Структура креативного класса в России: подгруппы

В России на основе определений креативного и виртуального классов можно выделить несколько подгрупп. Ключевыми можно считать следующие: городской богемно-креативный класс, городские офисные работники в непроизводственном секторе, ИКТ-сектор и «глобализированные» российские сотрудники международных ТНК, «Интернет-поколение» молодежи.

У каждой из них можно найти большую часть черт креативного и виртуального класса, но есть и особенности. При этом все они отчетливо позиционируют себя как прослойку, не относящуюся к некому пассивному и консервативному российскому обывательскому большинству с «диваном и телевизором», «помидорами на даче» и т.п. Отдельно важно подчеркнуть, что в отличие от западных стран, научная (за исключением гуманитарных наук) и техническая интеллигенция (за исключением ИТ-сектора) в России в большинстве своем не вошла в российский креативный класс, оставшись в массе носителем более традиционных ценностей. Это связано с тем, что резкое «проседание» и имущественная маргинализация науки и производственного сектора в 90-е годы, во-первых, не позволили ученым, инженерам и работникам других «непрестижных» на тот момент специальностей сделать стилем своей жизни престижное имиджевое потребление, во-вторых, сформировали у многих из них отторжение либеральных ценностей, с которыми тесно связано мировоззрение креативного класса, а в-третьих, привели к «вымыванию» из этой среды тех, кто предпочел уйти в более престижные и высокоплачиваемые профессии, имиджево связанные с «модной креативностью».

а) Богемно-креативный класс. Рассматривая сегодняшнюю городскую богему в России, можно выделить как общие стереотипы мышления и поведения, так и общие закономерности среды, в которой она формируется.

Общими свойствами богемы являются: а) возникновение в урбанистической среде с дифференцированной системой услуг, б) занятость в непроизводственной гуманитарной сфере, в) базовая неудовлетворенность самореализацией, г) космополитическое самосознание, д) значительная доля свободного времени, используемого для удовлетворения гедонистических потребностей.

К богемно-креативному классу в России можно отнести тех, в чьей профессиональной и повседневной жизни имеет ключевой значение фактор стиля. Это люди из сферы энтертейнмента (развлечений), культуры и образования; из сфер бизнеса, связанных с разработкой и продвижением стиля, – это отдельные виды менеджмента, маркетинг, реклама, пиар, дизайн, коммуникации (в т.ч. и ИТ-сектор); люди свободных творческих профессий (писатели, художники, журналисты).

«Среда богемного класса» – это город постмодерна. Типичным пространством, привлекательным для богемых креативщиков, являются такие помещения (офисы, кафе, клубы и т.п.), где современный дизайн «надстроен» на исторические конструкции. Лицо креативного квартала в любом городе мира – это исторические здания или старые индустриальные корпуса, превращенные в модные лофты.

Стиль богемно-креативных групп может быть любым, но есть только один запрет: это запрет на серьезность. Всерьез смотреть на что-либо – показатель стилевой отсталости. Поэтому доминирующий стиль – это эклектика и «Fun-культура», то есть культура стеба, десакрализации и тотальной иронии. «Духовная среда» такого социума – это философия «нью-эйдж», то есть микс традиционной религиозности или атеизма с увлечением восточными и языческими духовными практиками в адаптированном модном варианте.

В системе публично предъявляемых ценностей у богемного класса доминирует абсолютизированная свобода от любых запретов, налагаемых традиционными институтами – родом, историей, государством, и свобода от обязательств перед этими институтами (то есть существует ответственность и долг заботиться, например, о бродячих животных, но нет долга перед государством).

Идеальное государство для такой группы – это десакрализованное «государство-сервис», поставляющее лишь услуги гражданам. Все, связанное с государством, если оно имеет оттенок ценности, большей чем отдельная личность, – будь то символика, территориальная целостность, институты и т.п. – воспринимается как тоталитарные конструкции и источник насилия.

Отрицание как родовых, так, соответственно, и исторических смыслов и негативизм к собственной (родной) культуре, не считая гомологичных элементов в ней («богемных классиков»), естественно сочетается с принципиальным космополитизмом: подлинной «родней» считаются аналогичные сообщества в других странах.

Удовлетворение потребностей богемного класса государством (если он не предназначен для его внешних целей) является логической бессмыслицей, поскольку этот «класс» живет за счет остального общества, эмансипируясь от обязательств перед ним и наслаждаясь деструкцией общественного организма, при этом он никогда не насыщается, то есть не воспринимает себя удовлетворенным, и выставляет новые требования к общественному организму, на котором он паразитирует.

б) Офисные работники. «Офисный класс» в России – это наемные работники-профессионалы. Однако взгляд на жизнь такого среднестатистического обитателя офиса часто весьма далек от оптимизма. Мало кто «горит на работе», осмысленный и творческий труд – удел немногих. Потребление сегодня уже не заполняет этот дефицит смысла. В книге «Потреблятство. Болезнь, угрожающая миру» в 2001 году описывались выводы исследователя Майкла Лернера, работавшего в «стрессовой клинике» для работающих семей в Окленде, штат Калифорния. Вместе со своими коллегами Лернер изначально «предполагал, что большинство американцев действуют в первую очередь исходя из эгоистических материальных интересов. Так что мы были удивлены, что эти обыкновенные американцы часто испытывали больший стресс от того, что они попусту тратили свою жизнь, выполняя бесполезную работу, чем от ощущения, что они зарабатывают недостаточно денег». «Мы обнаружили, что люди со средним уровнем доходов глубоко несчастливы, потому они жаждут служить общественному благу, вкладывать куда-нибудь свои таланты и энергию, но считают, что та работа, которая у них есть, почти не дает им такой возможности, – пишет Лернер. – И зачастую они начинают требовать повышения зарплаты, в качестве компенсации за жизнь, которая, в противном случае, ощущается как бесполезная и пустая».

Ничем не лучше ситуация в 2000-е была и в России, хотя с материальной точки зрения именно у этих людей происходил потребительский бум. Многие помнят, как в 2008 году в Интернете появилась запись якобы с камеры видеонаблюдения некоего офиса, где сотрудник внезапно начинает громить оргтехнику, кидаться на сослуживцев и охранников. Ролик «Бунт одного менеджера» посмотрели миллионы пользователей, однако после выхода на экраны фильма Тимура Бекмамбетова «Особо опасен» выяснилось, что это вовсе не документальное видео, а часть рекламной кампании фильма. Комментарий режиссера: «Я думаю, что изображенный мной протест отчасти серьезен и даже реален в том смысле, что российское общество может пережить нечто подобное. Не в ближайшем будущем, а вообще... В последние годы... образовался класс, который уничижительно называют клерками. Они работают в офисах, получают зарплату, берут кредит на покупку квартиры, машины. Многих из них окружает рутина, они занимаются нелюбимой работой… в этой истории бешенства офисного работника люди узнают глубинную правду – себя, свои подавленные желания, инстинкты свободы».

Характерная черта этих людей – внешняя лояльность работодателям и властям и постоянное внутреннее недовольство теми и другими, а также ощущение дефицита смыслов в окружающей жизни. Сегодня именно виртуально-протестная активность и стала каналом, в который направлены все эти запросы на самореализацию и осмысленность жизни. Что также усиливается объективным фактором неспособности государства дать внятные ответы на многие реальные претензии граждан.

Такие социальные группы поддерживают протестную активность, если она ассоциативно связана с неким «освобождением» и «бескорыстием». Сетевой альтруизм – одна из характерных черт виртуального класса. Популярным становится тот, кто декларирует бескорыстный интерес. Демонстрируемое бескорыстие используется как антитеза реальному миру, где государственные, общественные институты и корпорации «погрязли в самообогащении» и управляют людьми посредством обмана.

Также представители офисного класса часто ориентируются на стилистику, задаваемую менее скованной рамками корпоративных правил группой богемного класса. Типичный пример такого поведения – демонстративно контркультурная стилистика одежды и поведения в нерабочее время при жестком соблюдении правил дресс-кода и общения в офисе (неслучайна, например, популярность группы «Ленинград» именно среди этой прослойки), рассматривание Интернета как «отдушины свободы и Fun-а» (довольно большую часть корпоративного траффика электронной почты сегодня составляют пересылаемые друг другу ссылки на «фотожабы», антиофисные шутки и т.п.)

Для обычных офисных работников характерно поэтому в большей степени поверхностное следование стилистике креативного в российском понимании. Исключением является ряд секторов, которые мы отнесли к богемному классу, – там установки креативного класса разделяются полностью, а стилистика может существовать официально и в ряде случае является даже обязательной (дизайн офисов, стиль одежды, аксессуаров и т.п.). Также исключением является корпоративныая группа, которцю мы описываем ниже.

в) ИКТ-сектор. Отдельной важной подгруппой креативного класса в России являются работники ИКТ-сферы. Информационная среда привлекательна не только как возможность пользоваться ее продуктами и интернет-пространством – но и как отрасль. ИТ-сфере как «самой креативной сфере» сегодня придан ореол не только движущей силы экономики («постиндустриальный мир», «инновации», и т.п.), но и морального идеала. Миллионы молодых людей во всем мире искренне верят, что миссия таких компаний как Google, Apple и т.д. – не просто технический прогресс, а еще и создание нового справедливого мира. В России эта установка усиливается, накладываясь еще и на «ориентацию на западную цивилизованность». Особенно престижно работать в офисе международных ИКТ-компаний в России именно потому, что это означает одновременную причастность не только к западной (понимаемой как более цивилизованная) культуре бизнеса вообще, но и к самому передовому, что в принципе сегодня есть в мире как в техническом, так и ценностном отношении.

О тотальной лжи этого мифа пишет Славой Жижек в своей статье «Никто не должен быть отвратительным». Эффект того, что все прогрессивное основано на принципах сетевого сотрудничества, создают личности-герои передовой ИТ-отрасли. Славой Жижек называет руководство Google, IBM, Intel, eBay – «либеральными коммунистами». Главное в их идеологии – это быть «smart» – «умным», «расторопным». «Быть расторопным означает быть динамичным и номадичным – быть против централизованной бюрократии; верить в диалог и кооперацию – типа против центральной власти; в гибкость – типа против однообразной работы; культуру и знание – типа против индустриального производства; в спонтанное взаимодействие и автопойезис – типа против застылой иерархии». Жижек мастерски показывает, что такие прекраснодушные инициативы как благотворительность, борьба с бедностью, фонды в защиту экологии, социальная ответственность и борьба за равные права для всех прекрасно сочетается с выводом производств в страны третьего мира, где труд происходит в нечеловеческих условиях. А главное – и это роднит идеологию «умной отрасли» со всей виртуальной коллаборативностью – вместо системных решений, выявляющих, в чем источник проблемы и какова стратегия реальных изменений, предлагаются широкие одноразовые жесты. Вместо изменения положения бедствующих стран там проводятся красивые акции по борьбе с голодом и дискриминацией. Так же и сетевая активность часто оказывается одноразовым флэш-мобом.

Но миф продолжает работать. Эта группа противопоставляет себя скучному официозу традиционного государства и традиционным бизнес-практикам.

г) «Интернет-поколение» молодежи. С учетом современной распространенности новых форматов коммуникаций молодежь становится сегодня частью «виртуального класса» почти автоматически, если речь не идет о маргинально бедных ее слоях или о депрессивных населенных пунктах, где нет возможности быть владельцем современного компьютера, смартфона и других гаджетов. Однако, как показывают, в частности, данные исследования ИС РАН и Фонда Эберта «Бедность и неравенства в современной России: 10 лет спустя» (2013 г.), даже среди бедных в последнее время заметно выросла распространенность таких предметов как компьютер или цифровая видеотехника, а рекордсменом же прироста распространенности выступил мобильный телефон, который стал сегодня нормой жизни даже в самых бедных слоях россиян.

Молодежь, которая фактически непрерывно находится «онлайн», разделяет многие ценности виртуального класса. Для нас также особенно важно, что Интернет диктует сегодня и сами форматы коммуникации. Так, коммуникация в сетевом информационном пространстве во многом имеет образный характер – и вопрос не в том, что сообщения, например, в блогах, или твиттере – текстовые. Налицо тенденция к сокращению среднего размера текстовых сообщений-месседжей, в сущности, они должны отражать лишь мгновенную эмоциональную реакцию пользователя. Мгновенный эмоциональный отклик, на который нацелен в большей части контент Интернета и его формат, снижает шансы на рациональное, осознанное построение цельной картины происходящего и своего места индивида в нем. Мозаика кратких и ярких реакций на такие же мозаичные стимулы создает цепочку разорванных, разных и кратких эмоциональных реакций (понравилось/не понравилось, прикольно/занудно) и т.п., но абсолютно не нацелена на содержательный синтез.

С эмоциями тесно связан и сам феномен социальных сетей. Конечно, для многих людей это просто инструмент для того, чтобы быть на связи одновременно с массой своих реальных и виртуальных знакомых. Однако не менее важна и другая мотивация. Социальные сети позволили каждому не просто «получить пять минут славы», а получить неограниченный прямой эфир для саморепрезентации. Эта саморепрезентация часто завязана на самые простые реакции – понравиться другим и оценить этих других. Какие же эффекты имеет эта эмоциональная «тотальная коммуникация» всех со всеми?

Во-первых, возникает эффект доверия. Интернет-среда изначально воспринималась как анархо-либертарианская, то есть такая, где не подавлялась свобода мысли и каждый мог: а) найти себе трибуну для самовыражения и б) найти единомышленников и свободно делиться с ними любой информацией. Интернет и сейчас противопоставляется тоталитарной и коррумпированной реальности как «пространство свободы».

Интернет-сообщества и виртуальное пространство, как это часто представляется, имеют ключевое преимущество перед реальностью тем, что являются пространством прямой демократии, то есть пользователи методом прямого голосования в состоянии влиять на многие вопросы. Как ни странно, это вовсе не отменило иерархические структуры, но видоизменило их, сделав гибкими и текучими. Так, в сообществах может быть лидер, однако он избираем. Определенные участники могут иметь привилегированный статус, рейтинги, но они присваиваются по итогам мнений других и т.п. Выглядит это как воплощение мечты о «Городе солнца», хотя, применив манипулятивные практики, можно получить принципиально важную в контексте информационных войн структуру – виртуальное сообщество, готовое идти за своими лидерами, при этом все участники убеждены, что действуют добровольно, сами выбрали лидеров и сами их контролируют.

Во-вторых, возникает эффект единства ради общей цели и уверенности, что вы в большинстве. Появление виртуальных пространств показало, что современные люди способны к результативной самоорганизации и довольно хорошо способны ее осуществлять в больших масштабах. Исследователи виртуальных пространств – например, таких, как многопользовательские игры, – отмечают, что эти среды демонстрируют нам более сильную социальную коммуникацию, чем реальная жизнь. И в виртуальной среде люди восполняют дефицит социальных связей, так как там легче получить позитивные эмоции.

В-третьих, интернет-коммуникация часто провоцирует агрессию, которая не проявилась бы так в реальной жизни. Виртуальные сообщества создают иллюзию родства, восприятие партнеров, как находящихся в одной лодке, «нас» в отличие от «них». В реальной жизни человеку не нужно постоянно проводить такую границу, тогда как, присоединяясь к любой виртуальной группе, он сразу же оказывается в ситуации такого противостояния: есть «мы» – я и мои друзья, мой круг, а есть «они» – остальные. И вот этот эффект легко переносится, как мы теперь видим, и в реальность. Нетрудно заметить, что общение в виртуальной среде гораздо более агрессивно, чем в реальности. Очевидно, первая причина этого – анонимность и удаленность виртуального общения. Ответственность является исключительно добровольным выбором, но далеко не все считают нужным установить для себя какие-то правила. Вербальная агрессия часто носит лавинообразный характер. В Сети агрессивные дискуссии двух или нескольких участников могут длиться бесконечно, заодно поднимая общий градус напряженности для остальных, даже просто читающих. Недаром именно комментарии к опубликованным текстам сейчас считаются важной частью привлекательности ресурса – чем больше там яростных споров и конфликтов, тем выше рейтинги посещаемости. В итоге, куда бы интернет-пользователь ни пришел, почти всюду он видит жесткое разделение на некие непримиримые группы, между которыми постоянно идет агрессивное выяснение отношений.

Четвертый эффект – это эффект «роевого сотрудничества». Об этом эффекте говорится в известной работе Говарда Рейнгольда «Умная толпа» (2002). Суть в том, что большинству людей для присоединения к какому-либо действию необходимо удостовериться, что достаточное число других уже делают это («все побежали – и я побежал»). Без такой уверенности на активное участие способны лишь очень мотивированные энтузиасты. В реальности человеку достаточно сложно оценить этот порог – за исключением, может быть, случаев, когда он визуально видит большую группу людей. Виртуальные среды позволили гораздо легче давать ощущение большого числа единомышленников и побуждать людей к действиям, порой даже потенциально для них опасным в прямом смысле. Примерами «роевых действий» стали, например, «Твиттер-революции» в Молдавии в 2009 г., а также в Иране, где, кстати говоря, Госдепартамент США официально попросил руководство этой социальной сети перенести профилактические работы на сайте, поскольку «без Twitter иранцы не могли чувствовать себя в должной степени уверенными и сплоченными, чтобы и дальше выступать за свободу и демократию».

Все эти эффекты в условиях, когда в реальном обществе существует много линий раскола, усиливают ощущение этого раскола при виртуальной коммуникации. По сути, участие в интернет-комментировании «за» или «против» чего-то (причем чаще всего это формат вовсе не доброжелательной дискуссии, а «виртуальной войны» с оппонентами) является повседневной практикой для активных интернет-пользователей, особенно молодых.