Две точки зрения на психическое

Психологическое всегда нужно рассматривать с двух точек зрения: каузальной и финальной. Я намеренно употребляю выражение «финальный», чтобы избежать смешения с понятием «телеологический». Термином «финальный» я обозначаю лишь имманентное психологическое целеустремление, Вместо целеустремления (Zielstrebigkeit) можно сказать и внутренняя целесообразность (Zwecksinn), собственно целесмысл. Всем психическим явлениям присущ подобный смысл, до совершенно реактивных включительно (например, эмоци­ональным реакциям). Так, гнев, вызванный каким-либо оскорблением, целесообразен.в смысле мести; выставляемый на вид траур целесообразен в смысле возбуж­дения сострадания и т. п.

Поскольку мы рассматриваем материалы сновиде­ния с каузальной точки зрения, мы сводим явное его содержание к известным, выявляемым этими, материалами, основным стремлениям или мыслям. Последние как таковые, естественно, элементарны и всеобщи.

Пример. Юный больной видит во сне, что стоит в чужом саду и срывает яблоки, с дерева, причем осто­рожно оглядывается с целью убедиться, что никто его не замечает.

Материалы сновидения, «Воспоминание о том, как он однажды, будучи еще мальчиком, без позволения сорвал несколько груш в чужом саду.

Угрызения совести, в особенности подчеркнутые сно­видением, напоминают ему следующее происшествие, имевшее место накануне: он встретил на улице знако­мую, но довольно ему безразличную молодую девушку, С которой обменялся несколькими словами. Мимо них прошел один его знакомый; тут он смутился, ощутив нечто похожее на угрызение совести.

Яблоки вызывают наитие (Eingall) о райском ябло­ке, причем он вспоминает, что, собственно говоря, ни­когда не мог понять, почему съедение запрещенного плода могло повлечь за собой такие печальные послед­ствия для наших прародителей. Его всегда приводила в негодование несправедливость бога, который сам соз­дал людей такими, какие они есть, со всяческим их лю­бопытством и алчными вожделениями.

Вспоминая о своем отце, он говорит, что и от него случалось терпеть непонятные ему наказания. Очень строго он был наказан, когда его однажды поймали на том, как он тайком наблюдал за купанием девушек.

Это приводит его к признанию о недавно начатом, но еще не доведенном до естественной развязки любовном эпизоде с одной горничной. Накануне сновидения он имел с ней свидание».

Обозревая эти материалы, мы приходим к заключе­нию, что. сновидения имеют весьма прозрачное соотно­шение с происшедшим накануне. Срывание яблок и связанные с ним ассоциации обнаруживают, что этой сцене, очевидно, присущ эротический смысл.

По всевозможным другим причинам более чем веро­ятно, что влияние бывшего накануне свидания отража­ется и на сновидении. В сновидении юноша срывает райское яблоко, в действительности им еще не сорван­ное. Остальные ассоциированные к сновидению матери­алы относятся к другому происшествию, так же имев­шему место накануне, а именно к своеобразному ощу­щению угрызений совести, охватившему сновидца при разговоре с безразличной ему молодой девушкой, далее, к грехопадению в раю и, наконец, к эротическому греху, совершенному им в детстве, за который он строго был наказан отцом. Через все эти ассоциации красной нитью проходит мысль о вине.

Прежде всего мы применим к этим материалам каузальный способ рассмотрения Фрейда, другими слова­ми, по его выражению, истолкуем данное сновидение.

Накануне сновидения некое желание осталось неис­полненным. Это желание в сновидении исполняется сим­волически срыванием плода. Почему это исполнение скрыто символической картиной, а не прямо выражено. Половым вожделением? Фрейд укажет на несомненно проступающий в материалах элемент вины и скажет; это навязанная юноше с детства нравственность, кото­рая всегда стремится к подавлению подобных желаний, накладывает на естественное вожделение печать чего-то мучительного и несовместимого. Поэтому-то вытеснен­ный мучительный помысел в состоянии проявиться лишь символически, ибо, так как подобные помыслы с нрав­ственными содержаниями сознания несовместимы, то на особую предполагаемую Фрейдом психическую ин­станцию, обозначаемую им именем цензуры, возложена забота о том, чтобы это желание не переступило порог сознания в разоблаченном виде.

Финальное рассмотрение сновидения, противопостав­ляемое мной взглядам Фрейда, отнюдь не отрицает при­чин сновидения — на это необходимо в особенности указать, — а лишь дает иное толкование приводимым в связь со сновидением материалам. Сами факты, т. е, эти именно материалы, остаются без изменения, прила­гаемый же к ним масштаб иной. Этот вопрос можно формулировать следующим образом: каково назначение данного сновидения? Какое действие оно должно про­извести?

Я утверждаю следующее: налицо некоторая несо­знаваемая сновидцем склонность, или тенденция, при­дать эротическому переживанию смысл вины. Характер­но, что им дается ассоциация грехопадения, драконов­ское наказание за которое всегда юноше было непонят­но. Эта ассоциация бросает известный свет на причину, почему сновидец не подумал просто: «Я поступаю не­правильно». Он как бы не отдает себе отчета в том, что мог бы отвергнуть свои эротические поступки как без­нравственные. На самом деле так оно и есть. Сознатель­но он считает свои поступки нравственно совершенно безразличными — так же поступают и все его приятели, а он и по другим причинам не в состоянии понять, по­чему это до такой степени раздувается.

Итак, в данном случае- следовало бы сказать, что юноша до известной степени необдуманно, загипноти­зированный примером приятелей, поддался эротическим вожделениям, ни разу не вспомнив о том, что человек наделен и нравственной ответственностью, причем нравственность им же создана, и он, таким образом, по своей ли воле или по принуждению, но склоняется перед делом своих рук.

Мы можем в данном сновидении распознать уравно­вешивающую функцию бессознательного, которая выра­жается в том, что человеческие помыслы, наклонности и тенденции, которые в сознательной жизни проявляют­ся слишком слабо, выступают в виде намеков в сос­тоянии сна, из которого процессы сознательные почти совершенно выключены.

Что же касается подавшего повод к столь многим спорам символизма сновидений, то оценка его весьма различна в зависимости от прилагаемой к нему ка­узальной или финальной точки зрения.

Фрейдовское каузальное рассматривание исходным пунктом берет вожделение, т. е. вытесненное желание сновидца. Это вожделение всегда сравнительно просто и элементарно и может скрываться под разнообразней­шими покровами. Так, и вышеизложенном примере юноша одинаково мог бы видеть во сне, что отворяет дверь ключом, летит на аэроплане или целует свою мать и т. д. С данной точки зрения все это имело бы то же значение.

С финальной точки зрения образам сновидения всег­да присущ своеобразный смысл. Например, если бы нашему юноше вместо срывания яблока приснилось, что он должен отворить дверь ключом, то им были бы вы­явлены согласно иным образам сновидения и иные но существу своему ассоциативные материалы, которые со­вершенно по-другому дополнили бы сознательную си­туацию, нежели материалы к срыванию яблока. С этой точки зрения главный смысл следует искать в разнооб­разии символических материалов, а отнюдь не в их единообразии. Каузальная же точка зрения по самой природе своей всегда ищет установить единообразие, т. е. определенный смысл, таким образом, она стремится к семиотике, а не к символике. Для финального рас­смотрения, напротив, всякое изменение картины снови­дения есть выражение перемены психологической си­туации. Оно не признает за символами раз и навсегда определенного значения. С этой точки зрения важность образов сновидения заключается в них самих, ибо они содержат то значение, ради которого, вообще, воз­никали в сновидении. Обращаясь к вышеизложенному примеру, мы видим, что с финальной точки зрения сим­вол в сновидении имеет скорее значение притчи — он не заслоняет, а поучает. Так, срывание яблока ясно напоминает элемент вины, одновременно заслоняя посту­пок прародителей.

Архаически-символический способ выражения в сновидении доказывает, что последнее есть образование смешанное: с одной стороны, каузальное, исключи­тельно определяемое прошлым, с другой же, именно своим символизмом оно в большей мере актуально. Последнее, однако, благодаря этому символическому способу выражения, не всегда, видимо, раскрывается лишь тщательным рассмотрением материалов данного сновидения и их соотношения с содержаниями созна­ния. Символический образ выражения сновидений преж­де всего обращен вспять, приводя не только к инфан­тильной жизни данного лица, но и вообще к доистори­ческой эпохе. Образы сновидений воспроизводят типические мотивы, допускающие сравнение с мотивами мифологическими.

Подобно тому как человеческое тело хранит следы своего филогенетического развития, хранит их и психи­ка. Поэтому предположение, что способ выражения сновидения притчами является архаическим остатком древности, вовсе не так невероятно. При этом срывание яблока в данном примере есть один из типичных моти­вов сновидений вообще. Этот же образ является и хоро­шо известным мифологическим мотивом, встречаемым. не в одном только библейском эпизоде в раю, но и в многочисленных мифах и сказках всех стран и времен»