Универсальные закономерности Международных отношений

Универсальные, или наиболее общие закономерности, в от­личие от закономерностей меньшей степени общности, должны отвечать критериям пространственно-временного и структурно-функционального характера. Это значит, что, во-первых, их дей­ствие должно касаться не только тех или иных регионов (скажем, наиболее развитых в социально-экономическом отношении — например, Западной Европы, Северной Америки и т.п.), а мира в целом. Во-вторых, они должны наблюдаться и в исторической ретроспективе, и в переживаемый период, а также не исключаться в будущем. В-третьих, они должны охватывать не тех или иных — пусть даже самых значимых сегодня и/или самых «перспектив­ных», с точки зрения обозримого будущего, — а всех участников международных отношений, как и все сферы общественных от­ношений: экономику, социальную жизнь, идеологию, политику, культуру, религию, хотя проявление таких закономерностей в различных сферах может быть (и чаще всего является) отнюдь не «симметричным».

С учетом сказанного могут быть выделены две основных за­кономерности, две ведущие тенденции в эволюции взаимодейст­вия социальных общностей на мировой арене. К ним относятся глобализация и фрагментация международных отношений, ста­новление единого, целостного мира и все новые формы его рас­кола. В определенном смысле можно сказать, что они являются диалектически противоположными сторонами одной и той же внутренне противоречивой тенденции — роста взаимозависимости современного мира — и ее проявлений в сфере международных отношений.

Указанные закономерности проявляются, с одной стороны, в интернационализации экономической, социальной, политичес­кой и всей общественной жизни, а с другой, — в создании и укреплении суверенных государств, развитии национальных общ­ностей и национальных движений, стремящихся к реализации своих интересов вне национально-государственных границ (11). Вместе с тем их содержание гораздо шире, поскольку они актив-

но вторгаются в частную жизнь, изменения характера которой, с точки зрения ее «выхода» в сферу международных отношений, является, по-видимому, одной из наиболее отличительных черт происходящих глобальных изменений. Поэтому их действие ка­сается не только социальных общностей и политических движе­ний, но и конкретных личностей, расширения поля взаимного (и весьма существенного) влияния индивида и международных отношений.

Действие основных закономерностей наблюдается уже в пе­риод образования и крушения древних империй, зарождения и распространения мировых религий, формирования националь­ной государственности в Европе и распространения этого про­цесса на другие регионы мира, распада государственных империй на самостоятельные политические единицы в преддверии XX века (Австро-Венгрия, Османская империя и т.п.), бурного процесса институализации международных отношений в нашем столетии и т.д. Одновременно шел процесс расширения обменов между различными общностями, государствами и частными участника­ми международных отношений (коммерсантами, религиозными организациями, деятелями искусства и культуры), ускоряющийся по мере научно-технического развития.

Новые импульсы указанные процессы получают в точках на­учно-технических революций, в особенности таких, как промыш­ленная революция на рубеже XVIII—XIX веков, НТР, ведущая свое начало с пятидесятых годов нашего столетия, и ее современ­ный этап, характеризующийся бурным развитием микроэлек­тронных технологий. В результате осуществляющегося сегодня в масштабах планеты перехода от индустриального (а в ряде регио­нов — от доиндустриального) общества к постиндустриальному («программируемому», по терминологии А. Турена) происходят коренные изменения в средствах связи и транспорта, в информа­ционных технологиях и коммуникациях, в формах социальной организации и механизмах управления, в экономических и поли­тических структурах и видах вооружений. Все это не может не оказывать влияния на проявление основных закономерностей меж­дународных отношений.

Среди наиболее очевидных проявлений основных законо­мерностей международных отношений следует выделить фено­мены экономической, социальной и политической интеграции и дезинтеграции, наблюдаемые сегодня практически во всех ре­гионах мира. При этом, несмотря на нередко встречающиеся эй­форию по поводу первой и ламетации по поводу второй, и та, и другая являются объективными процессами, отражающими «би-

фуркационность» современного состояния мировой цивилизации, стохастический, непредопределенный характер ее развития.

Так, подкрепляемые экономической, технологической, эко­логической взаимозависимостью, процессы интеграции¹ испыты­вают и разрушающее их давление со стороны тенденции к воз­растанию национальной и культурной самобытности, возврата к истокам, даже поиска социализации в идеалах архаических от­ношений и реакционных идейно-политических течений.

Представители социологии международных отношений с полным основанием привлекают внимание к тому обстоятельст­ву, что формирование целостного мира сопровождается не толь­ко интеграционными процессами, но и создает условия для ис­ключения, отбрасывая на периферию всех, не способных вклю­читься в сети международной взаимосвязи и оказывать влияние на ее направленность (см.: 6, р. 204—213). Указанное исключе­ние имеет сложный характер и отличается многообразием форм, его механизмы действуют как внутри того или иного общества, так и на мировой арене. В слаборазвитых странах оно отражает углубляющийся разрыв между сельским и городским населени­ем, между новой буржуазией и широкими слоями люмпен-пролетариата. В развитых странах оно ускоряет формирование так называемого «четвертого мира», состоящего из иммигрантов и «новых бедных». Поэтому среди последствий усиления целос­тности мира немалое место занимают процессы депривации, возрастающей зависимости, клиентизации, распространения на­силия и т.п. Развитие новейших средств коммуникации, спутни­ковой связи, видеотехники и т.п. способствует широкому рас­пространению (в известном смысле универсализации) западных идеалов качества жизни, стандартов потребления, индивиду­альных ценностей, демократических норм и т.п. В свою очередь, это ведет к возрастанию миграционных потоков в направлении более развитых стран, которые нередко поощряются руководст­вом слаборазвитых государств, как определенное средство хотя бы частичного решения проблем занятости и «валютного голо­да». Массовая иммиграция ведет к дестабилизации социальных и политических отношений как в принимающих, так и в покида­емых иммигрантами странах, а нередко — и к обострению отно­шений между ними. Одновременно растет разрыв в уровнях развития между богатыми и бедными странами, с одной сторо­ны, а с другой — внутри «третьего мира», мира бедных стран.

Окраины разрастающихся мегаполисов «третьего мира» все более заметно превращаются в средоточие растущей нестабильнос­ти, благоприятную среду кристаллизации радикальных религи­озных и популистских движений (исламского фундаментализма — в арабских странах, радикального индуизма — в Индии, ани-мистского мессианизма — в Тропической Африке и т.п.). Указан­ные движения чаще всего принимают явно выраженный антиза­падный характер, порождая такой, неизвестный ранее феномен, как «дикая дипломатия», которая все более ощутимо затрудняет деятельность официальной дипломатии (см.: там же, р. 210).

В свете описанных процессов не столь уж неожиданными вы­глядят утверждения, согласно которым «время интеграции про­шло, в мире начались дезинтеграционные процессы» (12).

Действительно, дезинтеграция характерна не только для быв­шего СССР или происходящего под влиянием его кризиса и распада мирного раздела Чехословакии и кровавого — Югосла­вии. Еще раньше тенденции к «суверенизации» проявились и продолжают наблюдаться сегодня в таких странах, как Турция (курдская проблема), Франция (проблема Корсики), Англия (про­блема Северной Ирландии), Испания (проблема баскского сепа­ратизма). Вылившиеся в погромы этнические волнения в Южной Калифорнии в мае 1992 г. также стали одним из выражений развития процессов обретения различными национальными и ра­совыми группами собственной идентичности (и, соответствен­но, противопоставления себя «другим»). Несмотря на решитель­ные меры, предпринимаемые во всех описанных случаях прави­тельствами соответствующих стран, включая применение воен­ной силы, указанные процессы в лучшем случае «загоняются вглубь», адекватного же решения им до сих пор не найдено.

Было бы, однако, неверным абсолютизировать ту или другую из указанных закономерностей. Как показал опыт «перестройки» и «нового мышления», политика, которая делает ставку на одну из них, — указывая, например, на тенденцию к возрастающей целостности, взаимозависимости современного мира — при фак­тически полном игнорировании второй, противоположной ей тен­денции, оборачивается тяжелыми ошибками и в конечном итоге поражением. Вот почему совершенно неуместными выглядят как возмущенное удивление по поводу развала СССР, процессов «су­веренизации» субъектов Российской Федерации («Весь мир дви­жется в направлении к интеграции, а мы пытаемся идти против течения»), так и попытки трактовать их в терминах «обществен­ного прогресса» («Развал империи следует рассматривать как по­зитивное явление, как освобождение народов и реализацию ими

естественного права самостоятельно решать собственную судь­бу»). Суждения подобного рода грешат упрощением ситуации, ее примитивизацией, а потому вместо прояснения проблемы, уво­дят в сторону, лишают возможности осмыслить всю ее сложность и полноту. Вот почему не менее серьезной ошибкой, чем игнори­рование тенденции к дезинтеграции, была бы односторонняя ориентация только на нее при попытке осмысления современ­ных международных реалий, а тем более — при выработке и про­ведении в жизнь политических решений. Так, уже сегодня видно, что процессы дезинтеграции бывшего СССР в ряде случаев до­стигли определенного «предела насыщения». Наблюдается вза­имная заинтересованность различных стран СНГ к сотрудничес­тву, в том числе и в столь решительно отвергавшихся еще недав­но институциональных формах. При этом следует подчеркнуть, что существенную роль в интеграционных процессах играют со-циокультурные факторы. Мы можем и должны объяснять необ­ходимость интеграции потребностями экономического, экологи­ческого или любого иного характера. Но мы рискуем ничего не понять в происходящем, если упустим из виду, что, не будучи «освящены» культурой, совокупностью общих ценностей, кото­рым привержены «рядовые» люди, их коллективной историчес­кой памятью, общностью ряда традиций, обычаев, элементов об­раза жизни и т.п., указанные факторы не могли бы играть той роли, которую они, безусловно, играют в международно-поли­тических процессах.

* * *

Проблема закономерностей международных отношений ос­тается одной из наименее разработанных и дискуссионных в на­уке. Это объясняется прежде всего самой спецификой данной сферы общественных отношений, где особенно трудно обнару­жить повторяемость тех или иных событий и процессов, и где поэтому главными чертами закономерностей являются их отно­сительный, вероятностный, стохастический, преходящий харак­теры. Как частные, так и наиболее общие, универсальные зако­номерности существуют здесь в виде тенденций, характер прояв­ления которых зависит от множества условий и факторов. В то же время одно из глобальных направлений указанных тенден­ций, просматривающееся из глубины веков и ведущее к нараста­нию взаимозависимости мира, дает основание представить меж­дународные отношения в виде целостной системы, функциони­рование которой зависит как от законов общесистемного харак­тера, так и от особенностей данного типа систем. Рассмотрению этого вопроса и посвящена следующая глава.

ЛИТЕРАТУРА

1. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Синергетика как новое мировидение:

диалог с Ильей Пригожиным// Вопросы философии. 1992, nb 12.

2. Rassett В., Stair H. World Politics. Menu for Choice. — San Francisco,

1981, p. 51.

3. Aron R„ Sociologie des relations intemationales. // Revue fran^aise de sociologie. 1963, Vol. IV, No 3, p. 312; 321.

4. Huntiinger J. Introduction aux relations intemationales. — Paris, 1987,

p. 16.

5. Duroselle J.-B. Tout empire perira. Une vision thtorique des relations intemationales. — Paris, 1982.

6. Badie В., Smouts M.-C. Le retoumement du monde. Sociologie de la scene intemationale. — Paris, 1992, p. 237—240.

7. Rosenau J. Turbulence in World Politics: A Theorie of Change and Continuity. — Princeton, 1990.

8. Розенау Дж. Мировая политика в движении. Теория изменений и преемственности. Реферат. — М., 1992, с. 6—7.

9. Moreau Defarges Ph. Les relations intemationales dans le monde d'aujo-urd'hui. Entre globalisation et fragmentation. — Paris, 1992, p. 9; 10—11.

10. Samuel A. Nouveau paysage international. — Paris, 1990, p. 247—250.

11. Фельдман Д.М. Закономерности и тенденции в развитии между­народных отношений // Введение в социологию международных отно­шений. Учебное пособие. - М., 1992, с. 67-68.

12. Поздняков Э.А. Россия сегодня и завтра. // Международная жизнь. 1993, № 2.

ГЛАВА 4

ТРАДИЦИИ, ПАРАДИГМЫ И СПОРЫ В ТМО

Международные отношения — составная часть науки, вклю­чающей дипломатическую историю, международное право, ми­ровую экономику, военную стратегию и множество других дис­циплин, которые изучают различные аспекты единого для них объекта. Особое значение имеет для нее «теория международных отношений», под которой, в данном случае, мы понимаем сово­купность множественных концептуальных обобщений, представ­ленных полемизирующими между собой теоретическими школа­ми и составляющих предметное поле относительно автономной дисциплины. В этом смысле «теория международных отноше­ний», как подчеркивает Стэнли Хоффманн (1), является одно­временно и очень старой, и очень молодой. Уже в древние вре­мена политическая философия и история ставили вопросы о при­чинах конфликтов и войн, о средствах и способах достижения порядка и мира между народами, о правилах их взаимодействия и т.п., — и поэтому она является старой. Но в то же время она является и молодой — как систематическое изучение наблюдае­мых феноменов, призванное выявить основные детерминанты, объяснить поведение, раскрыть типичное, повторяющееся во вза­имодействии международных акторов. Такое изучение относится, главным образом, к межвоенному периоду. И лишь после 1945 года «теория международных отношений» начинает действительно освобождаться от «удушения» историей и от «задавленности» юри­дической наукой. Фактически, в этот же период появляются и первые попытки ее «социологизации», которые впоследствии (в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов) привели к ста-

новлению (впрочем продолжающемуся и в наши дни) социоло­гии международных отношений как относительно самостоятель­ной дисциплины.

Исходя из сказанного, осмысление теоретических источни­ков и концептуальных оснований Международных отношений предполагает обращение к взглядам предшественников современ­ной международно-политической науки, рассмотрение наиболее влиятельных сегодня теоретических школ и направлений, а так­же анализ нынешнего состояния социологии международных от­ношений.

1. Традиции: международные отношения в истории социально-политической мысли

Одним из первых письменных источников, содержащих глу­бокий анализ отношений между суверенными политическими единицами, стала написанная более двух тысяч лет назад Фуки-дидом (471—401 до н.э.) «История Пелопонесской войны в вось­ми книгах». Многие положения и выводы древнегреческого ис­торика не утратили своего значения до наших дней", подтвердив тем самъш его слова о том, что составленный им труд — «не столько предмет состязания для временных слушателей, сколько достояние на веки» (2). Задавшись вопросом о причинах много­летней и изнурительной войны между афинянами и лакедемоня­нами, историк обращает внимание на то, что это были наиболее могущественные и процветающие народы, каждый из которых главенствовал над своими союзниками. При этом он подчерки­вал, что «...со времени мидийских войн и до последней они не переставали то мириться, то воевать между собою или с отпадав­шими союзниками, причем совершенствовались в военном деле, изощрялись среди опасностей и становились искуснее» (см.: там же, с. 18). Поскольку оба могущественных государства преврати­лись в своего рода империи, постольку усиление одного из них как бы обрекало их на продолжение этого пути, подталкивая к стремлению подчинить себе все свое окружение, с тем, чтобы поддержать свой престиж и влияние. В свою очередь, другая «им­перия», так же как и менее крупные города-государства, испыты­вая растущие страх и беспокойство перед таким усилением, при­нимает меры к укреплению своей обороны, втягиваясь тем са­мым в конфликтный цикл, который в конечном итоге неизбежно выливается в войну. Вот почему фукидид с самого начала отде-

ляет причины Пелопонесской войны от многообразных поводов к ней: «Причина самая действительная, хотя на словах наиболее сокрытая, состоит по моему мнению, в том, что афиняне своим усилением внушали страх лакедемонянам и тем привели их к вой­не» (см.: там же, с. 24).

Фукидид говорит не только о господстве силы в отношениях между суверенными политическими единицами. В его работе можно найти упоминание и об интересах государства, а также о приоритетности этих интересов над интересами отдельной лич­ности (см.: там же, с. 91; T.II, 60). Тем самым он стал, в извест­ном смысле, родоначальником одного из наиболее влиятельных направлений в более поздних представлениях и в современной науке о международных отношениях.

В дальнейшем это направление, получившее название клас­сического или традиционного, было представлено во взглядах Ни-колло Макиавелли (1469—1527), Томаса Гоббса (1588—1679), Эме-рика де Ваттеля (1714—1767) и других мыслителей, приобретя на­иболее законченную форму в работе немецкого генерала Карла фон Клаузевица (1780—1831).

Так, Т. Гоббс исходит из того, что человек по своей приро­де — существо эгоистическое. В нем скрыто непреходящее жела­ние власти. Поскольку же люди от природы не равны в своих способностях, постольку их соперничество, взаимное недоверие, стремление к обладанию материальными благами, престижем или славой ведут к постоянной «войне всех против всех и каждого против каждого», которая представляет собой естественное со­стояние человеческих взаимоотношений. Для того, чтобы избе­жать взаимного истребления в этой войне, люди приходят к не­обходимости заключения общественного договора, результатом которого становится государство—Левиафан. Это происходит пу­тем добровольной передачи людьми государству своих прав и сво­бод в обмен на гарантии общественного порядка, мира и без­опасности. Однако, если отношения между отдельными людьми вводятся, таким образом, в русло, пусть искусственного и отно­сительного, но все же гражданского состояния, то отношения между государствами продолжают пребывать в естественном состоянии. Будучи независимыми, государства не связаны никакими огра­ничениями. Каждому из них принадлежит то, что оно в состоя­нии захватить, и до тех пор, пока оно способно удерживать захва­ченное. Единственным «регулятором» межгосударственных отно­шений является, таким образом, сила, а сами участники этих от­ношений находятся в положении гладиаторов, держащих нагото­ве оружие и настороженно следящих за поведением друг друга.

Разновидностью этой парадигмы является и теория полити­ческого равновесия, которой придерживались, например, голланд­ский мыслитель Барух Спиноза (1632—1677), английский фило­соф Дэвид Юм (1711—1776), а также уже упоминавшийся выше швейцарский юрист Эмерикде Ваттель. Так, взгляд де Ваттеля на существо межгосударственных отношений не столь мрачен, как взгляд Гоббса. Мир изменился, считает он, и, по крайней мере, «Европа представляет собой политическую систему, некоторое целое, в котором все связано с отношениями и различными ин­тересами наций, живущих в этой части света. Она не является, как некогда была, беспорядочным нагромождением отдельных частиц, каждая из которых считала себя мало заинтересованной в судьбе других и редко заботилась о том, что не касалось ее непо­средственно». Постоянное внимание суверенов ко всему, что про­исходит в Европе, постоянное пребывание посольств, постоян­ные переговоры способствуют формированию у независимых ев­ропейских государств, наряду с национальными, еще и общих интересов — интересов поддержания в ней порядка и свободы. «Именно это, — подчеркивает де Ваттель, — породило знамени­тую идею политического равновесия, равновесия власти. Под этим понимают такой порядок вещей, при котором ни одна держава не в состоянии абсолютно преобладать над другими и устанавли­вать для них законы» (3).

В то же время Э. де Ватгель, в полном соответствии с класси­ческой традицией, считал, что интересы частных лиц вторичны по сравнению с интересами нации (государства). В свою очередь, «если речь вдет о спасении государства, то нельзя быть излишне предусмотрительным», когда есть основания считать, что усиле­ние соседнего государства угрожает безопасности вашего. «Если так легко верят в угрозу опасности, то виноват в этом сосед, по­казывающий разные признаки своих честолюбивых намерений» (см.: там же, с. 448). Это означает, что превентивная война про­тив опасно возвышающегося соседа законна и справедлива. Но как быть, если силы этого соседа намного превосходят силы дру­гих государств? В этом случае, отвечает де Ваттель, «проще, удоб­нее и правильнее прибегать к...образованию коалиций, которые могли бы противостоять самому могущественному государству и препятствовать ему диктовать свою волю. Так поступают в насто­ящее время суверены Европы. Они присоединяются к слабейшей из двух главных держав, которые являются естественными сопер­ницами, предназначенными сдерживать друг друга, в качестве довесков на менее нагруженную чашу весов, чтобы удержать ее в равновесии с другой чашей» (см.: там же, с. 451).

Параллельно с традиционным развивается и другое направле­ние, возникновение которого в Европе связывают с философией стоиков, развитием христианства, взглядами испанского теолога доминиканца Франциско де Витториа (1480—1546), голландского юриста Гуго Греция (1583—1645), представителя немецкой клас­сической философии Иммануила Канта (1724—1804) и др. мыс­лителей. В его основе лежит идея о моральном и политическом единстве человеческого рода, а также о неотъемлемых, естествен­ных правах человека. В различные эпохи во взглядах разных мыс­лителей эта идея принимала неодинаковые формы.

Так, в трактовке Ф. Виттории (4) приоритет в отношениях человека с государством принадлежит человеку, государство же — не более, чем простая необходимость, облегчающая проблему выживания человека. С другой стороны, единство человеческого рода делает, в конечном счете, вторичным и искусственным лю­бое разделение его на отдельные государства. Поэтому нормаль­ным, естественным правом человека является его право на сво­бодное передвижение. Иначе говоря, естественные права челове­ка Виттория ставит выше прерогатив государства, предвосхищая и даже опережая современную либерально-демократическую трак­товку данного вопроса.

Рассматриваемое направление всегда сопровождала убежден­ность в возможности достижения вечного мира между людьми — либо путем правового и морального регулирования международ­ных отношений, либо иными путями, связанными с самореали­зацией исторической необходимости. По Канту, например, по­добно тому, как основанные на противоречиях и корысти отно­шения между отдельными людьми в конечном счете неизбежно приведут к установлению правового общества, так и отношения между государствами должны смениться в будущем состоянием вечного, гармонически регулируемого мира (5). Поскольку же представители этого направления аппелируют не столько к суще­му, сколько к должному, и, кроме того, опираются на соответ­ствующие философские идеи, постольку за ним закрепилось на­звание идеалистического.

Возникновение в середине XIX в. марксизма возвестило о по­явлении еще одной парадигмы во взглядах на международные отношения, которая не сводится ни к традиционному, ни к иде­алистическому направлению. Согласно К. Марксу, всемирная ис­тория начинается с капитализмом, ибо основой капиталистичес­кого способа производства является крупная промышленность, создающая единый мировой рынок, развитие средств связи и тран-

спорта. Буржуазия путем эксплуатации мирового рынка превра­щает производство и потребление всех стран в космополитичес­кое и становится господствующим классом не только в отдель­ных капиталистических государствах, но и в масштабах всего мира. В свою очередь, «в той же самой степени, в какой развивается буржуазия, т.е. капитал, развивается и пролетариат» (6). Между­народные отношения в экономическом плане становятся отно­шениями эксплуатации. В плане же политическом они становят­ся отношениями господства и подчинения и, как следствие — отношениями классовой борьбы и революций. Тем самым нацио­нальный суверенитет, государственные интересы вторичны, ибо объективные законы способствуют становлению всемирного об­щества, в котором господствует капиталистическая экономика и движущей силой которого является классовая борьба и всемир­но-историческая миссия пролетариата. «Национальная обособ­ленность и противоположность народов, — писали К. Маркс и Ф. Энгельс, — все более и более исчезают уже с развитием бур­жуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообра­зием промышленного производства и соответствующих ему усло­вий жизни» (см.: там же, с. 444).

В свою очередь, В.И. Ленин подчеркивал, что капитализм, вступив в государственно-монополистическую стадию своего раз­вития, трансформировался в империализм. В работе «Империа­лизм как высшая стадия капитализма» (7) он пишет, что с завер­шением эпохи политического раздела мира между империалис­тическими государствами на передний план выступает проблема его экономического раздела между монополиями. Монополии сталкиваются с постоянно обостряющейся проблемой рынков и необходимостью экспорта капитала в менее развитые страны с более высокой нормой прибыли. Поскольку же они сталкивают­ся при этом в жестокой конкуренции друг с другом, постольку указанная необходимость становится источником мировых поли­тических кризисов, войн и революций.

Рассмотренные основные теоретические парадигмы в науке о международных отношениях — классическая, идеалистическая и марксистская — в целом остаются актуальными и сегодня. В то же время следует отметить, что конституирование указанной на­уки в относительно самостоятельную область знания повлекло за собой и значительное увеличение многообразия теоретических подходов и методов изучения, исследовательских школ и кон­цептуальных направлений. Остановимся на них несколько под­робнее.