченность своего суще-
ствования и т. п. и одновременно в нем зарождается
стремление преодолеть свою ограниченность. Любовь —
это тоже одна из форм выражения этого стремления
к совершенству (противоположного несовершенству),
абсолюту (противоположного относительному), вечности
(противоположной преходящему). Не зря сама филосо-
фия понимается как «любовь к мудрости» (от слов
«philia» и «sofia»), чем подчеркивается, с одной стороны,
тот факт, что человек бесконечно далек от истины
(близки ей совершенные, бессмертные боги — те живут
в соответствии с истиной), может ее только любить,
но, с другой — то, что именно в любви к истине,
стремлении к ней — отличие человека от других живых
существ (которые ни к чему не стремятся, живут
в соответствии со своими биологическими детерминан-
тами), его сущность. Любовь как экстатический акт («ста-
сис» — положение, «экс» — вне) призвана преодолеть
природные физиологические рамки человека, индуци-
ровать его вечное стремление к недостижимому совер-
шенству (также и в нравственном значении). «Любов-
ник,— пишет Ортега-и-Гассет,— выходя из своего Я, при-
ближается к объекту и в конце концов сливается
с ним. Любовь — это, может быть, высшая попытка
природы вывести индивида из его узких рамок и прибли-
зить к другому. В желании я стремлюсь привлечь к себе
предмет, в любви я сам привлекаемый» '.
Этот аспект любви очень хорошо понимал Платон,
который трактовал его как божественную силу, помогаю-
щую человеку преодолеть несовершенство, помощницу
ему на пути к вечной красоте, нравственности, выражаю-
щую вечную необходимость совершенствования. Направ-
ляя человека к чистому полету в «возвышенное»,
в вечность, Эрот пробудил человеческую душу, вооду-
шевил ее стремиться к непреходящей и абсолютной
истине, эталону высшей нравственности, цели морали.
Концепция любви у Платона была первой попыткой
раскрыть сущность «чистой» 'любви, понять и осмыслить
то, что отличает эту сторону человеческой жизни от фи-
зиологического инстинкта, чувственного удовлетворения.
Половой инстинкт отличается от любви тем, что он
соответствует нашей психофизиологической организа-
ции, зависит от нашей чувственности, а его интенсив-
ность— от степени нашей насыщенности. Половой ин-
стинкт легко удовлетворить, и его монотонное повторе-
ние вызывает лишь утомление. Ортега-и-Гассет думает,
что «отличие ярче проявляется в экстремальных случаях,
когда из-за морализаторских или других причин надо от-
казаться от выражения полового влечения или когда из-
быток полового влечения превращается в извращение.
1 См.: Кон И. Открытие «Я». М., 1978.
Ортега-и-Гассет X. Любовь и мудрость. С. 59—60.
В обоих случаях, в отличие от любви, чистое сладостра-
стие идет впереди своего объекта. Человек чувствует вле-
чение, еще не зная ситуации или человека, который его
может удовлетворить. Вследствие такой установки влече-
ние может быть удовлетворено любым человеком. Ин-
стинкт, пока он инстинкт, не выбирает. Он не скрывает
своего влечения к насыщению» '.
Любовь же — другая сторона человеческой жизни,
она не сводится к удовлетворению нашей чувственности,
так как вызывает не чувство утомления и пресыще-
ния, а радость, восторг от бесконечного обновления.
Она, как и человек, открыта для бесконечности и по
своей сути антипрагматична. Наслаждение — антипод
любви, и не потому, что оно не может сопровождать
любовь, а потому, что их сущность отличается (на-
пример, объект любви может постареть, любовь — нет,
она неподвластна времени).
Любовь преодолевает не только ограниченность
человека на пути к совершенству, истине, но и делает
его понятнее другому человеку. «...Она связывает любя-
щих, она создает такое соприкосновение и близость,
которое сильнее осязаемого, это жизненная двуеди-
ность. Любящий онтологически близок любимому, его
судьбе, какой бы она ни была» 2.
Фромм подчеркивает значение любви как страсти,
преодолевающей отчуждение между людьми, по-
рожденное чувством стыда, вины или волнения. «Без
любви человек не мог бь! просуществовать ни дня» 3.
«Возмужавшая любовь — условие, при котором со-
храняется целостность, единство, индивидуальность каж-
дого. Любовь — это активная сила человека, это сила,
пробивающая стены, отделяющие одного человека от
1 Ортега-и-Гассет X. Любовь и мудрость. С. 83.
-' Там же. С. 79.
! Fromm E. The art of loving. P. 16.
другого, и объединяющая его с другими: любовь помо-
гает человеку преодолеть чувство изоляции и одиноче-
ства, одновременно он может остаться самим собой,
сохранить свою индивидуальность. В любви реализуется
парадокс — два существа становятся одним, и одновре-
менно их двое» '. Любовь, продолжает Фромм, не пас-
сивное, а активное действие, «состояние, в котором
любишь», но вовсе не влюбленность. Любовь связана
с отдачей, а не с восприятием. Однако надо иметь
в виду, что одна из самых распространенных ошибок
считать, что отдача — это значит отказ от чего-то,
жертва. Эта позиция характерна для людей, которые
готовы отдать в том случае, если сами приобретут,
или пожертвовать, но с целью получить подтверждение
значимости своей жертвы в глазах других.
«Для характера продуктивного, созидающего про-
цесс отдачи приобретает совсем другой смысл. Этот
процесс для него — выражение высшей возможности.
В процессе отдачи я открываю свою силу, могуще-
ство, богатство. Это возвышенное ощущение жизни
и своих способностей наполняет меня радостью. Я ощу-
щаю себя переполненным, щедрым, живым, счастли-
вым. Отдавать радостнее, чем брать, не потому, что это
означает отказ от чего-либо, а потому, что это мое жиз-
ненное самовыражение» 2. В сфере материальных вещей
давать — значит быть богатым. Не тот человек богат,
которому многое принадлежит, а именно тот, кто много
отдает. Скупец— нищ независимо от того, сколько ему
принадлежит. Тот, кто может от чего-либо отказаться,
чувствует себя богачом. Но самая главная сфера отда-
1 Fromm E. The art of loving. P. 18—19. «Любовь младенца следует
принципу: «Я люблю потому, что меня любят». Возмужавшая любовь
следует принципу: «Я люблю потому, что люблю». Неокрепшая любовь
означает: «Я люблю тебя потому, что ты мне нужен». Возмужавшая
любовь означает: «Ты мне нужен потому, что я тебя люблю»
(Ibid. P. 37).
2 Ibid. P. 21.
чи — царство гуманизма, в котором человек отдает себя,
часть своей жизни (не всегда это означает прино-
сить в жертву жизнь): радость, понимание, задачи, юмор,
интересы и т. д. Отдавая эту часть своей жизни, под-
черкивает Фромм, человек обогащает другого, углуб-
ляет смысл своей жизни, углубляя смысл жизни друго-
го. Отдавая от души, человек не может не получить
того, что идет от другого, таким образом объединяясь
в чувстве радости за обретенное.
«Говорить о любви — это значит говорить: любовь —
это сила, порождающая любовь; импотенция — это не-
возможность породить любовь» '. Возможности любви
зависят от степени развития личности и предусматри-
вают достижение состояния творчества, в котором чело-
век побеждает зависть, самолюбование, властолюбие,
приобретает сознание своей силы, уверенность в своих
силах при достижении цели. В той мере, в какой у че-
ловека не хватает этих качеств, он боится отдать
себя, то есть боится любить. Об активном характере
любви, продолжает Фромм, говорят и следующие ее
элементы:
— забота как активное отношение к жизни и бла-
госостоянию того, кого мы любим, труд на пользу
других;
— отзывчивость как готовность «отозваться» на при-
зыв другого, просьбу и т. п.;
— уважение как способность видеть человека таким,
какой он есть, признавая его индивидуальность (а не
таким, какой нужен для наших целей); это возможно
только тогда, когда любовь свободна;
— познание, которое преодолевает слепоту, неуме-
ние разглядеть друг друга; только в любви реализует-
ся жажда знать себя и своих близких. Единственно
полный путь познания реализуется в акте любви. Мне
1 Fromm E. The art of loving. P. 22.
надо знать себя и другого человека объективно, чтобы
быть способным разглядеть его истинную сущность или,
точнее, преодолеть иллюзии, неверные, уродливые пред-
ставления о нем. Только тогда, когда я познаю живое
существо объективно, я могу узнать его до самой ин-
тимной сущности, и это я делаю в процессе любви '.
В современном капиталистическом мире любовь отве-
чает, указывает Фромм, общему социальному положе-
нию: автоматы не могут любить. Семья тоже образуется
в соответствии с общим господствующим законом рынка
как «единая упряжь», как хорошо смазанные отношения
между двумя людьми, остающимися чужими друг другу,
не достигающими настоящей близости, однако очень
мило обходящимися друг с другом и старающимися
жить по возможности приятнее. Это — «эгоизм вдво-
ем», подменяющий любовь близостью, его можно счи-
тать и «сумасшествием вдвоем». Примером псевдолюбви
Фромм считает и сентиментальную любовь, переживае-
мую лишь в воображении, а не в реальных отноше-
ниях. Она связана с подменой любви «заменителями»:
фильмами, романами и т. д. В современном западном
мире властвуют только две «нормальные» формы люб-
ви: любовь как удовлетворение полового влечения и
как «работа в общей упряжке», бегство от одиночества.
«Любовь возможна лишь в том случае, когда два
человека вступают в связь сознательно и, следователь-
но, каждому надо найти в себе центр этой «созна-
тельности». Только в таком центре, «центре существо-
вания», человек является самим собой, только здесь его
жизненная сила, только здесь основа любви. Любовь,
которую осознают в таком виде,— непрерывный при-
зыв; в ней нет места отдыху, а есть движение, рост,
общий труд; находятся ли двое в согласии или в конф-
ликте, в радости или в горе — все это вторично в сравне-
1 Fromm E. The art of loving. P. 29.
нии с тем фактом, что эти двое воспринимают друг
друга глубиной своего сознания, что они не чувствуют
друг друга, а живут друг другом так же, как собой» '.
Есть только одно, подводит итог Фромм, доказатель-
ство любви — глубина отношений, жизненная сила каж-
дого любящего. Это тот плод любви, по которому мож-
но судить, есть ли она вообще.
Аспект любви, связанный с необходимостью отда-
вать, преодолевая свой личный эгоизм, жизненные ин-
стинкты, играет особую роль в христианской морали,
что выразилось и в известном тезисе о любви к ближне-
му и врагу как к самому себе. Такого рода любовь
важна не только для христианства, но и для морали
вообще, рассмотрим ее поэтому немного по-
дробнее.
Требование такой любви можно встретить уже в ан-
тичной философии. Стоик Сенека утверждал, например,
что надо помогать врагам, ибо несправедливость не
должна разрушать царящую в душе гармонию. Нрав-
ственная энергия должна преодолевать ненависть: если
кто-то плюнул тебе в лицо, воспринимай это словно
морскую пену. Сенека подчеркивал: человек для чело-
века — святыня. Античный гуманизм особо отмечал, что
вся программа поведения человека проистекает из него
самого, оценивающего себя в сравнении с другим
человеком и любящего не себя, а другого, и мерилом,
высшим проявлением любви к человеку является лю-
бовь к врагу, ибо в этом случае речь идет о твердости
характера и силе личности.
В христианстве требование любви к врагу имеет дру-
гое содержание, предполагающее послушание и ради-
кальный отказ от личных претензий: любовь к врагу —
это не утверждение человека как высшей ценности,
а высшая точка преодоления себя, своих эгоистиче-
1 Fromm E. The art of loving. P. 96.
ских желаний, корысти. Это требование указывает на
то, что на первом месте должна быть любовь к Богу,
ибо отношением человека к Богу диктуется его отноше-
ние к ближнему: преодолевая в себе грешные жела-
ния (источник греха — самолюбие, себялюбие), человек
готов принести себя в жертву как Богу, так и ближне-
му. Любовь к Богу возможна лишь тогда, когда
индивид истинно любит и своего ближнего, и врага.
В основе любви по-христиански — не чувства, а само-
пожертвование.
Такая любовь предполагает, что человек верит в Бога,
иначе она совершенно непонятна.
В христианстве выделяются соответственно разные
степени любви. Первая, низшая, связана с «золотым
законом» нравственности, гласящим: не делай другому
того, чего не пожелал бы самому себе. Вторая сте-
пень требует отказаться от всего имущества, богатства
и т. п., принадлежащего тебе, разделив, отдав его
другим. Третья, высшая степень любви выражается в
способности вытерпеть всяческие унижения, ненависть,
муки, боль, сохранив любовь к человеку, к своим мучи-
телям, убийцам (как это смог сделать Христос, жертвуя
собой ради грешных, злых людей).
Христианская трактовка любви подразумевает, таким
образом, душевное бескорыстие и доброту, подавле-
ние гордыни и себялюбия. В этом требовании в рели-
гиозной форме заключен, по существу, общечеловече-
ский идеал нравственности. Ибо в самом деле, как говорит
Г. Г. Майоров, «наилучший воспитатель душ челове-
ческих — это доброта, которая и укрепляет в добре того,
кто ее проявляет, и искореняет зло в том, на кого она
обращена. Ведь доброта, если она глубокая и искренняя,
если не сиюминутная, а настойчивая, если она — прин-
цип, действительно парализует злобу и настраивает на
ответную доброту. Настоящая доброта не горда и не
кичлива, она смиренна и кротка: она не слишком
рассуждает, не исчисляет прибытков и убытков, не ме-
лочится; она исходит не от разума, а от сердца; она
есть порождение любви. Давать безвозмездно, ничего не
желая взамен, не ожидая даже благодарности, и при этом
давать не от избытка, а просто из желания дать —
это непривычно, нелогично, однако это благородно и
возвышенно настолько, что любой захотел бы видеть
вокруг себя именно таких людей» '.
Христианство обращает внимание на то обстоятельст-
во, что в основе обыденной морали лежит справедли-
вость в юридическом ее понимании. Эта мораль руко-
водствуется принципом эквивалентности поведения двух
людей и считает, что справедливость достигается тогда,
когда на добро отвечают добром, на зло — злом. Одна-
ко с точки зрения нравственного идеала такие отношения
далеки от совершенства.
Один человек ударит другого, в ответ тоже получит
удар, пусть в порядке самообороны. Зло не осталось
безнаказанным. В будущем ударивший первым, возмож-
но, воздержится от насилия над другими, но что его удер-
жит? Страх перед расплатой, перед тем, что заставят
страдать его самого? Страх может удержать от зла, но
не может улучшить человека в нравственном плане.
Страх портит, деформирует личность, подавляя в ней
чувство свободы и человеколюбия. В нем нет ничего хо-
рошего, нельзя любить из-за страха (то, что человек не
делает зла, само по себе еще не идеал). Аналогично
с ситуацией, когда на хорошее отвечают хорошим (то
есть с идеей, что хорошее надо делать потому, что тебе
сделали что-то хорошее, или для того, чтобы в будущем
тебе сделали что-то хорошее). Однако в таком случае
принцип действия, по существу, безнравствен, им яв-
ляется, безусловно, корысть.
Истинная нравственность возвышается над юридиче-
ской справедливостью и основывается на принципе
Майоров Г. Г. Этика в средние века. М., 1986. С. 15.
человеколюбия. Другой — всегда цель и ценность не
меньшая, чем ты сам, и поэтому хорошее надо делать,
ничего не ожидая взамен (ни вознаграждения, ни чего
другого), единственно ради своей необходимости лю-
бить: «возлюби ближнего твоего, как самого себя»
(Мф 22, 39).
В последующие эпохи этому аспекту морали уде-
ляли внимание многие мыслители, подчеркивая мысль,
что самое существенное — себя — человек может полу-
чить, только бескорыстно отдавая. Как писал Гегель:
«Истинная сущность любви в отказе от самого себя,
забвении себя в другом, и все-таки в этой раздвоен-
ности и забвении прежде всего человек найдет себя
и будет собою управлять» '.
Л. Н. Толстой отмечал, что настоящая любовь воз-
можна тогда, когда другого ставишь выше себя, и выра-
стает она из отказа от себя, самопожертвования.
«Любовь тогда любовь, если это самопожертвование» 2.
Ее невозможно перенести на лучшие времена или усло-
вия (например, материальные); любовь или «здесь и
сейчас» и вся сразу (не существует половинчатой
любви), или ее вообще нет. «Любви не бывает в будущем;
любовь — это действие единственно в настоящем.
У человека, не испытывающего любви в настоящем,
нет любви» :l. Любовь, так же как и добро, невозмож-
но отложить и перенести на завтра. «Она абсолютно
конкретна и делает самого человека реальностью, дает
ему возможность переживать себя реально — в абсолют-
ной конкретности и целостности. Единственно реален
тот, кто чувствует, страдает, сопереживает, любит,
жаждет...» 4.
1 Гегель Г. В. Ф. Соч. М.; Л. 1940. Т. 13. С. 107.
- Толстой Л. Н. О жизни//Собр. соч. В 22 т. Т. 17. С. 88.
1 Там же. С. 83.
1 Унамуно М. де. Трагедия жизни. Рига, 1938. С. 159. (На латышском
языке).
Любовь — ив этом проявляется ее уникальная роль
в жизни — одна из немногих сфер, в которых человек
способен почувствовать и пережить свою абсолютную
незаменимость. Во многих социальных ролях и функциях
конкретного человека можно заменить, заместить, сме-
нить, только не в любви. В этой сфере жизни индивид
имеет, таким образом, высшую ценность, высшее зна-
чение по сравнению со всем остальным. Здесь человек
не функция, а он сам, в своем конкретном и непосред-
ственном абсолюте. Именно поэтому только в любви че-
ловек может прочувствовать смысл своего существования
для другого и смысл существования другого для себя.
Это высший синтез смысла существования человека.
Любовь помогает ему проявиться, выявляя, увеличивая,
развивая в нем хорошее, положительное, ценное.
И наконец, любовь — это одно из проявлений чело-
веческой свободы. Никто не может заставить любить
(многое можно заставить сделать: работать, даже совер-
шать зло, но не любить) — ни другого, ни самого себя.
Любовь — дело свободной инициативы, она основа самой
себя. У нее нет внешних побудителей, она не сводится
ни к умозаключениям, ни к природным влечениям,
инстинктам. Нередко она хорошо понятна разуму, и по-
этому многие сближают любовь и разум, противопо-
ставляя их иррациональной вере. «Потому любовь,—
пишет, например, Л. Фейербах,— идентична лишь ра-
зуму, а не вере, что, как и разум, любовь свободна,
универсальна, в то время как вера по своей природе
скупа, ограниченна. Только там, где есть· разум, власт-
вует всеобщая любовь; сам разум не что иное, как уни-
версальная любовь» '.
Однако часто любовь выглядит как нечто неподвласт-
ное разуму, особенно рациональной логике, расчетли-
вым соображениям, что подчеркивали, в частности, ро-
мантики в своей концепции любви. «В романтической
любви,— писал В. Жирмунский,— соединяются романти-
ческое учение о сущности жизни и ее назначении,
мистическая антология и этика. Любовь у романтиков —
это мистическое познание сущности жизни; любовь
открывает любящему бесконечную душу любимого.
В любви соединяются небо и земля, чувственное и оду-
хотворенное, духовное обретает плоть; любовь — самая
сладкая радость на земле, на нее молятся, и она сама —
молитва небу» '. В любви романтики находили удовлет-
ворение потребности в эмоциональной теплоте и пси-
хологической интимности.
Такую «дополняющую» природу любви наиболее точ-
но охарактеризовал, пожалуй, Б. Паскаль в своем учении
о «логике сердца», о «порядке любви», противополож-
ном порядку, царящему в природе и разуме. Он писал:
«Сердце имеет свои законы, которых не знает разум...»
И далее: «Сердце держится своего порядка, а разум
своего: он руководится причинами и доказательствами,
а сердце руководится иным. Никто не доказывает, что
того-то мы обязаны любить, излагая по порядку причины
любви: это было бы смешно... Этот порядок состоит
главным образом в отступлениях на каждом шагу
от порядка — чтобы постоянно иметь в виду цель» 2.
Специфику любви Ортега-и-Гассет характеризует так:
«Любовь — и именно любовь, а не общее состояние
души любящего — есть чистый акт чувств, направленный
на какой-либо объект, вещь или личность. Как одно из
чувственных проявлений памяти, любовь сама по себе от-
лична от всех составных памяти: любить — это не соотно-
сить, наблюдать, думать, вспоминать, представлять;
Фейербах Л. Сущность христианства. Основы философии буду-
щего. Рига. 1938. С. 137.
Жирмунский В. М. Религиозное отречение в истории роман-
тизма. М., 1919. С. 18.
2 Паскаль Б. Мысли. М., 1905. С. 108.
с другой стороны, любовь отлична и от влечения, с ко-
торым она зачастую смешивается. Без сомнения, влече-
ние — одно из проявлений любви, но сама любовь
не есть влечение... Наша любовь — в основе всех наших
влечений, которые, как из семени, вырастают из нее» '.
Вероятно, никогда не иссякнут споры о соотношении
разумного и иррационального, физического и духовного
в любви.
Ясно, однако, одно: через нее мы осознаем, позна-
ем и смысл жизни вообще, и собственную авто-
номию. Любовь всегда счастлива, несчастлива лишь не-
любовь, ее отсутствие. Любовь — это критерий для нас
самих и для окружающих наших способностей, нашего
искусства быть человеком.
Перевод с латышского Т. Рудяк
ЛЮБОВЬ
В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
Ортега-и-Гассет. Любовь и мудрость. С. 88—89.
