основание утверждать, что один из этих типов сам по себе связан с большей или меньшей тяжестью наказания. С некоторой оговоркой относительная суровость и количество наказаний зависят не столько от преобладающего типа культуры, в которой действует кодекс, сколько от того, как глубоко он укоренен и достаточно ли обоснован. Когда тот или иной тип глубоко укоренен и обоснован, наказания становятся мягче, когда же он находится в состоянии изменения, будучи только что введенным или начиная распадаться, кривая наказания идет вверх, и чем резче изменение, тем она ярче выражена. Этим объясняется, почему кривая наказания шла вверх при переходе от чувственной формы к идеациональной (начиная с III в. н. э. и в последующие века) или от идеациональной к чувственной начиная с XIII в. и вплоть до XVII в. Если нет других нарушающих факторов, то каждая из этих культур, по мере того как все больше кристаллизуется тип ее социальных отношений и системы ценностей, имеет тенденцию ко все большему уменьшению наказаний как в количественном, так и в качественном отношениях. Подобная тенденция наблюдалась с XVII до начала XX в., когда, исключая кратковременные флуктуации, кривая снижалась.
|
|
Таков общий ответ на этот вопрос. Одну оговорку, тем не менее, надо сделать. Возможно, что в целом идеациональное уголовное право стремится вообще быть значительно более суровым и строгим, чем нормальное чувственное уголовное право (но не чувственное право в период кризиса, которое склоняется к чрезмерной грубости, жестокости, строгости и почти дикости). Тому есть несколько причин. Во-первых, требования идеациональной культуры и ее законов к поведению человека в целом более высокие и менее свободные и терпимые, чем требования чувственного права. Первые стремятся к высокому уровню нравственного поведения, допускают меньший оппортунизм, препятствуют большему числу естественных проявлений чувственного человека, чем оппортунистически-утилитаристское право. Таким образом, карательное давление идеационального уголовного права значительно сильнее и должно быть сильнее, чем давление чисто чувственного уголовного права. Без такого давления оно едва ли бы справилось даже с минимумом своих задач. Во-вторых, идеа-