Незабываемое

Имена многих разведчиков отряда «Победители» стали известны нам с первых послевоенных лет, когда мы, львовские школьники, буквально залпом прочитали, передавая друг другу, только что вышедшие книги Дмитрия Николаевича Медведева «Это было под Ровно», а немного позже «Сильные духом». Героическая борьба советских людей с ненавистным врагом, все описанные события воспринимались нами особенно остро и зримо – слишком близко по времени была еще война, всего три-четыре года отделяли от нее. И нас, старшеклассников, волновало то обстоятельство, что мы могли пройти по тем же местам, где разворачивались описываемые события: до Ровно было совсем недалеко, а здесь, во Львове… В любой день мы могли зайти в местный театр оперы и балета, куда зимой сорок четвертого проник на совещание высших гитлеровских чинов Николай Кузнецов. Могли пройти по тем же улицам, где действовал разведчик, – по Академической (ныне проспект Шевченко), Ивана Франко… От центра города улица Ивана Франко ведет к Стрийскому парку, любимому месту отдыха молодежи, затем, поднимаясь чуть в гору, – к литературно-мемориальному музею выдающегося украинского писателя И. Франко. С этой улицей связана еще одна незабываемая страница в истории города. Речь идет о событиях Великой Отечественной войны. Но сначала обратимся к «Правде» от 15 февраля 1944 года. В этот день она писала: «Стокгольм. По сообщению газеты „Афтенбладет“, на улице Львова среди бела дня неизвестными, одетыми в немецкую военную форму, были убиты вице-губернатор Галиции доктор Бауэр и высокопоставленный чиновник Шнайдер….»

Только – Львов. Только – «неизвестный» и просто – «улица».

Теперь-то мы знаем, что ликвидация гитлеровских сатрапов была связана с именем Героя Советского Союза Николая Ивановича Кузнецова.

А выстрелы прозвучали именно здесь – на улице Ивана Франко (тогда Лейтенштрассе), как раз напротив дома-музея писателя.

…Спустя много лет, мы стояли на этом месте с Николаем Владимировичем Струтинским, полковником в отставке, бывшим разведчиком отряда «Победители», боевым товарищем Кузнецова. Стояли и смотрели на каменные плиты тротуара: они все те же… И одна мысль, что именно здесь стрелял в гитлеровцев Кузнецов, что по этим камням бежал он к своей машине, – одна эта мысль как бы приближала к нам то грозное время.

Струтинскии был задумчив. Среднего роста, крепкого сложения, с внимательным взглядом светло-серых глаз, он казался моложе своих лет. Неторопливый в движениях, и голос его звучал негромко, сдержанно. Подумалось: видимо, не случайно с первых же дней партизаны назвали его Спокойный.

Николаю Владимировичу выпала необычайная судьба: во многих боевых операциях, актах возмездия он действовал рядом с легендарным Кузнецовым. Потом участвовал в ликвидации на Ровенщине националистических банд. В сорок четвертом году Струтинскии впервые в своей жизни побывал в Москве. Он был окрылен и взволнован. В Кремле Михаил Иванович Калинин вручил ему орден Ленина. В эти же дни Николай Владимирович готовился к приему в Коммунистическую партию. Командир «Победителей» Д. Н. Медведев дал ему боевую характеристику, и Струтинскии очень гордился его отзывом. Так завершился для него тот предпоследний год войны.

Через несколько лет Николай Владимирович переехал во Львов. Закончил Высшую партийную школу, юридический факультет государственного университета. Трудился не покладая рук…

В летние дни 1942 года, когда первые группы партизан-медведевцев перебрасывались на самолетах в глубокий тыл врага, в ровенские леса, Николай Струтинский уже не один месяц партизанил в этих краях. В отряд «Победители» он пришел с оружием в руках. Пришел не один – вместе с отцом Владимиром Степановичем и братьями Георгием, Ростиславом и Владимиром. А позже они привели и мать, Марфу Ильиничну, с младшими детьми. В отряде она стряпала, чинила одежду бойцам и пользовалась у них глубокой признательностью, любовью и уважением.

Как каждая крестьянская семья, семья Струтинских трудилась на земле упорно и много. До тридцать девятого года лучшие наделы на Ровенщине принадлежали крупным землевладельцам, на которых приходилось батрачить и гнуть спину за кусок хлеба. Самый старший из четверых братьев – Николай – нанимался уже с двенадцати лет, помогая родителям поднимать детей.

Только после воссоединения западноукраинских земель с Советской Украиной Струтинские впервые почувствовали себя свободными, равноправными людьми. Николай стал работать шофером в Ровно, Георгий выбрал город у моря – Керчь, где на судостроительном заводе обучался на токаря. Подрастали младшие, и за их судьбу отец и мать были спокойны.

Если бы не война! Если бы не враг, захвативший родной край! Двух братьев, Николая и Ростислава, арестовали в первые же дни оккупации и хотели отправить в Германию на принудительные работы. Покориться?.. После того, как за два предвоенных года они полной грудью вдохнули свежий воздух свободы… Покориться?.. Нет, решили они, этому не бывать! И братья бежали в лес. После долгих мытарств к ним присоединился Георгий. С разбитого танка он снял пулемет и приспособил его для стрельбы с руки. Потом к ним в лес пришел отец. Так родился «семейный отряд». Никто не давал Струтинским задания, они не знали истинного положения на фронте, а геббельсовская пропаганда, захлебываясь, трубила на весь мир о якобы полном разгроме Красной Армии. Но они делали что могли. Подожгли склады на местном лесопильном заводе, предотвратили угон в Германию группы сельской молодежи, устраивали засады на дорогах. К. Струтинским присоединились знакомые колхозники и военнопленные, бежавшие из фашистских лагерей и разыскиваемые оккупантами.

Однажды в родной дом ворвались жандармы, избили на глазах у младших мать, требуя, чтобы она указала, где муж и сыновья… Но она молчала. Под покровом летней ночи Марфе Ильиничне с детьми удалось скрыться. Через несколько дней Струтинские повстречали в лесу разведчиков отряда «Победители».

Такими и увидел их впервые Медведев: русые, голубоглазые, похожие друг на друга парни и с ними – пожилой человек, опиравшийся на сосновую палку. Его-то Дмитрий Николаевич и принял поначалу за старшего группы. Но командиром оказался молодой: «Струтинский, Микола», – с достоинством представился он.

В первой же схватке с фашистами партизаны отметили смелость Николая. Среди братьев он пользовался непререкаемым авторитетом. Отец по своему житейскому опыту и мудрости считался в семье как бы за комиссара. Струтинские были ярким доказательством веры западноукраинских трудящихся в советский строй, их преданности социалистической Отчизне. И они, безусловно, были не единственными. Многие местные жители связали свою судьбу с отрядом «Победители» – семьи Довгер, Никончуков, Примак, Мамонцев. Кстати, хутор последних стал явочной квартирой Н. И. Кузнецова. Здесь уместно привести слова Д. Н. Медведева, сказавшего в одной из бесед с партизанами, что будет «грош цена, если мы не обопремся на помощь советских людей, оказавшихся на оккупированной врагами территории. Только в тесном контакте с советскими патриотами, опираясь на народ, мы сможем выполнить наши задачи…»

Струтинские хорошо знали свой край, имели множество родственников и знакомых, и это было особенно ценно для партизанского командования. Когда в отряде обсуждали, кого дать в напарники Кузнецову для его первого задания в Ровно, выбор пал на Струтинского-отца, знавшего город как свои пять пальцев. Знали, естественно, и самого Струтинского, знали, что он отец партизанской семьи. Риск был немалый, но Владимир Степанович твердо заверил Медведева: «Сделаю все, что смогу».

Кузнецову в тот первый выезд в Ровно нужно было проверить самого себя. Так они и шествовали: одной стороной улицы – стройный обер-лейтенант Пауль Зиберт, а другой – ни на минуту не выпускающий его из вида Владимир Степанович Струтинский, с волнением следящий за каждым шагом Кузнецова-Зиберта.

Все обошлось благополучно, и отец был счастлив. Остался доволен и Кузнецов, он вернулся в отряд не с пустыми руками. В тот же вечер в Центр ушла первая радиограмма с донесением: «Движение на шоссе оживленное. На Дойчештрассе стоянки автомашин, по сто штук на каждой приблизительно. Много штабных офицеров, чиновников, гестаповцев, эсэсовцев, охранной полиции… Город наводнен шпиками и агентами гестапо…»

Вскоре с группой разведчиков, возглавляемой майором Фроловым, ушла и Марфа Ильинична. Им поручалось ответственное задание: проникнуть в район Луцка, подыскать удобное место для будущего базирования отряда, заодно разведать обстановку в самом городе – какие обосновались там оккупационные учреждения, приблизительную численность гарнизона. Струтинскую зачислили в группу по ее настойчивой просьбе. Но до Луцка было двести километров, выдержит ли она такой путь в свои годы? Марфа Ильинична твердо стояла на своем: да, выдержит, к тому же ей хорошо известен этот район.

Можно лишь мысленно представить себе эти двести километров по оккупированной территории, через леса и болота… Вместе с племянницей Струтинская дважды побывала в Луцке, сумела связаться с полезными людьми, познакомила их с Фроловым. Но в отряд она не вернулась: пуля фашистского палача оборвала ее жизнь.

Смерть Марфы Ильиничны стала тяжелой потерей для всех партизан. Что же касается задания, то его теперь вызвался выполнить Николай Струтинский. И он справился с ним.

* * *

…Погожим осенним утром Струтинский, выйдя из землянки, увидел, что неподалеку, у штабной палатки, умывается обнаженный до пояса высокий худощавый человек.

– Будь добр, товарищ! – позвал тот. – Окати, пожалуйста, мне спину.

Струтинский выполнил его просьбу. Сняв с куста вафельное полотенце, незнакомец энергично растер докрасна грудь и спину, причесал шелковистые волосы и сказал:

– Теперь твой черед, становись! Да, а как тебя зовут?

– Николай.

– Значит, тезки мы с тобой. Ну, Коля, берегись! Водица прохладная.

Так состоялась первая встреча Струтинского с Николаем Ивановичем Кузнецовым.

Однажды они сидели вдвоем у старой березы. Кузнецов попросил Струтинского подробнее рассказать о своей семье, предвоенной жизни. Внимательно слушая, он поинтересовался:

– А в каких городах довелось тебе бывать, когда работал шофером?

– В Ровно, Луцке, Здолбунове…

– Хорошо знаешь те места?

– Проеду с закрытыми глазами, – улыбаясь, сказал Николай.

– А в разведку туда пойдешь? – неожиданно спросил Кузнецов.

– Если надо – пойду.

Вскоре Николай Струтинский был направлен командованием отряда в Ровно. Они стали неразлучны – обер-лейенант Пауль Зиберт и его никогда не унывающий шофер, которого Кузнецов громогласно называл при всех Николаусом.

– Разведывательная работа во вражеском окружении, – рассказывает Струтинский, – внешне менее всего напоминала какие-то героические деяния. Очень точно выразил эту мысль советский разведчик полковник Абель: «Разведка, подчеркивал он, не приключенчество, не какое-либо трюкачество… а прежде всего кропотливый и тяжелый труд, требующий больших усилий, напряженного упорства, выдержки, воли, серьезных знаний и большого мастерства». И все это как будто о Николае Ивановиче Кузнецове. Тогда мы, естественно, не знали многих подробностей его предварительной подготовки к роли Зиберта, но замечали, какой огромнейшей информацией обладал он. Кузнецов, например, превосходно разбирался в организации и структуре немецких вооруженных сил, знал порядок официальных и неофициальных взаимоотношений военнослужащих. Награды, звания, знаки различия всех родов войск, полиции и СС. Имена, фамилии, чины, звания и должности большого количества людей – от высших гитлеровских деятелей до «своих» батальонных и ротных командиров. Многое, очень многое должен был знать Зиберт-Кузнецов. Он постоянно вращался в среде немецких офицеров, и любая неточность могла стоить жизни.

Стрелял он мастерски. Николай Иванович рассказывал мне, что это у него еще с юности, когда напряженно тренировался, чтобы получить значок ворошиловского стрелка.

Он был наделен несомненным артистическим талантом. Его перевоплощение в «чистокровного арийца» – чванливого и высокомерного, с вздернутым подбородком и холодными, непроницаемыми глазами – было поразительным. Мы-то ведь видели его в отряде другим – простым и обаятельным, нашим! В минуты передышки любил он и шутку, и песни, особенно «Ревела буря, гром гремел». Вспоминал довоенное прошлое, свой родной Урал… Но как редко выпадали эти минуты! И как нужна была ему эта разрядка.

В немецком мундире, повторяю, он был Паулем Зибертом и в любых, даже самых неожиданных, ситуациях не выходил из этой роли.

…Однажды Кузнецов получил очень ценные сведения. Как правило, всю информацию доставляли в отряд связные. Они же привозили и пакеты с очередными заданиями. В этот раз Николай Иванович решил сам, не дожидаясь связного, сообщить сведения командованию отряда.

Выехали они вдвоем на велосипедах. Кузнецов в немецкой форме впереди, за ним – Струтинский. От Ровно до «маяка» – двадцать пять километров. Ехали по шоссе, затем свернули на полевую дорогу… Вдали показалась железнодорожная ветка Клевань–Ровно. И вот тут-то разведчики заметили несколько полицейских, с интересом наблюдавших за ними. А дальше произошло вот что. Спустившись по крутому склону на полной скорости, Кузнецов врезался в песок и… слетел с седла. Полицейские, не выдержав, рассмеялись.

Можно было, как ни в чем не бывало, подняться, отряхнуться и следовать дальше. Можно – для Кузнецова. Но не для Пауля Зиберта! Немецкий офицер на земле, в пыли! Черт знает что! Да как они смеют!

– Хамье! Смеетесь над немецким офицером! – грозно крикнул он и, вскочив на ноги, влепил одному из них подзатыльник. Полицейские, вытянувшись по стойке «смирно», со страхом уставились на офицера. «Почистить мундир, протереть велосипед, и живо!» – приказал Кузнецов. Распоряжение было тотчас выполнено.

– Хайль Гитлер! – с сердитым видом Николай Иванович выбросил правую руку вперед.

– Хайль!.. – рявкнули полицейские и продолжали стоять как вкопанные, пока разведчики не скрылись за холмом…

В тот же день они вернулись в Ровно.

– Нужен транспорт, Коля! – сказал Кузнецов. – Неплохо бы обзавестись своей машиной.

В гараже гебитскомиссариата стояли в ряд сияющие чистотой и краской «опели», «адлеры» и «мерседесы». Добыть отсюда машину было делом непростым, но именно сюда нацелился Николай Струтинский, действуя по принципу: шофер всегда найдет общий язык с шофером, тем более, что среди водителей были и советские военнопленные. С одним из них, Афанасием Степочкиным, удалось войти в контакт. Впоследствии он стал верным помощником партизан.

Вскоре из гаража гебитскомиссариата при неизвестных обстоятельствах исчез водитель и черный «адлер». Гитлеровцы сбились с ног в поисках пропажи – и никаких следов! Тем временем разведчики благополучно переправили Степочкина в отряд. А машина, перекрашенная в другой цвет, с измененными номерными знаками, через некоторое время появилась на улицах города. Рядом с услужливым шофером важно восседал офицер-фронтовик Пауль Зиберт.

Струтинский внимательно изучил немецкие документы: дорожные листы, заправочные ведомости, удостоверение, талон водителя. И в конце концов сам стал изготовлять их.

– Ну, Коля, я и не знал, что у тебя такой талант! – подшучивал Кузнецов.

Еще с детства Николай увлекался резьбой по дереву. Но то – детство! Сейчас же многим медведевцам требовались надежные документы, чтобы вести разведку в Ровно, Луцке, других городах и селах края. Человек активных действий, совершенно не умевший сидеть без дела, Николай как-то раздобыл в отряде подошву от обыкновенного сапога и с помощью циркуля и перочинного ножа скопировал немецкий штамп. Вроде получилось. Проверили штамп на практике – никаких подозрений у жандармов не вызвал. И Струтинский основательно взялся за дело. Он так наловчился, что самую сложную печать вырезал за три-четыре часа.

Постепенно «канцелярия» отряда расширялась: появились пишущие машинки с украинским и немецким шрифтом, врач отряда Цессарский печатал на них любые документы по образцам, которые доставляли из города разведчики. Заместитель Медведева по разведке Лукин мастерски подделывал подписи фашистских начальников, затем прикладывалась печать Струтинского. Так изготовлялись документы от городских и районных управ, от частных фирм и даже от гестапо. Ни одного провала из-за документов у разведчиков не было.

В группу Кузнецова, кроме Струтинского, входили Михаил Шевчук, Николай Гнидюк, Николай Приходько, Валентина Довгер, Лидия Лисовская, Ян Каминский… Боевые соратники Кузнецова, они активно работали под его непосредственным руководством: изучали «порядки» в городе, собирали важную информацию, подыскивали конспиративные квартиры, находили людей – истинных патриотов, на которых можно было положиться. Они были рядом с Кузнецовым, в одном городе, но это не означало, что они могли свободно и в любое время общаться. Действуя, что называется, под носом /гестапо, на глазах жандармерии и тайной агентуры, им приходилось соблюдать самые строгие меры предосторожности: связывались между собой лишь в тех случаях, когда нужно было согласовать свои действия или требовалась взаимная помощь. Некоторое исключение составляли Довгер – «невеста» обер-лейтенанта и Струтинский – личный шофер Зиберта, что выглядело вполне естественно.

Почти у всех было свое «прикрытие»: Шевчук и Гнидюк, например, работали под коммерсантов, Валентина Довгер была исполнительной сотрудницей канцелярии рейхскомиссариата, Лидия Лисовская – любезной и беззаботной официанткой в ресторане «Дойчегофф». Сам Кузнецов привлек к разведывательной работе польского патриота-антифашиста Яна Каминского. Николай Иванович во всем полагался на этого смелого человека, брал, как и Николая Струтинского, на самые опасные операции. Мужество и отвага Каминского в сорок третьем году были отмечены орденом Ленина.

Одной из дерзких и смелых операций советских разведчиков было похищение командующего особыми войсками на Украине генерала фон Ильгена. Не все ее участники дожили до конца войны. В марте сорок четвертого вместе с Кузнецовым погиб Каминский. Вскоре, уже после освобождения Львова, украинские националисты жестоко расправились с отважной патриоткой Лидией Лисовской и ее двоюродной сестрой Майей Микотой, тоже помогавшей разведчикам.

Но сейчас перед нами Струтинский – один из активных участников акта возмездия над матерым фашистом.

– Николай Владимирович, об этой акции рассказано в книгах Дмитрия Николаевича Медведева, создан кинофильм, в основу которого взят эпизод с похищением генерала. И все же память каждого человека хранит «свои» детали и моменты…

– Замечу, что операция «Ильген» требовала от каждого ее участника предельной собранности. План похищения подробно разрабатывался командованием отряда. Тщательная и скрупулезная подготовка шла и в самом Ровно. За Ильгеном велось неослабное наблюдение. Лисовской удалось устроиться экономкой в особняк генерала. Мы изучили расположение комнат в доме, систему охраны, знали распорядок дня, которого педантично придерживался сорокадвухлетний генерал. Наконец, назначен день и час операции – 14.00, время, когда Ильген приезжает домой на обед. Кузнецов – спокоен и сосредоточен. Еще и еще раз проверяю наш «адлер»: мотор, тормоза, сцепление – порядок! Николай Иванович садится спереди, на задних сиденьях – Ян Каминский и Мечислав Стефанский. Все в немецкой форме.

Едем к особняку… И сразу же – довольно напряженный момент: именно в этот день пунктуальный Ильген перенес свой обеденный перерыв на более позднее время, где-то к четырем часам, и сообщил об этом прислуге в самую последнюю минуту. Итак, впереди – почти два часа напряженного ожидания. И Кузнецов приказывает мне выехать за город.

…Мы остановились неподалеку от села Новый Двор, у речки, в тихом и укромном месте. Нестандартное решение? Возможно. Но ведь Николай Иванович был кроме всего еще и очень тонким психологом. Надо успокоиться, придти в себя, собрать нервы в кулак – и он сменил обстановку. И во время ожидания ни словом не обмолвился о предстоящей операции. А через два часа мы снова были возле особняка.

Еще один момент – наиболее критический: когда мы вели Ильгена к машине, ему удалось освободиться от кляпа и он позвал на помощь. Крик услышали немецкие офицеры, оказавшиеся вблизи генеральского особняка, их было трое, и они сразу же направились в нашу сторону. Теперь все решали секунды. В минуту острой опасности Кузнецов всегда действовал стремительно и хладнокровно. И в этих действия всегда присутствовала такая же стремительная, я бы сказал, мгновенная реакция на происходящее… Николай Иванович не мешкая устремился навстречу гитлеровцам, успев бросить нам на ходу: «Прикройте его лицо». Ведь офицеры могли знать генерала лично. Предъявив гестаповский жетон, он объяснил им, что задержан переодетый террорист. И ни у кого не возникло и тени подозрения – настолько естественно и уверенно вел себя Кузнецов. Одному из них, гауптману Гранау, личному шоферу гауляйтера Эриха Коха, он предложил проехать в гестапо в качестве понятого. И Гранау спокойно сел машину. Встревожился он лишь тогда, когда наш «адлер» выехал на окраину Ровно: «Куда же мы едем? – спросил Гранау. – Ведь СД находится в противоположной стороне города!», на что Кузнецов тут же ответил: «Вы правы, господин гауптман, но мы тайный отдел СД, расположение которого известно немногим». И представьте, фашист успокоился.

…В логове гитлеровцев началась паника. Подумать только: средь бела дня похищен немецкий генерал! «Принять самые строгие меры! Ильгена разыскать! Немедленно доложить!» – разносил телеграф по специальным каналам связи. В городе прошли повальные обыски, на улицах дежурили усиленные патрули, свирепствовало СД и гестапо.

Не успели фашисты опомниться, как Ровно потрясла новая сенсация: убит Альфред Функ, верховный судья и ближайший друг самого фюрера.

…Здание суда находилось в Ровно на углу Парадной площади и Школьной улицы. Николай Струтинский несколько раз выезжал на «адлере» в этот район, высматривая удобное место для стоянки. Каждое утро Функ брился в парикмахерской, откуда в сопровождении агента в штатском направлялся пешком в свою резиденцию. Бывало и так, что из парикмахерской Функ уходил один – до здания было всего несколько десятков метров. Яну Каминскому удалось познакомиться с личным парикмахером Функа, войти к нему в доверие. Тот согласился помочь Каминскому.

Зиберт-Кузнецов побывал в здании суда, прошелся по всем трем этажам. Вечерами втроем они обсуждали различные варианты: с Функом можно покончить в парикмахерской, можно – прямо на улице или в здании суда… Кузнецов решил казнить зверя в его логове.

Струтинский вспоминает:

– Утром шестнадцатого ноября в половине девятого я остановил «адлер» в переулке. Кузнецов вышел из машины и размеренно зашагал к зданию суда. Мотор я не глушил… Минуты тянулись невыносимо долго. Не выдержав напряжения, с автоматом в руках я тоже вышел из «адлера» и подошел к углу здания. На противоположной стороне площади увидел Каминского, который прогуливался неподалеку от парикмахерской. А Николай Иванович неторопливо, словно поджидая кого-то, прохаживался по тротуару у самого входа… Но вот Ян подал условный сигнал, означавший, что Функ закончил бриться и сейчас выйдет из парикмахерской. Кузнецов открыл тяжелую дверь судебной палаты… Спустя минуту-другую, следом за ним вошел Альфред Функ. Я осмотрелся: площадь была безлюдной, вокруг тихо и спокойно, лишь из открытых окон здания доносился стрекот пишущих машинок. И вдруг откуда-то из боковой улицы вынырнули два грузовика с вооруженными карателями. Машины развернулись и остановились у парадного входа. Готовый ко всему, я сжал автомат. И в это же время раздались глухие выстрелы, один, другой… Фашисты с недоумением глядели на окна второго этажа, откуда послышались выстрелы. Боя не миновать – обожгла меня мысль. Каминский стоял все там же, на своем месте, наблюдая за происходящим, он тоже понимал, насколько осложнилась ситуация, но Ян был невооружен… Тут же открылись парадные двери и мы увидели Кузнецова. И снова с его стороны – поразительное самообладание и психологически точная реакция: Кузнецов на мгновение остановился, как и каратели, посмотрел на окна и, сохраняя редкую выдержку, деловито зашагал вдоль фасада… Я рванулся назад. Через несколько секунд Николай Иванович уже был в машине. «Коля, газ!» – крикнул он, захлопывая дверцу.

Когда «адлер» на бешеной скорости промчал мимо контрольного пункта на выезде из Ровно, часовые едва успели вскинуть в приветствии руки: в подобных лимузинах и на такой скорости ездило лишь крупное фашистское начальство.

Примерно месяц спустя им показали в отряде два номера «Правды» – за 18 и 19 декабря 1943 года. В газетах были опубликованы материалы, касавшиеся результатов разведывательной работы медведевцев в Ровно. Их фамилии, понятно, не назывались. Одна из информации сообщала об убийстве гитлеровского главаря обер-фюрера СС Альфреда Функа…

Сколько же опасных километров преодолели они, попадая порою в сложнейшие, казалось бы, безвыходные ситуации. Однажды после очередной операции в Ровно их стал преследовать «пикап» с гестаповцами. Схватка, подумали, неминуема… И вдруг впереди, метрах в ста от них, появилась точно такая же машина, как и та, которую вел Струтинский, такого же цвета!

– Сворачивай налево! – приказал Кузнецов, как всегда мгновенно оценив обстановку.

Струтинский круто повернул машину. По переулку они влетели на параллельную улицу и помчались уже в обратном направлении. Все произошло настолько быстро, что гестаповцы, ничего не заметив, продолжали погоню, но… уже за другой машиной.

Неожиданная опасность возникла в лице гитлеровского офицера майора Гителя. Контрразведчик абвера Гитель заподозрил в Пауле Зиберте английского шпиона. Он учинил форменный допрос Лидии Лисовской, на квартире которой часто появлялся Зиберт в компании немецких офицеров, усиленно интересуясь, не употребляет ли тот английские слова. Тянуть дальше с Гителем было нельзя. Командование отряда запросило Центр и получило согласие на операцию.

…Кузнецов пригласил Гителя провести вместе вечер. Фашист был непрочь выпить за чужой счет, заодно и присмотреться еще раз к Зиберту. Стол накрывал Николаус-Струтинский: аккуратно расставил бокалы, наполнил их вином. «Гут!» – удовлетворенно сказал Гитель. Струтинский подошел к Кузнецову и заботливо предложил освободиться от портупеи: «Ведь она стесняет». Николай Иванович снял ремень вместе с кобурой и облегченно вздохнул. В кармане брюк лежал запасной вальтер. «Разрешите?» – вежливо обратился Струтинский к Гителю. Фашист, правда с меньшим энтузиазмом, но тоже снял ремни с кобурой. Струтинский повесил их на вешалку на виду у всех и… сел за стол. Как и предполагали, Гителя это покоробило: как так, рядовой солдат бесцеремонно садится за один стол с офицерами! Всецело поглощенный проработкой Николауса, майор не заметил, как Кузнецов зашел за его спину… И с силой навалился на него, заломив руку… Струтинский тут же ринулся на помощь. Поняв, с кем имеет дело, абверовец сразу же обмяк. При допросе он выложил всю информацию, которая была ему известна. С Гителем было покончено.

Вместе участвовали они в освобождении арестованного Георгия Струтинского, который тоже вел разведывательную работу в Ровно. Жил он в городе под именем Грегора Василевича. Украинские националисты напали на след Георгия, когда тот зашел на проваленную явку. Его допрашивали в тюрьме почти ежедневно, избивали. Николай в эти дни жил одной мыслью: как спасти брата. На помощь ему пришел Кузнецов, который не мешкая поделился своими соображениями с Медведевым. План был не из легких, но Дмитрий Николаевич дал согласие.

Почти двое суток, в течение которых решалась судьба Георгия, машина Кузнецова и Струтинского дежурила в глухом переулке неподалеку от тюрьмы. Многое зависело и от партизана Петра Мамонца, которому удалось устроиться в тюрьме полицаем. Он помог Георгию бежать из колонны арестованных, направлявшихся под присмотром полицаев на строительные работы в город. По дороге оба, и Георгий и Петр, «отстали»…

В тот же день Кузнецов и Струтинский привезли их в отряд. Товарищи с трудом узнавали истощенного и обессиленного Георгия. Но молодость взяла свое, и вскоре он вернулся к разведывательной работе.

Гитлеровцы отступали. Разведчики отряда оставались в Ровно до последней возможности, передавая командованию ценную информацию о переброске немецких частей с востока на запад, передвижении штабов, о панике, царящей в «столице».

Всегда бдительный, строго соблюдавший конспирацию, Николай Струтинский в эти дни все же был выслежен. Он пришел на одну из явок, а минут через пятнадцать в квартиру ворвались гестаповские агенты. Двумя выстрелами Николай уложил их на месте. Но во дворе стояли каратели… Выскочив на лестничную площадку, Струтинский открыл по ним огонь. Воспользовавшись замешательством жандармов, партизанские разведчики скрылись.

Бегство гитлеровцев из города принимало панические размеры. Готовились к эвакуации многочисленные отделы рейхскомиссариата, представители частных фирм и контор, предатели и лакеи оккупантов. Стараясь поскорее унести ноги, они платили за машину до Львова по пятнадцать тысяч марок. Но и за такие бешеные деньги трудно было достать транспорт. В ровенских гаражах Струтинский имел своих людей и дал им задание любыми средствами задерживать машины: подсыпать в горючее песок, портить моторы, обрывать электрооборудование.

Железнодорожный вокзал напоминал гудящий улей. Фельджандармы оцепили здание, не пропуская сюда посторонних. И все же партизанские разведчики Шевчук и Будник нашли выход: в качестве «попутчика» они подыскали изнемогающего под тяжестью чемоданов фашистского подполковника, помогли ему доставить багаж прямо в зал первого класса, предоставленный исключительно старшим офицерам и генералам. У чемоданов гитлеровца разведчики незаметно пристроили и свой чемоданчик с тридцатикилограммовой толовой миной внутри. От взрыва, происшедшего в два часа ночи, погибло около сотни фашистов. Паника усилилась еще больше.

А днем новые взрывы раздались уже в центре города. Оглушительный грохот потряс ортскомендатуру: разведчикам удалось подложить мину замедленного действия в магазин «Только для немцев», размещавшийся в первом этаже здания. В эти же дни взрывы прозвучали в гостинице на «Немецкой» улице, где находилось казино с офицерским залом. Перепуганные гитлеровцы выпрыгивали в окна, вываливаясь на мостовую, давя и калеча друг друга.

Так действовали патриоты.

…И вот из Москвы получено разрешение на передислокацию отряда к городу Львову. Первым отправлялся Кузнецов. На Николае Ивановиче была его неизменная длинная шинель с погонами обер-лейтенанта. Об отъезде знали немногие. Трижды, по русскому обычаю, расцеловались с ним Медведев, Лукин, Стехов… Кузнецов подошел к Струтинскому:

– Ну, Коля! – Они обнялись. – До встречи!

Так и не встретились. Не довелось. Но память о бесстрашном разведчике, о друзьях-медведевцах Струтинский пронес через все эти долгие годы.

Эта память позвала его вскоре после войны в нелегкий поиск по Львовщине и Волыни. Он побывал во многих селах и хуторах, где в свое время проходила линия фронта, беседовал с местными жителями, пытаясь выяснить обстоятельства гибели Николая Ивановича Кузнецова. Струтинский посчитал это своим гражданским долгом.

Эта память и по сей день зовет его на встречи с молодежью – она должна знать, как верно служили Отечеству в грозный час его лучшие сыны и дочери.

У Николая Владимировича сохранился документ военных лет – пожелтевшая копия той боевой характеристики, выданной ему Дмитрием Николаевичем Медведевым, «…тов. Струтинский В. Н… выполняя боевые задания, зарекомендовал себя волевым, бесстрашным патриотом Советской Родины… постоянно показывал образцы презрения к смерти, находчивость, инициативу…»

Сколько пережитого таится за этими скупыми строками!

Молча спускаемся с Николаем Владимировичем по улице Ивана Франко к небольшой площади, где сегодня высится памятник Герою Советского Союза Николаю Ивановичу Кузнецову. Подойдя к нему, Струтинский замедлил шаг, остановился и тихо произнес:

– Здравствуй, дорогой товарищ! Здравствуйте все – боевые друзья-медведевцы!