2015-04-06
248
13 июня 1930 г.
Войдя в кабинет и поздоровавшись, Патек у самой дверн заявил, что он не имеет ко мне никаких дел и зашел исключительно повидаться ввиду его отъезда в Варшаву. Однако, разговорившись на всякие неделовые темы (о предстоящем времяпрепровождении в Варшаве, о планах лечения в Иоахимстале, о проекте поездки в Сибирь и т. п.), ои затронул вопрос о почтово-телеграфной конвенции, сказав, что только что приехавший из Варшавы какой-то вице-консул (фамилии я не запомнил) рассказал ему всякие новости и, между прочим, сказал о недовольстве, вызванном в Варшаве незаключением почтово-телеграфной конвенции.
Я воспользовался этим и сказал, что вопрос о заключении почтово-телеграфной конвенции является очень интересным и симптоматическим эпизодом в наших отношениях. Делегации обеих сторон не договорились в Москве по ряду вопросов, и польская делегация уехала в Варшаву, обещав вскоре вернуться н дать ответ по спорным вопросам. С тех пор прошло несколько месяцев, и мы ничего от этой делегации или об этой делегации не слышали. Кажется, месяца полтора тому назад министр Матушевский в разговоре с т. Антоновым-Овсеенко затронул этот вопрос и сказал, что, по его мнению, хорошо было бы решить вопрос о конвенции и вместе с этим интересующий Польшу вопрос о транзите польских посылок в Персию, хотя бы путем предоставления нам какой-нибудь компенсации. Тов. Антонов-Овсеенко сказал Матушевскому, что охотно поддержит в Москве это польское предложение. Через некоторое время Зелезинский говорил на ту же тему с т. Карским и сам предложил предоставление нам компенсации в области польских железнодорожных тарифов. Тов. Карский сказал, что он охотно поддержит эту идею. Я согласился с мнением тт. Антонова-Овсеенко и Карского и решил поддержать перед нашими правительственными органами предоставление Польше транзита посылок в Персию за компенсацию, при помощи которой мы могли бы оказывать другим государствам предоставление той же льготы. Однако вместо конкретного предложения, которого мы вправе были ожидать на основании заявлений Матушевского и Зелезинского, мы через некоторое время получили сообщение от Зелезинского, что польское правительство не согласно на предоставление нам компенсации в области железнодорожных тарифов. Тов. Карский предложил Зелезинекому выдвинуть компенсации в другой области, однако месяц проходит за месяцем, и дело не двигается с мертвой
точки, несмотря на то, что предоставление Польше посылочного транзита в Персию предоставляет односторонние выгоды Польше, а не нам. Из этого интересного и яркого факта многие делают у нас вывод, что в Варшаве за кулисами имеются влиятельные силы, которые зорко следят за тем, чтобы не допустить никакого сближения с СССР, никакого заключения новых договоров или соглашений, хотя бы речь шла о техническом соглашении или даже о соглашениях, представляющих больший интерес для Польши, чем для СССР.
Патек сделал вид, что он в первый раз слышит о некоторых сообщенных мною фактах, записал себе что-то н сказал, что ои по приезде в Варшаву переговорит по этому делу с Мату-шевским *,
Это, впрочем, продолжал я, далеко не единственный случай, приводящий наших товарищей к подобному заключению. Чрезвычайно характерно отношение польских властен к проблеме советско-польских экономических отношений. В течение многих лет мы слышали жалобы из Польши на отрыв польской промышленности от советских и восточных рынков, жалобы на незначительность наших заказов. За последний год это положение стало существенно меняться. Наши заказы сильно возросли и даже дошло до того, что верхне-силезская металлургическая промышленность некоторые месяцы работала, главным образом, на советский рынок. Казалось бы, это новое развитие должно было вызвать удовлетворение в польских правительственных кругах н стремление соответствующими контрмерами стимулировать дальнейшее расширение советских заказов в Польше, особенно имея в виду тяжелый кризис, переживаемый польской промышленностью. В действительности происходит нечто противоположное; польские власти нашли настоящий момент особенно подходящим для целого ряда мероприятий, тормозящих ндп даже парализующих польс ко-совете кие экономические отношения. Во-первых, как это уже известно варшавскому Минин делу из представления т. Коцюбинского95, польские власти, вопреки прежним обещаниям, стали отказывать в выдаче лицензии на ввоз советских товаров, что лишает нас необходимой валюты для производства закупок в Польше; во-вторых, те же власти и с тем же эффектом стали запрещать провоз через Польшу целого ряда советских товаров в Чехословакию н Австрию; в-третьих, польское правительство сильно повысило железнодорожные тарифы для интересующих иас направлений в Польше, чем также затруднило наш экспорт в Польшу н транзит через Польшу; в-четвертых, после того, как в течение 10 лет наше варшавское торгпредство не платило никаких налогов за свои
• Сы. док. № 330.
операции, варшавские власти нашли, что настоящий момент наиболее подходящ для того, чтобы требовать уплаты всех налогов торгпредства и всякими другими шиканами * затруднять его работу; н, наконец, в-пятых, не довольствуясь всем этим, польские власти отказывают в самой обычной н само собой разумеющейся заверке доверенности нынешнего руководителя варшавского торгпредства т. Эренфельда, чем парализуют окончательно всякую продуктивную деятельность торгпредства, лишая его правовой возможности выдавать какие бы то ни было заказы в Польше или заключать сделки по продаже наших товаров. Перед лицом этих фактов действительно нельзя не прийти к мысли, что какие-то влиятельные силы в Польше ревниво следят за тем, чтобы не допустить оживления или улучшения польско-советских отношений в какой бы то нн было области.
Перечисление этих фактов произвело видимое впечатление На Патека, котоцый смущенно записывал что-то и сказал, что он по приезде в Варшаву все изучит и во всем разберется, пока же он просит ие делать неблагоприятных заключений, будучи убежден в том, что все объясняется недоразумением. В действительности в Польше все хотят развития экономических отношений с нами, и правительство уделяет последним особенно большой интерес. Тут несколько неожиданно Патек сказал, что мы неправильно расцениваем позицию Польши и что в Польше никто не хочет войны и что войны не будет.
Я сказал, что совершенно согласен с ним в том, что польский народ не хочет войны с нами. К сожалению, нельзя сказать того же про некоторые влиятельные круги в Польше. Под влиянием этих кругов наши отношения ухудшились за последнее время и особенно ухудшились при нынешнем правительстве.
Патек отрицал, но слабо и неуверенно.
Я спросил тогда Патека, что означает заявление официоза «Газеты польской» о том, что Польша должна создать буферное украинское государство до падения Советской власти.
«А Украина? Не стоит вам нз-за этого беспокоиться»,— сказал Патек.
«За Украину-то мы не беспокоимся,— ответил я, смеясь,— мы знаем цену этим фантазиям ваших шовинистов, но мы беспокоимся за польско-советские отношения, ибо программа создания буферной Украины есть программа войны с СССР».
Патек сказал, что все эти разговоры несерьезны, и потому вдруг в несколько интимном тоне он сказал, что для того, чтобы оценить все эти разговоры по достоинству, я должен
* — каверзами.
учесть внутреннее положение в Польше. По существу там сейчас происходит борьба между двумя самыми крупными польскими государственными людьми: Пилсудским и Дмовскнм. Дмовский борется за власть с Пилсудским, и разве можно представить себе более популярный и выгодный лозунг для такой борьбы, чем лозунг борьбы против воины. Но именно тот факт, что Дмовский использует этот лозунг, показывает, что польский народ миролюбив, что в Польше войны никто не хочет, а раз войны никто не хочет, войны и ие будет, ибо, если бы даже мы были правы, что правительство хочет войны, то кто будет ее вести.
Я опять сказал, что не сомневаюсь в миролюбии польского народа, и прибавил, что в сущности все народы миролюбивы, тем ие менее войны происходят. Я убежден, что если бы в Польше организовать референдум по вопросу о войне илн мире с СССР, то иа одной стороне был бы весь народ, а на другой стороне — небольшая кучка авантюристических политиканов и материально заинтересованных в войне лиц. Эта небольшая группка пытается всякими маневрами вовлечь польский народ в войну с СССР против его воли и надеется иа помощь государственного аппарата.
Патек возражал, доказывал миролюбие Польши н Пилсуд-ского, но опять слабо и неуверенно,
Я сказал, что, не касаясь маршала, должен констатировать ухудшение польско-советских отношений, особенно прн нынешнем польском правительстве. Создается определенное впечатление, что оно ие хочет никакого улучшения в этих отношениях. Один очень известный у иас товарищ, характеризуя политику нынешнего польского правительства в отношении СССР, сказал мне. что оно «стремится держать рану открытой». Это действительно хорошо сказано.
Патек повторил это выражение и сказал, что ои должен его себе записать и передать его маршалу.
Я сказал, что у него вообще есть что передать маршалу. За последнее время имеется ряд фактов, свидетельствующих о нежелании польских властей ие только развивать отношения с СССР, но даже и соблюдать элементарную корректность. То, что произошло в связи с покушением на взрыв полпредства *, вызывает у нас глубочайшее возмущение. Он, Патек, наверное, припомнит, как после убийства т. Войкова он уверял нас, что принятие серьезных мер со стороны польского правительства было затруднено тем, что мы выдвинули конкретные требования. Он тогда много раз повторял, что не будь этих конкретных требованнй, польское правительство сделало бы само все необходимое. Я надеюсь, что он. Патек, подтвердит то, что я
• См. док. Л"э 153.
ему говорю. (Патек закивал утвердительно головой.) На этот раз мы не выдвинули никаких конкретных требований, тем не менее, прошло уже полтора месяца, и нам неизвестно ни одной даже самой маленькой меры, которую польское правительство приняло бы для того, чтобы засвидетельствовать свое желание положить конец работе преступных элементов, которые целой серией покушений на наше полпредство стремятся привести к разрыву и к войне между Польшей и нами. Прокуратура от имени министра юстиции официально сообщила нашему полпредству о допущении его представителя к просмотру следственных материалов. Через несколько дней, однако, министр иностранных дел сообщил полпредству, что прокуратура отрицает даже самый факт сделанного ею официального сообщения. В течение долгого времени нам не присылали даже тех протоколов следственных действий, в которых участвовали представители полпредства. Когда одновременно с передачей н"ашей второй йоты* полпредство получило, наконец, два протокола, они оказались составленными возмутительно небрежным образом. В них ничего не отмечено о присутствии представителей полпредства, а в протоколе осмотра адской машины ие отмечен даже такой кардинальной важности факт, как то, что при адской машине были обнаружены находившиеся в действии часы, наставленные таким образом, что взрыв должен был произойти через 4 часа после обнаружения преступления. Более того, в короткой ноте Залесского посвящен целый пас-сус предположению, что адская машина была заложена за несколько дней до ее обнаружения. Если бы в протоколе было отмечено то обстоятельство, что часы находились в действии, то в ноте уже нельзя было высказывать предположений о том, что электрическая проводка была установлена за несколько дней до этого. Если бы это предположение было правильно, то взрыв должен был бы произойти в первый же день. В своей ноте Залесский мотивирует трудность следствия отсутствием результатов. Между тем. в тот же день в близкой к польским властям краковской газете появляется совершенно конкретная версия об организации покушения, преподнесенная в таком виде, что у читателя вызывается впечатление, будто сообщение дано на основании болтливости следователя. Одно из двух: или краковская газета сама приписывает следователю то, чего он ие думает, и тогда она должна быть привлечена к ответу, или оиа действительно кое-что сообщает из того, что творится S камере следователя, и тогда польское правительство, казалось бы. на основании своих же собственных законов должно было бы привлечь к ответственности газету за преждевременное разоблачение тайны следствия. Такова юридическая сто-
* См. док. Ув 199.
рона дела. Политически же пущенная краковской газетой версия вызывает у нас впечатление, что это те круги в Польше, которые хотели путем взрыва полпредства вызвать разрыв и воину между Польшей н СССР; после неудачи их попытки они имеют достаточно влияния и возможностей, чтобы придать следствию такой ход, при котором результаты следствия могли бы иметь, хотя бы и в меньшей степени, тот эффект, который ожидался от самого взрыва. Я считаю долгом обратить внимание его, Патека, на то обстоятельство, что если действительно в камере судебного следователя подготавливается та махинация, о которой писала краковская газета, это приведет к величайшему осложнению в наших отношениях. Ни один разумный и добросовестный человек в мире не поверит тому, чтобы мы сами хотели взорвать наше полпредство. Нелепый и провокационный характер этой преступной версии будет очевиден. Также очевидно будет, что польские власти действуют заодно с теми элементами, которые стремятся вызывать один за другим серьезнейшие конфликты в наших отношениях. Он» Патек, сам понимает цену той версии, которую пустила краковская газета, ибо он, наверное, помнит, что после убийства т. Войкова мы официально предложили ему выслать из Польши того самого Адамовича, которого краковская газета называет агентом О ГПУ и организатором взрыва полпредства.
Патек был крайне сдержан в этой части беседы. Он очень слабо реагировал даже на самые резкие мои заявления, и было видно, что он не одобряет действий польских властен. Он сказал, что уже сделал все, что мог, для ускорения следствия. «Никто иной, как Голувко, является нашим союзником в этом деле»,— сказал Патек. Голувко просил его написать от себя прокурору о необходимости ускорить следствие. Он, Патек, сейчас же это сделал. Он очень удивлен н возмущен прокурором Краузе, который без всякого на то права и с нарушением польских законов обещал полпредству привлечь его представителя к просмотру следственных материалов. (Таким образом, Патек не отрицал самого факта обещания прокуратуры.) Что касается версии краковской газеты, то он жестами соглашался с поставленной мною дилеммой, но тут же прибавил, что следствие должно быть ускорено и должно поскорее выявить истину. Говоря об Адамовиче, он как бы мимоходом и самым невинным тоном сказал, что люди меняются со временем и что тот же самый человек, который в 1927 г. был нашим врагом, потом мог связаться с О ГПУ. «Но все это должно быть, конечно, должным образом доказано»,— сказал Патек.
Я в самой резкой форме реагировал на это замечание Патека и сказал, что он должен отдавать себе отчет в том, что
если эта нелепая и провокационная версия будет выдвинута следствием, это приведет к величайшему осложнению в наших отношениях*. '
Под конец Патек вернулся опять к своей поездке в Варшаву и сказал, что он попытается выяснить все вопросы наших отношений, и, если будет иметь успех, сейчас же вернется в Москву, а если нет, то поедет в отпуск в Иоахимсталь.
Я сказал иронически, что для меня в таком случае ясно, что мы его долгое время не увидим, и я желаю ему хорошо поправиться в Иоахимстале.
Патек понял и сказал, что в таком случае ему придется, пожалуй, вернуться в Москву при всяком исходе его переговоров в Варшаве.
Я сказал, что не хотел бы, чтобы из-за моего замечания он приехал в Москву без пользы для наших отношений вместо того, чтобы взять необходимый ему отдых. (Патек действительно выглядит очень плохо за последнее время.)
Под самый конец беседы, как это с ним часто бывает, когда ои не может сколько-нибудь убедительно отвести наши указания на враждебность Польши, Патек прибег к уже надоевшей остроте о том, что он так спокоен за мирные отношения между нашими странами, что готов поставить свою кровать между польской и советской армиями и уверен, что сможет спокойно спать.
Б. Стомоняков
Печаг. по арх.
