Психология и психопатология аддиктивного поведения

Аддиктивное поведение (addictive behaviour) является одним из частых вариантов аномального личностного реагирования с формированием стремления к уходу от реальности посредством искусственного изменения своего психического состояния вследствие приема психоактивных веществ или постоянной фиксации внимания на определённых видах деятельности, обеспечивающее появление и поддержание интенсивных эмоций (Короленко Ц.П., Донских Т.А., 1990). Элементы аддиктивного поведения в разной степени присущи каждому индивиду, поскольку всем нам приходится в различных ситуациях менять своё состояние, приспосабливаться к новым условиям; проблема же аддикции возникает с того момента, когда стремление ухода от действительности начинает доминировать в сознании, становится преобладающей в повседневной жизни, приводя в итоге к отрыву от необходимой деятельности. Начиная с этого момента, человек не только приостанавливается в своём духовном развитии, но в известной мере совершает «шаг назад».

Аддиктивному процессу содействуют как биологические факторы (допустим, индивидуальная реакция на этанол), так и психологические (личностные качества, психическая травматизация детского периода), социальные (семейные, межличностные конфликты). Считается, что аддиктивная реализация включает не только само действие, но и мысль о состоянии ухода от реальной действительности.

У личностей с аддиктивной направленностью поведения отмечена пониженная активность в повседневной жизни, причём аддиктивный стимул вносит в эту «скучную», однообразную действительность элемент эмоциональной встряски, преодоления постылой бесчувственности и «серости». Согласно Б. Сегалу (1988)[1], лицам с аддиктивными формами поведения присущ ряд психологических особенностей: прежде всего сниженная переносимость жизненных затруднений; далее – скрытый комплекс неполноценности (в сочетании с внешне проявляемым чувством превосходства); стремление говорить неправду наряду с казалось бы хорошей социабельностью (при внутреннем ощущении боязни перед устойчивыми, тёплыми контактами), желанием обвинять других (понимая, что они не виновны); попытки ухода от ответственности в принятии решений; наконец, такие характерологические черты, как стереотипность, повторяемость поведения, зависимость, тревожность.

В качестве антипода аддиктивной личности выдвигается облик обывателя. Это хорошо приспособленный к повседневной жизни человек, вполне удовлетворённый устоявшимися нормами взаимоотношений с родными, близкими, друзьями, сослуживцами, действующий в строгом соответствии с общественными традициями и обрядами, достаточно консервативный в своих убеждениях, получающий необходимый эмоциональный стимул в тех небольших «житейских радостях», которые доставляет ему повседневная жизнь. В противовес сказанному, у аддиктивной личности формируется аллергия к заданному ритму жизни, непреодолимая тяга к авантюрному стилю поведения, непредсказуемым жизненным ситуациям, своеобразный феномен «жажды острых ощущений» (В.А. Петровский), а также комплекс различных видов «голода» (E. Bern) по сенсорной стимуляции, признанию, контакту и физическому поглаживанию, сексуальным действиям, инцидентам и так называемый структурный голод (или голод по структурированию времени). На этой основе возникают психологически объяснимые гиперкомпенсаторные реакции, призванные хотя бы на короткий срок преодолеть заниженную самооценку, чувство неполноценности, выполнять навязанные обществом социальные роли. Достигнутая таким путём внешняя социабельность приводит к усилению манипулятивного поведения, сглаженности обычных эмоциональных симпатий и жажде «сверхинтенсивных» переживаний, подмене состояния сопереживания, эмпатии суррогатами в сфере чувств и поступков, фиксации на легких, не требующих больших усилий и мало осуждаемых обществом формах аддикции (азартные игры, переедание, сексоголизм, курение марихуаны, а в последние годы – виртуальная аддикция или нетаголизм).

Хорошо осознавая неохватность всех клинических и психологических проявлений аддиктивной зависимости (по нашему убеждению, вопрос их систематики и патогенетического анализа – неотложная задача современной аддиктологии), остановимся вкратце на двух вариантах – новой личностной патологии в виде интернет-аддикции (Бурова В.А., 2000)[2] даже относит её к «патологии XXI века» и старой, как мир, алкогольной зависимости, пропущенных сквозь призму их персонологической характеристики.

Виртуальная аддикция (или «интернет-зависимость» по Гольдбергу) определяется притягательностью в качестве «ухода от реальности» в силу ряда обстоятельств: интернет даёт возможность анонимных социальных интеракций; позволяет реализовать свои представления и фантазии с обратной связью; создаёт широкое поле поиска собеседника, соответствующего поисковым критериям и требованиям; открывает безграничный доступ к информации (так называемый информационный вампиризм), которая становится единственным средством общественной коммуникации. В качестве диагностических критериев отмечают следующие параметры: появление дистресса от использования компьютера; возникновение ущерба личностному статусу, семейному, экономическому, физическому положению (в известной мере эти показатели характерны и для других нехимических зависимостей – работоголизма, гемблинга (патологической игры), сексуальных аддикций и др. Характерна очерченная психологическая и клиническая картина нетаголизма: хорошее (и даже приподнятое) самочувствие за компьютером, невозможность прервать занятие, увеличение проводимого у экрана времени, пренебрежение семейными и приятельскими отношениями, ощущение раздражённости, угнетения, пустоты вне работы за компьютером, появление затруднений в работе (учёбе), комплекс соматических признаков (сухость в глазах, боли в спине, мигренозные боли, диссомнические расстройства, навязчивое предвкушение следующего сеанса и др.).

В последние годы британские ученые описывают одно из типичных «зол» XXI века – «синдром компьютерного отказа». На базе тщательного опроса большого числа сотрудников различных компаний было выявлено, что «плохое поведение» электроники способно ввергнуть многих людей в гораздо больший стресс, чем даже разрыв с любимым человеком. По утверждению профессора психологии Манчестерского университета Гарри Купера, «мы становимся всё более зависимыми от этого стоящего перед нами забавного и коварного аппарата».

Профессор Мари Гриффити называет 10 признаков одержимости информацией – инфоголизма: вы провели много часов в поисках информации, хотя собирались ограничиться несколькими минутами; вы дезинформируете людей по вопросу времени своего пребывания у компьютера; чувствуете себя плохо от многочасового сидения у монитора; вы предвкушаете очередной сеанс в интернете; часто возникающее чувство нахождения «всего в одном шаге от информации, которую ищете»; вы возбуждаетесь от того, что говорите через интернет, взяв псевдоним и не видя собеседника; импульсивно проверяете вашу электронную почту в поисках «укола» информации; пропускаете время обеда, свидания или занятия ради возможности войти в интернет; испытание смешанного чувства эйфории и вины за долгое сидение у компьютера; вы испытываете тягу и одновременно симптом отторжения, когда находитесь далеко от компьютера. Оценивая в целом эту новую проблему, согласимся, что перегрузка знаниями и информацией неизбежна: проблема лишь в том, как с нею совладать.

Существует определенная этапность вхождения в полосу физической или эмоциональной зависимости, постепенного перехода от «вредной привычки» к рабскому подчинению всесильному пороку. Начальная стадия отклонения имеет в своей исходной «точке» переживание интенсивного настроения (радости, экстаза, риска, драматизма и пр.) и фиксацию в сознании этой упрочившейся связи (вспомним в этом контексте поэтический образ Роберта Бернса: «О сколь запутанную сеть мы плетем, когда мы впервые обманываем»). Симптомом осознавания того, что индивид «попался на крючок зависимости» является констатация факта невозможности избавиться от очередной чашечки кофе, алкоголя или лекарства и пр. Вот неполный перечень видов эмоциональной зависимости, приводимый Коринн Свит: голодание, постоянное желание есть, неразборчивость в еде, трудоголизм, увлеченность оздоровительными системами и спортом, мастурбация при просмотре порнографии, периоды влюбленности и романы с «негодяями», самоистязание, постоянные ушибы, царапины и раны, стремление к сверхприятности, накопительство, игры, стремление к риску, азарт, ложь и притворство, сексуальные фантазии, садомазохизм, страсть к сериалам, спешка, постоянная занятость, склонность к насилию и т.д. В этой инициальной фазе важно установить способ и вид активности, что облегчит своевременное включение превентивных мер в попытке «соскочить с крючка», обрести нужную духовность и чувство безопасности. Вторая стадия сопряжена с выработкой аддиктивного ритма: поведение отчетливо коррелирует с затрудненными житейскими проблемами, обстановкой «предсказуемого ожидания», включением новых социальных норм и правил поведения. На этой основе формируются искаженные оценки происходящего вокруг, появляются иные привычки, стереотипы, механизмы ухода от неприятных событий, тягостных ощущений, фрустрации. Третий этап определяется формированием аддиктивного поведения. На практике речь идет о перестройке личностной структуры, её интегрированного «Я». Постепенно снижаются волевые процессы, возможности выбора путей преодоления «вредной привычки», что приводит к усложнению затруднительных проблем, некритичности поведения, иллюзии контроля над пагубной страстью. Именно в этой фазе вырисовывается портрет аддиктивной личности и надвигающаяся неотвратимость деструкции прежнего характерологического склада. На «перекресте» двух стилей жизненного пути (старого и нового) причудливо сосуществуют нормальные и патологические стереотипы социального реагирования; изменяются установки, система ценностей, мотивация, отношения с ближайшим окружением. Прагматические цели подменяются бесплодными раздумьями, надуманными планами и прожектами, а фантазии на аддиктивную тематику занимают большую часть свободного времени. Эмоциональный «каркас» личности отчетливо упрощается и обедневает, наполняясь уплощенными, аддиктивными формами психологической защиты. Последующие этапы лишь усугубляют неотвратимый процесс деградации. Так, четвертая фаза отражает полную доминацию аддиктивного поведения («пьянство в одиночку», пассивное подчинение судьбе – «пусть будет, как получится», сверхотгороженность от семьи и друзей, забвение прежних связей, о живительной ценности которых в поэтической метафоре писал Мелвилл: «Тысячи нитей соединяют нас с другими людьми, и через эти нити, эту симпатическую связь, наши действия становятся причинами и возвращаются к нам как следствие»). На конечном этапе осуществляется личностная катастрофа с очевидными явлениями психологической и физической деструкции (поражение внутренних органов и систем, обострение аутодеструктивного процесса, неуправляемость своим социальным статусом – «бомжи», «бичи» и т.п.). Всё многообразие печальных последствий аддиктивного поведения Ц.П. Короленко и Т.А. Донских (1990) сводят к «семи ступеням катастроф». Вкратце перечислим эти феномены: химическая аддиктивная зависимость (с её центральными вариантами алкогольной и наркоманической личности), антисоциальное (асоциальное) поведение (с совершением действий, противоречащих этике и морали), с безответственностью и игнорированием гражданских законов и прав других людей, суицидальное поведение (по Эмилю Дюркгейму, суицид от англ. suicide – «намеренное лишение себя жизни – как проявление иллюзорного выхода из кризиса и вариант аутоагрессии»), конформное поведение (с бросающейся в глаза зависимостью от указаний официального руководства, слабостью собственного мнения, суждений, оригинальности в привычках, взглядах и принципах); нарциссическое (с устойчивой концепцией собственной грандиозности, отсутствием чувства сопереживания и чувствительности в оценке других людей), фантастическое (слепая приверженность какой-либо идее, нетерпимость к другим взглядам) и аутистическое поведение (с явной затрудненностью социальных контактов, оторванностью от действительности, погруженностью в мир мечтаний и фантазий).

Одним из существенных способов скрыть собственные трудности и оторваться от реальности является феномен созависимости. Для созависимой личности (во многом совпадающей с зависимым личностным расстройством) присущи несколько опорных критериев: неспособность принимать решения без помощи со стороны; соглашательское поведение (с неумением отстаивать свою точку зрения и страхом разрыва значимых отношений); невозможность проявлять инициативы и претворять в жизнь свои планы. По сути дела налицо явное стремление манипулировать окружающими и удерживать под контролем отношения с ними. Весьма характерно, что лица с аддиктивным поведением страстно нуждаются в созависимых натурах. Как альтернатива этой позиции служат слова К. Свит: «Невозможно жить чужой жизнью, и не следует даже пытаться делать это».

ОСОБЕННОСТИ РАБОТЫ В НАРКОЛОГИИ

Формирование алкогольной зависимости (как и злоупотребление другими наркотическими и токсическими веществами, приводящее к «наркотизму», токсикоманическому поведению) имеет отчётливую онтогенетическую специфику. Аддиктивное поведение в подростковом возрасте определяется повышенной устойчивостью к употребляемому средству, повторными безуспешными усилиями прекратить его приём. Прерывание алкоголизации вызывает чувство тревоги, напряжённости, состояние физического дискомфорта. Эйфоризирующее действие алкоголя проявляется усилением активности, возрастанием агрессивности, причём алкогольные эксцессы провоцируются компанией, избытком свободного времени, доступностью спиртного в семье. Наряду со стёртыми симптомами абстиненции возникают физические признаки (в виде угасания защитных рефлексов на передозировку, повышения толерантности) и проявления социальной дезадаптации. Обнаруживается качественная перестройка иерархии мотивов личности: конструктивные, одобряемые обществом побуждения (обучение, интересы, семья, спорт, общество, хобби) утрачивают свою значимость, на смену им приходят бездумное времяпрепровождение, поиск спиртного, смена подростковой группы с изменением стиля алкоголизации. В дальнейшем (спустя 1-1,5 года) формируется абстинентный синдром, развивающийся одновременно с признаками утраты контроля, анозогнозией, изменением картины опьянения (вместо эйфории начинают превалировать дисфорические симптомы, более выраженными и частыми становятся амнестические формы опьянения, приобретающего неодолимый, компульсивный характер). На этой стадии обнаруживается существенное преобразование личности подростка, как правило, в сторону выраженной психопатизации (по эпилептоидному, возбудимому, истерическому, неустойчивому типам). На конечном этапе становления алкогольной болезни у подростков резко снижается переносимость спиртных напитков, появляются истинные псевдозапои, выпивки «в одиночку», развивающиеся на фоне соматовегетативных признаков и нарастающего парциального ослабоумливающего процесса. Изменения в характере носят налёт постоянной раздражительности, озлобленности, депрессивно-дисфорического аффекта. Тяжелые проявления пьянства влекут за собой стойкую и выраженную социальную дезадаптацию, отражающую степень асоциального и даже антисоциального поведения. Подростки забрасывают учёбу, порывают связь с семьёй, ведут паразитический образ жизни, крадут вещи у родственников, соседей, приятелей, вымогают деньги у прохожих, обкрадывают соклассников и учителей.

В контексте формирования алкогольной аддикции у подростков представляют интерес полученные нами (Семке В.Я. с соавт., 1982) сравнительные данные по многостороннему изучению девиантного и делинквентного поведения в двух группах обследованных - 386 учащихся спецшколы для несовершеннолетних правонарушителей (1-я группа) и 156 учащихся обычных школ, состоявших на учёте в инспекции по делам несовершеннолетних (2-я группа). Обнаружена полиморфная, сочетанная патохарактерологическая симптоматика и связанное с нею аномальное поведение в 1-й группе; во 2-й группе отклонения имели более изолированный характер. Степень делинквентности также имела различие по группам. Более тяжёлые социальные нарушения (кража личного и государственного имущества, бродяжничество, употребление алкоголя и наркотиков) встречались достоверно чаще в 1-й группе. Сексуальные эксцессы и суицидальное поведение обнаружены с одинаковой частотой в сопоставляемых группах подростков. В известной мере эти результаты свидетельствуют о необходимости знания основных механизмов преодоления стрессов, понимания роли социальных и личностных факторов, а также моделей “поведения риска” (по данным американских авторов). Об аддикции (addiction - с англ. “пагубная привычка”, пристрастие, “порочная склонность”) можно говорить лишь тогда, когда наряду с психологической зависимостью имеется также рост толерантности и синдром отмены (Haus H., 1964). Алкоголизм и наркомания в ракурсе аддиктивного поведения интерпретируется как эквивалент аффективной патологии и аутодеструктивными тенденциями.

Аффективные расстройства в структуре стержневого “наркомани-ческого синдрома” - патологического влечения к психоактивному веществу - с большим постоянством сопровождают все этапы формирования болезни, нередко предшествуя ему, развиваясь по мере прогрессирования, манифестируя в состоянии отмены, провоцируя рецидивы и обострения, создавая дополнительные мотивации к употреблению патологически “универсальных адаптогенов”. Лица с низкой фрустрационной толерантностью, перманентным дистоническим фоном настроения, гипофорией (отсутствием хорошего настроения) наиболее подвержены риску появления аддиктивной патологии как способу бегства от реальной жизни с последующим формированием депрессивного варианта вторичной (наркотической) психопатизации личности. Зависимость от психоактивных веществ и аффективные расстройства с позиции нейробиологических процессов традиционно рассматриваются как результат снижения выработки церебральных моноаминов (в частности, центральная серотониновая недостаточность описана как один из механизмов появления и поддержания аддиктивной мотивации). Это сопоставимо с представлениями об ответственности за контролем импульсивных влечений, тревоги, агрессивности. С другой стороны, следует иметь в виду формирование в подростковой среде определённой социальной субкультуры, благоприятствующей распространению наркомании, что позволяет отнести подростков-наркоманов к числу самых трудных пациентов конца ХХ века.

Недостаточный антистрессовый эффект проблемно-разрешающего и социально поддерживающего поведения больных алкоголизмом и наркоманиями предопределяет выбор ими копинг-стратегии избегания. Её использование приводит к значительному снижению активности, направленной на разрешение не связанных с наркотизацией проблем и поиск социальной поддержки, что, в конечном счёте, влияет на закрепление гипертрофированной поисковой моноактивности, подчинённой целям наркотизации. Стратегия избегания позволяет активно или пассивно уходить от проблемных ситуаций, уклоняться от источника стресса. При этом используется как психофармакологический путь редукции эмоционального напряжения, так и механизмы психологической защиты. Оба варианта избегания позволяют на время преодолеть тревогу, неуверенность, социальную неопределённость как следствие дистресса, но оставляют без изменения дистресс-причину, вызвавшую эмоциональное напряжение. Употребление химического вещества облегчает или устраняет тягостное давление социальной среды (с которым не справляются механизмы психологической защиты), создаёт в сознании доминанту позитивной оценки наркотического опьянения, обуславливает потребность повторной наркотизации. Признание её в качестве основной жизненной ценности, имеющей личностный смысл для пациента, ведёт к интенсивному вытеснению реальных фактов негативного влияния наркотизации или алкоголизации. Под влиянием систематической наркотизации происходят негативные качественные изменения и резкое уменьшение социальных сетей, их распад и рост нарушенных интерперсональных отношений, смена ориентации поиска социальной поддержки с сетей просоциальных на асоциальные.

Переходя к интегративной оценке личностных качеств при алкогольной зависимости, обратим внимание на динамические характеристики “алкогольной болезни”, оценивая её с учётом биологических, психологических и социальных факторов. Прогредиентности заболевания способствуют нарушения психофизического развития, делающие менее совершенным “врастание” индивида в общественные, правовые, этнические установки современной жизни, а также наличие психологического “дефекта личности”. В этой связи уместно высказывание А.Д. Дембо (1910): “Пьют независимо от характера, но в зависимости от характера пьют по-разному, и по-разному формируется заболевание”. По-видимому, сказанное оправдывало многочисленные попытки выделения и описания алкогольной личности. При этом подразумевалось, что алкоголизм возникает лишь у лиц с определённым складом характера, тогда как у индивидов, не попадающих под эту рубрику, болезнь не развивается (Chafetz M., 1963). В наиболее завершённом виде эта точка зрения нашла своё воплощение при соотношении заболевания с конституциональными особенностями. Э. Кречмер (1930) обратил внимание на разную реакцию и отношение к этанолу у циклотимов и циклоидов, с одной стороны, шизотимов и шизоидов - с другой. K. Pohlisch (1933) выделил следующие варианты личностных аномалий, преморбидно определенных у больных алкоголизмом: гипертимный, депрессивный, возбудимый, неустойчивый и смешанный. Особо велика опасность появления заболевания среди мягких, слабовольных, депрессивных личностей, в то время как циклотимные натуры весьма толерантны к алкоголю. Однако C. Amark (1951) при описании вариантов преалкогольной личности среди других в первую очередь выделил именно циклотимиков. Между тем сам факт вычленения в преморбидной структуре лиц противоположных типов делает сомнительным вопрос о специфичности таких личностных вариантов. П.Б. Ганнушкин (1933) считал особенно предрасположенными к алкоголизму неустойчивых, безвольных психастеников, склонных к дистимиям, и возбудимых лиц с грубым аффектом. С. Г. Жислин (1928) описал синтонных и шизоидных алкоголиков. J. Staehelin (1943) различает следующие группы пьющих: простые, бесхитростные натуры с развитым “стадным чувством”; лица угрюмые, необщительные, стремящиеся разогнать тоску; психопаты, невротики и психически больные люди, живущие в разладе с окружающим миром, стремящиеся подавить в себе тревогу, состояние напряжённости, аффекта. По мнению М. Блейлера (1955), лишь 20% больных алкоголизмом можно считать нормальными, а 40% уже до развития болезни были явно больны - ощущали в обществе неуверенность и тревогу, а в одиночестве - чувство неудовольствия и покинутости. Среди них встречались личности импульсивные, инфантильные, с гомосексуальными наклонностями. В 40% случаев состояние квалифицировалось как “пограничное”. С другой стороны, R. Fox (1968) не находил сколько-нибудь значимых различий частоты заболевания алкоголизмом в группах с различными характерологическими аномалиями.

В отличие от концепции структурных аномалий личности в преморбиде алкоголизма, существует точка зрения на алкогольную болезнь как на своеобразное патологическое развитие личности. Преимущество такой позиции состоит в том, что она позволяет подойти к проблеме психогенеза алкоголизма у преморбидно здоровых в психическом отношении лиц. Такой подход имеет в виду прогрессирующую перестройку структур личности, что выражается в заострении типологических черт и нарастании эмоционально-волевой дисгармонии. Так, R. Wyss (1967) подчёркивает, что не существует единого типа “будущего алкоголика”, а когда развивается болезнь, то появляются общехарактерологические признаки в виде пассивности, слабого использования своих возможностей, эмоциональная заторможенность, капитулирование перед трудностями, напряжённость и тревога. Н.Н. Иванцом и А.Л. Игониным (1988) составлен перечень типов личности, определяющих преморбид алкоголизма (среди них синтонные, неустойчивые, возбудимые, астеничные, истеричные натуры) и влияющих на формирование клиники, прогноз заболевания.

В психоаналитической литературе существует крайняя точка зрения, согласно которой психологический фактор является ведущим в этиологии алкоголизма (Freed K., 1978). Употребление алкогольных напитков расценивается как один из способов снятия напряжения при нарушенных адаптационных механизмах, как средство подавить чувство напряжения, страха, вины (Gellinek E., 1960). M. Glatt (1979), изучавшая причины алкоголизма среди врачей, пишет, что длительные эмоциональные и физические нагрузки, разочарования в жизни, необходимость расслабиться побуждают многих врачей прибегать к созданию более привычного комфорта, знакомого со времён студенческой жизни. F. Joung (1983) подтвердили на большом материале теорию Айзенка о большей вероятности развития алкоголизма у интравертов. D. Donovan et al. (1983) при исследовании личностных факторов у лиц, систематически употреблявших алкоголь, обнаружили значимость таких черт, как агрессивность, эмоциональная неустойчивость, повышенная возбудимость, напряжённость. Гиперактивные лица с отклонениями в поведении считаются уязвимыми в плане алкоголизма (Alterman A., Tarter R., 1985). По данным Б.М. Сегал (1970), среди лиц, склонных к систематическому приёму алкоголя, имеются следующие группы: дисгармоничные или синтонные натуры, синтонные с гипертимной ориентацией, эксплозивные с бедным внутренним миром, с органическими конституциональными изменениями.

В настоящее время перечень вариантов личности, предрасположенных к алкогольной аддикции, настолько разнообразен, что трудно указать на характерологические черты, которые не обнаруживались бы в преморбидной структуре больного алкоголизмом. Здесь одинаковое значение имеют как несдержанноссть, аффективная взрывчатость, гипертимность, так и замкнутость, мнительность, сензитивность, “нуждающиеся в коррекции” алкоголем. М.Е. Бурно (1983) приводит 5 личностных типов больных алкоголизмом и описывает новый “простодушный” вариант - это “флегматичные, бесхитростные, покладистые, скромные, слабовольные люди, неспособные жить духовной жизнью”. Аналогичных взглядов придерживались А.А. Портнов и И.Н. Пятницкая (1973), которые считали склонных к пьянству лиц примитивными, незрелыми, с низким уровнем психического развития, выпивающих “от скуки, от нечего делать”. Э. Бехтелем (1984) описана преалкогольная личность, обозначенная как “аструктурная”; для неё характерно отсутствие стойких интересов, установок, ценностных ориентаций, повышенная конформность и внушаемость, низкий культурный уровень, склонность к пустому времяпрепровождению. По мнению Г.В. Залевского (1984), больные алкоголизмом – это, прежде всего, “амальгамные” личности, в структуре которых представлены черты лабильности, гипертимности, эпилептоидности, неустойчивости, истероидности. Ц.П. Короленко (1986) в группе работающих вахтовым методом у злоупотребляющих алкоголем обнаружил интравертов.

По мере развития алкогольной аддиктивной патологии у большинства пациентов обнаруживаются стойкие патохарактерологические изменения. На раннем этапе по типу усиления гипертрофии, шаржирования прежних личностных качеств, а в дальнейшем - по линии деформации или трансформации типологического склада, чаще всего в русле астенического и истерического вариантов индивидуальных черт (Семке В.Я., Голубков О.З., 1974). Рассмотрение алкогольной аддикции под углом патологического развития личности позволяет представить алкогольную болезнь как динамический процесс, движущей силой которого является взаимодействие между факторами личности. Это диалектическое соотношение ведущих патогенетических механизмов опосредуется микросоциальными, ситуационными влияниями. По выражению А.Е. Боброва (1984), “социально-психологическая определённость конкретного человека не только отражается в болезни, но и формирует её дальнейшее течение”. По данным И.Г. Уракова, А.Л. Игонина (1978, 1979), быстрее всего зависимость формируется у лиц, которые начали употреблять алкоголь с целью “компенсировать” личностные особенности. В тех наблюдениях, когда начало болезни связано с психогениями, отмечалась средняя прогредиентность аддикции, если же систематический приём этанола всецело определялся влиянием микросреды, то степень прогредиентности была наименьшей.

Одной из причин формирования и развития алкогольной аддикции является возникающее в результате нарушенной адаптации “психоэмоци-ональное напряжение” (Короленко Ц.П., Бочкарёва Н.Л., 1982). Алкоголь в подобных случаях играет роль фактора, временно ослабляющего эмоциональное напряжение, тревожность, беспокойство в связи с его “дефрустрирующими”, “транквилизирующими” свойствами. Экстремальные условия “проявляют”, усиливают, заостряют некоторые личностные особенности и тем самым способствуют актуализации связанных с ними тенденций, к которым относится и употребление алкоголя.

В наших исследованиях (Семке В.Я. с соавт., 1992) выявлены с помощью компонентного анализа результатов тестирования методом многостороннего исследования личности (MMPI) разные варианты эмоционально-личностных особенностей при алкоголизме.

Сочетание различных характерологических признаков сформировало 4 интегральных показателя: личностной дисгармонии, психоэмоциональной лабильности, девиантности и социальной интроверсии. Соответственно им квалифицированы 7 групп больных - дисгармоничных и личностно-адекватных, эмоционально-лабильных и “традиционно алкогольных”, асоциальных конформных и социально-интровертированных. Каждая из этих групп характеризуется определенной клинической картиной, различной эффективностью лечебных мероприятий и психологически обусловленной вероятностью рецидивов. Применённый комплексный подход позволил дифференцировать два альтернативных симптомокомплекса - “клинико-социальной стабильности”и “асоциальной алкогольной зависимости”, которым соответствуют два вида течения.

Один из них - “социально компенсированный” - характеризуется поздним формированием основных симптомов, замедленным темпом прогредиентности у лиц пикнического телосложения с хорошими адаптационными возможностями и умеренными колебаниями психоэмцоиоанльного фона. Другой - “социально декомпенсированный” - отражает выраженную прогредиентность заболевания у лиц астенического соматотипа с хроническим эмоциональным дискомфортом и социально-психологической дезадаптацией.

Абстрагируясь от частных параметров, полученных в результате комплексного обследования, а также исходя из концепции единого биопсихосоциального генеза алкоголизма и опираясь на результаты многомерного статистического анализа, можно получить мультифакториальную диагностическую модель заболевания как перспективный объект для изучения алкогольной аддикции. Выделенные варианты социально компенсированного и социально декомпенсированного алкоголизма учитывают конституционально-морфологические, социальные и психологические признаки, клиническую симптоматику и прогредиентность заболевания.

Диагностика альтернативных вариантов с различной динамикой, интенсивностью симптоматики и терапевтическим исходом с определёнными психоэмоциональными особенностями и морфотипической конструкцией даёт возможность аргументированно подойти к психокоррекционной и ресоциализационной работе и регулировать этапы превентивных вмешательств.

Представляют интерес данные Ц.П. Короленко, Т.А. Донских (1990) по изучению “алкогольной субкультуры”, ядро которой составляют натуры с выраженным алкогольным и аддиктивным поведением. Вокруг этого центра располагаются субъекты с менее выраженными аддиктивными уклонениями. У них алкогольные проблемы менее интенсивные, сохраняются связи с микросоциальным окружением. Авторами приводится характеристика основных аддиктивных мотиваций, присущих для данной формы деструктивного поведения: атарактическая (приём алкоголя осуществляется с целью смягчить или устранить эмоциональный дискомфорт); субмиссивная (выделяется тенденция к подчинению, зависимости от других); гедонистическая (употребление с целью ко-эффекта, для получения удовольствия); с гиперактивацией поведения (сочетается с повышенной самооценкой); псевдокультурная (с приданием большого значения атрибутным свойствам алкоголя).

Алкогольная аддикция (как и очень близкая к ней по генезу и социальным последствиям наркоманическая) является громадной угрозой не только для личности, но и для всей человеческой популяции, для всего общественного уклада. В известной мере можно говорить об алкогольной эпидемии как реальной национальной трагедии россиян, наносящей урон безопасности личности, общества и государства. Уже сейчас алкоголь превратился в основного “убийцу”, затронув в разной степени отдельные слои общества, особенно его “маргинальные зоны”. Алкогольные проблемы, впрочем, как и всю наркотическую ситуацию, нельзя решать изолированно, без учёта социальных, экономических и политических тенденций в обществе, вне радикального преобразования интерперсональных отношений. По нашим данным, в структуре потребителей этанола и наркотиков преобладают подростки мужского пола, представители неполных семей и семей с низким образовательным, с узким спектром познавательной активности, отсутствием выраженных интересов и не оформившихся профессиональных пристрастий. Отметим ряд факторов, способствующих развитию аддикции в развёрнутую картину заболевания. Это, прежде всего, воспитание в асоциальной семье (особенно во втором поколении), где один или оба родителя злоупотребляют спиртными напитками, где естественные родственные связи искажены жёсткими взаимоотношениями, повышенной конфликтностью, опытом пребывания в местах лишения свободы. Этот так называемый “поведенческий мутагенез” лежит в основе быстро формирующейся склонности к агрессии, асоциальным поступкам, импульсивным действиям, насилию. К сказанному примыкает и влияние подростковой субкультуры, в которой ведущее место занимает употребление наркотических веществ. Общеизвестен прозелитизм наркоманий: каждый наркоман “заражает” 6-10 человек и тлеющее подспудно, в “единичных случаях”, потребление захватывает огромное число подростков.