О смысле любви

У разных видов любви — от ее ядра до периферии —
есть существенное внутреннее сходство.

Прежде всего, любовь социальна по своей природе.
Более того, она является высшим проявлением социаль-

ности человека. Это очевидно в случае, скажем, эроти-
ческой любви, меняющей свой стиль и способ существо-
вания от эпохи к эпохе и от культуры к культуре. Но
это достаточно отчетливо видно и в случае гораздо менее
ярко выраженных разновидностей любви, таких, как, на-
пример, любовь к картежной игре, которая всегда пред-
полагает напарников, или любовь к антиквариату, кото-
рая невозможна в среде, где древнее не отличается от
просто старого и ветхого.

Любовь является ведущей потребностью человека, од-
ним из главных способов укоренения его в обществе.
Человек лишился природных корней, перестал жить жи-
вотной жизнью. Ему нужны человеческие корни, столь же
глубокие и прочные, как инстинкты животного. И одним
из таких корней является любовь. «Что любовь есть
вообще драгоценное благо, счастье и утешение чело-
веческой жизни — более того, единственная подлинная
ее основа — это есть истина общераспространенная, как
бы прирожденная человеческой душе» '. Это касается
прежде всего разных видов любви к человеку, но не
только их, а в определенной мере и всех других видов
любви. «Социальная направленность в своем высшем
проявлении — это любовь,— пишет психолог Э. Шпран-
гер.— Она может быть основополагающим чувством, об-
ращенным ко всей жизни. Но она может быть направле-
на и на отдельный предмет или круг предметов и при
этом не терять характера ведущей потребности, опреде-
ляющей все индивидуальное бытие»². Человеческая
жизнь по самой своей природе должна быть чему-то по-
священа. Если человека не влекут большие цели, напо-
добие всеобщей свободы или несметного богатства, он
посвящает себя простым, скромным привязанностям,
вроде собирательства или общения.

¹ Франк С. Л. С нами Бог. Париж, 1964. С. 137.

² Шпрангер Э. Основные идеальные типы индивидуальности//
Психология личности. М., 1982. С. 58.

X. Ортега-и-Гассет замечает, что путешественникам
очень нравится, что, если спросишь испанца, где такая-
то улица или площадь, он часто идет с вами до самого
места. «И я все думаю,— задается вопросом Ортега,—
шел ли он вообще куда-нибудь? Не гуляет ли мой со-
отечественник лишь затем, чтобы встретить и проводить
иностранца?» ' Вполне возможно, что так оно и есть. Если
у человека нет пусть небольшой, но значимой для него
цели, его жизнь может заполняться совершенными
пустяками, относительно которых сложно даже решить,
зачем они вообще ему нужны.

Всякая любовь является, далее, любовью к конкрет-
ным, данным в чувстве вещам. Любви к абстрактному,
воспринимаемому только умом, не существует. «Мысли-
мое,— категорично утверждает Гегель,— не может быть
любимым»². Любовь к ближнему — это любовь к людям,
с которыми вступаешь в отношения, любовь к добру —
любовь к конкретным его проявлениям, тем поступ-
кам, в которых оно находит свое выражение, любовь
к прекрасному — влечение к вещам, которые несут в
себе красоту, но не любовь к «красоте вообще». Нель-
зя любить «человечество», как нельзя любить «человека
вообще», можно любить только данного, отдельного,
индивидуального человека во всей его конкретности.

Особо следует подчеркнуть такую черту любви, как
ее универсальность: каждый человек находит в конце
концов свою любовь и каждый является или со временем
станет объектом чьей-то любви. Красив человек или
безобразен, молод или не очень, богат или беден, он
всегда мечтает о любви и ищет ее. Причина этого про-
ста: любовь — главный и доступный каждому способ са-
моутверждения и укоренения в жизни, которая без люб-

Ортега-и-Гассет X. Восстание масс//Вопросы философии.
1989. № 4. С. 134.

² Гегель. Философия религии. В 2 т. Т. 1. С. 142.

ви неполнокровна и неполноценна. В ранней молодости
настойчиво ищут прежде всего эротическую любовь,
позднее приходит любовь к детям или к Богу, прекрасно-
му или к своей профессии и т. д. Любовь может вспы-
хивать и гаснуть, одна любовь может замещаться или
вытесняться другой, но человек всегда или любит, или на-
деется полюбить, или живет воспоминаниями о былой
любви.

Н. А. Бердяев как-то заметил, что в эротической люб-
ви есть что-то аристократическое и творческое и что она
дана лишь немногим. Может быть, это и справедливо
в отношении высоких образцов такой любви, но это явно
не относится ко всем ее проявлениям. Эротическая лю-
бовь настолько демократична, что сообщение человека,
что он никогда не был влюблен, окружающими скорее
всего будет встречено с недоверием. Почти столь же
демократичны и такие виды любви, как любовь к творче-
ству, любовь к славе и т. п., если, конечно, не иметь
в виду под творчеством только то, что переворачивает
все прежнее мировоззрение, а под славой — всемирную
известность. Тем более демократичны такие виды любви,
как любовь к путешествиям, к развлечениям и т. п.

Любовь всегда означает новое видение: с приходом
любви и ее предмет, и все его окружение начинают
восприниматься совершенно иначе, чем раньше. Это
выглядит так, как если бы человек в один момент был
перенесен на другую планету, где многие объекты ему
незнакомы, а известные видны в ином свете.

Особенно радикально меняет видение эротическая
любовь. Это «страшное землятресение души» (Г. Гейне)
способно заставить человека смотреть по-новому бук-
вально на все, включая и самого себя. «Он всем преврат-
но поражен и все навыворот он видит...» — эти слова
Е. А. Баратынского — точная характеристика восприятия
мира влюбленным.

Не столь решителен переворот в восприятии, вызы-

веемый другими видами любви, скажем, пробудившейся
жаждой славы или богатства, но переворот всегда есть.

Новое видение, сообщаемое любовью, это прежде
всего видение в ауре, в модусе очарования. Оно прида-
ет объекту любви особый способ существования, при ко-
тором возникает ощущение уникальности этого объекта,
его подлинности и незаменимости. С чувством подлин-
ности нередко сопряжена иллюзия, что объект любви
уже давно был известен, что он уже был наш. «Неволь-
ное воспоминание» более ранних встреч с любимым
объектом внушает мысль о предопределенности пар:
они встречаются как ранее знакомые, как припоминаю-
щие друг друга. Ощущение подлинности находит свое
выражение в ритуале и культе, когда объект любви вос-
принимается как близкий и в то же время недосягаемо
далекий и неприкосновенный.

Любовь, создающая ореол вокруг любимого объекта,
сообщает ему святость и внушает благоговение. О том,
сколь сильным может быть благоговение, говорит, к при-
меру, то, что даже самые уродливые изображения бого-
матери находили себе почитателей, и даже более много-
численных, чем хорошие изображения.

«Самое глупое и бесполезное,— пишет В. В. Роза-
нов,— говорить влюбленному, что «предмет» его не хо-
рош, потому что суть влюбления и заключается в неспо-
собности увидеть, что предмет «не хорош». Явление
это столь известно, так необъяснимо, и на нем до такой
степени основывается всякая любовь, что иногда хочется
сказать, что любящий видит собственно не конкретного
человека, не того «Ивана», на которого все смотрят
и ничего особенного в нем не находят, но как бы ангель-
скую сторону конкретного человека, двойника его, и луч-
шего, небесного двойника». Ореол, вне которого не ви-
дится предмет любви,— это самое непонятное в ней, за-
ключает Розанов. Но если бы ореол отсутствовал, «все
любви пали бы на одного или немногих избранных, наи-

лучших в духовно-физическом отношении людей» '. Без
ореола нельзя объяснить и случающиеся огромные раз-
рывы в возрасте влюбленных. Юная Мария Кочубей
полюбила Мазепу, своего крестного отца; неверно,
будто она не видела, что он старик, просто она смотрела
на него иначе, чем все.

А. Шопенгауэр и 3. Фрейд полагали, что любовь ос-
лепляет, притом настолько, что в любовном ослепле-
нии человек способен совершить преступление, ничуть не
раскаиваясь в этом. Но любовь не ослепление, а именно
иное видение, при котором все злое и дурное в лю-
бимом предстает только как умаление и искажение его
подлинной природы. Недостатки любимого, замечает
С. Л. Франк,— это как болезнь у больного: ее обна-
ружение вызывает не ненависть к нему, а стремление
выправить его ².

Вряд ли верно также, что любовь идеализирует или
что она абстрагируется от негативных черт своего
объекта. Мать любит своего ребенка, даже замечая
все дурное в нем. Она всегда воспринимает его
пороки как болезнь его души, которая сама по себе
остается, несмотря ни на что, прекрасной и священной.
Любимый объект не есть нечто идеальное или очищен-
ное с помощью абстракции, это всего лишь по особому
рассматриваемый объект. И, быть может, такое его виде-
ние и является наиболее верным. Во всяком случае,
только оно позволяет «узреть красоту в безобразном»
(Л. П. Карсавин).

«Свойство любви таково, что любящий и любимый
составляют уже как бы не двух отдельных людей,
а одного человека» (Иоанн Златоуст). Идея, что сущ-
ность любви — в отождествлении влюбленного с пред-
метом его любви, очень стара. Она есть уже у Плато-

¹ Розанов В. В. Возрасты любви//Новое время. 1900. 23 авг.

² См.: Франк С. Л. С нами Бог. С. 144.

на, описывающего, как любящие были когда-то одним
существом, разделенным затем на две, обреченные ис-
кать друг друга половины.

«Между любящими,— пишет П. А. Флоренский,—
разрывается перепонка самости, и каждый видит в другом
как бы самого себя, интимнейшую сущность свою,
свое другое Я, не отличное, впрочем, от Я собствен-
ного» '. Соединение двоих в одно связано с изменением
видения и возникающим в результате этого ореолом:
два дотоле разных человека под воздействием любви
изменяются так, что становится возможным их слияние.

Ситуация, создаваемая любовью, парадоксальна: два
человека становятся одним и одновременно остаются
двумя личностями. Это ведет к тому, что любовь при-
обретает не только облик совпадения и согласия, но
и облик конфликта и борьбы. Эту внутреннюю проти-
воречивость любви хорошо выразил Ж.-П. Сартр, считав-
ший конфликт изначальным смыслом «бытия-для-друго-
го». Единство с другим неосуществимо ни фактически,
ни юридически, поскольку соединение вместе «бытия-
для-себя» и «другого» повлекло бы за собой исчезнове-
ние отличительных черт «другого». Условием отождест-
вления «другого» со мною является постоянное отрица-
ние мною, что я — этот «другой». Объединение есть
источник конфликта и потому, что, если я ощущаю себя
объектом для «другого» и намереваюсь ассимилировать
его, оставаясь таким объектом, «другой» воспринимает
меня как объект среди других объектов и ни в коем слу-
чае не намеревается вобрать меня в себя. «...Бытие-
для-другого,— заключает Сартр,— предполагает двой-
ное внутреннее отрицание» ².

¹ Флоренский П. А. Столп и утверждение истины. М., 1914. С. 3.
Сартр Ж.-П. Первичное отнршение к другому: любовь,
язык и мазохизм//Проблема человека в западной философии. М.,
1988. С. 210.

Поскольку любовь — это конфликт, на нее можно пе-
ренести все общие положения о социальном конфлик-
те. В частности, можно сказать, что чем больше эмоцио-
нальная вовлеченность, тем острее конфликт; чем креп-
че было раньше согласие, тем острее конфликт; чем
он острее, тем больше будет изменений, выше их
темпы и т. д. '

Однако, хотя любовь всегда включает не только един-
ство, но и конфликт, она почти всегда приносит с собою
ощущение радости, счастья и специфического внутрен-
него освобождения.

«Тайна велика сия есть», сказано о любви еще в глу-
бокой древности.

Перечисленные особенности любви — это лишь то, что
понятно в ней, или, лучше сказать, то, что лежит перед
глазами.

Но в любви, несомненно, есть и что-то непонятное,
роковое и даже мистическое. И возможно, что как раз
эта, не поддающаяся объяснению сторона тяготения душ
друг к другу и является главным в любви.

См. в этой связи: Тернер Д. Структура социологической
теории. М., 1985. Ч. 2. Теория конфликта.

СОДЕРЖАНИЕ

Слово к читателю 5