2015-04-30
1505
Местом действия партизанского отряда «Победители» была выбрана Ровенская область. Центр ее – город Ровно – фашисты превратили в столицу оккупированной Украины. Здесь разместились рейхскомиссариат во главе с наместником Гитлера Эрихом Кохом, верховный суд, десятки военных штабов.
В двенадцати километрах от Ровно находился крупный железнодорожный узел – Здолбунов. Он приобрел для гитлеровцев важное значение, как главная транспортная артерия, по которой осуществлялось снабжение фашистской армии на Восточном фронте. Партизанам предстояло прочно обосноваться в лесах Ровенщины.
В мае – июне 1942 года с подмосковного аэродрома транспортными самолетами были переброшены в тыл врага бойцы отряда «Победители». Десантники высаживались далеко от Ровно, в районе станции Толстый Лес Юго-Западной железной дороги, на территории Чернобыльского района Киевской области, а отсюда уже пешком пробирались в Сарненские леса.
Трудным был для партизан этот переход! В книге «Сильные духом» Д. Н. Медведев вспоминал: «Мы шли по ночам, а днем отдыхали, располагаясь прямо на земле. Мы мокли в болотах и под проливными дождями. Не давали покоя комары. Не было ни хлеба, ни картофеля, и, бывало, сутками шли голодные. В хутора и деревни заходили только разведчики, и то с большой осторожностью, чтобы не выдать движения отряда.
Мы шли с препятствиями, какие только мыслимы, и поэтому двести километров по карте фактически превратились для нас в пятьсот…
Особенно тяжело приходилось раненым, каждый бугорок, каждая коряга, оказавшаяся под колесами повозок, отзывались острой болью…»
К этому надо добавить, что на пути следования партизан им не раз приходилось вступать в бой с карательными отрядами немцев…
В отряд к Медведеву Кузнецов был заброшен 25 августа 1942 года. В целях конспирации бойцам отряда он был представлен как Грачев Николай Васильевич. Первое время пребывания в лесу Кузнецов продолжал усиленно готовиться к той трудной и сложной роли, которую ему предстояло сыграть в Ровно. Вот что рассказал об этом периоде С. Т. Стехов:
«В отряде Николай Иванович быстро научился разговаривать на польском и украинском языках. В своих действиях Кузнецов всегда был исключительно собранным, все проверял. Поражала его способность внутренне сосредоточиваться, не упускать ничего из происходящего вокруг. Часто один уходил в лес. На вопрос, зачем он это делает, Кузнецов отвечал, что в лесу, наедине, он мысленно представляет все возможные ситуации, которые могут возникнуть при общении с немцами в городе, и тут же ищет на них ответ…
В быту он с немецкой пунктуальностью следил за своим внешним видом: всегда был аккуратным, подтянутым. Ходил легко и стройно. При себе имел изящный несессер с набором всех необходимых принадлежностей для утреннего туалета».
Когда Кузнецов решил, что уже готов к выходу в город, неожиданно обнаружилось одно непредвиденное обстоятельство: во сне он иногда разговаривал, и, конечно, по-русски. Это могло выдать его. Перед разведчиком встала новая нелегкая задача – заставить себя и во сне думать и разговапивать по-немецки. Для этого Николай Иванович приказал дежурным ночью будить его через каждые 20–30 минут, чтобы приучиться глубоко не засыпать.
В конце октября 1942 года Кузнецов в форме немецкого офицера впервые появился на улицах Ровно с документами на имя Пауля Вильгельма Зиберта, обер-лейтенанта 230-го пехотного полка 76-й пехотной дивизии, заслуженного фронтовика, кавалера двух орденов Железного креста. После госпиталя он получил отпуск с передовой и был временно направлен чрезвычайным уполномоченным хозяйственного командования по использованию материальных ресурсов оккупированных областей СССР в интересах вермахта (сокращенно «Викдо»). Такая должность освобождала Зиберта от регистрации в каком-либо учреждении или воинской части, расквартированной в Ровно, позволяла разведчику, не навлекая на себя подозрений, бывать в городе наездами.
После первых ознакомительных визитов Кузнецов все чаще стал наведываться в Ровно. Для успешного ведения разведывательной работы ему необходимо было проникнуть в круги высшей военной администрации, завести знакомства с высокопоставленными гитлеровцами.
Николай Иванович как-то по-особому умел слушать собеседников, покорял их общительностью, вызывал на откровенность и, ни о чем не расспрашивая, узнавал о многом. В разговоре с офицерами он никогда не интересовался служебными делами. Эти неоценимые качества, личное обаяние и щедрость на угощения помогли Зиберту-Кузнецову расположить к себе многих видных гитлеровцев, войти к ним в доверие. И самое главное, ему удалось усыпить бдительность немецких контрразведчиков.
Однако, кроме опасности разоблачения, над ним постоянно висела угроза погибнуть от рук своих же подпольщиков или партизан. Кузнецов говорил: «Идешь по улицам города и видишь, с какой ненавистью смотрят на тебя местные жители. Сколько у них презрения в каждом взгляде! Испытываешь такое чувство, будто тебе в лицо плюнули. В этот момент хочется подойти к человеку и сказать: товарищ, за что же ты меня ненавидишь, ведь я такой же советский человек, как и ты».
Но сделать этого не мог, не имел права…
В архиве Сергея Трофимовича Стехова хранятся три маленькие фотографии. На них запечатлен Кузнецов в форме немецкого офицера. Интересна история появления этих снимков.
В один из весенних дней 1943 года на конспиративной квартире в Ровно собрались для обсуждения своих дел разведчики Николай Кузнецов, Михаил Шевчук и Николай Гнидюк. Неожиданно к хозяину квартиры пришли гости. Один из них – эсэсовец, оказался знакомым и Зиберту-Кузнецову: они встречались на офицерских вечеринках. Поэтому он и Пауль Зиберт обнялись, как старые друзья. Гнидюка и Шевчука Кузнецов представил как «господ коммерсантов», с которыми приятно проводить время. Когда садились за стол, к компании присоединились еще два гостя – сослуживец хозяина по работе в военной пекарне Ян Каминский со своим «другом», немецким журналистом.
Подвыпивший гитлеровец рассыпался в любезностях перед Кузнецовым. И тогда-то предложил запечатлеть приятную встречу.
Журналист установил фотоаппарат на штатив, сделал первый кадр, потом приготовил аппарат для второго и попросил Николая Гнидюка нажать на спуск затвора. Сам же присоединился к группе. Для страховки был сделан и третий кадр, но, видимо, при взводе затвора Гнидюк сбил фокусировку, и негатив получился расплывчатым.
Когда гости ушли, Кузнецов дал хозяину конспиративной квартиры задание: во что бы то ни стало изъять заснятую пленку у журналиста, чтобы она не попала в чужие руки. Вскоре проявленные негативы были ему вручены, а он передал их в отряд.
Разведчики отряда «Победители» не раз проникали в город, изучали обстановку, искали надежных людей. Они также готовили конспиративные квартиры, в том числе и для Кузнецова. Первыми к выполнению этого задания приступили Николай Тарасович Приходько, Николай Владимирович Струтинский, Николай Акимович Гнидюк, Михаил Макарович Шевчук.
Вначале они действовали самостоятельно, но со временем стали ближайшими помощниками и боевыми сподвижниками Н. И. Кузнецова. Они всегда были рядом с ним, вместе делили опасность, риск и невероятное напряжение в работе.
Отряд Медведева располагался в лесу, в 100–120 километрах от Ровно. Такая удаленность от города создавала большие трудности для разведчиков и особенно для связных. Поэтому были организованы промежуточные базы, или, как их называли, «маяки». Места для них выбирались подальше от посторонних глаз – на глухих хуторах, а летом – в лесных чащах, но всегда поблизости от шоссейных дорог. Здесь круглосуточно дежурили партизаны по 20–25 человек, поддерживающие связь с отрядом и с разведчиками, которые находились в городе. Главными смотрителями «маяков» назначались опытные партизаны-разведчики, такие как Валентин Семенов, Владимир Ступин, Борис Сухенко, Всеволод Попков, Борис Черный.
Когда разведчики возвращались из Ровно в отряд, на «маяке» их обязательно встречала группа охраны и сопровождала до самого лагеря, чтобы в пути следования оградить от нежелательных встреч с немцами или националистическими бандами. Точно так же, с охраной до «маяка», возвращались они обратно в город.
Первое время специально для Кузнецова на «маяках» содержались несколько хороших лошадей, на которых Николай Иванович в немецкой форме отправлялся в город. За кучера чаще других был Николай Приходько. Позже в распоряжение Кузнецова были предоставлены мотоцикл и автомобиль.
«Маяки» одновременно были и пунктами связи. Каждому уходящему на задание назначался свой «почтовый ящик», расположенный поодаль от «маяка». По возвращении с задания разведчик прятал донесение в свой «почтовый ящик» и тут же находил для себя сообщение из отряда.
Первый «маяк» под Ровно на хуторе Леоновка организовали Владимир Степанович Струтинский и Николай Иванович Кузнецов. Это было в конце октября 1942 года, во время первого выезда Кузнецова в Ровно. Здесь жила родная сестра В. С. Струтинского. Ее неприметный домик стал надежным убежищем для разведчика. Из Леоновки Николай Иванович не раз отправлялся в город.
В архиве Дмитрия Николаевича Медведева есть небольшая пожелтевшая фотография, на оборотной стороне которой сделана надпись: «Комиссар Стехов прощается с радистом В. Орловым перед отправкой на боевую операцию. Осенью 1942 года».
Виктор Михайлович Орлов, после войны работавший мастером на металлургическом заводе в городе Лысьве Пермской области, рассказал, что в 1942 году, окончив специальные курсы по переподготовке радистов, он попал в партизанский отряд «Победители».
«К началу нового, 1943 года, – вспоминал Виктор Михаилович, – партизанские разведчики прочно обосновались в Ровно. Зиберт-Кузнецов завел обширные знакомства среди немецких офицеров. Все шло хорошо, но первое время не имелось оперативной связи с отрядом. Он находился далеко от города, и это затрудняло доставку разведданных. Срочные материалы запаздывали и теряли свою ценность.
Хорошо помню, как вызвал меня к себе в штаб Медведев и сказал: „Товарищ Орлов, вы направляетесь на выполнение особо важного задания, связанного с большим риском, требующего от вас выдержки и спокойствия. Назначаетесь в распоряжение Николая Ивановича Кузнецова. Готовность – немедленная“.
С Лидией Васильевной Шерстневой, нашей старшей радисткой, мы быстро разработали код и шифр для двусторонней связи. Переодетый в форму полицая, с документами, подписанными каким-то комендантом Зурно и заверенными фашистской печатью, которая была изготовлена в отряде, в сопровождении связных Сергея Рощина и Николая Киселева я прибыл на „маяк“, находившийся на Кудринских хуторах. Здесь базировалась группа из 25 партизан. С ними был и Кузнецов. Все были рады: прибыли люди из отряда! Начались расспросы о жизни в лагере, последних сводках Совинформбюро, положении на фронтах.
Накануне моего приезда небольшой отряд партизан, переодетых в форму полицаев, под командованием Зиберта-Кузнецова провел дерзкую операцию. Двигаясь по тракту на санях, партизаны подбили две встречные автомашины и захватили гитлеровцев, возвращавшихся после секретного совещания из Киева в Ровно. Среди пленных оказались советник военного управления связи рейхскомиссариата майор фон Райс и начальник отдела рейхскомиссариата зондерфюрер СС граф Гаан.
На „маяке“ меня поместили в доме Вацлава Жигадло. Здесь жили Николай Иванович и половина группы партизан. Остальные квартировали в другой хате, недалеко от нас. Там же содержали и пленных фашистов. Обе хаты круглосуточно охранялись. Днем партизаны не показывались. На задания уходили и приходили только на рассвете или вечером, с наступлением темноты.
Взяв с собой рацию, я отправился с Кузнецовым на допрос пленных. Кузнецов допрашивал каждого в отдельности. Вел себя спокойно, но был весьма настойчив.
Райс сидел за столом, перед ним лежали бумага и карандаш. Кузнецов расхаживал по комнате, все время задавая вопросы, заходя то слева, то справа от фашиста. Если Райс по ходу допроса начинал давать ценные сведения, Кузнецов просто кивал ему на карандаш и бумагу, предлагая записать сказанное, а если тот медлил, то сам брал со стола карандаш, подавал в руки фашисту, придвигал поближе бумагу и пристально вглядывался ему в глаза. Райс не выдерживал и начинал писать.
Гаан первое время вообще не хотел отвечать на вопросы, называл обер-лейтенанта изменником и предателем. Но потом и он заговорил. После каждого вопроса Кузнецов сосредоточенно обдумывал, обобщал материал, переписывал и отдавал мне для шифровки и передачи в отряд.
Допрос продолжался пять дней. Было получено много ценных сведений, удалось расшифровать захваченные в портфеле Райса карты дорог оккупированной гитлеровцами Украины и сведения о подземном бронированном кабеле, проложенном немцами в 1942 году в полевую ставку Гитлера в лесу возле села Коло-Михайловское под Винницей.
При допросе Раиса Кузнецов не упустил случая прощупать почву относительно моей будущей работы в городе. Как бы невзначай он сказал, что в Ровно уже заброшены и работают советские радисты. Райе отвечал, что этому трудно поверить: ведь у немцев отлично поставлена пеленгационная служба. Это заявление советника связи для нас было весьма своевременным, поскольку нам с Кузнецовым только еще предстояло отправиться в Ровно.
Через несколько дней от кудринского „маяка“ отъехали запряженные парой гнедых рысаков сани. В них на дорогом ковре чинно восседал Пауль Зиберт, рядом с ним – в добротных пальто Николай Струтинский, Михаил Шевчук и Николай Гнидюк. За кучера был Николай Приходько, возле которого сидел я в форме полицая. Путь лежал в город Здолбунов.
Ехали молча. Каждый был занят своими мыслями…
В Здолбунов добрались на рассвете. На квартире у подпольщика Михаила Шмереги разгрузили взрывчатку, боеприпасы. Кузнецов помог мне снять рацию. Струтинский и Гнидюк сразу же разными дорогами отправились в Ровно, а Приходько и Шевчука Николай Иванович послал в соседнее село обменять сани на бричку.
На дворе – оттепель, по городу на санях не проехать. Пока партизаны доставали бричку, Кузнецов, побеседовав со здолбуновскими подпольщиками, составил радиограмму, которую я тут же передал в отряд.
Ночью на бричке выехали в Ровно. При въезде в город нас остановил жандармский патруль. Зиберт первым предъявил свой „зольдбух“, и мы благополучно проследовали дальше.
Под сиденьем в чемоданах у нас находилась рация, везли мы и оружие.
Остановились на улице Франко, у дома № 6. Мы с Николаем Приходько стали выгружать увесистые „офицерские“ чемоданы. Квартира находилась на втором этаже, и со двора к ней вела открытая крутая лестница с перилами с одной стороны. Поднимаясь по лестнице с чемоданами, я споткнулся о ступеньку и едва не упал. Зиберт набросился на меня с ругательствами. Потом в квартире, помогая мне разбирать чемоданы, словно извиняясь, Николай Иванович сказал: „Здорово я тебя там на лестнице отчитал? Но так надо было: во дворе стояли чужие люди“.
Я в шутку ответил, что за такое можно было бы дать и подзатыльник – ведь чуть не угробил радиостанцию. В тот же день связался с отрядом. Позднее провел еще несколько радиосеансов.
Вскоре обстановка в городе резко осложнилась. Начались облавы, проверка документов на улицах и по квартирам. Видимо, сработал немецкий пеленгатор. Чтобы спасти явку, Кузнецов приказал уходить из города. На той же бричке все шесть человек отправились на свой „маяк“. Дороги были уже перекрыты и контролировались жандармами, поэтому нам пришлось выбираться по оврагам и закоулкам, известным только двоим – Струтинскому и Приходько.
На „маяке“ был получен приказ: всем партизанам во главе с Кузнецовым возвратиться в лагерь.
Первого марта 1943 года наша группа покинула Кудринские хутора. Ехали весь день. К вечеру достигли реки Случь. На другом берегу, в селе Хотынь, на нас неожиданно напали националисты, завязался бой. Партизаны разгромили предателей. Рано утром второго марта мы прибыли в партизанский лагерь, приведя с собой пленных».
