Кодексы и их противники 15 страница

При мгновенных скоростях... публика начинает непосредственно участвовать в таких действиях, о которых раньше она только слышала, находясь от них на большом удалении в пространстве и времени.

Назаретян А. П. Психология стихийного массового поведения.*

Сублиминапьным (подпороговым) называется такое коммуни­кативное воздействие, которое происходит помимо внимания и сознания адресата. Каноническим примером служит обычно двад­цать пятый кадр, о чем все уже, кажется, довольно наслышаны.

Обычная скорость кинопленки необходимая для нормального с восприятия движения составляет 24 кадра в секунду. Прием состоит в том, что в пленку монтируется еще одна картинка, которая не имеет отношения к сюжету фильма, но ежесекундно мелькает перед зрителем. Зафиксировать ее невооруженным глазом практически невозможно, и человек не замечает и не сознает, что видел что-либо кроме фильма. Однако частое мелькание перед глазами одного и того же образа возбуждает определенное желание. Например, если была изображена реклама «Кока-колы», то очередь к киоску у выхода из кинозала значительно возрастает.

Этот эффект имеет бесчисленное множество технических модификаций. Скажем, одновременно на один и тот же экран могут быть нацелены два кинопроектора, по одному из кото­рых демонстрируется фильм, а другой, гораздо слабее, высве­чивает рекламную картину. Вместо видеопленки может исполь­зоваться аудиопленка. Несколько лет назад одна московская радиостанция устроила себе рекламный скандал, «защищаясь» от обвинения в том, будто в ее передачи вмонтированы какие-то звуки, усиливающие половое влечение.

В 1976 году в лекции профессора К. К. Платонова расска­зывалось об эксперименте, который провел молодой офицер-психолог, ученик профессора, чтобы доказать пренебрежитель­но настроенным генералам возможности своей науки.

Под предлогом проверки подводников на звуковую стрессо-устойчивость в индивидуальные каюты по несколько часов в сутки передавался из центрального источника «белый шум», т.е. хаотическое нагромождение бессмысленных звуков. При этом, без ведома испытуемых, в каюты тех моряков, которые за предыдущие два года развелись с женами, давался звук из другого источника. Там белый шум был «окрашен» мужским голосом, который постоянно повторял одну и туже фразу: «...А жена была хорошая...». Сила этого звука была рассчитана (по специальной психофизической формуле) так, чтобы никто не мог заметить его на общем фоне. Но по возвращении на берег большинство «жертв» эксперимента вернулись к бывшим супругам.

А американская рекламная фирма следующим образом до­казала скептикам эффективность своей работы.

У прилавка супермаркета стоял застенчивый молодой человек с диктофоном. Он обращался к каждой покупательнице (в основ­ном это были женщины) с просьбой объяснить, почему она выб­рала именно этот шампунь из многих. «Вы, вероятно, видели нашу рекламу?» — спрашивал он. Реакция респонденток была характер­ной: «Да что за ерунда! Как вы могли такое подумать! Я ненавижу рекламу! Разве я похожа на человека, который смотрит рекламу?!»... В ответ молодой человек совсем тушевался: «Простите, я сморо­зил такую глупость! Опытный человек сразу бы понял, что вы не из тех, кто смотрит рекламу... Но, может быть, вы все же на отка­жете в любезности рассказать, почему выбрали этот товар?».

Сжалившиеся дамы начинали объяснять свои соображения в диктофон. А потом тексты ответов сравнили с текстом рекламно­го ролика. В большинстве случаев не потребовалось даже контент-анализа, так как текстуальное совпадение бросалось в глаза.

Отсюда, кстати, видно, что реклама очень часто работает на грани сублиминального метода. Еще более он распространен в политической пропаганде.

«Из одного гранатомета можно уничтожить 5 американских империалистов. Сколько нужно гранатометов, чтобы уничто­жить 20 империалистов?» — задачками такого типа полон школьный учебник арифметики, изданный во Вьетнаме 70-х годов. Психологи, изучив учебники гитлеровской Германии и других стран, пришли к выводу, что именно уроки математики, а не истории или литературы, мощнее всего воздействуют на мировоззрение детей. Потому что в гуманитарных дисциплинах пропаганда осуществляется прямо, сталкиваясь с нормативным смысловым сопротивлением и более или менее сознательной оценкой тезисов. В математике же внимание сосредоточено на числах и формулах, идеологический фон остается на перифе­рии и исподволь, скрытым систематическим повторением нуж­ные ценности «вдалбливаются» в подсознание ребенка. В этом и состоит эффект двадцать пятого кадра, и чтобы придумывать его новые и новые варианты, надо лишь немного воображения.

В американском мультфильме 70-х годов про Красную Ша­почку авторы одели Волка в фуражку с серпом и молотом и при­дали его английской речи выраженный русский акцент. В дет­ских комиксах, наводнивших пиночетовскую Чили, два самых злобных персонажа носили характерные бороды, звались Марк и Энхель и обращались друг к другу «камарада» — товарищ. А в упоминавшемся ранее «экспериментальном» радиоспектакле про нашествие пришельцев с соседней планеты (в Латинской Америке) страшных марсиан-кровопивцев дикторы называли не иначе как «марсистами».

В одной из предыдущих лекций рассказывалось и о том, как обанкротившееся руководство телестудии, стремясь будировать зрителей, расположило в углу экрана логотип: «Поддержим НТВ сегодня» — и каждые несколько минут выбрасывало на экран быстро мелькавшую фразу крупными буквами: «Благодарим зрителей за поддержку!».

Все приведенные примеры — варианты того самого эффекта; идеологическая и (или) поведенческая программа внедряется в под­сознание незаметным повтором, обходя сознательное восприятие и смысловое сопротивление тексту. Когда же человек сознает, в чем его пытаются убедить, это уже не сублиминальное воздействие.

Д.Майерс. Социальная психология.*

Многолюдная аудитория

Итак, люди в самом деле реагируют на присутствие других людей. Но действительно ли присутствие наблюдателей воз­буждает людей? В стрессовых ситуациях присутствие друга может идти только на пользу. Между тем исследователи обна­ружили, что в присутствии других людей у человека, как прави­ло, усиливается потоотделение, учащается дыхание, повышает­ся мышечное напряжение, кровяное давление и частота пульса (Geen & Gange, 1983; Moore & Baron, 1983). Даже поддержива­ющая аудитория может привести к плохому исполнению (Butler & Baumeister, 1998). Присутствие отца и матери на вашем пер­вом фортепьянном концерте вряд ли поможет вашему выступ­лению.

Воздействие других людей возрастает вместе с увеличени­ем их количества (Jackson & Latane, 1981;Knowles, 1983). Ино­гда возбуждение и смущение, вызванные многолюдной ауди­торией, мешают даже хорошо усвоенному, автоматическому поведению — такому, например, как чтение. При сильном вол­нении у нас может перехватить дыхание. Заикающиеся люди, выступая перед большой аудиторией, заикаются обычно силь­нее, чем при разговоре с одним-двумя собеседниками (Mul­len, 1986). При сильном возбуждении от присутствия большо­го количества болельщиков баскетболисты из университетской команды менее точно выполняют броски по кольцу (Sokoll & Munatt, 1984).

Пребывание внутри толпы также усиливает и позитивные и негативные реакции. Дружелюбно настроенные по отноше­нию друг к другу люди, сидя рядом, испытывают еще большую взаимную симпатию, а недружелюбно настроенные — еще боль­шую антипатию (Schiffenbauer & Schiavo, 1976; Storms & Thomas, 1977). Во время эксперимента, в котором принимали участие студенты Колумбийского университета и посетители Научного центра Онтарио, Джонатан Фридман и его коллеги

Дружелюбно настроенные по отношению друг к другу люди, сидя рядом, испытывают еще большую взаимную симпатию, а недружелюбно настроенные — еще большую антипатию.

Jonathan Freedman предлагал испытуемым вы­слушать запись юмористического шоу или просмотреть кино­фильм. Когда испытуемые сидели близко друг от друга,.они смеялись и хлопали в ладоши более охотно. Это не является секретом ни для директоров театров, ни для спортивных болель­щиков: «хороший зал» — зал, полный зрителей, что подтверж­дается и результатами исследований (Aiello & others, 1983; Worchel & Brown, 1984).

Возможно, вы замечали, что 35 студентов чувствуют себя уютнее и комфортнее, когда сидят в помещении, где ровно 35 мест, нежели когда им приходится рассаживаться в аудито­рии, рассчитанной на 100 слушателей. Это отчасти объясняет­ся тем, что, находясь в непосредственной близости от других людей, мы более склонны обращать внимание на их смех или аплодисменты, чаще присоединяемся к ним. Кроме того, как обнаружил Гари Эванс (Gary Evans, 1979), скученность усили­вает возбужденность. Он подверг испытанию группы из 10 сту­дентов Массачусетсского университета, размещая их в комна­тах размером либо 20 на 30 футов, либо 8 на 12 футов. У тех, кто сидел компактно, кровяное давление и пульс были заметно выше (что свидетельствует о возбуждении). К тому же, они де­лали больше ошибок в сложных задачах, в то время как их спо­собность решать простые задачи не пострадала. При исследо­вании, проведенном среди студентов индийских университетов, Динеш Нагар и Джанак Панди (Dinesh Nagar & Janak Pan-dey 1987) также обнаружили, что скученность мешает решению только сложных задач — например, разгадыванию сложных анаграмм. Итак, скученность повышает возбуждение, которое обостряет доминирующую реакцию.

…

Вместе мы делаем то, чего не стали бы делать поодиночке

В 1991 году очевидец заснял на видеокамеру, как четыре сотрудника полиции Лос-Анджелеса наносят удары дубинка­ми невооруженному Родни Кингу, в то время как 23 других по­лицейских безучастно наблюдают за происходящим. В общей сложности было нанесено более пятидесяти ударов, Кингу про­били череп в девяти местах, повредили мозг и выбили зубы. Воспроизведение этой записи ввергло страну в продолжитель­ную дискуссию о полицейской жестокости и групповом наси­лии. Людей интересовало: где же была пресловутая гуманность полицейских? Что случилось с нормами профессионального поведения? Что за злая сила вызвала такие действия?

Деиндивидуализация

Эксперименты по социальной фасилитации показывают, что объединение в группу может возбуждать людей, а экспери­менты по социальной лености демонстрируют, что в группе личная ответственность за содеянное может становиться размы­той. Когда возбуждение накладывается на размытость ответ­ственности и нормативное сдерживание ослабевает, результаты бывают поразительны. Действия могут варьироваться от срав­нительно незначительно выходящих за общепринятые рамки дозволенного (бросание друг в друга хлебом в столовой, оскор­бительные выкрики в адрес спортивного арбитра, безудержные вопли во время рок-концерта) до импульсивного самоудовлет­ворения (групповой вандализм, оргии, грабежи) и даже до раз­рушительных социальных взрывов (полицейская жестокость, уличные беспорядки, линчевание). В 1967 году около двухсот студентов университета Оклахомы собрались посмот­реть на своего товарища, угрожавшего спрыгнуть с крыши. Тол­па стала скандировать: «Прыгай, прыгай...» Он прыгнул и раз­бился насмерть (UPI, 1967).

В этих примерах необузданного поведения есть нечто об­щее: так или иначе все они спровоцированы групповым давле­нием. Осознание принадлежности к группе может вызвать у человека возбуждение: он вырастает в собственных глазах, ему уже кажется, что он является выразителем чего-то большего, чем просто свое собственное «я». Трудно представить себе рок-фаната, в одиночку исступленно вопящего на рок-концерте, оклахомского студента, в одиночку пытающегося подбить кого-то на самоубийство, и даже полицейского, в одиночку избива­ющего беззащитного шофера. В определенных ситуациях объ­единенные в группу люди склонны отбрасывать общепринятые нормативные ограничения, они утрачивают чувство личной ответственности и становятся деиндивидуализированными (термин, введенный Леоном Фестингером, Альбертом Пепитоуном и Теодором Ньюкомбом (Leon Festinger, Albert Pepitone & Theodore Newcomb, 1952)). При каких же обстоятельствах возникает подобное психологическое состояние?

Размер группы

Группа не только способна возбуждать своих членов, она обеспечивает им анонимность. Кричащая толпа скрывает кри­чащего баскетбольного фаната. Члены бесчинствующей своры линчевателей верят, что им удастся избежать наказания; они воспринимают свои действия как групповые. Участники улич­ных беспорядков, ставшие обезличенной толпой, не стесняют­ся грабить. Проведя анализ 21 случая, когда потенциальный самоубийца в присутствии толпы угрожал спрыгнуть с небо­скреба или с моста, Леон Манн (Leon Mann, 1981) обнаружил: если толпа была сравнительно небольшой и освещалась днев­ным светом, то попыток спровоцировать самоубийство, как пра­вило, не делалось. Но когда размер толпы и ночной мрак обес­печивали анонимность, люди обычно подначивали самоубий­цу, всячески издеваясь над ним. Брайен Маллен (Brian Mullen, 1986 а) сообщает о подобных эффектах на сборищах линчева­телей: чем многочисленнее сборище, тем в большей мере его члены утрачивают чувство личной ответственности и тем с боль­шей готовностью идут на беспредельные зверства — сожжение, растерзание или расчленение жертвы. Для каждого из приве­денных примеров, от толпы болельщиков до своры линчевате­лей, характерно то, что у людей в таких случаях резко падает боязнь оценки. Поскольку «так делали все», то и свое поведе­ние они объясняют сложившейся ситуацией, а не собственным свободным выбором.

Филип Зимбардо (Philip Zimbardo, 1970) предположил, что обезличенность в больших городах уже сама по себе гаранти­рует анонимность и предусматривает нормы поведения, разре­шающие вандализм. Он приобрел два подержанных автомоби­ля десятилетней давности и оставил их с поднятыми капотами и снятыми номерными знаками на улице: один — в старом кам­пусе Нью-Йоркского университета в Бронксе, а другой — вбли­зи кампуса Стэнфордского университета в небольшом городке Пало-Альто. В Нью-Йорке первые «раздевальщики» появились уже через десять минут, они сняли аккумулятор и радиатор. Через трое суток, после 23 эпизодов краж и вандализма (со сто­роны людей, по всем приметам, отнюдь не бедных), машина превратилась в груду металлолома. По контрасту с этим, един­ственным человеком, дотронувшимся в течение недели до ав­томобиля в Пало-Альто, был прохожий, закрывший капот ма­шины, поскольку начинался дождь.

Гарантия анонимности

Можно ли быть уверенным, что разительный контраст меж­ду Бронксом и Пало-Альто объясняется большей анонимнос­тью, в Бронксе? Абсолютной уверенности в этом нет. Но зато можно поставить соответствующие эксперименты, чтобы убе­диться, действительно ли анонимность снимает запреты с по­ведения людей. В одном из экспериментов Зимбардо (Zim­bardo, 1970) попросил женщин из Нью-Йоркского универси­тета надеть одинаковые белые халаты и колпаки, похожие на одеяние ку-клукс-клана (рис. 19-1). Получив указание нанес­ти жертве удар током, эти испытуемые держали палец на кноп­ке в два раза дольше, чем те, у кого можно было разглядеть лицо и большую бирку с именем.

Группа исследователей под руководством Эда Динера (Ed Diener, 1976) изобретательно продемонстрировала, что происходит, когда участникам группы гарантируется полная аноним­ность. В канун Хэллоуина было установлено наблюдение за 1352 детьми из Сиэтла, ходившими по домам с традиционным «trick or treat»*. В 27 домах различных районов города детей, приходящих поодиночке или в группе, поджидали эксперимен­таторы. Хозяин приветливо приглашал гостей в дом и предла­гал взять «каждому по одной шоколадке», после чего выходил из комнаты. Скрытые наблюдатели установили, что дети в груп­пе брали лишнюю шоколадку в два с лишним раза чаще, чем те, кто заходил поодиночке. Точно так же дети, остававшиеся ано­нимами, в два с лишним раза были более склонны к обману по сравнению с детьми, у которых выясняли их имя и адрес. Эти примеры демонстрируют, что степень честности во многом зависит от ситуации. В том случае, когда растворенность в группе сочеталась с гарантией анонимности, дети брали лишнюю шоколадку чаще всего.

Подобные эксперименты заставили меня заинтересовать­ся эффектом ношения униформы. Готовясь к сражению, воины некоторых племен деперсонализируют себя: раскрашивают лицо и тело или надевают специальные маски (подобно ярым фанатам спортивных команд). Также известно, что в одних куль­турах врагов, оставшихся в живых после победы, принято уби­вать, мучить и калечить; в других — пленных просто отправляют в тюрьмы. Роберт Уотсон (Robert Watson, 1973) скрупулез­но изучил антропологические данные и обнаружил, что куль­туры, в которых воины деперсонализированы, — это и есть те самые, где жестоко расправляются с пленными. Одетые в фор­му сотрудники лос-анджелесской полиции, которые избили Родни Кинга, были рассержены его вызывающим отказом оста­новиться, они ощущали взаимную поддержку и не подозрева­ли, что за ними наблюдают. Таким образом, они попали под власть ситуации, забыв о привычных нормах поведения.

Всегда ли гарантированная анонимность высвобождает наши худшие инстинкты? К счастью, нет. Прежде всего следу­ет отметить, что ситуации, в которые были поставлены испы­туемые во время большей части описанных выше эксперимен­тов, имели явно выраженные антисоциальные черты. Роберт Джонсон и Лесли Даунинг (Robert Johnson & Leslie Dow­ning, 1979) указывали на то, что в эксперименте Зимбардо жес­токость могла быть спровоцирована костюмами ку-клукс-кла­на. В одном из поставленных экспериментов в университете Джорджии испытуемые женщины, перед тем как наносить удары током, надевали халаты медсестер. Когда женщины в таких халатах выступали как анонимы, они проявляли меньше агрессивности по отношению к жертве, чем когда подчеркивались их имена и индентификационные данные. Очевидно, в ситуа­ции анонимности человек в меньшей степени отдает себе отчет в своих действиях и становится более восприимчивым по отно­шению к ситуационным намекам — как негативным (костюм ку-клукс-клановца), так и позитивным (халат медсестры). Чув­ствуя альтруистские намеки, деиндивидуализированные люди жертвуют даже больше денег, чем тогда, когда их имена огла­шаются (Spivey & Prentice-Dunn, 1990).

Это помогает объяснить, почему ношение униформы чер­ного цвета — которая традиционно ассоциируется со злом и смертью и которую носили средневековые палачи, Дарт Вей-дер и воины ниндзя, — дает эффект, противоположный эффек­ту от ношения одежды медсестры. Марк Франк и Томас Джилович (Mark Frank & Thomas Gilovich, 1988) сообщают, что с 1970 по 1986 год спортивные команды с черной формой (в пер­вую очередь Los Angeles Raiders и Philadelphia Flyers) постоянно находились на первых местах в Национальной футбольной и хоккейной лиге по числу полученных взысканий. Последую­щие лабораторные эксперименты установили, что ношение про­стого черного свитера уже может спровоцировать человека на более агрессивные действия.

Возбуждающие и отвлекающие занятия

Взрывам агрессии в больших группах зачастую предше­ствуют малозначительные акции, которые возбуждают и сби­вают с толку. Группы кричат, скандируют, хлопают, танцуют, и это нужно для того, чтобы одновременно вызвать у людей воз­буждение и снизить их самосознание. Очевидец из секты Муна вспоминает, как скандирование «чу-чу-чу» помогало деиндивидуализации:

Все братья и сестры взялись за руки и начали кричать с нараста­ющей силой: чу-чу-чу, Чу-Чу-Чу, ЧУ-ЧУ-ЧУ! ЯА! ЯА! ПАУ! Это действо объединило нас в группу, как если бы мы загадочным об­разом совместно пережили нечто важное. Власть «чу-чу-чу» ис­пугала меня; но она же дала мне ощущение комфорта. После осво­бождения от накопленной энергии мы чувствовали себя совершенно расслабленными (Zimbardo & others, 1977).

Эксперименты Эда Динера (Ed Diener, 1976, 1979) пока­зали, что такие акции, как кидание камней и хоровое пение, могут подготавливать почву для более необузданного поведе­ния. Есть самоподкрепляющееся удовольствие в том, чтобы совершать импульсивные действия и при этом наблюдать, как окружающие делают то же самое. Видя, что другие делают то же самое, мы полагаем, что они чувствуют то же самое, и, таким образом, укрепляемся в своих чувствах ((Drive, 1984). Импуль­сивные групповые акты захватывают наше внимание. Когда мы возмущаемся действиями арбитра, мы не думаем о наших цен­ностях, мы реагируем на непосредственную ситуацию. Позднее, когда мы задумываемся о том, что сделали или сказали, нам иногда бывает стыдно. Иногда. Но порой мы сами ищем воз­можности деиндивидуализироваться в группе: на дискотеке, на войне, в уличных беспорядках — везде, где можно предаться сильным позитивным эмоциям и ощутить единение с окружа­ющими.

Ослабленное самосознание

Групповые переживания, ослабляющие самосознание, име­ют тенденцию рассогласовывать поведение и установки. Экс­перименты Эда Динера (Ed Diener, 1980), а также Стивена Прентис-Данна и Рональда Роджерса (Steven Prentice-Dunn & Ronald Rogers, 1980, 1989) выявили, что деиндивидуализированные, утратившие самосознание люди меньше себя сдержи­вают и контролируют; они склонны действовать, реагируя непо­средственно на ситуацию, даже и не вспоминая о своих ценнос­тях. Все это подтверждается в экспериментах по самосознанию.

Самосознание и деиндивидуализация — как две стороны одной медали. Те, у кого повысили самосознание, скажем, по­местив их перед зеркалом или телекамерой, демонстрируют повышенный самоконтроль, их действия в большей мере отра­жают их установки. Находясь перед зеркалом, люди, боящиеся прибавить в весе, съедят меньше мучного и сладкого (Sentyrz & Bushman, 1998). Возможно, диетологам следует советовать сво­им клиентам размещать на кухнях зеркала.

Кроме того, люди, не утратившие самосознание, менее склонны к уловкам и обману (Beaman & others, 1979; Diener & Wallbom, 1976). To же самое верно и для тех, кто остро чувству­ет свою индивидуальность и независимость (Nadler & others, 1982).

…

Группомыслие

Наблюдаются ли социально-психологические феномены, рассматриваемые нами в первых 20 модулях, в таких ответствен­ных группах, как правление корпорации или кабинет мини­стров? Имеет ли там место самооправдание? Пристрастие к игре в свою пользу? Встречается ли конформизм и отказ от разно­гласий? Приводит ли принятие личных обязательств к сопро­тивлению изменениям? К групповой поляризации? Соци­альный психолог Ирвинг Джанис (Irving Janis, 1971, 1982а) за­интересовался тем, помогут ли эти феномены объяснить удачные и неудачные групповые решения, принятые в недав­нем прошлом американскими президентами и их советниками. До этого он проанализировал процедуры принятия решений, приведших к полному провалу.

Пирл-Харбор. В течение нескольких недель перед атакой Пирл-Харбора, которая произошла в декабре 1941 года и во­влекла США во Вторую мировую войну, военное командование на Гавайях постоянно получало информацию о том, что япон­цы готовятся нанести Соединенным Штатам удар где-то на Тихом океане. Затем военная разведка потеряла радиоконтакт с японскими авианосцами, которые направились прямо к Гавай­ям. Авиационный поиск мог бы обнаружить противника или, по крайней мере, обеспечить раннее предупреждение. Но благодушно настроенные командиры были против таких предосторож­ностей. В результате тревогу объявили только тогда, когда на практически беззащитную базу уже началась атака, что привело к гибели 18 кораблей, 170 самолетов и потерям в 2400 человек.

Фиаско в заливе Свиней. В 1961 году президент Кеннеди и его советники попытались свергнуть Фиделя Кастро, забро­сив на Кубу 1400 кубинских эмигрантов, прошедших спецпод­готовку в ЦРУ. Почти все десантники сразу же были перебиты или взяты в плен. Тем самым престижу США был нанесен боль­шой урон, а Куба еще более сблизилась с Советским Союзом. Узнав о результатах вторжения, Кеннеди вслух удивился: «Как мы могли быть так глупы?»

Война во Вьетнаме. С 1964 по 1967 год президент Линдон Джонсон и его политические советники из «Группы ленча по вторникам» наращивали военные действия во Вьетнаме, пред­полагая, что американские бомбардировки, обработка лесов дефолиантами и тактика «найти и уничтожить» будут одобре­ны населением Южного Вьетнама, а правительство Северного Вьетнама окажется вынуждено сесть за стол мирных перегово­ров. Они продолжали эскалацию войны, несмотря на преду­преждения со стороны правительственных разведывательных служб и почти всех союзников США. В результате бедствия войны унесли жизни 46 500 американцев и свыше 1 миллиона вьетнамцев, президент лишился своего кресла в Белом Доме, а огромная нехватка бюджетных средств усугубила инфляцию 1970-х годов.

Джанис предположил, что столь грубые ошибки были вы­званы стремлением людей, принимающих решения, подавать свое несогласие в интересах групповой гармонии. Он назвал это группомыслием*. Обычно при работе в команде поддержка то­варищей повышает производительность (Mullen & Copper, 1994). Кроме того, «командный дух» улучшает моральный климат. Но когда принимаются решения, за проявленную солидар­ность иногда приходится очень дорого расплачиваться. Джа­нис предположил, что почва, на которой произрастает группомыслие, — это дружеская сплоченность группы, ее относитель­ная изоляция от людей, высказывающих противоположные мне­ния, и сильный лидер, отчетливо дающий понять, какое реше­ние ему по душе. При планировании злополучного вторжения на Кубу только что избранный президент Кеннеди и его совет­ники сильно прониклись «чувством локтя». Критические до­воды всячески подавлялись или замалчивались, и вскоре пре­зидент собственноручно подписал приказ о вторжении.

Симптомы группомыслия

Изучая исторические архивы и мемуары наблюдателей и участников событий, Джанис выявил восемь симптомов груп­помыслия. Эти симптомы являются следствием коллективных попыток избавиться от диссонанса, возникающего в тех случа­ях, когда члены группы, сталкиваясь с угрозой разногласий, пытаются защитить свои позитивные групповые чувства (Turner & others, 1992,1994).

Первые два симптома группомыслия ведут к тому, что чле­ны группы переоценивают свои возможности и права.

• Иллюзия неуязвимости. Все исследованные Джанисом группы проявляли излишний оптимизм, который не позволял им видеть признаки приближающейся опасности. Узнав, что радиоконтакт с японскими авианосцами потерян, адмирал Ким-мел, старший морской офицер на базе Пирл-Харбор, пошутил, что японцы, наверное, огибают сейчас мыс Алмазная Голова в Го­нолулу. Так оно и было, но шутка адмирала перечеркнула вся­кую возможность рассматривать эту идею всерьез.

• Никем не оспариваемая вера в нравственность действий группы. Члены группы верят в неотъемлемо присущую им доб­родетель и отвергают любые попытки обсуждения, насколько этичны и нравственны их поступки. Члены группы Кеннеди знали, что у его советника Артура Шлезингера-младшего и се­натора Уильяма Фулбрайта имеются некие сомнения мораль­ного характера относительно вторжения в маленькую соседнюю страну. Однако группа никогда не затрагивала эту тему на сво­их обсуждениях.

Как показывают два следующих симптома группомыслия, члены группы становятся «интеллектуально глухими»:

• Рационализация. При принятии решений группа огра­ничивает свой выбор коллективными оправданиями принято­го ими варианта. «Группа ленча по вторникам» во главе с пре­зидентом Джонсоном гораздо больше времени тратила на ра­ционализацию (объяснение и оправдание) своих решений продолжать войну, чем на их обдумывание и пересмотр, Каж­дая инициатива превращалась в акцию по самозащите и само­оправданию.

• Стереотипный взгляд на противника. Завязшие в боло­те группомыслия члены группы рассматривают своих против­ников либо как неисправимых злодеев', с которыми невозмож­но вести переговоры, либо как слишком слабых и неразумных, чтобы защитить себя от планируемых действий. Группа Кенне­ди убедила себя в том, что армия Кастро настолько слаба, а его поддержка в народе так призрачна, что одна-единственная бри­гада сможет легко свергнуть режим.

И наконец, как показывают следующие симптомы, группы страдают от давления, приводящего к единомыслию:

• Давление конформизма. Тем, кто выказывает сомнения относительно идей и планов группы, ее члены дают отпор, ино­гда даже прибегая не к аргументам, а просто к насмешкам, заде­вающим личность. Однажды, когда Билл Мойерс, помощник президента Джонсона, пришел на совещание, президент огоро­шил его приветствием: «А вот наконец-то появился и наш ми­нистр Прекратите-Бомбить». Большинство людей, столкнув­шись с такими насмешками, быстро перестраиваются.

• Самоцензура. Так как разногласия зачастую дискомфорт­ны, в группе поддерживается видимость консенсуса, ее члены предпочитают скрывать или отбрасывать свои опасения. В ме­сяцы, последовавшие за вторжением на Кубу, Артур Шлезин­гер (Arthur Schlesinger, 1965, p. 255) упрекал себя «за то, что молчал во время решающих обсуждений в совещательной ком­нате, хотя чувство вины смягчалось пониманием того, что все мои высказывания "против" не принесли бы мне ничего, кроме репутации "зануды"».

• Иллюзия единомыслия. Самоцензура и конформизм не дают нарушить консенсус, создающий иллюзию единомыслия. Более того, кажущееся всеобщее согласие подтверждает пра­вильность группового решения. Видимость консенсуса явно присутствовала в трех рассмотренных нами провалах и еще многих других, случавшихся и ранее, и позже. Альберт Шпеер (Albert Speer, 1971), советник Адольфа Гитлера, описывает сло­жившуюся вокруг фюрера атмосферу как такую, где конфор­мизм подавлял любую попытку уклониться в сторону. Отсут­ствие разногласий создавало иллюзию единомыслия.