Мэны и мани

Там поддержат под локоть даже на ступеньках гильо­тины. Там бульвары в обрамлении будуаров (или наоборот, в зависимости от местоположения тела). На бульварах каштаны, шарманки и кафешантаны. Внут­ри сидят шатены с синими глазами и угощают шампанским гризеток с бархотками на шеях. Гризетки пьют и закусывают устрицами, грациозно сплевывая косточки жемчужин. В общем, увидеть Париж — и умереть. Многим это удавалось. Ах, Париж, моя парфюмерная греза, сладкий яд в фиалковом флаконе сумерек! Вот я скучаю за абсентом в “Ротонде”, вот болею за дуэлянтов у монастыря кармелиток (наши — в плащах с крестами), вот мечтаю на рассветной набе­режной, наблюдая, как уносит течение резиновые гон­долы с демографически департированными граждана­ми и, наконец, караулю у Нельской башни — не скинут ли в Сену из оконной прорези прекрасного школяра с кинжалом в груди? Скинули.

Плеснула волна, мелькнула свеча, за ней загробный анфас горбуньи.

— Не умирай, милый друг!

Спасенный сорок суток бредит и пышет жаром. Но заштопанное аккуратно, как учила мама, сердце бьется все уверен­ней. Очнулся. И снова потерял сознание. На этот раз от восхищения.— Бонжур, мон амур! Разумеется, кор­зины роз и бархатный футляр с фамильным кольцом, обсыпанным бриллиантами. Разумеется, реанимиро­ванный школяр — титулованный наследник виноград­ных угодий (десятки лье стеклянных сот) и роскошных апартаментов с видом на Эйфелеву башню. Разуме­ется, все это сложено к моим обцелованным ногам. Вот такие примерно планы.

В их свете из отечественных, правда, вод и был выловлен парижанин. В первую же ночь он гарантировал мне кругосветный круиз в джакузи, залитой “Дон Периньоном”. Вместо этого после месяца снулого сек­са оделил черными колготками с алым мазком лака вокруг оползня и парочкой жизнерадостных трихомонад. Спасая свою надтреснутую мечту, я отшила кар­тавого шевалье и убедила себя, что это был всего-навсего переодетый соотечественник. Потому что долж­ны должны быть на свете страны, где женщин кутают в меха, катают круглосуточно на такси, кормят фрукта­ми и креветками. Ну фиг с ними, с креветками,— хотя бы заявляются в гости с традиционной коробкой конфет, а не с пивом, которое сами же и выпивают.

Акт бесконечно сладостный для нас и мучительный (как, впрочем, любая ситуация принятия решения) — поиск подарка. Мы смакуем этот восхитительный про­цесс, этот феерический фантазийный фестиваль корот­кометражных лент на тему “сюрприз и реакция на него”. Мы выстраиваем мысленные мизансцены, оп­летаем их орнаментом деталей с кропотливостью вос­точных вышивальщиц ковров. Мы отлавливаем ого­ворки, сигнальные огни его заоблачной мечты, что­бы: — Дорогая, Боже мой, как ты догадалась, что мне всю жизнь хотелось именно этого?

Они же впадают в непролазную панику, мечутся из секции в секцию. И в итоге покупают в ближнем от дома киоске корейский маникюрный набор, годный разве что для пыток. За всю мою насыщенную жизнь лишь один-единственный раз мужчина преподнес мне подарок, при воспоминании о котором у меня до сих пор сжимается сердце.