Н.В. Рабкина

(Кемерово, modesta@kemcity.ru)

МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ СВЕТА И ТЬМЫ В АНГЛОЯЗЫЧНОЙ ЛИРИКЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

В данном докладе представлены результаты исследования поэтических текстов, созданных непосредственными участниками боевых действий первой Мировой войны. Пытаясь передать свои чувства провиденциальному собеседнику, поэт подсознательно прибегает к тому общему, что есть у всех – системе архетипов и мифологических образов, чье функционирование в поэзии восходит к древнейшим образчикам англосаксонской лирики. Возведенные на мифологической базе образы неизменно попадают в цель – находят отклик в сердце читателя, определяя успешность акта лирической коммуникации. Поэтому экстралингвистическая неоднозначность лирического произведения и несовпадение фоновых знаний поэта и читателя не препятствуют передаче смысловой доминанты поэтического текста.

Миф – многослойная конструкция, состоящая из находящихся в глубинах подсознания человеческой психики форм отражения восприятия и познания мира, выработанных человеком за всю историю развития общества. Миф, использованный в поэтическом произведении, обладает широким эмотивным потенциалом и обширными ассоциативными связями. Затрагивая мифологические структуры, адресант сообщения поэтического текста прибегает к мифологической коммуникации, что позволяет ему воздействовать на неосознаваемые адресатом информационные структуры. Один из способов активизации мифа в сознании реципиента – мифологический образ, который, в силу своей знаковой природы, разворачивается в целый мифологический сюжет.

Важнейший сюжет мифологии – космизация, превращение космоса в хаос, из которой вытекает сюжет борьбы героя с чудовищем. Эта схема повторяется у разных народов в разные времена и обладает принципиальной повторяемостью. М.Элиаде пишет, что «каждый герой повторял архетипическое действие, каждая война возобновляла борьбу между добром и злом» [3:135]. Основываясь на борьбе двух начал, миф оперирует семантическими оппозициями, которые соответствуют простейшим пространственно-временным отношениям: небо – земля, земля – подземный мир, день – ночь, свет – тьма. Мифологические образы тьмы и света, осознанно или неосознанно использованные в поэзии, активизируют космогонические мифы о богах и мифы о героях.

В исследуемом поэтическом пространстве потеря света означает потерю жизни, прекращение существования. В мифологическом сознании слепота соотносилась с темнотой, источником опасностей, и хаосом, противостоящим структурированному пространству космоса. Слепой человек мыслился исключенным из пространства жизни, отгороженным от нее непроходимой завесой, то есть принадлежащим к другому миру. (К примеру, архетип мудрого старика / старухи часто находит выражение в образе слепца, обладающего даром предвидения - способностью видеть то, что не видят другие). Известно также что человек, потерявший зрение, не мог занимать руководящий пост, даже если тот принадлежал ему по праву наследования, - то есть признавался «мертвым», не существующим, в одном из аспектов социальной жизни.

Специфика военных действий данного периода определила тот факт, что движение от света к темноте связано здесь с движением вниз. Из-за траншейного характера первой Мировой войны, солдатам приходилось долгое время находиться ниже уровня поверхности земли, где в часы затишья и были созданы многие исследованные нами лирические тексты. Заполненные дождевой водой воронки взрывов и окопы становились смертельными ловушками, дожди превратили землю в грязевые поля (‘killing fields’), которые, подобно трясине, затягивали людей, лошадей и военную технику [4:204]. Военная лирика изобилует лексикой с общей семой «ниже уровня земли»: cave, trench, pit, hole, grave, coal, tomb, dug-out. С этими реалиями исследуемого периода связана активизация мифологического образа темноты. Всепоглощающая тьма, в которой тонет мир людей, становится маркером ситуации разрушения концептуальной вертикали и определяет эсхатологическую направленность военной лирики: хаос не-бытия вторгается на второй уровень концептуальной вертикали – в срединный мир людей, зафиксированный в мифологическом сознании между Небесами и Преисподней. Darkness, fire, shadows, screams, fear, suffering, torture, blazes, monsters, death – общие слова и образы для тематического поля ада и тематического поля войны, использование которых активизирует концептуальное поле «конца света» у реципиента поэтического сообщения.

Темнота в сочетании с движением вниз органически находит воплощение в образе моря - символе хаоса, до-существования, коллективного бессознательного. Отсюда проистекает метафора смерти как погружения в темноту – sinking in dark, I fell into the bottomless mud and lost the light, ослепления - to rain immortal darkness on strong eyes. Индивид, остро осознавший на войне как ничтожность своего собственного существования, так и бренность всего сущего, определяет смерть через метафору моря (death’s sea), бездонного и всепоглощающего (к примеру, образ солдата, тонущего в море ядовитого газа в одном из самых известных стихотворений периода “Dulce et Decorum est”).

Происходит декосмизация – мир тонет во тьме (dark Earth, dark heavens), рушится концептуальная вертикаль. Эпизод гибели лирического героя расширяется до эсхатологического видения мира, судьба индивида осмысляется как трагедия всего земного. Такое отождествление микрокосма с макрокосмомИ. Г. Матюшина определяет как типичное для всей англосаксонской поэзии, восходящее к христианскому представлению о человеке как homo ab humo, а с точки зрения истории литературы – к произведениям глубокой древности [1:15].

Хаос – не-бытие, отрицание бытия, поэтому его невозможно описать иначе, чем через отрицание, отсутствие признака (numberless, bottomless, nameless, soundless, moonless), это пространство, где невозможны тактильные ощущения (blind fingers), нет звуков, не различаются цвета. При этом, если чистый свет, свет как таковой, принадлежит высшему уровню концептуальной вертикали, а абсолютная темнота – нижнему, то цвета присущи земному бытию, миру людей, знаком «живой жизни» (life is colоur and warmth and light).

«Свет как отсутствие цвета», абсолютный свет, актуализируется в семиотическом поле военной лирики в образе яркой вспышки взрыва (silver moment), приводящей к ослеплению, темноте, и как следствие, к смерти. Вспышка света маркирует архетип порога, перехода от жизни к смерти. С ним же связана и белизна (whiteness), сияющая белизна (shining whiteness) – здесь также значим признак отсутствия цвета как атрибута жизни. Свет, ведущий к темноте, вызывает к жизни некую архетипическую замкнутость, вечный круговорот бытия и не-бытия, характерный для древнегерманской мифопоэтической модели мира. Космогенез здесь представлен как цепь превращений, исходным пунктом которых является «некое аморфное, нерасчлененное и недифференцированное целое, распадающееся в ходе эволюции на отдельные элементы, противопоставленные друг другу, но взаимодействующие, обреченные в процессе этого взаимодействия снова слиться в единое хаотическое целое, и так до бесконечности» [2:96].

Мифологические образы света и тьмы в поэзии позволяют активизировать древнейшие, вечно актуальные универсальные архетипические сюжеты космизации (создание Космоса из Хаоса) и декосмизации (архетип разрушения концептуальной вертикали). Анализ этих образов выявляет эффективность воздействия на адресата поэтического сообщения, так как они позволяют автору поэтического текста активизировать в сознании читателя те же концептуальные области, активизация которых побудила его на создание текста (например, концептуальное поле «конца света»), что определяет успешность акта поэтической коммуникации.

Литература

1. Матюшина И.Г. 2000 - Руины: становление топики в средневековой европейской лирике // Arbor Mundi: Мировое Древо. Международный журнал по теории и истории мировой культуры. – 2000. - Вып.7, - С.11-38.

2. Топорова Т.В. Об архетипе «воды» в древнегерманской космогонии // Вопросы языкознания. – 1996. - №6. - С.91-100.

3. Элиаде М. Космос и история. - М., 1987.

4. Reflections on War and Peace in the 20^th Century. – University of Wisconsin-Eau Clair, 1998.