Океан в раковине

Мир соткан из мифов. Крупных и мелких, великих и посредственных, частных и планетарных, безопасных и вредных, как общепитская котлета. Когда-то мифы были примитивней комиксов и имели черту оседлости:

небо и недра. Они там, человек — здесь. Убил зверя — внутри мясо. Нырнул в реку — внутри вода. Вскопал землю — внутри поле. Засеял, взрастил, собрал. Ис­тория прогресса — это история экспансии мифов. Они обрели земные формы учений, открытий, государст­венного строя, рекламных роликов, революций, сбала­нсированных кормов. Да что далеко ходить — недавно познакомилась с актером. Играет суперменов и на­сильников. Оказался импотентом.

И любовь обвешана мифами, как старая примор­ская цыганка монистами. Чуть зазеваешься, чуть при­тормозишь, позволишь окликнуть, прикоснуться, за­говорить, отвести в сторонку за ближайший киоск — и, не успеешь ахнуть, жизнь скомканной купюрой уже зажата в горчичном кулаке. Дунула, плюнула, раз­жала — пусто. Может, мониста здесь ни при чем.

Может, с доверчивыми дураками так и бывает. А с другой стороны, может быть, именно в этом антураже и заключена магическая власть. Попробуй проверь!

Но нильские колдуньи в таинственных амулетах встречаются редко. Мы спотыкаемся и запутываемся не в их волшебных нитях, а в бельевых веревках сен­тенций, невесть кем натянутых и невесть почему вос­принятых как откровение. “Мужчина любит глазами, а женщина ушами”. Надо же такое сморозить! Ну-ка, поинтересуйся у своего приятеля среди ночи цветом (не глаз — какое там) хотя бы твоих волос. Без оттенков, разумеется,— медовый там, чайный, пепельный, брон­зовый, каштановый. А просто: блондинка или брюнет­ка. Вот так — брюнетка или блондинка. И все. С двух попыток. А кто из них в состоянии вспомнить, во что была одета возлюбленная при первой (а также по­следующих) встречах: платье, брючный костюм или рыбацкая сеть? Кроме щелчка пальцев и эйфоричес-кого “э-э-э” рассчитывать не на что.

А. С. Пушкин, не последняя фигура в амурологии, неземную красоту царевны Лебеди сложил из пластики (а сама-то величава, выступает будто пава) и речи, что как реченька журчит. А из прелестей Клеопатры, чья узкая египетская пяточка покоилась на лбах цезарей как на подножье собственного трона, выделил голос и взор. Именно в таком порядке.

А куда девать рейнскую певунью, прикрученного к мачте Одиссея, русалочий смех, “Грушенька, душа моя, возьми гитару”? “...и пусть потускнеют до рыбьей близорукости твои глаза, набухнут и потрескаются соски, роды разорвут это замшевое устьице, я все равно буду сходить с ума от одного звука твоего молодого гортанного голоса, моя Лолита!” Вот так.

Пролистни бульварные газеты. “Позвони мне, - взывают с их страниц жаркие красотки с силиконовыми бюстами и полуоткрытыми а-ля Мерилин Монро ртами,— позвони! Мои необузданные фантазии ждут тебя”. И звонят. Причем, судя по процентному соот­ношению рекламы, аналогичные службы для женщин пользуются гораздо меньшим спросом. Признаюсь, что я по своему совковому невежеству поначалу вери­ла, что на том конце раскаленного провода раскачива­ются с вожделением сочные нимфоманки, и удив­лялась — откуда их столько в умеренном климате среднерусского темперамента? Пока не познакомилась с одной дамой, полгода отпахавшей в этом экзотичес­ком сервисе. Мы пообщались.

· Как попадают на эту службу?

· Без усилий. Газеты набиты приглашениями для девушек, “умеющих раскованно говорить по телефо­ну”. В назначенный день проходишь собеседование, затем краткое интенсивное обучение, подписываешь контракт — и пожалуйте к конвейеру на фабрику грез.

· Собеседование — это что-то вроде теста на сте­пень бесстыдства?

· Не совсем. Мало без запинки произносить “вла­галище”, натурально стонать и охать. Важен тембр голоса, дикция, речевая свобода, наличие воображе­ния, дар рассказчика, актрисы, в конце концов. Это же не бордель, где достаточно раздвинуть ноги.

· А как выглядит сама контора? Вроде телефон­ной станции — зал и барышни в наушниках?

· Вообще-то считается, что девушки говорят из дома. Но, думаю, большинство клиентов не обольща­ются на этот счет. А просто принимают правила игры и рады обманываться. Почему нет?

· Трудовой коллектив?

· Пестрей не бывает. Тут и студентки, и учитель­ницы, и домохозяйки, и матери-одиночки, и путаны на пенсии, и актрисы, и журналистки. Обычно до со­рока. Голос хоть и гораздо позже, но тоже стареет.

· С чего мужчины обычно начинают разговор?

· С молчания. Это наша обязанность. Его право не проронить ни звука, сохранить полное инкогнито. А я по частоте дыхания, по высоте всхлипов, мыча­нию, урчанию, черт знает по чему должна угадать, чего от меня ждут, какую партнершу угодно: мазо­хистку в разодранном платье и с серьгой на клиторе, медовую гейшу, жеманную выпускницу пансиона бла­городных девиц (ах, не конфузьте меня, позвольте не снимать хотя бы шляпку), гестаповку с хлыстом и в ко­жаном плаще,— и широкими мазками нарисовать нужный образ. Ладно, когда это “скороварка”, на про­фессиональном сленге “зайчик”,— посопел пять минут и отпал. А ну как полчаса непрерывного монолога, да не легкой светской болтовни о погоде, а по полной программе, с накалом, крещендо, по нарастающей...

· Много звонков?

· Обвал. Иногда за ночь ни секунды передышки.

· У нас столько онанистов?

· Почему онанистов? Обычный онанист прекрас­но управляется сам, без материальных затрат. Звонят и платят те, кому нужен именно такой контакт: иллюзия соучастия.

· Трудно имитировать оргазм?

Никогда не пробовала? Это же отшлифованное веками искусство — убедить партнера в неземном бла­женстве, которое он доставляет. Они же, глупенькие, свою мужскую мощь исчисляют количеством наших оргазмов. Так что сексуальное притворство у нас в крови. Но одно дело симуляция в реальной постели с реальным человеком. Совсем другое — живой спек­такль каждые пятнадцать минут с неизвестным тебе субъектом. Девушки со слабой психикой быстро сгора­ли, подсаживались на транквилизаторы. Случалось, прямо с дежурства увозила “скорая”. Превращаешься в какой-то сексуальный компьютер.

· Наверное, эта служба — редкий шанс увидеть мужчину без обычной маски...

И да, и нет. Это же игра. Иногда за время одного звонка клиент сменит десяток имиджей — от рыцаря до ублюдка. Фактор анонимности позволяет очень многое. Распустить павлиний хвост, хотя бы в мечтах побыть обладателем “роллс-ройсов”, вилл, островов, обшитых мрамором, шикарных телок, ка­менных мышц. Никто не обсмеет, не разоблачит, не дрызнет по пенсне. Но кое-какие открытия о наших половых визави я все-таки сделала. Во-первых, они гораздо легкомысленней, чем мы предполагаем. Во-вторых, физиологичней. Нас сразу перестраивали и ло­мали: что сексуально для женщины, несексуально для мужчины. Нам — романтика, им — конкретика: “У меня грудь такого-то размера, волосы на лобке свет­лые, выбриты фигурной скобкой, сейчас я их заплетаю в косички, чтоб тебе, козлу похотливому, было лучше видно мое сокровище”. Но главное открытие — су­ществует великая тайна пола. И попытка разъять ее, как труп, занятие опасное и пагубное. Открытости между полами нет и не может быть. Это бездарнейший миф.

Надеюсь, сестра моя, присутствие на этом интервью не было для тебя напрасным. Кое-что ты почерпнула.

Голос — часть нашего тела. Как и тело, его можно запустить. Неухоженный голос становится тусклым, неопрятным и бесформенным. Его хочется загасить, как дымящийся в пепельнице чужой окурок. Согласись, ты тратишь огромные деньги на косметику, наряды, куаферов и не совершаешь ни малейшего телодвиже­ния для совершенствования этого уникального инст­румента обольщения. Почему?

Тембр, интонация, темп, регистр, громкость — ка­кой щедрый набор для алхимических опытов. Один и тот же голос может быть похожим на лунную дорож­ку, под которой угадываются влажные угодья водо­рослей, меж которыми скользят русалочьи тени, и на рейсовый автобус с потной начинкой. Но чаще он лишь несъедобная обертка для слов.

Как правило, мы не знаем своего голоса или имеем о нем самое искаженное представление. Я испытала настоящий шок, когда впервые услышала себя в запи­си. То, что воображалось переливами арфы, в дейст­вительности напоминало писк пьяной мыши. Я закури­ла “Беломор”. Записалась в студию художественного слова. Сама с собой общалась исключительно басом. Навсегда прикрутила звук, выяснив, что тихий голос гораздо ниже громкого. С этой же целью закрепила за подбородком приподнятую позицию (кстати, и для шеи полезно — меньше зафиксированных складок). Мне не удалось достичь вожделенной естественной хрипотцы, но иногда эдаким обертончиком позволяю себе подпустить ее карминовый всполох вдоль незна­чительной фразы. Сверкни нету. Гражданин спот­кнулся, гражданин не понимает: вроде дама не допус­кает никаких вольностей, губы не облизывает, глаза не закатывает, бюст не поправляет, дышит равномер­но, откуда мысли?

Ты уже в курсе, как звучишь со стороны? Купи диктофон. Заряди кассетой. Нажми на указанные инст­рукцией клавиши в указанном порядке. Выразительно продекламируй стихотворение или басню. Это еще не твой голос, просто убедись, что при записи действова­ла правильно. Затем в течение недели попытайся фик­сировать разные жанры своего общения: ссору с му­жем, треп по телефону, нотацию ребенку. Открыла рот — включила технику. Запись прокрути целиком, когда кассета закончится. Не впадай в депрессию. На­чинай тренировки. Теперь ты знаешь, какие у тебя дефекты. Вот и контролируй себя, пока не избавишься от них. Когда твой голос становится особенно против­ным? В аналогичных эмоциональных ситуациях следи за ним. Имитируй симпатичные тебе интонации других людей, усваивай их.

Параллельно проанкетируй знакомых:

сразу ли вы узнаете меня по телефону;

темп моей речи: быстрый, тягучий, средний;

из чего сшит мой голос: бархат, шелк, хлопок, мешковина, синтетика, картон;

громкость: предельная, нормальная, на границе ше­пота;

температура: комнатная, на стадии закипания, рыбья;

какую рекламу я могла бы с успехом озвучить:

стирального порошка, прохладительных напитков, ко­лготок, жевательной резинки. Княжна Тараканова, кустодиевская купчиха, боровиковские барышни — кто из них обладал моим голосом;

мой темп, интонации, регистр резко меняются, ког­да: волнуюсь, заискиваю, раздражена, кокетничаю, пы­таюсь сдержать эмоции.

Графическое изображение.

Сколько лет моему голосу. Этот вопрос правиль­ней задать неизвестному абоненту по телефону под видом лингвистического исследования. Сюда же — описание внешности, стиля одежды, особенностей пластики, образование, темперамент.

Сбор ответов может превратиться в целое приклю­чение, вечерний сериал, поувлекательней любой мыль­ной оперы. Ты получишь информацию о том, обладает ли твой голос в отдельности от тебя даром зацепить, заинтриговать, удержать внимание. Соответствует ли он твоему истинному облику. Между прочим, у одной моей приятельницы этот эксперимент завершился очень удачным замужеством.

Перед опросом протестируйся сама. Отмечай несо­впадения личных и посторонних ощущений. Попытай­ся выяснить и проанализировать их причины.

Голос, как и одежда, должен соответствовать мес­ту, времени, обстоятельству, фигуре, цвету волос. Ко­гда гора рожает мышь. когда дама при бюсте, под­бородках, туловище начинает частить тоненьким дис­кантом пятилетней шалуньи моя кожа покрывается крупными мурашками и возникает не­одолимое желание прихлопнуть этот голосок ладонью, как комара. Или сделать козу. Думаю, я не одинока.

Ты же не идешь в одном и том же платье, с одним и тем же макияжем на вечеринку и в офис, в театр и на свидание, на пикник и в турпоход. С голосом то же самое.

Мурлыканье в кабинете столь же неуместно, как декольте и опереточные ресницы. Командный тон в постели не менее ужасен, чем растянутый бюстгаль­тер и порванные трусы. Иней в коктейльной болтовне. Излишний жар в деловом обсуждении. Эт цэтэра эт цэтэра. Хрипатая блондинка. Брюнетка в сиропе. Стрекоза со стереоколонками. Дюймовочка с шаля­пинским басом, “не пой, красавица, при мне”. И при мне. И при нем, пожалуйста. Он тоже хороший чело­век, я знаю, мы вместе росли.

Пару слов за смех. Смех — это наше национальное бедствие. В менее сумрачных странах люди регулярно улыбаются. Примерно в ритме дыхания. В нашем ми­мическом ассортименте улыбка отсутствует. Там — встретились глазами, зафиксировали факт встречи привычным сокращением лицевых мышц: “Эй, ты от­личный парень, я рада, что ты заметил меня и выделил из толпы”.— “Детка, ты просто прелесть. Твоему дру­гу повезло. Передай ему привет”. И все. Попробуй отреагировать аналогичным образом у нас. Я — по­пробовала. Объект резко вырулил на встречную по­лосу, и уже через пять минут, вызволяя из оккупации то локоть, то плечо, я кляла свое экспортное лег­комыслие и зарекалась на все грядущие века и ты­сячелетия, пока Франция не отменит для нас визы, не улыбаться в родном отечестве половозрелым гражданам. При чем тут Франция? Не знаю, не знаю, но таково мое условие.

Наша грудь — зона ссыльных улыбок. Иногда им выпадает амнистия. Отворяются врата, и шалые от внезапной свободы узники вываливают наружу. Хо- рошо — это толпа амнистированных улыбок. Акт имеет жесткую ситуативную привязку — выступление извест­ного юмориста или политика, анекдот, косяк мариху­аны, натянутая через дорогу леска, иностранец на соб­ственном автомобиле и с российской картой дорог (Здесь есть хайвей? Где он? — Как ты назвал, батюш­ка,— хавей? Такого что-то не упомню. Батый был, Мамай был, колхоз был всех засосало, что ж, на то ханской топью и зовемся. А хавей... нет, не хаживал), незастегнутая ширинка, налоговая декларация эстрад­ной звезды.

И в эти мгновения мы отвязываемся на полную катушку: до слез, до икоты, до обморока, до преждев­ременных родов. Все вокруг информированы о причи­нах веселья, никто не примет на свой счет, не заподоз­рит в скрытой издевке, в коварных замыслах, непри­стойных видениях. Ассистент махнул рукой — зал дружно захохотал. Ассистент дал обратный отмах зал продолжает ликовать. Унять невозможно. Переда­ча сорвана.

Я не слышала, как смеялся Гомер. Предполагаю, что ничего особенного. Греки, они впечатлительны и склонны к преувеличениям своих достижений. Возьмем, к примеру, историю с Тезеем. По их мер­кам — герой. А всего-то навсего завалил быка. У нас любая доярка — с одного удара кулаком. Или, про­должая сельскохозяйственную тему, Геракл. Спустил в реку тонну навоза — опять герой. В наши реки такое свалено, то в воде давно копошагся не рыбы, а мухи. Так что же, всех директоров химических комбинатов назначить национальными героями?

Может, наши российские мужики оттого и смурные, что боятся нас рассмешить ненароком и очнуться с проломленным черепом под копытами степной ко­былицы!