Часть II 1 страница

Исследования по социальной и культурной структуре

ВВЕДЕНИЕ

В состав II части вошли восемь глав, в которых избранные про­блемы социальной структуры рассмотрены с теоретических позиций функционального анализа.

Глава VI, «Социальная структура и аномия», была впервые опуб­ликована в 1938 году, но совсем недавно расширена и переработана. В ней есть примеры для освещения теоретической ориентации пред­ставителей функционального анализа, рассматривающих социалъно-девиантное поведение в качестве такого же продукта социальной струк­туры, как и конформистское поведение. Направленность этой ориен­тации находится в резком противоречии с ложным допущением (глу­боко укоренившимся в теории Фрейда, а также лежащим в основе работ таких ревизионистов фрейдизма, как Фромм), согласно кото­рому структура общества прежде всего ограничивает свободное вы­ражение человеческих врожденных импульсов и человек в соответ­ствии с этим периодически вступает в открытую борьбу с данными ограничениями ради достижения свободы. Подчас рядовые предста­вители общества не слишком расположены к подобной свободе нра­вов и немедленно объявляют ее криминальной, патологической и социально опасной. Политическая философия, которую косвенно отражают подобные доктрины, — это, разумеется, теоретически не разработанный анархизм. По Фромму, это — человеколюбивый анар­хизм; в то время как у Фрейда и Гоббса концепция анархизма-враж­ды представляет человека, вступающего в общественный договор с целью защитить себя от этой вражды. В любом случае социальная структура выглядит как неизбежное зло: впервые возникнув из огра­ничения свободного выражения враждебных импульсов, она продол­жает ограничивать их и впредь.

В отличие от подобных анархических доктрин функциональный анализ рассматривает социальную структуру как активно продуци­рующую новую мотивацию, которую невозможно предсказать на ос­нове знания о врожденных человеческих побуждениях. Если соци-

© Перевод. Черемисинова Е.Р., 2006

альная структура и ограничивает некоторые предрасположенности к действию, то она создает и другие. Следовательно, функциональный подход отказывается от позиции, разделяемой различными индиви­дуалистическими теориями, полагающими, что разная интенсивность девиантного поведения в различных группах и социальных слоях яв­ляется случайным результатом наличия в этих группах и слоях неко­торого переменного числа патологических личностей. Вместо этого функциональный подход стремится к решению вопроса, каким об­разом социальная и культурная структура воздействуют на людей, за­нимающих различное положение в этой структуре, способствуя воз­никновению девиантного поведения в обществе.

В шестой главе эта общая ориентация дает начало некоторым спе­цифическим гипотезам о структурных источниках девиантного по­ведения. Мы считаем, что большая часть отклонений от институцио­нальных требований является результатом глубинных, вызванных культурой мотиваций, которые не могут быть удовлетворены среди социальных слоев с ограниченными возможностями. Культура и со­циальная структура имеют разные цели.

Комментируя отклонения от институциональных требований, я стремился объяснить, что некоторые девиации можно рассмотреть как новые образцы поведения, возникающие с большой вероятностью в тех подгруппах, которые не в ладах с институциональными нормами, соответствующими закону и поддерживаемыми другими группами. Недостаточно сослаться на «институты», как будто бы все группы и слои в обществе их поддерживают одинаково. Если мы не рассмот­рим систематически степень поддержки отдельных институтов спе­цифическими группами, мы не заметим важное место власти в обще­стве. Говоря о «легитимной власти» или авторитете, мы часто исполь­зуем упрощенное или ошибочное выражение. Власть может быть ле­гитимной для некоторых групп без легитимности для всех групп в обществе. Поэтому было бы ошибочно описывать нонконформизм по отношению к отдельному социальному институту просто как де-виантное поведение: возможно, он символизирует начало нового аль­тернативного образа жизни с его собственными особыми требовани­ями к моральной обоснованности.

Таким образом, в 6-й главе я рассматривал в первую очередь рас­пространение теории функционального анализа на проблемы соци­альных и культурных изменений. Как я уже отмечал в другом месте, представители функциональной социологии и антропологии прояв­ляют наибольший интерес к проблемам «социального порядка» и «со­хранения социальных систем»; их научное внимание обычно направ­лено на изучение процессов, посредством которых социальная сис­тема остается в значительной степени неизменной. Вообще они не

уделяют большого внимания процессам, детерминирующим основ­ные изменения в социальной структуре. И если анализ, предложен­ный в главе 6, не дал существенных решений в этом направлении, то по крайней мере мы признаем значение проблем социальной дина­мики и изменений и ориентируемся на них.

Ключевыми понятиями, восполняющими разрыв между статикой и динамикой в функциональной теории, являются понятия «дефор­мация», «напряжение», «противоречие» или «расхождение» (несоот­ветствие между составляющими элементами социальной или куль­турной структуры). Подобные деформации могут быть как дисфун­кциональными для существующих в социальной системе в опреде­ленное время форм, так и инструментальными, приводящими к изменениям в этой системе. В любом случае они влияют на возник­новение изменений. Когда социальные механизмы, контролирующие их, действуют эффективно, эти деформации сдерживаются в таких пределах, которые ограничивают изменения социальной структуры. (В некоторых системах политической теории и идеологии действие этих контрольных механизмов названо «уступками», «компромисса­ми», препятствующими процессу основных структурных изменений.)

Все это не говорит, конечно, о том, что только эти деформации влияют на процесс возникновения изменений в социальной структу­ре. Но они действительно отражают в теории исключительно важную причину изменений, ставшую объектом довольно длительных кумуля­тивных социологических исследований. Среди проблем, избранных для дальнейшего исследования, назовем следующие: степень фактической ассимиляции одних и тех же индуцированных культурой ценностей и целей в различных социальных слоях американского общества*; дей­ствие социальных механизмов (таких как социальная дифференциа­ция), которые минимизируют деформации, возникающие из этих видимых противоречий между культурными целями и социально ог­раниченным доступом к этим целям; действие психологических ме­ханизмов, посредством которых несогласованность между индуци­рованными культурой стремлениями и социально осуществимы­ми достижениями становится терпимой; функциональное значение различных нефинансовых вознаграждений для стабильности соци­альной системы, обладающей различными сферами занятости (воз­можно, таким образом, сдерживающих некоторую невыносимую на­пряженность); степень давления этих деформаций как на культуру

* Шаг в этом направлении был сделан Гербертом Хайманом; Herbert H. Hyman, «The value systems of different classes», in Reinhard Bendix and Seymyr Martin Lipset (editors), Class, Status and Power: A Reader in Social Stratification (Giencoe: The Free Press, 1953), 426—442. — Примеч. автора.

в целях ее изменения (замена «чувства безопасности» на «честолю­бие» как приоритетную ценность), так и на социальную структуру (из­менение правил взаимодействия ради расширения области экономи­ческих и политических возможностей для людей, лишенных их ранее).

Со времени первого издания этой книги некоторые из указанных проблем были систематически изучены. В главе 7, подготовленной заново, я подробно рассмотрел эти исследования (включая отчасти выводы этих исследований в переработку ранней статьи) ради выяв­ления существенного значения последовательных разработок и кон­цепций для развития такой дисциплины, как социология. Таким обра­зом, я уверен, можно подчеркнуть значение последовательности в тео­ретических и эмпирических исследованиях, которые расширяют, мо­дифицируют и корректируют ранние формулировки и, следовательно, соответствуют признакам систематического исследования.

Функциональная теория используется для анализа бюрократичес­кой структуры и личности в главе 8 так же, как и для анализа девиан-тного поведения в двух предшествующих главах. Я вновь допускаю, что структура воздействует на людей, различным образом включен­ных в нее, и вынуждает их развивать культурные предпочтения, со­циальные поведенческие формы и психологические склонности. И еще раз я допускаю: то, что является истинным для социального кон­формизма и функций, является столь же верным для девиаций и дис­функций. Мы убедились, что девиации не обязательно дисфункцио­нальны для социальной системы, а конформность не всегда функци­ональна.

Функциональный анализ бюрократической структуры дает пред­ставление о том, что при определенных условиях конформизм по от­ношению к регулирующим инструкциям может стать дисфункцио­нальным как для осуществления структурных целей, так и для раз­личных общественных групп, которым должна служить бюрократия. В подобных случаях инструкции применяются даже тогда, когда обстоятельства (первоначально сделавшие их функциональными и эффективными) настолько существенно изменились, что конфор­мизм по отношению к правилам лишает их целесообразности. Оче­видно, это далеко не новая точка зрения, хотя бы в свете библейско­го различия между духом и буквой. На протяжении многих веков люди отмечали, что нормы, однажды санкционированные благодаря куль­турным ценностям, продолжают оставаться обязательными, даже ког­да изменившиеся условия сделали их устаревшими. Действительно, это еще одно из старых, укоренившихся наблюдений, настолько обычных и банальных, что их привычность вредит глубокому пони­манию. В результате важный социологической смысл этого обще-

принятого утверждения еще не был серьезно изучен, то есть изучен систематически и с техническим мастерством. Каким образом в бю­рократической организации непреклонность такого рода становится неизбежной? Потому ли, что инструкции слишком сковали бюрок­ратический персонал, или потому, что инструкции были насквозь про­питаны определенными аффектами и чувствами, вследствие чего они остаются жестко закрепленными и неизменными, даже когда они не соответствуют более своему функционированию? Долг, честь, вер­ность, порядочность — это только несколько высоких слов, якобы описывающих конформизм к определенным социальным нормам. Будут ли эти нормы более непреложными и, следовательно, более ус­тойчивыми к изменению, чем нормы, рассматриваемые как полнос­тью инструментальные? Подобные вопросы рассмотрены в главе 8.

В этой главе бюрократические дисфункции рассмотрены как про­исходящие не только от слишком точной и неизменной регламента­ции в изменившихся обстоятельствах, но и от распада обычно саморе­гулирующегося социального механизма (например, ориентация бюрок­ратов на хорошо организованную карьеру может привести при опреде­ленных условиях к чрезмерной предусмотрительности, а не просто послужить в качестве наиболее эффективного критерия конформно­сти к регулирующим инструкциям). Принимая во внимание расту­щий интерес к механизмам саморегуляции в социальных системах (данный интерес нашел отражение в понятиях «социальный гомеос-таз», «социальное равновесие», «механизмы обратной связи»), в пер­вую очередь необходимо обратиться к эмпирическому исследованию условий, при которых подобные, когда-то объединяющие механиз­мы прекращают саморегуляцию и становятся дисфункциональными для социальной системы. Как недавно показали исследования Фи­липа Селзника «Администрация Долины Теннеси и народ»*, эта тео­ретическая проблема может быть эмпирически исследована в бюрок­ратической организации с большим успехом, поскольку здесь взаи­мосвязи структуры и механизмов наблюдать легче, чем в менее орга­низованной социальной системе.

Не только глава 8 посвящена отношению бюрократической струк­туры к развитию личности профессионала, но и глава 9 рассматрива­ет осложнения, ограничения и возможности, с которыми может встре­титься профессиональный социолог-эксперт в государственной бюрок­ратии. Обе главы исследуют, во-первых, общие структурные проблемы бюрократии и, во-вторых, проблемы социологии занятости. Очевидно, обе эти области социологии требуют намного больше кумулятивных эмпирических исследований, чем ранее.

* Philip Selznick, TVA and the Grass roots. — Примеч. автора.

Социологические исследования бюрократии откровенно нужда­ются в создании широкой и прочной основы для понимания управ­ленческого аппарата, как государственного, так и частного. До сих пор социологические дискуссии были склонны к спекулятивности, необоснованности и абстрактности, и даже обращаясь к конкретно­му материалу, они в целом были во власти сиюминутных впечатлений. Этот заметный пробел привлек запоздалое внимание и, соответствен­но, ряд эмпирических монографий по социологическим проблемам бю­рократии (инициированных на факультете социологии Колумбийского университета, некоторые из этих исследований с целью получения фан­тов от Совета по социальным наукам). В ранее упоминаемом исследова­нии Селзник (1949) концентрирует свой анализ на непредвиденных по­следствиях организованного действия в бюрократической политике; книга Сеймура Мартина Липсета «Аграрный социализм» (1950) иссле­дует взаимоотношения между бюрократическим персоналом и поли­тическими деятелями; две монографии Олвина У. Гоулднера — «Структура индустриальной бюрократии» (1954) и «Незаконная за­бастовка» (1954) — описывают функции и дисфункции, как латент­ные, так и явные, бюрократических правил на индустриальном заво­де; в книге «Движущие силы бюрократии».(1955) Питер М. Блау ана­лизирует условия, при которых происходят изменения в структуре двух ветвей правительственной бюрократии. До сих пор не опубликовано исследование ДональдаД. Стюарта о местных призывных комиссиях (1950), которое исследует роль волонтерского участия в бюрократи­ческих организациях. В совокупности эти исследования, основанные на наблюдении над работой бюрократии, дают материал особого рода, который не доступен из одних лишь документальных источников. Эти работы начинают вносить ясность в некоторые из принципиальных вопросов в изучении бюрократии¹.

¹ Дополнительный материал о структуре и деятельности бюрократии в двух сбор­никах статей R.K. Merton, A.P. Gray, В. Hockey and H.C. Selvin, eds., Reader in Bureaucracy (Glencoe, Illinois: The Free Press, 1952), and Robert Dubin, Human Relation in Administration (New York: Prentice-Hall, Inc., 1951). Отличное руководство по ин­терпретации и исследованию бюрократической структуры дано Харольдом Виленс-ки — Harold L. Wilencky, Syllabus of Industrial Relation (Chicago: The University of Chicago Press, 1954). Обзор современных теоретических направлений дан Питером М. Блау— Peter M. Blau, Bureaucracy in Modern Society (New York: Random House, 1956). — Roy G. Francis and Robert C. Stone, Service and Procedure in Bureaucracy (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1956).

Совсем недавно появились независимые исследования бюрократии, которые оха­рактеризованы их авторами как по большей части параллельные исследованиям Гоул­днера и Блау, а также как идущие к тем же самым выводам — Roy G. Francis and Robert С. Stone, Service and Procedure in Bureaucracy (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1956). Авторы отмечают: «Конвергенция исследований является особенно интересной,

Другая большая область исследований, затронутая в главе 9, — социологический анализ профессиональной занятости, в данном слу­чае профессии социолога-эксперта. Здесь необходимость кумулятив­ных исследований еще более очевидна. Множество разрозненных исследований занятости опубликовано за последние 30 лет, и ссылки на отдельные из них можно найти в примечаниях к некоторым гла­вам этой книги. (В их числе серия книг о профессиях и о временной занятости Эстер Браун была очень полезна для практических целей.) Но до настоящего времени эти исследования обычно не были соот­несены с последовательной социологической теорией. Несмотря на то что эти интересные или практически полезные исследования су­ществуют, они достигли немногого в качестве развитой социологи­ческой теории или благодаря применению этой теории к пониманию изучаемого в них важного сектора человеческой деятельности.

Разумеется, большинство различных групп (по самым разным критериям) повсеместно признает профессиональную занятость как важное ядро организации общества. Важнейшая часть человеческих часов бодрствования посвящена профессиональной деятельности. Совместная работа социально связанных профессий создает эконо­мическую основу для группового выживания. Человеческие личные стремления, интересы, чувства являются в значительной степени ос­нованными на профессиональных взглядах и сохраняют их черты. Так, мы знаем (на основе личных впечатлений и на основе некоторых ис­следований) с определенной достоверностью, что люди разных про­фессий стремятся играть разные роли в обществе, иметь различное участие в осуществлении власти, как признанной, так и непризнан­ной, и смотреть на мир по-разному. Все это повсеместно чувствует­ся, но мало исследуется. Так, У.Х. Эйден, стремясь выразить совре­менные идеи в поэтической форме, видел, как мечты о будущем, обус­ловленные профессиональными взглядами, отстают от изучаемых в социологии знания проблем:

Малиновский, Риверс, Бенедикт и прочие Знают — у культуры Для всех одни законы

поскольку различные исследования проводились, насколько нам известно, совершен­но независимо. Ясно, что теория бюрократии ведет к общим проблемам и к общим эмпирическим исследованиям». Стр. V. Исследования в Колумбийском университете и эти исследования в Тулене действительно приходят к сходным выводам, и, возмож­но, недалеко то время, когда теоретическая сила их заключений сможет быть направ­лена в один фокус. Здесь мы можем только утверждать, без доказательств, что эти ис­следования служат скорее расширению и спецификации социологической теории бю­рократии, чем обновлению предшествующих теорий. — Примеч. автора.

И мечты у племени Потомков одинаковы: Убить бы братьев матери, Своих сестер взять в жены...

Но, взглянув на лица

Тех, кто едет в поезде,

Каждое — особое, со своей мечтой,

Хочется спросить:

Что так заботит каждого?

Как выглядят для каждого

Отчаянье, любовь?

Вам спросить не хочется, Как влияет «занятость» На людские взгляды, Судьбы и мечты? Например, все клерки — Творения конторки, Брокер знает о цене И на «вещь-в-себе»?

А когда политик •

Мечтает о любимой —

Видит ее образ

Умноженным в толпе?

Нежные ответы —

Как голосование?

Он ее подкупит?

Целует напоказ?

Возможно, на самом деле это лишь стихотворение; возможно, и нет. В любом случае эти вопросы, очевидно, достойны исследования. В главах 7 и 8 представлены первоначальные усилия в этом направле­нии, и отчасти в связи с их результатами я убежден в потенциальной ценности систематических и, сверх того, кумулятивных эмпиричес­ких исследований занятости и профессий, руководствующихся осно­вами социологической теории и, в свою очередь, расширяющих ее. Уже сделаны первые шаги по направлению к подобной программе объединенных исследований в социологии профессиональной заня­тости. Конечно, можно предположить, что в этой большой и значи­тельной области социологических исследований² все, что было в про­шлом, — только пролог.

² William J. Goode, Robert K. Merton and Mery Jean Huntington, The Profession in American Society: A Sociological Analysis and Casebook. Эта книга представляет тщатель­ную экспертизу данной области и теоретический каркас для дальнейших исследова­ний. — Примеч. автора.

Главы 10 и 11 — обе написаны после выхода в свет первого издания этой книги — являются попыткой применить функциональный ана­лиз к исследованию важных компонентов социальной структуры — ре­ферентных групп. Глава 10, написанная в сотрудничестве с Элис С. Росси, рассматривает исследования по теории поведения референтных групп (опубликованные в «Американском солдате»), придавая им за­конченную форму, и связывает их с родственными концепциями, со­зданными ранее. В данной главе референтные группы рассматрива­ются не только с точки зрения социальной психологии, но также с точки зрения их структурных особенностей, порожденных социаль­ной структурой. Дальнейшая детализация теории референтных групп дана в главе 11 (публикуемой впервые). Она направлена на уточнение некоторых основных понятий теории в свете современных исследо­ваний и на разработку их проблематики, т.е. принципиальных про­блем (концептуальных, содержательных, процедурных), которые дол­жны быть разрешены ради продвижения данной теории к среднему уровню.

В главе 12, также новой для этого издания, вводится понятие «лич­ность как фактор влияния». Идентифицируются и характеризуются два типа «влиятельных личностей» — локальный и космополитичес­кий, атакже изучаются формы их действия в структуре влияний в обще­стве. Выявляется, что степень влияния личности не полностью детер­минирована ее классовой позицией, и, следовательно, значительное ко­личество «влиятельных личностей» может быть найдено в каждом слое социальной структуры. В этом отношении материал, изложенный в гла­ве 12, является частью развивающейся традиции социологического изучения проявления влияния в местных сообществах³.

Хотя глава 13 «Самоосуществление пророчества» написана пер­воначально для юридической аудитории, я включил ее в эту книгу, поскольку ее тема относится к наиболее заброшенному сектору фун­кционального анализа в социологии — исследованию динамики со­циального механизма.

Читатель скоро заметит, что механизм самоосуществления соци­ального убеждения, в котором ошибочная убежденность порождает ее собственное ложное подтверждение, имеет тесные теоретические связи с понятием латентной функции. Оба механизма являются раз­новидностями непредвиденных последствий действий, решений или убеждений. Первый создает именно те обстоятельства, которые оши­бочно признаются за уже существующие, второй создает результаты,

³ Для детального рассмотрения источников и результатов этой линии последова­тельных социологических исследований см. Elihu Katz and P.F. Lazarsfeld, Personal Influence (Gloencoe, Illinois: The Free Press, 1955). Введение и часть 1. — Примеч. автора.

к которым не стремились вообще. Оба механизма, косвенно рассмот­ренных в моей ранней статье о «непредвиденных последствиях целе­направленного социального действия», являются еще одним приме­ром социального образца, который часто упоминается, но не иссле­дуется. (Это еще один пример принципиального расхождения с ин­дивидуальной психологией, которая постоянно и внимательно изучает образец самоосуществляемых утверждений как один из типов психо­логического порочного круга.)

В этой главе кратко упоминается, хотя и не рассматривается под­робно, третий образец непредвиденных последствий, а именно: са­моразрушающее убеждение. Этот механизм, образно названный ло­гиком XIX века Джоном Венном «суицидальное предсказание», вклю­чает убеждения, предотвращающие осуществление каких-либо об­стоятельств, которые в ином случае могли бы возникнуть. Хорошо известно множество примеров, подтверждающих это. Уверившись, что они выиграют игру, войну или ценный приз, группы становятся самонадеянными, их самодовольство ведет к бездеятельности, а без­деятельность— к окончательному поражению. Многие люди, в час­тности, те, кто имел опыт в руководстве государственными делами, отмечали и принимали во внимание образцы суицидальных убежде­ний. Линкольн, например, действительно осознавал этот образец. В тяжелые дни 1862-го, когда Мак-Клеллан был в безвыходном поло­жении и войска на западе парализованы, Линкольн не объявил об­щего призыва, который дал бы несколько тысяч отчаянно необходи­мых новых солдат, объясняя: «Я бы публично обратился к стране за этими новым силам, если бы это не означало, что я боюсь общей па­ники, за которой последует бегство: ведь так трудно понимать реаль­ное положение вещей».

Но, с точки зрения науки, мы находимся в самом начале исследо­вания этих своеобразных и важных динамических механизмов. Слу­чаи каждого из них установлены в изобилии и используются для слу­чайных иллюстративных целей (как здесь), но немного исследований было посвящено более глубоким изысканиям. Кроме того, как я утвер­ждал неоднократно на этих страницах, люди стремятся избежать ба­нальностей, что ведет нас временами к игнорированию важных ис­тин, скрытых за этими банальностями. Для нас сейчас образ само­разрушающего убеждения известен почти так же, как колебания ма­ятника для людей во времена Галилея. И поскольку это слишком известно, то этим пренебрегают с чистой совестью, и значение дан­ного убеждения не получает систематического исследования. Следо­вательно, это остается отдельным эмпирическим наблюдением, чем-

то не относящимся к основному предмету эмпирически подтвержден­ной социологической теории.

Здесь, следовательно, еще одна область в исследовании основных процессов социальной динамики и изменений — определение усло­вий, при которых можно встретить три разновидности непредвиден­ных последствий: самоосуществляемое убеждение (предсказание, про­рочество), самоубивающее или суицидальное убеждение и латентные функции (или непредвиденные социальные успехи).

Самоосуществляемое предсказание и суицидальное предсказание представляют двойной интерес для социолога. Они отражают не толь­ко образец, который он хотел бы исследовать в поведении других, но также образцы, которые создают острые и очень специфические со­циальные проблемы по отношению к его собственным исследовани­ям. В связи с ними эмпирическая проверка предсказаний социаль­ной науки исключительно сложна. Так как эти предсказания могут быть приняты во внимание именно теми людьми, к которым они от­носятся, социологи всегда стоят перед лицом возможности, что их предсказания войдут в ситуацию как новый и динамичный фактор, из­меняющий как раз те условия, при которых предсказания первона­чально были верными. Такая характеристика предсказаний свой­ственна именно человеческим делам. Ее нельзя встретить среди пред­сказаний о мире природы (за исключением естественных феноменов, технологически сформированных человеком)⁴. Так, мы знаем, что ме­теорологическое предсказание о непрерывном дожде не виновно в наступлении засухи. Но направленные на перспективу предсказания правительственных экономистов о перепроизводстве пшеницы, ве­роятно, могут заставить индивидуального производителя пшеницы как сократить их планируемую продукцию, так и считать неполно­ценным данное предсказание.

⁴ Как заметил Адольф Грюнбаум, здесь необходимы дополнительные оговорки: «...рассмотрим целенаправленное действие сервомеханизма, например бытового при­бора, в котором используется обратная связь и который подчинен автоматическому контролю огня. Ясно, что каждая фаза работы данного прибора является примером, подтверждающим один или несколько чисто физических принципов. Благодаря тем же самым принципам возможна и следующая ситуация: компьютер предсказывает, что при настоящем курсе ракета промахнется мимо цели, и сообщение этой инфор­мации о ракете в форме новых инструкций заставляет его изменить ее курс и таким образом достичь цели вопреки первоначальному предсказанию компьютера. Чем это отличается в принципе от ситуации, в которой предсказание правительственных эко­номистов о перепроизводстве пшеницы пытается дать инструкцию производителям пшеницы: изменить их первоначальные посевные планы?» См. поучительную замет­ку Грюнбаума «Historical determinism, social activism and prediction in the social sciences» в The British Journal for the Philosophy of Science. — Примеч. автора.

Все это означает, что нацеленный на перспективу и пока еще не полностью идентифицированный тип социального научного предска­зания сталкивается с парадоксом: если оно сделано публично, то ста­новится, по-видимому, неполноценным, если оно не сделано пуб­лично, то его вообще не рассматривают как предсказание, но как «предсказание задним числом». (Это создает ряд трудностей в об­щественных науках, на мой взгляд, сходных, хотя и не эквивалент­ных трудностям в отдельных областях физической науки, представ­ленных принципом неопределенности Гейзенберга.) Конечно, в ми­зантропическом настроении, или ставя ценности общественных наук выше всех остальных человеческих ценностей, или в качестве науч­ного самурая, социолог мог бы письменно изложить, запечатать и на­дежно депонировать свое предсказание надвигающейся безработицы, войны или междоусобных конфликтов, опубликовав его только пос­ле того, как предсказанные события произошли. Но такое безрассуд­ное равнодушие к предмету политики почти равносильно равноду­шию к основам своего собственного материального существования. Если мы имеем представление о глубоком отвращении многих людей к тому, чтобы стать объектом психологического эксперимента в качестве «подопытных кроликов», то можно примерно предположить совокуп­ную ярость целого народа, обнаружившего себя превращенным в гро­мадных социологических подопытных морских свинок. Возможно, этот эксперимент Цирцеи следовало бы критически пересмотреть.

Таким образом, социолог имеет исключительный стимул, допол­няющий его абстрактный интерес к механизму саморазрушающего убеждения, для систематического и тщательного исследования усло­вий, при которых эти саморазрушающие пророчества или прогнозы действуют в социальной области. Возможно, благодаря такому жиз­ненно важному исследованию социолог начнет изучать то, что необ­ходимо для преобразования потенциально суицидального предска­зания в социально полезное и объективно верное предсказание.