Июня 1956, Англия

Целый день в научно-исследовательском комбинате. Профессиональные

круги знают о том, что происходило и происходит в авиационно-

исследовательских и конструкторских кругах СССР, хотя часто только

в общих чертах. Можно догадаться, откуда и как получают свою

информацию. Я жил в одном доме с В.Ф. Болховитиновым, знал историю

БИ-1 от начала до катастрофы с гибелью летчика Бахчиванджи, но тут

узнал о нем нечто такое, о чем и представления не имел там. А наши

органы безопасности получают ордена и медали за… За что?

* * *

Крупнейший из немецко-американских ракетистов смеется: «Знаете, –

говорит он, – нас с вами всосали в холодную войну и нам, может

быть, придется держать ответ за это». Я рассмеялся в ответ:

«Понимаю, В., но в будущем Нюрнберге среди ракетистов вы будете №1,

а я, вероятно, только №6 или №10; а в общем виноват не столько

всасываемый, сколько всасывающий»...

* * *

Везут меня на обед за десять километров. В машине с нами какой-то

подполковник военно-воздушных сил. Одно только начальство и Бог

знают, кто и почему он с нами. Говорит беспрерывно и чуть ли не

каждое его слово – вопрос о СССР. Впечатление такое, что ему

страшно хочется узнать хоть что-нибудь нового о ВВС СССР. Если я не

отвечаю или отвечаю уклончиво, он снова о том же с другого конца.

* * *

Речь зашла о нашем Новом ЦАГИ под Москвой. Я откровенно назвал

его главные аэродинамические трубы и иные лаборатории – мне было

известно уже, что и в Англии, и во Франции, и в Соединенных Штатах

Америки о них знали, поэтому никакой государственной тайны не

раскрывал. Но подполковника интересовало другое: что именно

исследовали в лабораториях? над чем работали? Я повернулся к нему,

несколько мгновений смотрел ему прямо в глаза, потом сказал с

режущей ясностью, что ему следовало бы считаться с моими военным и

ученым рангами. Он понял и замолчал…