Интервью из архива

Неслучайно столь подробно пришлось остановиться на перипетиях, разыгравшихся на тракторном заводе в середине 90-х. Думаю, на этом фоне легче себе представить, в каких условиях тогда разворачивалась кампания по избранию Президента России. Реформы в экономике успели себя основательно скомпрометировать. Приватизация воспринималась как грандиозный обман, народ стремительно нищал, а кучка богатеев шиковала. Недовольство в обществе нарастало как снежный ком. А страна на очередном историческом перекрестке определялась, куда ей двигаться дальше.

При всем многообразии кандидатов выбор сводился к простой альтернативе: либо действующий глава государства Борис Ельцин, либо явно набирающий силу лидер коммунистов Геннадий Зюганов. Россия, в целом, и Чувашия, в частности, переживали очень трудное время. И вероятность реставрации коммунистического режима выглядела весьма реальной.

Во многих выборных кампаниях довелось мне участвовать. Трижды всенародным голосованием избирался Президентом Чувашии, так же становился народным депутатов СССР, по списку Демократической партии проходил в Государственную Думу первого созыва, «Единой России» - четвертого созыва, опять же уже упомянутый референдум по сохранению института президентства в республике… Разные получились эти баталии, некоторые складывались очень трудно. Но все они заканчивались победно и все были полезны для меня. А вот результаты выборов Президента России, полученные в Чувашии, до сих пор воспринимаю как большое личное поражение, хотя и участвовал в той битве лишь опосредовано. Немало сил было потрачено, чтобы убедить людей голосовать за Ельцина. Но Зюганов тогда набрал в нашей республике значительно больше голосов.

Нередко размышляю: а можно ли было ожидать он наших избирателей другого выбора? Ведь я сам неоднократно и жестко критиковал Бориса Николаевича. Причем, мне изнутри были известны такие детали, о которых сограждане ведать не могли. Негатива там хватало, недаром же команду Ельцина добровольно покидали очень достойные люди.

Когда из Правительства уходил соратник Григорий Явлинский, готов был спросить его: «На кого же вы страну-то оставляете?» Он объяснил мне свою позицию. Его аргумент: Президент и его окружение допускают не только тактические, но и стратегические ошибки, в команде нарастает кризис нравственности. Он говорил, что эти ошибки слишком серьезны и об это надо заявлять открыто, а не поддерживать своим присутствием ощущение, что эта команда еще что-то может. Пока же с Президентом остаются люди, которым многие доверяют, народ продолжает питаться иллюзиями. Это мешает сделать рывок на следующую ступень с уже новой командой.

С ним я не соглашался и пытался убедить, что всегда возникает некое предвзятое отношение к тем, кто уходит в сложные моменты. Потом часто думал о том нашем разговоре... Есть разум, а есть субъективный порыв, но за ним - накопление отрицательного заряда.

Именно этот отрицательный заряд вынудил затем и меня уйти из Правительства, когда силовое развитие конфликта Президента и парламента страны стало неизбежным. Предотвратить его был не в состоянии. А равнодушно взирать на разворачивающуюся драму совесть не позволяла.

Недавно в Интернете на сайте А. Оболенского нашел свое интервью газете «Мегаполис-экспресс», датированное декабрем 1993 года. Напомню, что Оболенский на первом Съезде народных депутатов СССР выдвинул свою кандидатуру в качестве альтернативы Михаилу Горбачеву при выборах Председателя Верховного Совета. Сейчас его основательно забыли. А тогда его отвагой восхищалась вся страна. Оказалось, что Александр Митрофанович мое интервью ксерокопировал и недавно не поленился занести его в компьютер. Мне, откровенно говоря, было интересно почитать, что же я тогда говорил...

«Это была бездумная, бессмысленная и политически преступная попытка разрешить общественный конфликт, конфликт мировоззрений, мнений о путях развития России методом насилия. Никакого конституционного кризиса не было. Специально десятки раз на Совете Безопасности, совещаниях, президиуме Кабинета Министров, в узком кругу задавал вопрос: скажите, уважаемые министры, какая статья Конституции и кому из Вас мешает проводить радикальные реформы? Никто ни разу не ответил.

Проблема – и в некомпетентности окружения, и в отсутствии у Президента искусства политических компромиссов – необходимом качестве политика. Вместо того, чтобы пойти на заседание Верховного Совета, выступить один, три, десять раз, привести аргументы (такова скучная, рутинная работа политика – ремесленника в традиционных условиях), Ельцин по натуре своей лучше себя чувствовал в нестандартной ситуации: борьба, баррикады, вот враг… К тому же окружение целенаправленно работало с Президентом, нашептывало: все дело в Конституции, в Хасбулатове.

Первая попытка открыть шлюзы политических репрессий легальным путем была предпринята еще в январе 1992 года. В парламент был внесен проект закона, подготовленный талантливым юридическим эквилибристом Сергеем Шахраем и подписанный Президентом. С очень благовидным названием «Об обеспечении действия законодательства Российской Федерации». В нем Шахрай предлагал устами Президента – или Президент устами Шахрая – ввести уголовную ответственность за деяния, нарушающие Указы Президента или противоречащие интересам Российской Федерации, лишением свободы до 5 лет. Под этот закон, если бы он был принят, можно было бы подвести все что угодно. И означал он политическое уничтожение оппозиции.

Когда увидел этот проект уже в Верховном Совете, то прорвался к Президенту и спросил: означает ли это, что он решил отказаться от права и перейти к репрессивным мерам? Сказал тогда прямо: «Могу поверить, что Вы – демократ, и Шахрай будет помогать Вам правильно формулировать, что соответствует интересам России, а что нет. А Вы не думаете, что у Вас тоже может закончиться политическая жизнь, и интересы России будете определять не Вы, а, скажем, Жириновский или Хасбулатов?» Он впервые посмотрел на меня неожиданно испуганными глазами и спросил: что делать? Я ответил: отзывать проект. Он отозвал.

Потом были еще попытки нарушить Конституцию. Весной 93-го года снова принесли Президенту проект известного указа об особом порядке управления страной. И, наконец, осенью – финал… Общество не имело никаких институтов сопротивления. Нет прессы, к которой прислушивались бы. Нет политических партий. А если общество все проглатывает, все позволяет – значит, власть может делать что угодно. А ведь никто не отменял древний совет: «Audiatur et altera pars». Следует выслушивать и противоположную сторону. Видно, нам еще долго проходить период становления гражданского общества, способного сопротивляться дурости политиков.

Россия тогда встала на порог еще одной уродливой фазы переходного периода, резко возросла вероятность новых потрясений и конфликтов. Государственная Дума первого созыва оказалась недостаточно управляемой, хотя Президент многое сделал, чтобы гарантировать это. Депутаты претендовали на самостоятельность. Это сразу столкнулось с системой всевластия Президента, которая заложена в Конституции. Не Конституционный Суд, не судебная система, а сам Президент является гарантом Конституции, прав и свобод граждан. Воля парламента может стать законом, только если это одобрит Президент. Настроение Президента приравнивается к 2/3 парламента – только так можно преодолеть вето.

Например, после подавления путча в августе 1991 года почти ежедневно проходили узкие совещания – что делать, какое должно быть Правительство в России. Участвовали Бурбулис, Полторанин, Илюшин и я. 4 ноября во время обсуждения за круглым столом в Кремле Бурбулис предложил Президенту проект распоряжения о создании правительственной группы – не Правительства! – во главе с Гайдаром, которая должна была разработать за неделю экономические меры первоочередного характера. Президент прочитал вслух, дошел до пункта о назначении Гайдара, посмотрел на подпись: «Борис Ельцин». Еще раз, в меру своих артистических способностей повторил, подчеркивая значимость фамилий: «Егор Тимурович… кто такой?» Он был всерьез раздражен, отбросил бумажку через стол.

Бурбулис покраснел, спрятал листок… В этот день мы ничего не решили, на другой не собирались. А 6-го появился указ о назначении Гайдара уже вице-премьером, а самого Бурбулиса – первым вице-премьером. Что произошло за сутки? Можно сказать, что состоялась встреча Геннадия Эдуардовича, очень близкого Президенту человека, с Борисом Николаевичем. Такие встречи у них бывали часто. И в определенном настроении Ельцин согласился назначить самого Бурбулиса главным в Правительстве под прикрытием фигуры Президента, а Гайдара – вице-премьером. Такого рода процедур принятия судьбоносных для российского общества решений было немало…

Окружение не было заинтересовано в четкой юридической процедуре принятия решений: ведь это предполагает публичность, ответственность. Вторая причина – специфика самого характера Бориса Николаевича, который чувствует себя лучше, уверенно в условиях экстремальных. Его характер сопротивлялся четко расписанной процедуре.

Из премьеров, с кем довелось работать, аккуратнее всех к юридической чистоте документов относился Иван Силаев. Он был связан с той традиционной культурой, при которой надо было считаться с процедурой их прохождения. Чем ближе мы двигались к так называемой демократии, чем больше появлялось демократов в администрации Президента, руководстве Российской Федерации, людей, может быть, и образованных, но не имеющих опыта управленческой деятельности, тем больше страдала процедура принятия решений. Чем больше говорили о правовом государстве, тем больше нарушалось законодательство.

У меня иногда спрашивали: почему Черномырдин не пытался положительно влиять на Ельцина? Виктор Степанович был руководителем мощной, богатой империи под названием «Газпром». Можно предполагать, какие у него были дружеские, социальные, организационные корни. В политическом плане ему приходилось трудно. Он находился в подвешенном состоянии, вынужден был крутиться. Ему нужно было спасать то, что он имел, как руководитель «Газпрома», - сохранить, что создано, - и, конечно, Виктор Степанович проявлял заинтересованность в стабильности. Но каждый шаг давался ему очень сложно…

Имелись три – четыре очень мощные команды, группировки, центры влияния на очень сложного Президента, которые держали друг друга в напряжении. У каждой группировки – свои люди в руководстве министерств безопасности, внутренних дел, прокуратуре, в банках – внутренних и зарубежных (все банки поделены), свои группы в международных центрах… То есть своя инфраструктура безопасности во всех смыслах, которая занималась сбором данных, компромата. И любой перекос, любой выход за черту, за меру в поведении одной группировки сразу вызывал ответную реакцию других. Им напоминали: мы знаем, у вас там в «Газпроме», не просто нарушения. Вот у нас документы, фотоснимки, видеокассеты о том, в каких банках, каких странах, какие кредитные карточки, чем вы пользуетесь и т.д. Это страшный, дикий и безобразный мир. И чем больше эти люди погрязали в коррупции, тем больше процветал подкуп политический, криминальный, другой…Такова объективная тенденция, когда нет контроля со стороны общества»…

Как видите, в том интервью не содержалось и слова лукавства. Из сказанного и предсказанного все сбылось. Страна пережила и разворовывание западных кредитов, и бесконечный слив компромата на высокопоставленных персон, и сведение счетов между влиятельными группировками.

Теперь вопрос вопросов: как же вы, господин Федоров, могли поддерживать на выборах Президента России Б. Ельцина, когда высшая власть при нем стала сосредоточением стольких пороков? А ответ на него, как ни странно, есть довольно простой. Такое уж у нас Отечество, постоянно приходится выбирать меньшее из зол. Впрочем, об этом и Цицерон говорил: «Ex malis eligere minima». Да, при дворе царя Бориса процветали порой жуткие нравы, но еще больший мрак наползал со стороны КПРФ.

Да, конечно, понимаю, в обществе еще много поклонников коммунистической диктатуры с ее индустриализацией, коллективизацией, Гулагом, психушками для инакомыслящих, тотальной цензурой, железным занавесом и прочими радостями торжества принципов марксизма-ленинизма. Спорить с ними не собираюсь, как-то неинтересно. Скажу одно – возврата в тот мир быть не может. Даже следующую аналогию могу привести, вычитал ее в одном умной книжке. Вот плывет в бушующем океане человек в хрупкой лодчонке и видит перед собой остров. Человек знает, что там дикари, хищные животные, ядовитые змеи, то есть опасность грозит со всех сторон. Однако он все равно причалит к берегу, потому что в океане его гибель неизбежна, а на земле еще можно побороться за существование. Так и в данном случае. В фатальном содержании коммунистической идеологии сомневаться не приходилось. А с демократией, при всех ее изъянах, не все так очевидно. Живут же при ней в других странах, и очень неплохо себя чувствуют. У нас, правда, переходный период затянулся, но что тут поделаешь, Россия-матушка…

И еще несколько чисто прагматических соображений. Доподлинно было известно, что товарищ Зюганов не особенно стремится к победе. Его вполне удовлетворял выход во второй тур, почетное положение лидера парламентской оппозиции. Ельцин в решающие дни перед голосованием лежал с очередным инфарктом, а Геннадий Андреевич и палец о палец не ударил, чтобы склонить чашу весов в свою пользу. Когда же объявили результаты, то Зюганов незамедлительно поздравил Бориса Николаевича с победой, хотя итоги голосования в ряде регионов вызывали серьезные сомнения, и боевые соратники упорно советовали ему оспорить их в судебном порядке.

Так что я искренне не понимал своих сограждан: зачем поддерживать кандидата, который пуще страха боится собственного триумфа? На бесчисленных встречах, пресс-конференциях, в открытом эфире прямо говорил, что разыгрывается своеобразная пьеса, финал которой предрешен. К тому же, видные чиновники из Кремля не скрывали, что свою политику по отношению к регионам они будут строить, исходя из результатов выборов. Увы, простите за меркантильность, но приходилось держать в голове пресловутые трансферты, пенсии, детские пособия, субсидии для предприятий, спотыкающихся на каждом шагу, безвозмездные ссуды сельскому хозяйству… Любой гражданин вправе агитировать на выборах, за того кандидата, который ему больше по душе. У главы региона такого права нет.

И, пожалуй, главное. Ельцину было объективно тяжелее всех. Ему досталось распавшееся государство, где нет ни границ, ни законов, нет нормальной денежной единицы... Он начал строить Россию практически с нуля. А какую стену сумел прошибить головой, начав фактически в одиночку войну с монополией на власть одной-единственной партии! Нужно понимать, что моя критика некоторых решений Бориса Николаевича была продиктована и переживаниями, и болью за него, и огромным уважением к этому человеку.