Повествование четвертое

Алексей Алексеевич был дипломатом. Оберегал интересы государства российского на ближних его рубежах. Налаживал торговые связи, вел переговоры о границах и дорогах. Специалистом был толковым, но звезд с неба не хватал. Место свое в российской дипломатической элите получил неспроста. Секрет его успешной, хоть и не головокружительной карьеры, был стар, как мир. А потому эффективен и надежен. Он состоял в кровном родстве с Петром Порфирьевичем Адашевым, звездой дипломатического бомонда, большим человеком, вхожим в высшие правительственные круги не только нашей страны, но и Европы. Успехи Алексея Алексеевича всегда были преломленным отражением успехов его влиятельного родственника. Он словно жил на проценты от профессиональных и административных свершений Петра Порфирьевича. А успехи у Адашева были весьма и весьма значительными. Стало быть, и Алексею Алексеевичу жаловаться не приходилось. Со временем официальная должность посла дала ему возможность стать землевладельцем и рабовладельцем. Дипломатическая кормушка была сытной во все времена. И не важно, что написано на визитке – «Министерство иностранных дел» или «Посольский приказ».

Одним из внушительных бонусов, полученных им на государственной службе, стало село Осташково. Алексей Алексеевич Сатин любил это место, видя в нем фамильное гнездо своих потомков. Вот только топкие зловонные болота, изобильно раскинувшиеся по территории его владений, сильно беспокоили его. Они вредили не только имиджу его угодий, но и сельскому хозяйству, пожирая пахотные земли во время весенних паводков. Бороться с трясиной, учитывая ее масштабы, было астрономически дорого. Пригодные для засева земли были в Осташково дефицитом.

Прогуливаясь по густому яблоневому саду, который обрамлял территорию барского дома, Алексей Алексеевич думал о том, как справиться с болотной напастью. При этом не разорившись. По всему получалось, что есть только одно решение – топить деньги в трясине. Раздосадованный, он сердито сплюнул себе под ноги. Вот тогда и увидел он в яблонях что-то странное. Непонятный силуэт, чем-то похожий на валун в половину человеческого роста, проглядывал между стволами в глубине сада. «Что за нечистый?» - подумал боярин, направляясь к загадочному предмету. Оказалось – доски, прислоненные к деревьям. Чертыхнувшись и наскоро перекрестив рот, Сатин продолжил свою задумчивую прогулку по саду. Не прошло и пары минут, как он вновь увидел тот же самый силуэт.

- Да что за напасть? И куда Мартын смотрит! - пробормотал он в окладистую бороду, украшенную благородной сединой. Пригляделся. Видение пропало, превратившись в накрененный ствол яблони. Поморщившись своим размашистым русским лицом, он двинулся дальше тяжелой походкой состоявшегося человека.

В третий раз увидев загадочный призрак яблоневого сада, Алексей Алексеевич на мгновение застыл. А после, схватившись за массивный нательный крест, трижды крикнул «изыди, нечисть!», испуганно крестясь. Бесформенный силуэт, недавно бывший досками, двигался прямо на него из глубины сада. Сатин уже собирался бежать прочь от дьявольского наваждения, как вдруг отчетливо увидел женщину в рубище с капюшоном. Устыдившись побежать от бабы, он остался стоять, тихонечко читая «Отче наш». Приближаясь, видение теряло свой зловещий силуэт, стремительно превращаясь в старенькую богомолицу. Вынув из кармана богатого боярского кафтана мелкую монету, Сатин протянул ее старухе, когда они поравнялись.

- Не в серебре богатство. Оставь, тебе скорее сгодится, - задребезжала старуха.

- Да ты, голыдьба, боярину дерзить вздумала? - вскричал Сатин.

- Жизнь твою сберечь хочу, Алексей Алексеевич. И весь род твой.

- Ты кто такая будешь? - выпалил он, пятясь.

- Я-то? Да, почитай, совесть твоя. Слушай меня, и беда тебя стороной обойдет.

- Ты, старуха, часом не Пелагея ли, что в лесу житье справила?

- Да что тебе с того?

- А народ поговаривает, что смуту та Пелагея сеет, да крепостных толкает на своеволие, супротив боярских указов. А за сие злодейство шкурой ответить должно.

- Что мне должно, только Господь ведает, Он мой господин. Перед ним и ответ держать стану, когда преставлюсь, коли вина на мне.

- Ты что о роде моем ведаешь? О напасти какой знаешь, али пустомелишь понапрасну?

- Ты, боярин, капище пахать надумал. Правда ли то?

- Своей землею по своему разумению володею, а посему чужой совет мне без надобности, старуха.

- Я свое слово молвлю, а ты уж сам уразумей, есть ли тебе в нем надобность али нет. Коли капище у ручья пахать надумаешь, все силы оной земли обратятся против тебя и рода твоего. Быстрее, чем наливается лесная ягода силою, сгинет род твой. И ближний, и дальний, который тебя зело возвысил. И имя апостола будет рядом с родом твоим в час смертный. Не иди супротив капища. Батый, что Русь топтал и жег, убоялся идолов Перуна, ибо ведал, что мор его погубит, коли нечестивым делом он капище осквернит. Воля твоя, боярин. Коли вспашешь, мне с того худо не станется. А тебя по всей земле русской топор и петля сыскать станут.

Сильно побледневший Сатин, вскричал:

- Чур меня, ведьма языческая! Сгинь, дьявольское отродье! А топор я по твою шею снарядить велю! Не бывать богохульному капищу на земле Осташково!!!!

Крича последние слова, он угрожающе тряс руками, запрокинув голову в небо. А когда опустил взгляд, Пелагеи уже не было.

Больше эти двое никогда не виделись. Во всяком случае, пока были живы.