Кодексы и их противники 18 страница

3. Третий способ — доказательство, заключающееся в приведении дополнительных данных, свидетельствующих об истинности высказывания. Такова, например, проверка его истинности по архивам.

4. Четвертый способ — сопоставление информации из нескольких независимых и не связанных друг с другом источников. Это, на­пример, принцип работы разведки: сведения считаются фак­том, если они идентичны в сообщениях разных источников.

Здесь, однако, могут возникать сложности. Например, в качестве «компетентного свидетеля» или «компетентного эксперта» выстав­ляется человек, который на самом деле такой компетентностью не обладает. Или сознательно «подбрасывается» псевдодоказательство (как, например, сфабрикованные гитлеровскими специалистами «до­кументы», подтверждающие «факт» государственной измены марша­ла Тухачевского и якобы случайно попавшие к президенту Чехосло­вакии Бенешу).

Но главное, что сама верификация суждения (высказывания) не всегда возможна. Иногда она невозможна объективно. Например, в СМИ появляется сообщение, что Н. был платным осведомителем КГБ. Соотнести это утверждение с реальными событиями нельзя. «Компетентные свидетели» или «компетентные эксперты» либо от­сутствуют, либо по понятным причинам молчат. Архивы же — в этой своей части — продолжают оставаться закрытыми. Поэтому невоз­можно ни убедиться, что данное утверждение соответствует истине, ни убедиться в его ложности.

Но иногда это невозможно не по объективным, а по другим при­чинам. Например, в известной книге В.В. Жириновского есть такое ут­верждение: Выход к Индийскому океану— это миротворческая миссия России. Проверить (верифицировать) его нельзя по целому ряду при­чин. Главная из них — это крайний субъективизм буквально каждого слова. «Выход к Индийскому океану» — это на самом деле не церемо­ниальный марш, завершающийся мытьем сапог, а вооруженная аг­рессия, способная спровоцировать мировую войну. Автор же выска­зывания камуфлирует его содержание абстрактными оценками и метафорами (это окно на юго-восток.., это даст ток свежего возду­ха...). «Миротворческая миссия России» — тоже пустые слова. Что та­кое миссия? Есть ли она у России? Если есть, что такое «миро­творческая миссия»? Одним словом, практически невозможно ни утверждать, что приведенное высказывание ложно, ни утверждать, что оно истинно. Оно просто субъективно настолько, что становится в принципе непроверяемым.

Если в результате верификации оказалось, что содержание выс­казывания соответствует действительности, его, это содержание, можно считать достоверным фактом. Если оказалось, что оно не со­ответствует действительности, то это вообще не факт. Если в силу объективных причин верифицировать высказывание оказалось невоз­можным, то мы имеем дело с недостоверным фактом или непрове­ренным утверждением.

Если же его нельзя верифицировать в силу субъективных причин -субъективно-оценочного характера, эмоциональности, сознательной неясности истинного смысла высказывания, — мы имеем дело с оце­ночным суждением или оценочным высказыванием.

У события есть только одно, так сказать, абсолютное свойство: то, что оно произошло или, напротив, не произошло. Б.Н. Ельцин выиграл президентские выборы 1996 г. — это событие (фрагмент дей­ствительности). А суждений об этом событии может быть бесконечно много. Например, Ельцин выиграл благодаря поддержке электората А.И. Лебедя. Это утверждение проверяемо и, видимо, является истин­ным (т. е. достоверным фактом). А вот другое высказывание: Выигрыш Ельцина— благо для России.Вполне возможно, что это так. Но в усло­виях реального времени мы, во-первых, не можем это высказывание верифицировать — только историк, может быть, будет располагать средствами для проверки подобного утверждения. А во-вторых, здесь, собственно, нечего верифицировать: это высказывание не уклады­вается в схему «произошло — не произошло». Оно вносит фактор «хо­рошо — плохо». А следовательно, это типичное оценочное выска­зывание.

Таким образом, перед нами некоторое событие. Оно либо про­изошло, либо не произошло. Это обычно не требует дополнительного исследования или доказательства. Но возможны и исключения, когда сам факт наступления события ставится под сомнение. (Так, по со­стоянию на 28 ноября 2000 г. победителем президентских выборов в США был объявлен Джордж Буш. Однако команда Гора долго про­должала утверждать, что это событие (выигрыш Буша) не имело ме­ста. Но такие случаи редки.)

По поводу происшедшего события могут быть высказаны различ­ные суждения. Часть из них может быть верифицирована тем или иным способом. Те из них, которые при верификации не подтверди­лись, — ложные (т.е. их содержание не является фактом вообще). Те, которые подтвердились, — истинные (их содержание есть достовер­ный факт). Другая часть суждений о событии объективно не может быть верифицирована в данный момент при нынешнем объеме и ха­рактере доступной нам информации, но если со временем появятся новые факты (ранее неизвестный нам свидетель, вновь открывшийся архив и т.п.), такая верификация в принципе могла бы быть произве­дена. Содержание этих суждений является недостоверным фактом. Наконец, третья часть суждений непроверяема по своей природе - это оценочные суждения или высказывания.

Что оценивают эти суждения и какими они бывают?

Оценочные суждения могут быть классифицированы по разным основаниям:

1. По характеру оценки. Она может быть «эпистемической», т.е. связанной с оценкой достоверности суждения. Здесь возможны следующие виды оценок:

а) «абсолютное» утверждение: Петр уехал.

б) «абсолютное» отрицание: Петр не уехал. В обоих случаях оценки как таковой нет, она нулевая.

в) относительное утверждение: Петр, по-видимому, уехал.

г) относительное отрицание: Петр, по-видимому, не уехал.

д) эмфатическое утверждение (подтверждение утверждения): Петр действительно уехал (хотя существуют противополож­ные мнения).

е) эмфатическое отрицание (подтверждение отрицания): Петр не уехал-таки!

Таким образом, здесь действуют два параметра: утверждение-отрицание и степень нашей уверенности (абсолютное — относитель­ное — эмфатическое).

Оценка может быть также аксиологической, или ценностной. Так, высказывания могут различаться по параметру реальности или ирре­альности описываемого события. С ним соотнесены еще два фактора описания: это положительность (отрицательность) оценки и значи­мость (незначимость) события. Реальная оценка: Петр уехал! (т.е. хоро­шо или плохо, что это произошло). Ирреальная оценка: Уехал бы Петр! Или: Пусть Петр уезжает (он не уехал, но было бы хорошо, если бы он это сделал). С другой стороны, возможны противопоставленные друг другу варианты: Слава богу, Петр уехал. К сожалению, Петр уехал. Нако­нец, могут быть высказывания с подчеркиванием значимости или важ­ности события: Обратите внимание, что Петр уехал.

Оценка, далее, может быть субъективной или объективной. Петр, по-видимому, уехал. —- Петр, говорят, уехал. — (Иван сказал, что) Петр уехал. Все это оценки объективные, данные кем-то помимо меня. Петр, по-моему, уехал. — Кажется, Петр уехал. — это оценки субъек­тивные, отражающие мое личное мнение об отъезде Петра, а не из­ложение чужих мнений по этому вопросу.

Характер оценки может меняться и в зависимости от характера эмоции, выраженной в высказывании: Страшно подумать, что... Ка­кой стыд, что... Какое счастье, что... Радостно слышать, что... В то же время эмоция имеет свою степень, что связано со значимостью выс­казывания (чем более глубоко переживание, тем более значимо выс­казывание). Радостно, что... — Какое счастье, что...

2. По тому, что именно оценивают оценочные суждения — неве­рифицируемое событие или факт.

Пример оценочного суждения первого типа: Иван— дурак.

Примеры оценочного суждения второго типа см. выше (К сожале­нию, Петр уехал и т.д.).

В этих двух случаях оценочные суждения выражаются различными языковыми средствами. В первом случае это наречие, предикатив, слово категории состояния, краткое прилагательное. Во втором слу­чае — сложноподчиненное предложение (Жаль, что...) или конструк­ция с вводным словом (К сожалению...).

Оценки событий и фактов могут быть независимы друг от друга. Одинаково возможны и Иван, слава богу, дурак (а то бы еще и не такое натворил!), и К сожалению, Иван — дурак.

2. Индикаторы скрытого эмоционального содержания текстов

Событие и его структура

Факт — это содержание истинного суждения о том или ином со­бытии. Таких истинных суждений может быть несколько. Они образу­ют своего рода пучок признаков события. Событие X одновременно имеет признак А, и признак В, и признак С — каждый из этих при­знаков (характеристик события) выражается отдельным суждением.

Для этих суждений очень существенно, чтобы они в совокупнос­ти полностью описывали данное событие.

У события есть своя внутренняя структура, свой «сюжет» или «сценарий». Иначе говоря, в нем есть объективные характеристики, без учета которых наше описание этого события будет принципиаль­но неполным, а следовательно неверным. Существует специальная научная дисциплина — когитология; согласно ей, в «сценарий» собы­тия входят: субъект, средства, объект, время, обстоятельства или ус­ловия, причина, цель, результат. В современной психологии деятель­ности основными характеристиками деятельности также являются субъект, объект, средства, цель, результат, условия (Леонтьев, 1975).

Формы выражения сведений

Значит ли это, что журналист обязан, сообщая о каждом собы­тии, обязательно открытым текстом перечислять все эти характерис­тики? Конечно, нет. В этой связи необходимо обратиться к различным формам выражения сведений. Это:

1. Открытая вербальная (словесная) форма, когда сведения даны в виде отдельного высказывания или цепочки взаимосвязанных выска­зываний, причем новая информация дана в предикативной части высказывания (является предикатом, логическим сказуемым). Напри­мер, Дэн Сяопин умер.

1. Скрытая вербальная форма, когда сведения выражены словесно, но как бы спрятаны, не бросаются в глаза и даются — как что-то уже известное — в группе подлежащего в виде так называемой латентной предикации. Например, Старейший политический лидер Китая давно отошел от дел. Здесь, в сущности, два совмещенных утверждения: что Дэн Сяопин — старейший политический лидер КНР и что он давно отошел от дел.

3. Пресуппозитивная или затекстовая форма, когда информация о каких-то аспектах события в тексте непосредственно не выражена и подразумевается, что и коммуникатор, и реципиент ее знают. Например, Похороны Дэн Сяопина состоялись в понедельник. Предполага­ется, что о смерти Дэн Сяопина обоим партнерам по общению уже известно.

4. Подтекстовая форма, когда информация не содержится в самом тексте, но легко извлекается из него реципиентом. Здесь могут ис­пользоваться различные приемы. Например, прямой оценки нет, но факт дается в таком контексте, что оценка логично из него выводит­ся. Или читателю задается вопрос типа: Интересно, это совпадение слу­чайно или нет?, т.е. так называемый риторический вопрос, который на самом деле является скрытым утверждением (ну конечно, это со­впадение не случайно — иначе бы вопрос не задавался!). Однако фор­мально здесь нет утверждения.

Если героем телепередачи или газетного репортажа является некто Иван Иванович Иванов, то необходимо сообщить, кто он та­кой. А если героями становятся М.М. Касьянов, В.В. Жириновский, А.Б. Чубайс, о них сообщать ничего не надо (кроме, может быть, напоминания фамилии для особо забывчивых телезрителей): и жур­налист, и любой потенциальный зритель или читатель знает, кто они такие.

Вообще журналист всегда «экономит» на подтекстовой и затек-стовой форме, вводя в текст лишь то, что необходимо — в особенно­сти то, что ново для реципиента. Событие как предмет сообщения в СМИ, как правило, частично, фрагментарно. Если в последних изве­стиях сообщается, что произошло событие X, то время события уже задано общей рамкой. Если речь идет об известном персонаже, не нужна его биография, достаточно сказать, что нового с ним про­изошло. И так далее.

В практике нередки случаи, когда неполнота информации о собы­тии приводит к недоразумениям или даже конфликтным ситуациям. Несколько лет назад сверхсерьезная официозная «Российская газета» сообщила, что тогдашний вице-премьер Б.Е. Немцов намерен пере­садить всех госслужащих с иномарок на отечественные автомобили. Газета была засыпана почтой. Все дело было в том, что материал этот был напечатан в номере от 1 апреля...

Совокупность или система содержаний всех истинных суждений о событии, образующих завершенный «сюжет» этого события, может быть названа реальным фактом. А содержание отдельно взятого истин­ного суждения о данном событии — это вербальный факт. Он неполон уже по определению, если даже и истинен. К нему нельзя, так ска­зать, придраться — он верен, но, взятый в отдельности, дает непра­вильное (недостаточное, а то и извращенное) представление о собы­тии. По прессе и ТВ однажды прошла информация, что А.Б. Чубайс получил крупный гонорар от одной фирмы. То, что такой гонорар имел место, не отрицали ни сам Чубайс, ни фирма. Возник полити­ческий скандал. Однако дело было в том, что во время этого события Чубайс не был на государственной службе и, следовательно, имел право получать любые гонорары.

Образ события в СМИ

В сущности, журналист описывает не событие как таковое или не сценарий как таковой, а их психический образ. Этот образ складыва­ется из указанных выше основных признаков события и — в идеале — должен отражать все эти признаки. Однако текст, соответствующий этому образу (описывающий этот образ), может, как мы видели, не включать описание некоторых признаков события (образа события). Журналист сознательно опускает соответствующую информацию, потому что он знает, что реципиент СМИ, реконструируя на основе текста образ события (переводя его содержание из сукцессивного (последовательного) в симультанный (одновременный) вид), вос­пользуется своими знаниями и восстановит этот образ правильно и достаточно полно без дополнительной «подсказки».

Итак, событие выступает в сознании журналиста в виде образа события. Образ события описывается им при помощи текста, причем конечная задача этого текста — в идеале, конечно, — создать анало­гичный образ того же события у реципиента.

В этом процессе могут возникать намеренные и ненамеренные де­формации.

1. Начнем с того, что у журналиста может быть неадекватный (на­пример, неполный) образ события. Так например, в газетных сообщениях о положении с русским языком на Украине и в странах Балтии нередки деформации, вызванные тем, что ис­точником информации является только одна сторона — сами русские (при этом неполнота информации деформирует истин­ное положение вещей, хотя все приводимые факты — вербаль­ные факты — соответствуют действительности).

2. Далее, образ события может быть неадекватно «переведен» в текст.

3. Далее, текст может быть непригодным для правильного восста­новления реципиентом образа события, например, в нем могут быть опущены сведения, необходимые реципиенту.

4. Наконец, даже если сам текст вполне корректен, тот или иной реципиент или группа реципиентов могут оказаться неспособными восстановить из текста правильный образ события. Жур­налист обязан предвидеть эту последнюю возможность и «вкла­дывать» в свой текст дополнительный «запас прочности». Осо­бенно часто такая ситуация возникает при сообщениях на темы эстрады, спорта и т.п., где значительная часть потенциальных реципиентов в данной сфере не компетентна — а журналист пишет об известном «фанатам» эстрадном певце так, будто он известен любому.

Расхождения в образе события

и механизм введения в заблуждение

Итак, в процессе речевого (более широко — вообще коммуника­тивного) акта образ события возникает дважды. Сначала это тот об­раз события, который образуется у коммуникатора (журналиста) и непосредственно воплощается в сообщение. А затем под воздействи­ем сообщения у реципиента формируется свой собственный образ того же события. В идеале они должны совпадать: иными словами, сообщение должно быть построено так, чтобы у реципиента возник образ события, полностью соответствующий образу события, имею­щемуся у журналиста.

Но это возможно только в идеале.

Подчеркнем еще раз: даже сам образ события у журналиста мо­жет быть неадекватен подлинному событию. Это происходит не обя­зательно по умыслу или по злой воле журналиста: он просто может не полностью учесть все стороны реального факта, и вербальный факт, являющийся содержанием его сообщения, окажется непол­ным и уже поэтому неверным. Но это может делаться и умышленно, когда в силу политической или иной ангажированности он созна­тельно и намеренно отбирает нужные ему признаки события.

Допустим, однако, что имеющийся у журналиста образ события достаточно полон и адекватен. Значит ли это, что гарантировано со­впадение образа события у этого журналиста и у реципиента сооб­щения?

Нет, не значит.

1. Начнем с того, что из-за недостаточного языкового про­фессионализма коммуникатора содержание сообщения становится бессмысленным, недоступным для интерпретации, или интерпре­тируется заведомо ошибочно. Сейчас модно коллекционировать по­добные высказывания политических деятелей. Однако классическое обещание «показать кузькину мать в производстве сельскохозяйственной продукции» принадлежит еще Н.С. Хрущеву. Что он хо­тел сказать, осталось загадкой.

2. Далее, возможен случай, когда коммуникатор и реципиент вкладывают в одно и то же слово или выражение различное содержа­ние. Так, объективное значение слова «сионист» резко расходится с его интерпретацией у правых и левых радикалов. Столь же различна интерпретация слов «демократия» и «демократы», «реформа» и «ре­форматоры». Кстати, к этому расхождению приложила руку именно радикальная пресса.

3. Следующий случай: у реципиента возникают не запланиро­ванные коммуникатором дополнительные ассоциации или истолко­вания сказанного или написанного. Своего рода классикой здесь ста­ла история с П.Н. Милюковым, который, рассуждая в газете «Речь» (22 сентября 1907 г.) о взаимоотношениях кадетов и социал-демократов, написал: «Мы сами себе враги, если... захотим непре­менно, по выражению известной немецкой сказки, тащить осла на собственной спине». Этот «осел» вызвал бурный протест в социал-демократической печати, и через три дня Милюкову пришлось разъяснять, что он не имел в виду назвать социал-демократов осла­ми: «В немецкой сказке, на которую я ссылался, "носить осла" по совету прохожих — значит подчиняться чужим мнениям» (ср. стихот­ворение С.Я. Маршака со знаменитой строчкой «Старый осел моло­дого везет»).

4. Еще один случай — когда сознательная деформация события коммуникатором или даже изложение не совершившихся событий, связанные с художественными, публицистическими или другими за­дачами (и предполагающие, что реципиент тоже понимает эти задачи и соответственно интерпретирует сообщение), воспринимаются ре­ципиентом как объективное изложение действительных фактов. Яр­кий пример — нашумевшее выступление министра иностранных дел РФ (в то время) А. Козырева на одном из международных форумов с апокалиптическим сценарием развития событий в России, имевшее целью всего лишь предупредить иностранных партнеров о сложности политической ситуации в стране и необходимости поддержки демок­ратических сил. (Другой вопрос, что сама идея такого выступления — учитывая официальный государственный статус Козырева — едва ли была удачна.)

До сих пор мы говорили о незапланированном, неумышленном расхождении образа события у коммуникатора и реципиента. Но та­кое расхождение может быть и результатом сознательного введения реципиента (реципиентов, аудитории) в заблуждение.

Введение в заблуждение

Введение в заблуждение — это представление для реципиента в ка­честве истинного такого сообщения, которое или заведомо ложно (т.е. имеет место сознательный обман), или не является фактологическим и содержит лишь одну оценку (т. е. вообще не может быть ни истинным, ни ложным). Еще один возможный вариант — когда недостоверное со­общение представляется как достоверное, верифицированное.

Эффективность введения в заблуждение зависит от ряда причин.

1.Это, во-первых, уровень информированности коммуникатора и реципиента. Коммуникатор либо пользуется тем, что он инфор­мирован лучше, чем адресат сообщения (реципиент), либо де­лает вид, что он информирован лучше. Однако трудно или вооб­ще невозможно ввести в заблуждение человека, который имеет достоверные знания о предмете сообщения в целом. Поэтому для противодействия введению в заблуждение исключительно важно всеми средствами стремиться поднять уровень знаний аудитории по данному вопросу. Многие ложные суждения о че­ченцах, например, были бы неэффективны, если бы аудитория СМИ больше знала об истории Кавказа, обычаях чеченцев, от­ношениях между чеченцами и ингушами и пр.

2.Во-вторых, эффективность введения в заблуждение зависит от возможности для реципиента проверить истинность сообщения. Если это можно сделать без особых затруднений и, так сказать, поймать за руку коммуникатора, то не только манипуляция со­знанием реципиента будет неэффективной, но и потеряется до­верие к источнику (газете, телевизионному каналу, конкретно­му журналисту). Так, в российских, а особенно грузинских СМИ неоднократно повторялось утверждение, что у абхазов никогда не было своей государственности. Однако это утверждение фак­тически ложно. Даже если считать, что Абхазское (Эгрисское) царство (VII в. н.э.) не было чисто абхазским (оно объединяло ряд народов нынешней Западной Грузии), с 1921 по 1931 г. Аб­хазия была советской социалистической республикой (с 1922 г. в составе ЗСФСР наряду с Грузией, Арменией и Азербайджа­ном), т.е. ее государственный статус ничем не отличался от ста­туса самой Грузии. Проверить это очень легко, как и столь же ложное утверждение, что армянское население Нагорного Ка­рабаха поселилось там якобы только в XVIII в.

3. В-третьих, эффективность введения в заблуждение зависит от способности реципиента (аудитории) к экстраполяции (построению гипотезы о свойствах неизвестного объекта на основании знания об аналогичных свойствах известных объектов). Иными словами, речь идет об уровне интеллекта реципиента: чем он ниже, тем более реципиент склонен поверить явной манипуля­ции.

4. В-четвертых, она зависит от индивидуальных свойств реципиента (или групповых характеристик аудитории). Есть люди наивные, принимающие любое сообщение на веру, есть более скептич­ные, допускающие возможность введения их в заблуждение и старающиеся по мере возможности проверить поступающую к ним информацию. Есть люди, живо заинтересованные в поли­тической информации, есть и другие, относящиеся к ней абсо­лютно индифферентно. Существует даже группа реципиентов, принципиально не верящая сообщениям СМИ, что, впрочем, не делает их более устойчивыми к манипуляции — только в этом случае они будут опираться на слухи или сообщения других лиц. И так далее.

5. В-пятых, эффективность введения в заблуждение зависит от уровня доверия реципиента к источнику. Проблема факторов та­кого доверия — самостоятельная научная проблема, хорошо ис­следованная в США. Среди этих факторов и характер источника (с одной стороны, ОРТ, с другой — НТВ), и знания реципиен­тов о нем (кому, например, принадлежит та или иная газета или телеканал), и степень совпадения позиции источника и позиции реципиента, и персональная симпатия или антипатия реципи­ента к коммуникатору, и многое другое.

6. Наконец, в-шестых, эффективность введения в заблуждение за­висит от используемых коммуникатором специальных приемов и средств манипулирования сознанием реципиентов (аудитории).

В науке хорошо исследованы стратегии манипулирования созна­нием реципиентов массовой коммуникации (массовой информации). Существует множество работ, в основном американских, где дается перечень приемов подобного манипулирования. Приведем некоторые из них, описанные известным лингвистом и семиотиком Т.А. Ван Дейком (Ван Дейк, 1989) и показывающие, какими способами в прессе создаются этнические предубеждения (конечно, примеры да­ются из российской действительности).

Сверхобобщение: свойства отдельных лиц и событий принимаются за свойства всех членов данной этнической группы или всех этничес­ки маркированных социальных ситуаций. Часто агрессивный антирусский настрой приписывается большинству населения Западной Ук­раины. Такая же «антирусскость», фундаменталистская исламская ориентация, склонность к разбою или грабежам проецируются на национальный характер чеченского народа.

Приведение примера: перенос общих свойств, приписанных этни­ческой группе или ее «типичным» представителям, на частный слу­чай — человека или событие: высказывается убеждение, что евреи суть агентура в нашем обществе сионизма и масонства. Это убеждение тут же конкретизируется в обвинениях, адресованных конкретному лицу еврейского происхождения.

Расширение: негативное отношение к какой-либо отдельной чер­те или признаку распространяется на все другие признаки и их но­сителей. Так, после того, как часть рынков Москвы оказалась под контролем группы этнических азербайджанцев, что повлекло за со­бой стабильно высокий уровень цен, резко изменилось к худшему отношение многих москвичей к азербайджанцам в целом и даже к «кавказцам» без различия их конкретной национальности. Впрочем, это был, по-видимому, спонтанный процесс, а не результат созна­тельной манипуляции сознанием реципиентов СМИ. Но постоянное упоминание в прессе и электронных СМИ о «кавказцах», «лицах кавказской национальности» и т. п. способствовало этому процессу и в какой-то мере провоцировало его.

Атрибуция: реципиенту навязывается «нужное» причинно-след­ственное отношение. Так, почти после каждого громкого террористи­ческого акта упоминания о «чеченском следе» появляются в СМИ в большинстве случаев до обнаружения прямых улик.

…

Так например, сторонники и противники полковника Буданова выбирают из его, прямо скажем, неоднозначной биографии противоположные по смыслу факты и строят свои суждения о нем только на этих фактах, как бы забывая о других. Другой пример: в Республике Татарстан при принятии реше­ния о переводе татарского языка на латинскую письменность прини­мались во внимание только определенные соображения (касающиеся якобы противоречия между кириллической письменностью и особен­ностями татарского языка и нек. др.), но полностью игнорировались в высшей степени важные следствия негативного характера — в част­ности, потеря доступа к ранее опубликованной литературе на кирил­лице (татары уже дважды оказывались в таком положении — после принятия первой латинской письменности и после принятия кирил­лической) или искусственный разрыв между татарами Татарстана и татарами диаспоры, которых больше, чем в самом Татарстане, и ко­торых никакие решения татарского правительства не могут заставить перейти на латиницу (именно такая ситуация сложилась с молдава­нами: при переходе Молдовы на латинскую письменность молдаване Приднестровья, Одесской области и др. продолжают пользоваться кириллицей).

…

Напористая продажа. Смысл этого приема в следующем: «ври-ври, что-нибудь да останется». Иными словами, приводятся много­численные фальшивые «факты» или утверждения в расчете на то, что даже если многие из них не вызовут доверия у реципиента, какие-то отдельные все же возымеют действие. При этом чем утверждение бо­лее дикое, тем больше шансов, что оно задержится в памяти реципи­ента. Сюда относятся ставшие классическими газетные россказни о белых медведях, гуляющих по улицам российских городов, или о рус­ском национальном напитке под названием «запой», готовящемся из макулатуры и тряпок. Классический пример пропагандистского ис­пользования «напористой продажи» относится к парламентским вы­борам 1948 г. в Италии (в это время около 40 % итальянцев поддерживали кандидатов Итальянской коммунистической партии!), когда широко распространялся следующий текст, подготовленный амери­канскими специалистами: в случае победы коммунистов на выборах «папа будет вынужден, вероятно, покинуть Рим, а Святой Город -светоч всего мира — будет превращен в кучу развалин». Очень распро­странен этот прием и в пропагандистской деятельности КНР.

Упрощение. Этот прием базируется на том, что на фоне ряда вер­ных утверждений какое-либо утверждение, не соответствующее дей­ствительности, принимается реципиентом без критики. Здесь тоже есть своя «классика» — прошедший по американской прессе в 1951 г. рассказ одного украинца-перебежчика о библиотеке советской воин­ской части в составе Западной группы войск (в ГДР): «Там были кни­ги Горького, Льва и Алексея Толстого, Пушкина, Крылова и ряда современных авторов. Книги американских авторов тоже имелись, но библиотекарь делал специальные заметки об имени каждого, кто брал американские книги...». Поясним, что даже в личных библиоте­ках советских граждан из произведений американской литературы в то время присутствовали не только классики вроде Марка Твена, Брет Гарта, Бичер Стоу, но и собрания сочинений и отдельные кни­ги Джека Лондона, Теодора Драйзера, Элтона Синклера и Синклера Льюиса, Говарда Фаста и Альберта Мальца и др., т.е. авторов, кото­рые, как считали, были критиками буржуазного общества (а иногда и прямо были связаны с коммунистической партией США) и идео­логически были абсолютно «безопасны». Поэтому поверить в истин­ность данного сообщения невозможно.

Аксиоматичность. Это опора на банальность, подающуюся как непререкаемая истина, типа «Колесо истории не повернуть вспять». В последнее время такой банальностью, используемой как доказатель­ство, в российских СМИ и политической пропаганде часто выступа­ет положение, что «терроризм не имеет национальности» (иногда до­бавляется: «и религии»).