Культурой. Терминология М.М. Бахтина

М.М Бахтин и другие писатели о романе Рабле: Рабле принадлежит одно из самых первых мест в ряду великих создателей европейских литератур. Белинский называл Рабле гениальным, «Вольтером XVI века», а его роман – одним из лучших романов прежнего времени. Французские романтики, особенно Шатобриан и Гюго, относили его к небольшому числу величайших «гениев человечества» всех времен и народов. По Бахтину «Рабле собирал мудрость в народной стихии старинных провинциальных наречий, поговорок, пословиц, школьных фарсов, из уст дураков и шутов. Но, преломляясь через это шутовство, раскрывается во всем своем величии гений века и его пророческая сила. »..

Связь романа с народной смеховой культурой. Свое отношение к роману Рабле Бахтин М.М. изложил в своей книге «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса». В эпоху ренессанса смех рассматривали как высшую духовную привилегию человека, недоступную другим существам. Этой формулой, как известно, кончается и вступительное стихотворение Рабле к «Гаргантюа»:

Mieuex est de ris que de larmes escrire.

Par ce que rire est le prorpe de l’homme

Отношение Бахтина, цитата «Рабле в своей экстравагантной и непонятной книге развивает крайнюю веселость и чрезмерную грубость; он расточает эрудицию, грязь и скуку; хороший рассказ в две страницы покупается ценою целого тома глупостей... Его прославляют как первого из шутов и сожалеют, что человек с таким умом так недостойно им воспользовался.».Бахтин стремился показать, что основные принципы творчества Рабле определяются народной смеховой культурой прошлого. творчество того же Рабле можно действительно понять только в потоке народной культуры, которая всегда, на всех этапах своего развития противостояла официальной культуре и вырабатывала свою особую точку зрения на мир и особые формы его образного отражения.

Все многообразные проявления и выражения народной смеховой культуры можно по их характеру подразделить на три основных вида форм:

1. Обрядово-зрелищные формы (празднества карнавального типа, различные площадные смеховые действа и пр.);

2. Словесные смеховые (в том числе пародийные) произведения разного рода: устные и письменные, на латинском и на народных языках;

3. Различные формы и жанры фамильярно-площадной речи (ругательства, божба, клятва, народные блазоны и др.).

Все эти три вида форм, отражающие – при всей их разнородности – единый смеховой аспект мира, тесно взаимосвязаны и многообразно переплетаются друг с другом.

В произведении Рабле обычно отмечают исключительное преобладание материально-телесного начала жизни: образов самого тела, еды, питья, испражнений, половой жизни. Образы эти даны к тому же в чрезмерно преувеличенном, гиперболизованном виде. Рабле провозглашали величайшим поэтом «плоти» и «чрева» (например, Виктор Гюго). Другие обвиняли его в «грубом физиологизме», в «биологизме», «натурализме» и т.п. Объясняли это как характерную именно для Возрождения «реабилитацию плоти», как реакцию на аскетизм средневековья. Иногда усматривали в этом типическое проявление буржуазного начала в Возрождении, то есть материального интереса «экономического человека» в его частной, эгоистической форме.

Между тем образы материально-телесного начала у Рабле (и у других писателей Возрождения) являются наследием народной смеховой культуры, того особого типа образности и шире – той особой эстетической концепции бытия, которая характерна для этой культуры и которая резко отличается от эстетических концепций последующих веков (начиная с классицизма). Эту эстетическую концепцию мы будем называть– гротескным реализмом.

Очень характерно такое явление: персонажи Рабле становятся в XVII веке героями придворных праздников, маскарадов, балетов. В 1622 году в Блуа танцуют «маскарад» под названием «Рождение Пантагрюэля», где фигурируют Панург, брат Жан, панзуйская сивилла рядом с младенцем-великаном и его кормилицей. В 1628 году в Лувре танцуют балет «Колбасы» (на тему «колбасной войны»), несколько позже – балет «Пантагрюэлисты», а в 1638 году – «Раблезианскую буффонаду» (по материалу «Третьей книги»).

Терминология М.М. Бахтина: Далеко не всегда легко отдавать себе ясный отчет в том, чтó Бахтин подразумевает под определенным термином в том или ином контексте, так как он нередко придает терминам разные значения в разных текстах или, наоборот, обозначает одно и то же явление несколькими близкими, но не идентичными по своему значению терминами, акцентирующими разные моменты данного явления. Так дело обстоит и со взглядами на язык, характеризующимися его известной любовью к вариации терминов. Вместо того чтобы придерживаться одной четко определенной позиции, Бахтин обращается к многогранному феномену слова с разных, хотя и дополняющих друг друга, точек зрения.

Например!!! Что касается терминологии Бахтина, в работе «Слово в романе» он использует «язык», главным образом, для обозначения его конкретных пространственно-временных реализации. Однако в работах 1950-60-х годов, кроме плана конкретных высказываний, Бахтин постулирует также ‘второй’ план абстракции, который он четко отличает от пространственно-временных реализаций языка. В силу этого, в поздних текстах слово язык употребляется Бахтиным для обозначения постулируемой им абстракции, представляющей собой совокупность нейтральных лингвистических фактов. в работе «Слово в романе» Бахтин характеризует язык как «идеологически наполненный», а в более поздних текстах, наоборот, настаивает на нейтральности языка, отнюдь не говорит о противоречивости его ранней и поздней позиций.