Из дневника Народного Комиссара Иностранных Дел

СССР

Берлин, * 28 октября 1933 г.

По приглашению Нейрата имел с ним в аусамте получасовой разговор. После обмена обычными любезностями разговор сразу перешел на тему о журналистах**. Я выразил удивление по поводу связывания с коммюнике³⁵² требования о допущении в Москву представителей «Фелькишер беобахтер» и «Ан-гриф». Я разъяснил, что из такого требования неизбежно будет сделан вывод, будто мы раньше отказывали в допущении этих журналистов, чего на самом деле не было, так как мы никогда ие получали никаких предложений на этот счет. Не можем мы также допускать вывода, будто мы делаем какие-то уступки в качестве компенсации за исправление немецкой некорректности в исключении наших журналистов из [Лейпциг-

* М. М. Литвинов находился в Берлине проездом в США. ** См. также док. № 293, 2%, 300, 301.

ского] процесса. Я при этом рекомендовал Нейрату не связывать с коммюнике никаких требований. Я добавил, что если после ликвидации конфликта будет нам предложено пустить представителей фашистских газет, то мы рассмотрим этот вопрос в обычном порядке, оставив за собой, конечно, право персональных отеодов, я в шутку добавил, что если предложат Розенберга, то мы обсудим, где он нам будет вреднее — в Берлине или в Москве. Нейрат неожиданно заявил, что мое сообщение является для него новостью и что он находился под впечатлением, будто мы раньше отказывали в допущении представителей вышеуказанных газет. Раз это не так, то он действительно не видит надобности связывать с коммюнике этот новый вопрос. Тов. Хинчук напомнил ему, что он уже раньше указывал на отсутствие в прошлом какого-либо отказа с нашей стороны.

Я напомнил Нейрату, что предполагаемое разрешение конфликта не дает никаких гарантий неповторения их в будущем и что минимальной гарантией было бы публичное извинение н публичное же сообщение о наказании виновных. Нейрат, густо покраснев и утратив на минуту самообладание, с волнением заявил, что мы не можем ожидать от германского правительства подобных публичных манифестации, тем более что за лейпцнгскнй арест уже дважды публично выражено сожаление²²⁶. Кроме того, мы сами будто бы не делаем этого никогда в аналогичных случаях. Он стал развивать известную уже нам немецкую аргументацию о неизбежности после революции актов недисциплинированности властей и некоторых эксцессов, что этих эксцессов становится все меньше и меньше, что такие же явления имели место после нашей революции и т. д. Я на это возразил: 1) у нас действительно была коренная революция, и весь государственный аппарат был сломан и заменен новым, чего пет в Германии; 21 мы после революции находились в войне с большинством стран, и отношения были прерваны со всеми странами; между тем германский переворот имел место в мирное время при сохранении нами дружественных отношений с Германией; 3) мы не останавливаемся никогда перед публичным указанием на неправильные действия местных властей в тех случаях, когда мы сами эти неправильности признаем; я привел в пример случай наказания наших таможенников за осмотр багажа турецкого посла; 4) я не вижу никаких иных способов удерживания немецких местных властей от эксцессов, кроме публичного неодобрения центральной властью допущенных ими неправильностей.

После этого мы заверили друг друга в стремлении наших правительств к поддержанию хороших отношений, причем коснулись взаимоотношений с Францией и Польщен. Я отметил, что мы так же, как и Германия, будем стремиться к дальней-

шему сближению с этими двумя странами. Я в шутку добавил, что наше расположение к Франции и Польше будет повышаться по мере роста любви Германии к ним. Нейрат ответил, что он не возражает против такого рода «.конкуренции», Он высказал пожелание о занятии поста министра иностранных дел Франции Даладье, с которым немцы легче сговорятся, чем с Поль-Бонкуром. Мои пророчества о приходе к власти в дальнейшем Эррио не привели в восторг моего собеседника. Ней-рат не понимает-де, почему Эррио так боится Германии, настроенной весьма мирным образом, Я пытался объяснить этот страх двойственностью немецкой агитации: для внешнего мира произносятся речи о миролюбии, и в то же время страна явно воспитывается в духе милитаризма и глорифицируется война; германские официальные агитаторы при каждом удобном и неудобном случае говорят о своих прошлых и возможно будущих заслугах по борьбе с большевизмом, имея, может быть, в виду внутреннюю политику, но за границей и в СССР это понимается как предложение услуг по искоренению большевизма и вне границ Германии. Политические деятели должны учитывать не только вкладываемые ими в свои слова понятия, но и их объективный смысл и восприятие их внешним миром,

На мой вопрос о правильности слухов о предстоящей поездке его в Турцию Нейрат ответил, что раньше весны он туда не собирается.

Пожелав мне успеха в Америке, Нейрат на прощание спросил, можно ли дать коммюнике в печать. Я тут же предложил т, Хинчуку обождать ответа из Москвы, Нейрат сказал, что он не торопится и готов ждать.

После нашего ухода мы позвонили в аусамт, чтобы о нашей беседе не давалось никаких несогласованных со мною сообщений в печать. Нам ответили, что предполагается сообщить лишь о факте моего визита. Это обещание действительно было выполнено.

Принимал американских журналистов Берлина. Объяснил им, что немало их коллег выразили желание сопровождать меня До Вашингтона, в очевидной надежде получать у меня в дороге интервью, что я таковых давать не намерен и что энергия и деньги будут, таким образом, затрачены журналистами понапрасну. Чтобы избавить их от разочарования, я решил не давать им никаких сведений о своем передвижении. Я ничего не имею против того, чтобы они очутились на одном пароходе со мною, если только я сам не буду их поощрять и совесть моя будет чиста. Последовали некоторые незначительные вопросы, на которые я давал ответы.

Несколько дольше задержался у меня представитель Хер-ста Виганд. Он в течение многих лет поддерживал хорошие отношения с Гитлером, но со времени прихода его к власти

перестал у него бывать. Вчера Гитлер сам пригласил его к себе и имел с ним продолжительную беседу не для печати. Гитлер произвел на Виганда впечатление крайне экзальтированного человека, не считающегося ни с какими реальностями и трудностями и готового пойти напролом. Гитлер даже говорил о подготовке субститутов некоторых импортируемых товаров на случай блокады. Он готов бороться со всем миром. Немножко пугает его возможность немедленного вторжения французов. Но каждый день отсрочки является для него ценным выигрышем. Он рассчитывает, что Англия н Америка в борьбу вмешиваться не будут, а Муссолини также не пойдет против него. Виганд говорил, что ушел от Гитлера в угнетенном настроении, с сознанием неизбежности столкновения в ближайшем будущем, если Гитлер действительно осуществит программу, о которой он говорил. Так как нет никаких оснований думать, что Внганд сообщил мне это с какой-либо определенной целью, то нужно полагать, что беседу с Гитлером он не выдумал и не исказил. Вряд ли можно допустить, что Гитлер сознательно говорил это Внганду для передачи другим, ибо никакой пользы Германии от оглашения подобных бесед не будет.