К заданию 2.1. Понятие этики. Краткая история основных этических учений. Прикладная этика: Учебное пособие – М.: Гардарики, 2005

Текст 2. Назаров В.Н.

Прикладная этика: Учебное пособие – М.: Гардарики, 2005.

2. Принцип конкретности

Одним из симптомов кризиса морали в современном обществе является ослабление и снижение уровня фундаментальной этической мотивации. Общие этические ценности, связанные с представлением о долге, чести, достоинстве, правдивости, справедливости и т.п. все меньше выступают в качестве непосредственных стимулов поведения. Разумеется, нельзя не учитывать, что общество всегда являлось в какой-то степени «заложником» универсальных принципов философской этики. Однако синкретизм морального сознания в традиционном обществе способствовал мировоззренческому (мифологическому, религиозному) преломлению универсальных принципов этики в конкретно-идеальные ценностные стимулы. Секуляризация морали, приведшая к отрыву этики от религии и культуры в целом, обнаружила разрыв между этическими универсалиями и моральными стимулами поведения. Идеология, попытавшаяся перебросить мост между этикой и жизнью, породила феномен морализаторства, который еще более оттенил абстрактность универсальных принципов этики. В сложившейся ситуации к сер. XX в. в обществе остро назрела потребность в обосновании новой мотивационной этической парадигмы, которую можно было бы обозначить как парадигму конкретной этики, ставшую одним из мировоззренческих и концептуальных истоков современной прикладной этики.

Идея конкретной этики впервые заявляет о себе в нравственной философии И.Г.Фихте, в качестве альтернативы универсализму и формализму кантовской этики. Как отмечал Б.П. Вышеславцев. «мораль Канта кажется холодной, бледной и абстрактной по сравнению с глубоко жизненной, вбирающей в себя весь материал мира, конкретной этической системой Фихте… Фихте дает первую систему культурных ценностей, дедуцированную из идеи долга. Техника, хозяйство, право и нравственность являются у него ступенями конкретной этики»[1]. Идея конкретной этики Фихте в полной мере была оценена только в XX в.[2].

В 1913 г. появляется работа М. Шелера «Формализм в этике и материальная этика ценностей», построенная на методе «конкретного усмотрения» ценностей. В ней на основе аксиологической конкретизации этики предпринимается попытка обосновать два типа этического знания: фундаментальный и прикладной. Шелер был одним из первых, кто ввел в оборот и сам термин «прикладная этика»[3], хотя и употребляет его еще в значении «практической философии». «В области этики, - пишет он, - необходимо строго различать этику, связанную с самими нравственными субъектами «в ее применении и употреблении» и этические основоположения, вырабатываемые логическим путем, материалом для которых в свою очередь служит «прикладная этика». Иначе говоря, следует различать этику выражаемого в естественном языке практического мировоззрения (к которой, например, во все времена принадлежала мудрость, заключенная в пословицах и максимах) и более или менее научную, философскую, теологическую этику, которая призвана служить «оправданием» и «обоснованием» всякой прикладной этики, исходя из высших принципов, поскольку последние самими субъектами прикладной этики не осознаются»[4].

Материальная этика ценностей, развиваемая М.Шелером и доведенная до совершенства Н.Гартманом («Этика», 1926; рус. пер. 2002), стала реальной ступенью обще-нормативной конкретизации этики, как одной из фундаментальных предпосылок ее социо-культурного приложения.

Наряду с аксиологической конкретизацией этики намечается тенденция к ее мотивационно-поведенческой конкретизации, прежде всего, на основе психологии права (Л.И. Петражицкий) и социологии морали (П.А.Сорокин)[5].

Особенно важной концептуальной вехой обще-нормативной конкретизации этики в ее антропологическом варианте явилась работа русского философа Д.И. Чижевского, посвященная современному кризису этической теории[6]. Суть формализма и универсализма в этике он усматривает в том, что в основу этической квалификации поступка кладутся только те его элементы, которые «общи, сходны с элементами других – также положительно или отрицательно – квалифицируемых поступков». Однако, по мысли Чижевского, этическую значимость и смысл поступки получают только в предельной своей – приводящей к конкретной индивидуальности – спецификации. «А это значит, что центр тяжести этического действования, как такового, – не в приложении к воле общих принципов, а в самом факт определения воли во всей ее конкретности и индивидуальности»[7]. В центре размышлений Чижевского стоит вопрос о том, как возможна этическая теория, в основе которой лежал бы принцип индивидуально-конкретной этической реальности, не являющейся в то же время реальностью эмпирически чувственной. По мнению Чижевского, образцом такой теории может быть только «конкретно-идеальная» этика. «Типичная форма конкретного построения этических идеальных типов, - пишет он, - христианская (да и всякая иная) агиография; точно такой же этический смысл имеет и морализирующая биография (Плутарх) [8]. Элементарным выражением конкретно-идеальной этики является, согласно Чижевскому, любовь. Любовь – в широком смысле слова – это тот фактор, который привязывает человека к конкретному и заставляет его прилагать свою этическую активность. Любовь есть сообщение конкретному положительной характеристики, значимой только для меня. Любовь не может быть абстрактной и универсальной. Она всегда конкретна и индивидуальна.

В целом основные положения «конкретной» этики могут быть сведены к следующим пунктам:

- обоснование нравственности как конкретной «религии» добра;

- создание индивидуального и неповторимого в сфере высших ценностей;

- построение системы нравственности на основе конкретных сфер общественной жизни: хозяйства, государства, права;

- конкретизация абстрактно-формального долженствования;

- определение конкретного призвания и назначения человека;

- научение конкретному нравственному деянию.