Болшие спорры»: место политического реализма

Большинство издающихся в мире работ, посвященных иссле­дованию международных отношений, еще и сегодня несет на себе несомненную печать преобладания американских традиций. В то же время бесспорным является и то, что уже с начала 80-х годов в данной области все ощутимее становится влияние европейской теоретической мысли, и в частности французской школы. Один из известных ученых, профессор Сорбонны М. Мерль в 1983 году отмечал, что во Франции, несмотря на относительную молодость дисциплины, изучающей международные отношения, сформиро­вались три крупных направления. Одно из них руководствуется «эмпирически-описательным подходом» и представлено работа­ми таких авторов, как Шарль Зоргбиб, Серж Дрейфюс, Филипп Моро-Дефарг и др. Второе вдохновляется марксистскими по­ложениями, на которых основываются Пьер-Франсуа Гонидек, Шарль Шомон и их последователи в Школе Нанси и Реймса. Наконец, отличительной чертой третьего направления является социологический подход, получивший свое наиболее яркое во­площение в трудах Р. Арона (32).

В контексте настоящей работы, особенно интересной пред­ставляется одна из наиболее существенных особенностей совре-

менной французской школы в исследовании международных от­ношений. Дело в том, что каждое из рассмотренных выше теоре­тических течений — идеализм и политический реализм, модер­низм и транснационализм, марксизм и неомарксизм — сущес­твуют и во Франции. В то же время они преломляются здесь в принесших наибольшую известность французской школе работах историко-социологического направления, которые наложили свой отпечаток на всю науку о международных отношениях в этой стране. Влияние историко-социологического подхода ощущается в трудах историков и юристов, философов и политологов, эконо­мистов и географов, занимающихся проблемами международных отношений. Как отмечают отечественные специалисты, на фор­мирование основных методологических принципов, характерных для французской теоретической школы международных отноше­ний, оказали влияние учения философской, социологической и исторической мысли Франции конца XIX — начала XX века, и прежде всего позитивизм Конта. Именно в них следует искать такие черты французских теорий международных отношений, как внимание к структуре общественой жизни, определенный исто­ризм, преобладание сравнительно-исторического метода и опре­деленный скептицизм относительно математических приемов исследования (33).

В то же время в работах тех или иных конкретных авторов указанные черты модифицируются в зависимости от сложивших­ся уже в XX веке двух основных течений социологической мыс­ли. Одно из них опирается на теоретическое наследие Э. Дюрк-гейма, второе исходит из методологических принципов, сформу­лированных М. Вебером. Каждый из этих подходов с предельной четкостью формулируется такими крупными представителями двух линий во французской социологии международных отношений, какими являются, например, Раймон Арон и Гастон Бутуль.

«Социология Дюркгейма, — пишет Р. Арон в своих мемуа­рах, — не затрагивала во мне ни метафизика, которым я стремил­ся стать, ни читателя Пруста, желающего понять трагедию и ко­медию людей, живущих в обществе» (34). «Неодюркгеймизм», ут­верждал он, представляет собой нечто вроде марксизма наобо­рот: если последний описывает классовое общество в терминах всесилия господствующей идеологии и принижает роль мораль­ного авторитета, то первый рассчитывает придать морали утра­ченное ею превосходство над умами. Однако отрицание наличия в обществе господствующей идеологии — это такая же утопия, как и идеологизация общества. Разные классы не могут разделять

2—1733

одни и те же ценности, как тоталитарное и либеральное общест­ва не могут иметь одну и ту же теорию (см.: там же, р. 69—70). Вебер же, напротив, привлекал Арона тем, что объективируя со­циальную действительность, он не «овеществлял» ее, не игнори­ровал рациональности, которую люди придают своей практичес­кой деятельности и своим институтам. Арон указывает на три причины своей приверженности веберовскому подходу: свойствен­ное М. Веберу утверждение об имманентности смысла социальной реальности, близость к политике и забота об эпистемологии, ха­рактерная для общественных наук (см.: там же, р. 71). Центральное для веберовской мысли колебание между множеством правдопо­добных интерпретаций и единственно верным объяснением того или иного социального феномена стало основой и для аронов-ского взгляда на действительность, пронизанного скептицизмом и критикой нормативизма в понимании общественных — в том числе и международных — отношений.

Вполне логично поэтому, что Р. Арон рассматривает между­народные отношения в духе политического реализма — как ес­тественное или предгражданское состояние. В эпоху индустри­альной цивилизации и ядерного оружия, подчеркивает он, заво­евательные войны становятся и невыгодными, и слишком риско­ванными. Но это не означает коренного изменения основной особенности международных отношений, состоящей в законнос­ти и узаконенности использования силы их участниками. Поэто­му, подчеркивает Арон, мир невозможен, но и война невероятна. Отсюда вытекает и специфика социологии международных отно­шений: ее главные проблемы определяются не минимумом соци­ального консенсуса, который характерен для внутриобществен-ных отношений, а тем, что они «развертываются в тени войны». Ибо нормальным для международных отношений является именно конфликт, а не его отсутствие. Поэтому главное, что подлежит объяснению — это не состояние мира, а состояние войны.

Р. Арон называет четыре группы основных проблем социоло­гии международных отношений, применимой к условиям тради­ционной (поиндустриальней) цивилизации. Во-первых, это «вы­яснение соотношения между используемыми вооружениями и организацией армий, между организацией армии и структурой общества». Во-вторых, «изучение того, какие группы в данном обществе имеют выгоду от завоеваний». В-третьих, исследование «в каждой эпохе, в каждой определенной дипломатической сис­теме той совокупности неписанных правил, более или менее со­блюдаемых ценностей, которыми характеризуются войны и по-

ведение самих общностей по отношению друг к другу». Наконец, в-четвертых, анализ «неосознаваемых функций, которые выпол­няют в истории вооруженные конфликты» (35). Конечно, боль­шая часть нынешних проблем международных отношений, под­черкивает Арон, не может быть предметом безупречного социо­логического исследования в терминах ожиданий, ролей и цен­ностей. Однако поскольку сущность международных отношений не претерпела принципиальных изменений и в современный пе­риод, постольку вышеуказанные проблемы сохраняют свое зна­чение и сегодня. К ним могут быть добавлены и новые, вытекаю­щие из условий международного взаимодействия, характерных для второй половины XX века. Но главное состоит в том, что пока сущность международных отношений будет оставаться пре­жней, пока ее будет определять плюрализм суверенитетов, цен­тральной проблемой останется изучение процесса принятия ре­шений. Отсюда Арон делает пессимистический вывод, в соответ­ствии с которым характер и состояние международных отноше­ний зависят, главным образом, от тех, кто руководит государ­ствами — от «правителей», «которым можно только советовать и надеяться, что они не будут сумасшедшими». А это означает, что «социология, приложенная к международным отношениям, об­наруживает, так сказать, свои границы» (см.: там же, с. 158).

В то же время Арон не отказывается от стремления опреде­лить место социологии в изучении международных отношений. В своей фундаментальной работе «Мир и война между нациями» он выделяет четыре аспекта такого изучения, которые описывает в соответствующих разделах этой книги: «Теория», «Социология», «История» и «Праксеология» (36).

В первом разделе определяются основные правила и концеп­туальные орудия анализа. Прибегая к своему излюбленному срав­нению международных отношений со спортом, Р. Арон показы­вает, что существует два уровня теории. Первый призван отве­тить на вопросы о том, «какие приемы игроки имеют право при­менять, а какие нет; каким образом они распределяются на раз­личных линиях игровой площадки; что предпринимают для по­вышения эффективности своих действий и для разрушений уси­лий противника». В рамках, отвечающих на подобные вопросы правил, могут возникать многочисленные ситуации, которые мо­гут быть случайными, а могут быть результатом заранее сплани­рованных игроками действий. Поэтому к каждому матчу тренер разрабатывает соответствующий план, уточняющий задачу каж­дого игрока и его действия в тех или иных типовых ситуациях,

2*

которые могут сложиться на площадке. На этом — втором — уровне теории она определяет рекомендации, описывающие правила эффективного поведения различных участников (например, вра­таря, защитника и т.д.) в тех или иных обстоятельствах игры. В разделе в качестве типовых видов поведения участников между­народных отношений выделяются и анализируются стратегия и дипломатия, рассматриваются совокупность средств и целей, ха­рактерных для любой международной ситуации, а также типовые системы международных отношений.

На этой основе строится социология международных отноше­ний, предметом которой является прежде всего поведение меж­дународных акторов. Социология призвана отвечать на вопрос о том, почему данное государство ведет себя на международной арене именно таким образом, а не как-то иначе. Ее главная зада­ча — изучение детерминант и закономерностей, материальных и физических, а также социальных и моральных переменных, опре­деляющих политику государств и ход международных событий. Здесь анализируются также такие вопросы, как характер влияния на международные отношения политического режима и/иди иде­ологии. Их выяснение позволяет социологу вывести не только определенные правила поведения международных акторов, но и выявить социальные типы международных конфликтов, а также сформулировать законы развития некоторых типичных междуна­родных ситуаций. Продолжая сравнение со спортом, на этом этапе исследователь выступает уже не в роли организатора или трене­ра. Теперь он решает вопросы иного рода. Как развертываются матчи не на классной доске, а на игровой площадке? В чем со­стоят специфические особенности тех приемов, которые исполь­зуются игроками разных стран? Существует ли латинский, ан­глийский, американский футбол? Какая доля в успехе команды принадлежит технической виртуозности, а какая — моральным качествам команды?

Ответить на эти вопросы, продолжает Арон, невозможно, не обращаясь к историческим исследованиям: надо следить за ходом конкретных матчей, изменением приемов, многообразием тех­ник и темпераментов. Социолог должен постоянно обращаться и к теории, и к истории. Если он не понимает логики игры, то он напрасно будет следить за действиями игроков и не сможет по­нять смысла тактического рисунка той или иной игры. В разделе, посвященном истории, Арон описывает характеристики мировой системы и ее подсистем, анализирует различные модели страте­гии устрашения в ядерный век, прослеживает эволюцию дипло-

матии между двумя полюсами биполярного мира и в рамках каждо­го из них.

Наконец, в четвертой части, посвященной праксеологии, по­является еще один символический персонаж — арбитр. Как надо интерпретировать положения, записанные в правилах игры? Дей­ствительно ли в тех или иных условиях произошло нарушение правил? При этом, если арбитр «судит» игроков, то игроки и зри­тели, в свою очередь, молча или шумно, неизбежно «судят» само­го судью, игроки одной команды «судят» как своих партнеров, так и соперников и т.д. Все эти суждения колеблются между оцен­кой эффективности («он хорошо сыграл»), оценкой наказания («он поступил согласно правилам») и оценкой спортивной мора­ли («эта команда вела себя в соответствии с духом игры»). Даже в спорте не все, что не запрещено, является морально оправдан­ным. Тем более это относится к международным отношениям. Их анализ так же не может ограничиваться только наблюдением и описанием, но требует суждений и оценок. Какая стратегия может считаться моральной и какая — разумной или рациональ­ной? В чем состоят сильные и слабые стороны стремлений до­биться мира путем установления господства закона? Каковы пре­имущества и недостатки попыток его достижения путем установ­ления империи?

Как уже отмечалось, книга Арона «Мир и Война между наци­ями» сыграла и продолжает играть заметную роль в становлении и развитии французской научной школы, и в частности — соци­ологии международных отношений. Разумеется, последователи его взглядов (Жан-Пьер Деррьеник, Робер Боек, Жак Унцингер и др.) учитывают, что многие из высказанных Ароном положе­ний принадлежат своему времени. Впрочем, и сам он в своих мемуарах признает, что «наполовину не достиг своей цели», при­чем в значительной мере эта самокритика касается как раз социо­логического раздела, и в частности — конкретного приложения закономерностей и детерминант к анализу конкретных проблем (см.: 34, р. 457—459). Однако само его понимание социологии меж­дународных отношений, и главное — обоснование необходимости ее развития, во многом сохранило свою актуальность и сегодня.

Разъясняя указанное понимание, Ж.-П. Деррьеник (37) под­черкивает, что поскольку существует два основных подхода к ана­лизу социальных отношений, постольку есть два типа социологии:

детерминистская социология, продолжающая традицию Э. Дюрк-гейма, и социология действия, основывающаяся на подходах, раз­работанных М. Вебером. Разница между ними достаточно ус­ловна, т.к. акционализм не отрицает каузальности, а детерми-

низм тоже «субъективен», ибо является формулированием наме­рения исследователя. Его оправдание — в необходимом недове­рии исследователя к суждениям изучаемых им людей. Конкретно же эта разница состоит в том, что социология действия исходит из существования причин особого рода, которые необходимо при­нимать во внимание. Эти причины — решения, то есть выбор между многими возможными событиями, который делается в за­висимости от существующего состояния информации и особых критериев оценки. Социология международных отношений яв­ляется социологией действия. Она исходит из того, что наиболее существенная черта фактов (вещей, событий) состоит в их наде-ленности значением (что связано с правилами интерпретации) и ценностью (связанной с критериями оценки). То и другое зави­сит от информации. Таким образом, в центре проблематики со­циологии международных отношений — понятие «решение». При этом она должна исходить из целей, которые преследуют люди (из их решений), а не из целей, которые они должны преследо­вать по мнению социолога (т.е. из интересов).

Что же касается второго течения во французской социологии международных отношений, то оно представлено так называе­мой полемологией, основные положения которой были заложе­ны Гастоном Бутулем и находят отражение в работах таких ис­следователей, как Жан-Луи Аннекэн, Жак Фройнд, Люсьен Пу-арье и др. В основе полемологии — комплексное изучение войн, конфликтов и других форм «коллективной агрессивности» с при­влечением методов демографии, математики, биологии и других точных и естественных наук.

Основой полемологии, пишет Г. Бутуль, является динамичес­кая социология. Последняя есть «часть той науки, которая изучает вариации обществ, формы, которые они принимают, факторы, которые их обусловливают или им соответствуют, а также спосо­бы их воспроизводства» (38). Отталкиваясь от положения Э. Дюрк-гейма о том, что социология — это «осмысленная определенным образом история», полемология исходит из того, что, во-первых, именно война породила историю, поскольку последняя началась исключительно как история вооруженных конфликтов. И мало вероятно, что история когда-либо полностью перестанет быть «историей войн». Во-вторых, война является главным фактором той коллективной имитации, или, иначе говоря, диалога и заим­ствования культур, которая играет такую значительную роль в социальных изменениях. Это, прежде всего, «насильственная имитация»: война не позволяет государствам и народам замы-

каться в автаркии, в самоизоляции, поэтому она является наибо­лее энергичной и наиболее эффективной формой контакта циви­лизаций. Но кроме того, это и «добровольная имитация», связан­ная с тем, что народы страстно заимствуют друг у друга виды вооружений, способы ведения войн и т.п. — вплоть до моды на военную униформу. В-третьих, войны являются двигателем тех­нического прогресса: так, стимулом к освоению римлянами ис­кусства навигации и кораблестроения стало стремление разру­шить Карфаген. И в наши дни все нации продолжают истощать себя в погоне за новыми техническими средствами и методами разрушения, беспардонно копируя в этом друг друга. Наконец, в-четвертых, война представляет собой самую заметную из всех мыслимых переходных форм в социальной жизни. Она является результатом и источником как нарушения, так и восстановления равновесия.

Полемология должна избегать политического и юридического подхода, помня о том, что «полигика — враг социологии», кото­рую она постоянно пытается подчинить себе, сделать ее своей служанкой — наподобие того, как в средние века это делала тео­логия по отношению к философии. Поэтому полемология фак­тически не может изучать текущие конфликты, и следовательно, главным для нее является исторический подход.

Основная задача полемологии — объективное и научное изу­чение войн как социального феномена, который поддается на­блюдению так же, как и любой другой социальный феномен и который, в то же время, способен объяснить причины глобаль­ных перемен в общественном развитии на протяжении челове­ческой истории. При этом она должна преодолеть ряд препятст­вий методологического характера, связанных с псевдоочевид­ностью войн; с их кажущейся полной зависимостью от воли лю­дей (в то время как речь должна идти об изменениях в характере и соотношении общественных структур); с юридической иллю­зорностью, объясняющей причины войн факторами теологичес­кого (божественная воля), метафизического (защита или расши­рение суверенитета) или антропоморфного (уподобление войн ссорам между индивидами) права. Наконец, полемология должна преодолеть симбиоз сакрализации и политизации войн, связан­ный с соединением линий Гегеля и Клаузевица.

Каковы же основные черты позитивной методологии этой «новой главы в социологии», как называет в своей книге Г. Бу­туль полемологическое направление (см.: там же, р. 8)? Прежде всего он подчеркивает, что полемология располагает для своих

целей воистину огромной источниковедческой базой, какая ред­ко имеется в распоряжении других отраслей социологической на­уки. Поэтому главный вопрос состоит в том, по каким направле­ниям вести классификацию бесчисленных фактов этого огром­ного массива документации. Бутуль называет восемь таких на­правлений: 1) описание материальных фактов по степени их убы­вающей объективности; 2) описание видов физического поведе­ния, исходя из представлений участников войн об их целях;

3) первый этап объяснения: мнения историков и аналитиков;

4) второй этап объяснения: теологические, метафизические, мо-ралистские и философские "взгляды и доктрины; 5) выборка и группирование фактов и их первичная интерпретация; 6) гипотезы относительно объективных функций войны; 7) гипотезы относи­тельно периодичности войн; 8) социальная типология войн — т.е. зависимость основных характеристик войны от типовых черт того или иного общества (см.: там же, р. 18—25).

Основываясь на указанной методологии, Г. Бутуль выдвигает и, прибегая к использованию методов математики, биологии, пси­хологии и других наук (включая этномологию), стремится обос­новать предлагаемую им классификацию причин военных кон­фликтов. В качестве таковых, по его мнению, выступают следую­щие факторы (по степени убывающей общности): 1) нарушение взаимного равновесия между общественными структурами (на­пример, между экономикой и демографией); 2) создающиеся в результате такого нарушения политические конъюнктуры (в пол­ном соответствии с подходом Дюркгейма, они должны рассмат­риваться «как вещи»); 3) случайные причины и мотивы; 4) агрес­сивность и воинственные импульсы как психологическая проек­ция психосоматических состояний социальных групп; 5) враж­дебность и воинственные комплексы.

Последние рассматриваются как механизмы коллективной психологии, представленные тремя главными комплексами. Во-первых, это «Комплекс Абрахама», в соответствии с которым отцы-детоубийцы подчиняются бессознательному желанию принести своих детей в жертву собственному наслаждению. Во-вторых, это «Комплекс Козла Отпущения»: накапливающиеся, вследствие внутренних трудностей, фрустрации, страхи, раздражения и злоб­ность обращаются против внешнего врага, который не всегда рас­сматривается как непосредственный виновник, но которому при­писываются враждебные намерения. Наконец, это «Дамоклов Комплекс», рассматриваемый как наиболее важный с точки зре-

ния своих социополитических последствий: чувство незащищен­ности, являясь основой непропорциональных реакций страха, агрессивности и насилия, может в любой момент вызвать некон­тролируемые феномены паники и «забегания вперед». В то же время в обществе осознание подобной незащищенности способ­ствует внутреннему сплочению государств, которое впрочем ни­когда не является прочным.

В исследованиях «полемологов» ощущается очевидное влия­ние американского модернизма, и в частности факторного под­хода к анализу международных отношений. Это означает, что для них свойственны и многие из его недостатков, главным из кото­рых является абсолютизация роли «научных методов» в познании такого сложного социального феномена, каким справедливо счи­тается война. Подобный редукционизм неизбежно сопряжен с фрагментацией изучаемого объекта, что вступает в противоречие с декларированной приверженностью полемологии макросоцио-логической парадигме. Положенный в основу полемологии жест­кий детерминизм, стремление изгнать случайности из числа при­чин вооруженных конфликтов (см., например: 38), влекут за со­бой разрушительные последствия в том, что касается провозгла­шаемых ею исследовательских целей и задач. Во-первых, это вы­зывает недоверие к ее способностям выработки долговременного прогноза относительно возможностей возникновения войн и их характера. А во-вторых, — ведет к фактическому противопостав­лению войны, как динамического состояния общества миру как «состоянию порядка и покоя» (39). Соответственно, полемология противопоставляется «иренологии» (социологии мира). Впрочем, по сути, последняя вообще лишается своего предмета, поскольку «изучать мир можно только изучая войну» (см.: 39, р. 535).

В то же время не следует упускать из виду и теоретических достоинств полемологии, ее вклада в разработку проблематики вооруженных конфликтов, исследование их причин и характера. Главное же для нас в данном случае состоит в том, что возникнове­ние полемологии сыграло значительную роль в становлении, ле-гитимизации и дальнейшем развитии социологии международных отношений, которая нашла свое непосредственное, либо опосре­дованное отражение в работах таких авторов, как Ж.-Б. Дюро-зель и Р. Боек, П. Асснер и П.;М. Галлуа, Ш. Зоргбиб и Ф. Моро-Дефарг, Ж. Унцингер и М. Мерль, А. Самюэль, Б, Бади и М.-К. Смуц и др., к которым мы будем обращаться в последую­щих главах.

ЛИТЕРАТУРА

1. Hoffmann S. Theorie et relations intemationales. // Revue fran^aise de science politique. 1961, Vol.XI, pp. 26—27.

2. Фукидид. История Пелопонесской войны в восьми книгах. Пере­вод с греческого Ф.Г. Мищенко с его предисловием, примечаниями и указателем. Том 1. — М., 1987, с. 22.

3. Эмер де Ваттель. Право народов или принципы естественного права, применяемые к поведению и делам наций и суверенов. — М., I960, с. 451.

4. См. об этом: Краткий очерк международного гуманитарного пра­ва. МККК, 1993, с. 8—9; Жан Ituicme. Развитие и принципы международ­ного гуманитарного права. МККК, с. 27—28; Huntfinger J. Introduction aux relations intemationales. — P., 1987, p. 30.

5. См. об этом: 5. Философия Канта и современность. — М., 1974, гл. VII.

6. Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. // К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е, т.4. М., 1955, с. 430.

7. Ленин В.И. Империализм как высшая стадия капитализма. // Поли. собр. соч., т. 27.

8. Martin P.-M. Introduction aux relations intemationales. — Toulouse, 1982.

9. Bosc R. Sociologie de la paix. — Paris, 1965.

10. Brallard Ph. Theories des relatons intemationales. — Paris, 1977.

11. Bull H. International Theory: The Case for a Classical Approach. // World Politics. 1966. Vol. XVIII.

12. Kaplan М. A new Great Debate: Traditionalisme versus Science in Intamational Relations. // World Politics, 1966, Vol. XIX.

13. Современные буржуазные теории международных отношений. Критический анализ. — М., 1976.

14. Когапу В. et coll. Analyse des relations intemationales. Approches, concepts et donnees. — Montreal, 1987.

15. Colard D. Les relations intemationales. — Paris, New York, Barcelone, Milan, Mexico, Sao Paulo, 1987.

16. Merle М. Sociologie des relations intemationales. — Paris, 1974.

17. См. об этом: Международные отношения как объект изучения. — М., 1993.

18. dark G.& Sohn L.B. World Peace trough World Law. — Cambridge, Massachussets, 1960.

19. GerarF. L'Unite federate du monde. — Paris, 1971. Periller L. Doma­in, Ie gouvemement mondial? — Paris, 1974; Le Mondialisme. — Paris, 1977.

20. Morgenthau H.J. Politics among Nations. The Struggle for Power and Peace. - New York, 1955, p. 4-12.

21. Wolfers A. Discord and Colloboration. Essays on International Politics. — Baltimore, 1962.

22. Bull H. The Case for a Classical Approach. // World Politics. Vol. XVIII, 1966.

23. Най Дж.С. (мл.). Взаимозависимость и изменяющаяся междуна­родная политика// Мировая экономика и международные отношения.

1969. № 12.

24. См., например: board E. International Society. — London, 1990.

25. Amin S. Le dcveloppement inegal. — Paris, 1973; Emmanuel A. L'cchage inegal. — Paris, 1975.

26. Amin S. L'accumulation a 1'echelle mondiale. — Paris, 1970, p.30.

27. Keohane R. Theory of World Politics: Structural Realism and Beyond.// Ploitical Science: The State of a Discipline. — Washington, 1983.

28. Wolti К. Theory of International Politics. Reading. — Addison-Wes-ley, 1979.

29. См.: Buzan В. Peaple, Fear and State: The national Security Problem in International Relations. — Great Britan, Wheatsheaf Books Ltd, 1983; Idem. Peaple, State and Fear: An Agenda for International Security Stadies in the Post-Cold War Era. — London, 1991.

30. См. об этом: Mowffari М. Le neo-reaUsme et les changements struc-turels dans le Golf persique // Les relations internationales а 1'cpreuve de la science politique. Melanges Marcel Merle. — Paris, 1993.

31. Sadie В., Smouts M.-C. Lc retoumement du monde. Sociologie de la scene intemationale. — Paris, 1992, p. 146.

32. Merle М. Sur la «problematique» de 1'etude des Relations intemationa­les en France. // RFSP. 1983, № 3.

33. Тюлин И.Г. Внешнеполитическая мысль современной Фран­ции. — М., 1988, с. 46.

34. Aron R. Memoires. 50 ans de reflexion politique. — Paris, 1983, p. 69.

35. Цыганков П.А. Раймон Арон о политической науке и социологии международных отношений// Власть и демократия. Зарубежные ученые о политической науке. Сборник статей. — М., 1992, с. 154—155.

36. Aron R. Paix et Guerre entre les nations. Avec une presentation incdite de 1'auteur. — Paris, 1984.

37. Derriennic J.-P. Esquisse de problematique pour une Sociologie des relations internationales. Grenoble. 1977, p. 11—16.

Работы этого канадского ученого — ученика и последователя Р. Аро­на (под руководством которого он написал и защитил диссертацию, посвященную проблемам социологии международных отношений) — с полным основанием относят к французской школе (см.: 32, с. 87—88), хотя он и является профессором университета Лаваль в Квебеке.

38. Boutoul G. Traite de polemologie. Sociologie des guerres. — Paris,

1970. p. 5.

39. Boutoul G., Carrere R., Annequin J.-L. Guerrcs et civilisations. — Pa­ris, 1980.

Глава 5

Современные школы и направления в теории международных отношений

Анализ традиций, «канонических» парадигм и теоретических дискуссий в международ-политической науке убеждает в том, что каждая из них имеет свои сильные стороны

и свои недостатки, каждая отражает определенные аспекты реальности и находит то или иное проявление практике международных отношений. Полемика между ними способствуем (обогащению, а следовательно, и обогащению науки о международ- в целом. В то же время нельзя отрицать, что указанная полемика убедила сообщество в превосходстве какого-либо одного течения над осталь-

привела и к их синтезу. К началу 1980-х гг. в международно-политической

подходов так и не стал доминирующим. Более того, были предложены

им и шшые подходы к изучению международных отношений. Основная дис-

между неореализмом и неолиберализмом. Наряду с ними углубляет

положения неомарксизм, многие из которых были выдвинуты еще в

трансформирующихся социально-политических реалий и изме-
роли и облика Советского Союза в мире.

ошибкой сказать, что неореализм и неолиберализм сегодня остаются са-

парадигмами. Неомарксизм не столь влиятелен, хотя некоторые

довольно широкие отклики в литературе и оживленно коммен-

среде. Вместе с тем картина международно-политической науки

сведена к названным парадигмам — она, безусловно, гораздо

в рамках самих парадигм существует достаточно много

даже противоборствующих взглядов и теорий. Во-вторых, каждая

испытывает влияние близких в некоторых аспектах к ее содержа-

теорий. Так, например, неореализм испытывает влияние

концепций столкновения цивилизаций и неогеополитических по-
мин по ряду позиций пересекается с набирающим все большую

легализации, которое, в свою очередь, занимает значительное некоторые положения неомарксизма, в силу самих его идейных положениями экономического структурализма, некоторые

рукгурализму неореалистов...

киочиосложиуюкартинусодержаниясовремснноймеждународ-

науки, можно отметить следующее.

и ее рамках канонические традиции и парадигмы, разрабаты-

с другом, но нередко заимствуют отдельные аргументы и.на сноих соперников, и тем более (что наблюдается, естественно,
идейно близких течений.

Подобного рода переплетение и теоретическое соперничество дает новым концепциям, которые, на первый взгляд, имеют мало общего с господствующий парадигмами, но в действительности достаточно прочно связаны с той или иной и шин

В конкурирующих парадигмах определенные подходы или течения порой противоположную интерпретацию^[1].

Не только вышеназванные парадигмы, но и возникшие относительно новые теории подвергаются острой критике со стороны представителей новейших ходов (иногда их называют постпозитивистскими, в других случаях связывают с), которые заявляют о своем отказе от традиций и стремятся выйти за науки «мертвых белых мужчин»^[2]. Это сторонники таких подходов, как, например i«минизм (Тикнер. 1999), конструктивизм (Вепдт. 1998), который ряд исследонан'в рассматривают как одну из новейших парадигм (см. об этом: Vennesson. 1998), (Финнемор.-1998)... Наконец, есть явные трудности и с наименованием парадигм, концепций, течений и направлений, каждое из которых носит в той или шшй

мере условный характер (в большей мере это может быть отнесено к теориям

лениям, в меньшей — к парадигмам).

Подробное освещение и анализ столь сложной картины МО не входит в наш-Поэтому, имея в виду то, что было сказано выше о господствующих сегодня родно-политической науке парадигмах и наиболее влиятельных направлениях, мы раничимся здесь по необходимости достаточно кратким рассмотрением основных неореализма и неолиберализма и дискуссии между ними, затем проследим им ные тезисы неомарксистской парадигмы и близкого ей экономического структура наконец, дадим представление о социологическом направлении в МО.

1. Спор неореализма и неолиберализма Неореализм

Возникновение школы неореализма в науке о международных

1 Это относится, например, к концепции кооперативной безопасности и ее i и ни 1 неореалистской парадигмой, на чем мы более подробно остановимся в следующн i " делах.

шениях связывают с публикацией книги Кеннета Уолца «Теория международной политики», первое издание которой увидело свет в 1971) I (Waltz. 1979). Сам этот термин отражает стремление ряда американских ученых (Кеннет Уолц, Роберт Гилпин, Джозеф Грико, Джон Мн|И шаймер и др.) к сохранению преимуществ классической традиции и

к ее обогащению с учетом новых международных реа-I in кений других теоретических течений (о классическом по-| in-I 'реализма см.: Keohane. 1986, а о его более позднем разви-Пи an. 1991; Jones and Little. 1993). Показательно, что один из in пи их сторонников транснационализма, Кохэн, уже в 1980-выводу о том, что центральные понятия политического

«национальный интерес», «рациональное поведение»

важным средством и условием плодотворного анализа

ых отношений (Keohane. 1983). В свою очередь, неоре-

Vn m говорит о необходимости включения в исследователь-

l международно-политической науки строгих научных имперической верифицируемое™ выводов, что сторонникавзгляда, как правило, отвергалось.

на том, что в любых своих теоретических построениях международных отношений должен исходить из целости из существования глобальной системы, а не отдельных, вторые являются ее элементами, Уолц делает определен-

и гижению и с транснационалистами. Отстаивая основные
И I политического реализма («естественное состояние» меж-
ношений, рациональность в действиях основных акто-
ьный интерес как их основной мотив, дилемма безопас-
е к обладанию силой), Уолц в то же время подвергает
пенников критике за провал попыток в создании тео-

междyнародной политики как автономной дисциплины. Ганса

критикует за отождествление внешней политики с меж-

Реймона Арона — за скептицизм относительно возмож автономной теории международных отношений. неореалисты стремятся сохранить и развить с учетом п шн все те положения канонической парадигмы, которые, на | и жазали свою операциональность в изучении международ инй.

начинается с посылки, согласно которой теория международных отношений и теория мировой политики — это не одно и о нише от канонического реализма неореализм не склонен | и мировую политику как некую суммарную равнодействующую политику (подробнее об этом см.: Linklater. 1995)> В его

абстрагирование политической сферы от других сфер отношений. По мнению Уолца, говорить о сходстве ом п теории политического реализма можно только в том говорят о преемственности между взглядами физио-

предшествующими экономическими теориями: физиократы, абстрагировать экономику от общества и политики, хотя в действительности устойчивых границ, разделяющих эти не существует. Точно так же и неореализм абстрагирует сферу от других сфер международных отношений, что позводят

сосредоточиться на изучении присущих ей особенностей,

детерминант и закономерностей. Тем самым неореализм, по мш и К. Уолца, получает более широкие возможности как для аналм и временности, так и для прогнозирования будущего.

От классической парадигмы неореализм отличается и своим ш ходом к изучению международной политики как целостной функционирующей в соответствии с определенными законами I ни своей ранней работе «Человек, государство и война» (Waltz. \щ К. Уолц пришел к выводу, что в зависимости от того, какие прими конфликтов исследователи считают основными, все исследован международных отношений и, в частности, вооруженных конфлт и

можно разделить на три группы. Одни из них концентрируют и

ние на природе самого человека, его физиологических и моральн качествах (эгоистическая природа, агрессивные импульсы, недо! I'M интеллекта...). Другие связывают причины конфликтов с внутри природой и атрибутами государства (авторитарный или демокра i им кий характер правления, рыночная или планово-распредели и экономика и т.п.). Наконец, третьи выделяют причины систем Н| свойства. Уолц считает, что при всех их достоинствах, первые дви хода носят редуктивный характер и не могут привести к выявл и подлинных причин конфликтов, а следовательно, и способствонл

работке путей их предупреждения или преодоления. Лишь

темный подход, может быть в этом отношении плодотворным'.

При этом системный характер международных отношении гн словлен, по мнению К. Уолца, не взаимодействующими акторами сударствами, проистекает не из присущих государствам особешп определяемых географическим положением, демографическим погциалом, социо-культурной спецификой и т.п. (хотя значение особенностей не следует и отрицать), а из свойств структуры мнародной системы². Будучи следствием взаимодействий междуни

ных акторов, структура международной системы не сводится к П|

их сумме, а представляет собой самостоятельный феномен, сит о

навязать государствам те или иные ограничения, или же, напр и и предоставить им благоприятные возможности на мировой арене в том, что именно структурными особенностями системы объясняются несовпадения целей и результатов пни политической деятельности государств. к вопросом о том, почему государства, имеющие разные н I кие устройства и идеологии, ведут себя очень похоже в сход'народных ситуациях, Уолц приходит к выводу о существо-корреляции между внешнеполитическим поведением госу-И гак называемой системной напряженностью. Таким образом, объ юние поведения государства во взаимодействии с други-, вами переносится на уровень международной структуры, ом руктура определяется как набор принуждающих условий и

Поэтому правильное понимание и, соответственно, про-

международной политики (как и планирование внешне линии государства) зависят от точности определения

указанных принуждений. Уолц ограничивает такую со-

. гремя элементами: ведущий принцип (анархия междуна-

сний), распределение возможностей субъектов (соответ-

их силе) и функциональная дифференциация (различия

с точки зрения внутриполитических режимов).

основе делаются два принципиальных для неореализма

-первых, поскольку ведущий принцип международной ее анархичность — не меняется на протяжении тысячеле-,ку в этом смысле нет оснований полагать, что она приоб-

иной характер в будущем. Во-вторых, именно по этой

Ш in е проекты реформирования международной системы, осно-

поерально-идеалистических основаниях, заранее обречены

(подробнее об этом см.: Powell. 1994).

мш по неореализму, структурные свойства международной сис-

не зависят от каких-либо усилий малых и средних

, являясь результатом взаимодействий между великими Ними.')го означает, что именно им и свойственно «естественное отношений. Что же касается взаимодейст державами и другими государствами, то они уже охарактеризованы как однозначно анархические, ибо

иные формы, которые зависят главным образом от воли

ЦК держав.

mi hi последователей структурализма Бэрри Бузан развил его • н положения применительно к региональным системам, кото-н |'"' матривает как промежуточные между глобальной между-н"п п государственной системами (см. об этом: Buzan. 1991). и i важной особенностью региональных систем является, с его i|» пня, комплекс безопасности. Речь идет о том, что государст­ва-соседи оказываются столь тесно связанными друг с другом в воин сах безопасности, что национальная безопасность одного из них

может быть отделена от национальной безопасности других.

структуры всякой региональной подсистемы составляют два фактом подробно рассматриваемые автором: распределение возможно, и

между акторами и отношения дружественности или вражде

между ними. Оба фактора, как показывает Б. Бузан, являются

том манипулирования великих держав. Воспользовавшись этой mi hi дологией, датский исследователь М. Мозаффари проанализирчп> структурные изменения, которые произошли в Персидском залит i результате иракской агрессии против Кувейта и последовавшего лиц» разгрома Ирака союзническими (а по существу — американскими войсками (см. об этом: Mozaffari. 1993). В итоге он пришел к выпи I об операциональное™ структурного реализма, о его преимущест i ia я сравнению с другими теоретическими направлениями. Неореа внесли значительный вклад в разработку многих ключевых про., н I

вставших перед теорией и практикой международных

после холодной войны. Так, Колин Грей говорит о сохранении в i | дународных отношениях роли военной силы по крайней шении вопросов, связанных с ядерным оружием. Б. Бузан, Мирным | сегодня активно изучают этнические конфликты. Неореалисты ужи | ходе дискуссии 1970-х гг. обратили внимание на наиболее сл.ты» места в позиции сторонников школ взаимозависимости, трансн.щи!

нализма и глобализма/мондиализма, в частности, на абсолютп.

меняющейся роли государства. Настаивая на том, что государе

тается главным международным актором, Уолц даже говорит о шЦ что взаимозависимость — это всего лишь плод эмоционального шиЦ приятия действительно меняющихся международных реалий, Я самом деле она существует на микроуровне, что проявляется в

нии позиций ТНК в мировой экономике и не оказывает существе

влияния на роль государства. Напротив, концентрация власти в р i немногих великих держав говорит о том, что взаимозависимости уменьшилась: Европа XVII—XIX вв. была более взаимозависимой hi ч сегодня. Как показывает П. Веннесон, неореалисты, продолжая

спор уже после холодной войны, нанесли несколько самых боле

ных ударов по «вульгарной» мондиализации/глобализации, котори^ как предполагается, в настоящее время управляет мировой поли Многие аналитики показали эмпирическую уязвимость этого во всяком случае в его наиболее чрезмерных проявлениях 1998). Так, например, Дж. Грико, соглашаясь с тем, что в современно экономических обменах стали реже использоваться протекциотп м ские меры, не считает этот факт проявлением взаимозависимости, что одновременно возросла роль нетарифных барьеров. hi, по его мнению, ничего не изменилось: в мировой полити-(правят бал сильные государства, о чем свидетельству-прпмеры, как субсидии США начинаниям государств, кото-п н л вуют продвижению их стратегических интересов, догово-

американцев с японцами о непоставках определенных

I ем чтобы не нанести ущерба национальным интересам Аме-iKii. 1993). Наконец, неореалисты показывают поспешность либералов, согласно которому в современном мире террито-

мвоевания и эксплуатация слабых государств более силь-I м<- приносит никакой выгоды. Так, Питер Либерман на ос-МНОГИХ исследований конкретных международных ситуаций iиного анализа ряда данных защищает противоположный

об этом: Vennesson. 1998. Р. 188). казанного становится понятным, почему неореализм и се-(ДОЛЖает оставаться одной из самых распространенных пара- (следователей и одним из наиболее популярных подходов

портов и практиков международной политики. Последние I 11е| «стали мыслить и действовать в зависимости и на основе

пня сил и принимать во внимание силу при планировании

| п народной политики.

см неореализму присущи и многие слабости. Среди них, положения о вечности и неизменности «естественного. баланса сил как способа стабилизации международной приписываемой ей статичности (см.: Mozaffari. 1993). Дейст-| и. подчеркивают другие авторы, возрождение реализма как

направления в обновленном варианте объясняется не in собственными преимуществами, сколько разнородностью |любой другой теории. А стремление к сохранению макси-

емственности с классической школой означает, что уделом остается и большинство свойственных ей недостатков 1987. Р. 300, 302). Неореализм не только воспроизвел недо-НОНИЧеского реализма, но в ряде случаев усилил их, прими-и.и сем самым классическую традицию. Неореализм «первой lei.теорией двух государств» (Уолц подчеркивал, что для •' гвуют только две супердержавы). Даже после окончания

Войны для неореалистов единственным признаком взаимо-
остается наличие ядерного оружия. ГАТТ (ВТО) для
и не признак взаимозависимости. Этой точки зрения неоре-
изменили и после окончания холодной войны. Наиболее
пун ктом в неореалистских построениях остается концепция
безопасности, которая рассматривается в традиционныхтерминах игры с нулевой суммой, постоянной возможности нмежду великими державами и обусловленное этими обстоятелыi Ц стремление к поддержанию баланса сил на международной арене

Однако международная обстановка существенно изменилась' тически угроза мировой войны сегодня минимальна, не столь угроза и полномасштабной, большой войны между крупными ствами. И наоборот, чрезвычайно возросла роль угроз и вызовет военного характера. Значительные события происходят в мирове номике, где взаимозависимость все в большей мере оказывает ствие на политику. Меняется соотношение между внутренне внешней политикой. Все это и многое другое не вписывается в алистскую парадигму и требует иных аналитических подходов ш| теоретических ответов. Один из вариантов таких ответов был неолиберализмом.

Неолиберализм

Если противоборство двух сверхдержав в эпоху биполярностп вало сами основы многих положений либерально-идеалистичее а радигмы, то окончание холодной войны, напротив, стало своею питательной средой для ее возрождения^[3]. Вместе с тем измене международной системе исключали простое возвращение к npi i Я идеям. В ходе интеграционных процессов в Европе, г страны Нового и Старого Света, обладающие неотъемлемым при и ком государственной независимости — суверенитетом, демонстриру (хотя и в разной степени) невиданную прежде готовность nep ы часть его в сферу совместных структур и институтов. Стало очеви ш и другое: об отмирании суверенитета и исчезновении государе ворить явно преждевременно. Появление на политической карте ми новых государств неоспоримо свидетельствует о притягательное i и веренитета и самого государства как политического института.

ионные угрозы безопасности стали вызовом не только для и к их теорий, но и для многих теоретических построений либе-

и. голка. Глобализация экономических процессов и распрост моралистической демократии сопровождались не только

Южно, и не столько) распространением кооперативности как

международных отношений, но и возникновением новых

ИМ, < тлкновений и конфликтов. Неолиберализм, стремящийся к н отразить в своих теориях все эти процессы, существенно от-

канонической либерально-идеалистической парадигмы. он выдвигает в центр всех своих концептуальных

проблемы безопасности. Во-вторых, акцептирует внимание мимических проблемах. В-третьих, фактически переносит центр | п на моральные нормы как побудительную силу, основу и кри-I" гулятивных действий в международной политике. Наконец, сближается по ряду позиций с неореализмом. своими идейными предшественниками, сторонники утверждают, что государство — не единственный, а иног-

Главный актер на международной сцене, которая становится

гупной для транснациональных финансовых и промышленных групп, различного рода неправительственных объединений,

неких и криминальных организаций, профессиональных

и и даже отдельных индивидов. Сегодня любой из этих

участников международных отношений может внести в них изменения, вынудить государства на непредусмотренные и даже вступить с ними в прямое соперничество. hi ни- меолибералов заключается в том, что они не только уси положение, но и делают его исходной основой для нового о а безопасности. Возросшие после окончания холодной вой-

я коммунизма возможности общения, обменов, передви-

новышения уровня и качества жизни людей, связанные с рас-

демократии, а также с новыми научными, технологи жономическими и социальными (в первую очередь —и прав человека) достижениями, сопровождаются опасностями из-за утраты прежних и отсутствия новых регулирования мирового порядка. В их числе «хаос и затра-

иромные массы людей бедствия, порожденные насильст-

мадом многонациональных государств; состояние стресса, ром находятся традиционные союзы, сопровождающееся разно-

шосительно того, как реагировать на распад государств и

Почить бывшие коммунистические государства в новые струк-; международная преступность и терроризм; неста-
которую может породить распространение ядерного ору-
жия...» (Ротфельд. 1997. С. 36). Бедность и нищета, по-прежнему я
пространенные в Африке, этнические конфликты, свирепствуют!и I
Балканах и в других регионах мира, постоянно увеличивающая! i Ц
градация окружающей среды — все это и многое другое форм из-
начала «грядущей анархии», требующие немедленного реагирон.

со стороны мирового сообщества (Kaplan. 1994). Плюрализация mi дународных акторов, таким образом, генерирует увеличение источи! ков и рост многообразия угроз социальной ткани общества, жизни здоровью, самому существованию человечества, наконец, выдвини л I первый план проблему создания новой системы безопасности. 15 iстве наиболее подходящей для решения вставших перед мировым I обществом задач предлагается концепция кооперативной (cooperative security).

Неолибералы, таким образом, в полном соответствии с канон in кой либерально-идеалистической парадигмой считают междунаро ни сотрудничество не только возможным, но и необходимым для жения стабильности, социального прогресса и мирового п Международные отношения в целом являются игрой с положи тел суммой. Вопреки мнению сторонников политического реализма, развиваются. Об этом свидетельствуют такие процессы, как раенр^ странение либеральной демократии и индивидуальной свободы, ы itiK мозависимость, рост образования и новые технологии. Однако ни

гресс в развитии международных отношений не происходит

К нему ведет расширение международного сотрудничества. Оно

ходимо не только как путь к стабилизации существующего

и к безопасности мирового сообщества, но и как средство

и роста экономического благополучия (подробнее 1998. Р. 189). Расширение и углубление международного сотрудничества, особенно в экономической области, позволяет кал

участнику получать выгоду от международных обменов независимо

Либерализму всегда было свойственно отдавать приоритет в

ке характера международных отношений и в рекомендациях по их pi гулированию нормам морали и права, а также созданию с этой институтов, призванных выполнять роль гарантов соблюдения

ных норм. При этом моральные и правовые принципы не

ставлялись друг другу: право рассматривалось как свод ряда кодпфи цированных, формализованных моральных принципов и критсри

Международных событий и как основа регулирования взаимо-и международных акторов.

важным отличием неолиберализма в этой области акцентов в соотношении права, институтов и морали, плюсть новых институтов часто оказывается бесплодной и не нут решению назревших проблем... Их функции часто ведет к излишним расходам. То же самое относится к инцим нормам и процедурам», — пишет директор СИПРИ гфельд (Ротфельд. 1997. Р. 5). В данной связи подчеркивается ИМ01 п.регулирования международных отношений на основе ческих решений, создаваемых ими прецедентов и процедур, пора юм, основное предпочтение отдается моральным принци-| И I нчестве главных критериев моральности выдвигаются либе-| демократия и права человека. При этом важно отметить, что

не только продолжает, но в отдельных аспектах даже

радиции рассмотрения внутригосударственных отноше-

ричных по сравнению с мировым социумом, с одной сто-

индивидом — с другой. Именно мировому социуму

в области международных отношений.

положение кажется, на первый взгляд, полной противо-

тому, что утверждает реал истекая парадигма, центральной которой является государство и его интересы. Однако в

пости противоположность неореализма и неолиберализма

очевидна, особенно, если вспомнить, что неореализм

решающего влияния на поведение государств структурных led международной системы, а неолибералы все чаще дела-

государстве. Конечно, в либеральной парадигме, как под-

Ишм М. Дойл, государства по своей природе изначально пред-

обой неодинаковые «единицы», которые различаются по их

Н нию к индивидуальным правам человека. Эти различия так или

на характере международной деятельности. Кроме

прения либералов, цели государства, как и цели отдель-
едвнгаются к сфере защиты и обеспечения прав личнос-
.
, и неолиберализм нередко называют рационалист-
поскольку и тот, и другой ставят в центр своего
рационального политика, руководствующегося не эмо-
в принятии политических решений. Для неореалис-
определяемый соображениями власти (в первую оче-

пли угроз). Для неолибералов — соображениями ма-

состояния и безопасности. Никаких иных факторов

для неолибералов и неореалистов, по большому счету, не сущее есть только экономические и властные интересы. Борьба за peaкцию этих интересов и, следовательно, за максимизацию власти ml богатства и определяет характер международно-политических пропив сов. Эти интересы представляются как раз и навсегда данныекрайней мере, мало варьирующиеся), и потому задача исследон. состоит лишь в том, чтобы определить, кто из акторов находи нив наиболее выгодном положении и способен выбрать наиболее активную стратегию для реализации своих интересов (в западной литературе, посвященной сопоставлению этих двух подходов, особе две работы: Keohane R. (ed.). 1986; Baldwin D. (ed.). 199.4)

Основные положения спора неореализма и неолиберал

Как уже говорилось, спор между неореалистами и неолибералами в дискуссии между государственным центризмом

нализмом и затем разгорелся с новой силой в полемике между

листической и неореалистской парадигмами в 1980-х гг. (Keohane and Nye. 1977; Krasner. 1983; Keohane. 1983). С п 1990-х гг. данный спор, по мнению многих исследователей, стал гамм! значимым в развитии международной теории, и, конечно же, ем, уде- ляется огромное внимание в одном из ведущих американских журналов «Международная Организация». Вплоть до последних лет

ние дискутирующих сторон было сосредоточено главным обра

следующих шести пунктах (см. об этом: Baldwin. 1993; Smith. I'I'll Powell. 1994).

Природа и последствия анархичности международных о

ний (отсутствие верховной власти и вытекающая из этого необхп и мость для каждого государства рассчитывать только на себя). алисты считают, что анархия накладывает на поведение государ! Жесткие ограничения и принуждения. Для неолибералов эти oip.niiu чения и принуждения, хотя и существуют, но не являются непреп щ лимыми.

— Содержание межгосударственного сотрудничества. Для

алистов это главным образом вопросы общей военной безопасно, щ, тогда как для неолибералов — вопросы взаимных экономимо м|| выгод.

— Абсолютные и относительные выгоды от сотрудничества
либералы считают, что движущей силой межгосударственного
действия является достижение абсолютных выгод. С точки зрения
реалистов, установить сотрудничество достаточно трудно даже

могут достигнуть абсолютной выгоды, поскольку ни согласно на полу.чение меньшей абсолютной вы-а иобое другое. Беспокойство, касающееся относительной

таким образом, вероятно, препятствует сотрудничеству.

таких потенциальных проблем, как возможность обмана

и преимуществ, государства стремятся к «справедливос нределении выгод от сотрудничества, которая рассматривает-ннние баланса возможностей, существовавшего до сотруд-дна страна не допустит политических преимуществ пишет Джозеф Грико, — без ожидания (обоснованного. взамен пропорциональные преимущества» (цит. по: Mil-Г 169).

рипритет государственных целей и, по сути, источники или и гот|i\ отчества государств. С этой точки зрения, для неореалистичным и иным является изучение проблем военной безопасности | и < огласно же неолибералам, основной целью, которую, вступая в сотрудничество в мире, где существует мш и. использования военной силы, является максимальное на кое процветание.

Опрос о намерениях. По мнению неореалистов, поведение го-

ределяется, с одной стороны, системными принуждениями н ч пнями, а с другой их реально существующими возможностями

и потребностями. Неопределенность намерений не позволяет в качестве инструмента анализа, поэтому при анализе политики ими вполне можно пренебречь. Неолибе-

не отрицают значения реальных возможностей. Они

арственные намерения достаточно важными и поэтому

па том, что при изучении международных отношений их

а кнельно принимать во внимание.

лупародные режимы. И неореалисты, и неолибералы отме-

имение для межгосударственных взаимодействий. Но они

оценке их регулирующей роли: неореалисты считают, что

преувеличивают важность международных режимов и

щ н смягчении принудительных эффектов международной сотрудничества государств, годы предметом спора между неолибералами и неоре становятся проблемы безопасности. Этот этап дис представление о тех изменениях, которые претерпели рас-

иыо парадигмы. Концепции и теории, господствующие в ли-

идеалистической парадигме сегодняшних дней, во многом а не только от взглядов Вудро Вильсона и его сторонников, III нео шберальных построений первой половины 1990-х гг. (что,

впрочем, не означает исчезновения указанных взглядов: они лишь
ходят как бы на второй план, сосуществуя с новейшими концеп гам
Изменения коснулись, прежде всего, главных тем соврем
международно-политической науки: проблем экономического

тия и безопасности. Они как бы поменялись местами в неолибсри и ных предпочтениях как с точки зрения содержания исследоватс проектов, так и в самой политической практике. Отсюда и сме

акцентов в споре неолибералов с неореалистами, особенность

становится то, что этот спор происходит сегодня на ^[4]

неореалисткой парадигмы. На передний план выдвигаются

поставленные и отстаиваемые классической традицией с самых

шагов ее существования: проблемы анархии как сущности мел

родных отношений, государства как их главного участника, и о

чения его безопасности как основной задачи научной теории и но тической практики. И напротив, исконные для либеральной тра НИМ

вопросы, относящиеся к институционально-правовому преодол

анархии, к тенденции вытеснения государства с его роли главно!

дународного актора, к достижению безопасности на основе:мического, культурного и иного сотрудничества, основанного на человеческом, общемировом характере интересов, потребное идеалов (особенно — в эпоху возрастающей взаимозависимости | двигаются на второй план.

По-новому трактуют неолибералы и анархию. Еще недавно он м
ствие верховной власти в международных отношениях предлам-нии
компенсировать путем укрепления существующих и создания п-нн.ц
МПО и НПО, а также путем совершенствования и развития мел. ни
родных юридических норм, закрепляющих и расширяющих Ирана I
обязанности всех участников международных отношений.
предпочтение отдается силовым действиям «хороших» акторов,которые |
призваны создать справедливый мировой порядок и обладаю! мл
этого моральным превосходством и материальными средствами,
тив «плохих», несущих угрозу демократическому миру. В этой

международную анархию и ее неизбежное следствие

цлагается преодолевать не путем создания всеобъемлющей системно-коллективной безопасности перед лицом глобальных угроз обще'ского характера, а путем объединения усилий демократических гос ударств.

Таким образом, остается в центре дискуссии, содержа-i -порой смещается в сторону его роли и возможностей. Если для реалистов оно является все же вторичным, как причина конфлик-и нойн и, следовательно, как основной источник угроз безопасности неолибералов дело обстоит как раз наоборот:

недемократические, государства представляют сегодня глав-| розу всеобщему миру. третий пункт разногласий. Неореалисты придерживаются

несколько иной позиции относительно средств безопасности: основой
Щи мирного сосуществования, международного порядка и безопас-
гается баланс сил в рамках мультиполярного мира. Неолибе-
шротив, полагают, что безопасность достижима только путем
пня демократических государств, а для достижения всеобще-

необходимо всемерно распространять демократию как идеал,
и тип политического режима.

отметить, что в конечном итоге дискуссия неореалистов и юн мало

обогатила международно-политическую науку, м ншл ее столь

невысокой теоретической плодотворности состоит в

и основного существа обеих парадигм «рационального вы-

рое дает основание рассматривать неолиберализм как осо-

гибкого реализма» (Сандерс. 1999. С. 420). Ни одной из

в споре сторон не удалось дать убедительный анализ

огни интересы» и разъяснить понятие «структурные ограниче-

же. С. 413). И хотя в ходе дискуссии об относительных и

выгодах отмечалось, что интерес государства не остается

однако влияние на него особенностей «окружающей

среды» не анализировалось (Powell. 1994. Р. 344), или,

роль реальных неопределенностей, характерных для

отношений, не учитывалась (см.: Сандерс. 1999. и |

Что касается проблем безопасности, то ее интерпретация сто-

ли обеих парадигм будет рассмотрена в одной из следующих

лиарительно же отметим, что и в этой области участники

гораздо более убедительны в критике оппонентов, нежели

разработке проблемы. Так, если Э. Линклейтер не без

упрекает неореализм в том, что он «своим позитивным

увековечивает существующую действительность 1999. Р. 166), то

Р. Швеллер имел неменьшие основания неолиберализма:

«Мы, неореалисты, понимаем, что

внешняя политика — слишком серьезное дело для того, чтобы выд гать утопические идеи о реконструкции социальных отношено (Schweller. 1999. Р. 150).

В конечном счете альтернативность неореализма и неолиберал и достаточно условна: в известном смысле в их взглядах на междупари i ную политику больше общего, чем различий, поэтому спор ними затрагивает ограниченную область международно-политической науки.

2. Международная политэкономия и неомарксизм Международная политэкономия

Вывод об относительности и узости сферы проявлений борьбы неореализма и неолиберализма не означает, однако, их исчезновения. (между Двумя парадигмами не обошел стороной и такое сравнимо пат новое направление науки международных отношений, как международная политэкономия.

Ее институализация происходит в 1970-е гг., когда осмысле

новых тенденций в мировом экономическом развитии и вытеки пиши из них новых политических задач поставило перед наукой проб соединения подходов соответствующих дисциплин в целях наш»' н 1 адекватного теоретического отражения происходящего, попыток

гнозирования будущего и выработки на этой основе рекомендации

литикам. В 1968 г. Ричард Купер, сыгравший значительную урон генезисе международной политэкономии, формулирует ее

вопрос следующим образом: «Как сохранить многочисле