Легитимность и национализм

Государство может выполнять свою роль только при условии стабильности социальных и политических институтов. Чтобы быть стабильными, они должны быть легитимными в глазах граждан. Коммунитаристы полагают, что если политические институты руководствуются принципом нейтральности, они не могут быть легитимными. Поскольку не в состоянии создать социальный контекст, необходимый для самоопределения индивидов.

Кроме того, нейтральное государство подрывает чувство братства. Государство благосостояния требует от граждан большего или меньшего отказа от собственных благ во имя общего блага. Граждане могут стать верноподданными и выполнять все его решения только при условии: существует общая форма жизни, сохранение и развитие которой само по себе обладает смыслом для граждан. Причем речь не идет об инструментальной ценности данной формы жизни для блага отдельных индивидов, а также о квалификации ее как суммы индивидуальных благ.

Нейтральное государство способствует деградации представления об общем благе. Такое государство полагает, что люди могут свободно самоопределяться независимо от общей формы жизни. Ибо признание общего блага официальной целью государства нарушает права индивидов: «Либеральная модель государства целиком соответствует атомистическому сознанию, в рамках которого каждый индивид понимает собственное достоинство как достоинство единичного обладателя прав. По сути дела только те граждане, которые уже в определенной степени дистанцировались от общества, принимающего решения, могут охотно пропагандировать резолюции тех или иных коллективов как полезные с точки зрения прав отдельного индивида» (14, 211).

Стало быть, нейтральное государство культивирует дистанцию индивидов от социальной формы жизни. Это ведет к тому, что граждане становятся равнодушными к принципу справедливости. А юридическая бюрократия получает дополнительный шанс для усиления собственного социального статуса, эксплуатируя указанное равнодушие. В итоге в либеральных демократиях развивается кризис легитимности. Это явление было зафиксировано еще в 1960-е гг. в отношении развитых стран Запада. Затем оно стало развиваться в СССР и приобрело всеобщую форму по мере распада советской империи и введения в новых государствах «демократии сверху» (см.: 15). Во всех случаях государство требует от граждан, чтобы они соглашались с жертвами во имя справедливости. Но эти жертвы нисколько не помогают конкретным людям. Тем самым рушатся основания легитимности демократического порядка. Никто не желает нести на своих плечах груз общего блага и справедливости.

Теоретики коммунитаризма полагают, что основанием легитимности является не справедливость, а совместный образ жизни людей. В качестве исторических примеров такого понимания легитимности они приводят демократию Древней Греции, а также способ правления, характерный для поселений пионеров в Новой Англии в XVII в. По мнению коммунитаристов, эти формы совместной жизни людей опирались

на политику общего блага. И отличались гражданской активностью и лояльностью. Однако данные примеры не являются убедительными.

Как известно, в Древней Греции рабы и женщины исключались из политической общности. А в протестантских поселениях Новой Англии из участия в гражданской жизни исключались женщины, атеисты, индейцы и бедняки. Эти формы совместной жизни пользовались понятием общего блага для легитимизации такого политического порядка, который отличался социальной, половой, вероисповедальной и расовой дискриминацией. Следовательно, представление об общем благе оправдывало такую дискриминацию.

Правда, современные коммунитаристы не предлагают, чтобы легитимность базировалась на исключении тех социальных групп, которые с исторической точки зрения не участвовали в создании «общих форм жизни». Коммунитаристы считают, что существуют общие цели, которые являются основанием политики общего блага, обладающей легитимностью с точки зрения всех социальных групп. Но не приводят никаких примеров упомянутых общих целей. Ссылаются при этом на исторически образовавшуюся практику.

Однако надо учитывать, что любая политическая практика до сих пор определялась незначительной частью общества. Если речь идет о США, то ее формировали представители белой расы мужского пола для того, чтобы она обслуживала их интересы. То же самое можно сказать о России до 1917 г. А после этой даты политическая практика нашей страны определялась партийно- государственными кликами для обслуживания их интересов. Введение демократии в России после 1991 г. только легализовало этот процесс (см.: 16). Если считать цели этих групп общими и поддерживать их, то легитимность существующего в США и в современной России политического порядка становится еще более сомнительной. Ибо и в том и в другом случае надо исключать из процесса легитимности целые социальные группы, мнение которых не учитывалось при становлении любого политического порядка.

Таким образом, ссылка на общие цели при обосновании легитимности крайне сомнительна: «Никакое «возрождение» и укрепление социальных чувств, которое предлагают коммунитаристы, не принесет дискриминированным социальным группам никакой пользы. Наоборот, наши исторически сформировавшиеся чувства составляют только часть проблемы, а не фрагмент решения» (17, 424).

Участие в политике всех социальных групп — необходимое условие легитимности политического порядка. Без этого само понятие гражданина теряет смысл. Люди могут участвовать в политике, если они являются равными. Однако равенство не согласуется с социальными ролями людей (в этом отношении коммунитаристы правы). Тем более, если данные социальные роли предопределены задолго до рождения людей, которые никак не участвовали в их создании. В этом смысле проблема легитимности означает признание права на формулирование своих собственных целей за всеми людьми, которые не согласны с матрицей данных социальных ролей и стремятся ее изменить. Особенно если данная матрица включает отношения господства и подчинения — т.е. консервативный принцип социальной и политической иерархии.

Что же считать основой социального единства (или братства) в современном обществе? Либералы полагают таким основанием свободу и политическое и социальное равенство. Честное сотрудничество между свободными и равными индивидами создает основание социального единства. Все остальные социальные цели и проекты в лучшем случае остаются дискуссионными. Если реалистически подходить к современному миру, то коммунитаристская концепция братства может рассматриваться как рабочая гипотеза, сформулированная в процессе такой дискуссии.

В то же время коммунитаристы правы в том, что идеал братства находится под все большей угрозой национализма. Сегодня мир разделен почти на двести государств. Если согласиться с либералами (основанием политической легитимности являются свобода и равенство), то почему все демократические народы не соединятся в одно государство? В реальном мире процессы идут в

другом направлении.

На протяжении последних ста с небольшим лет произошел распад многонациональных империй — Османской, Австро-Венгерской, Германской и Британской. На глазах развалились многонациональные федерации СССР и Югославии. Даже Чехословакия распалась на два государства. Продолжается борьба за независимость в Квебеке и Ирландии. Во всех случаях бывшие колонии стремятся приобрести политический суверенитет. Население данных колоний не желает оставаться свободными и равными гражданами больших государств. А стремится сузить свободу и равенство пределами собственных государственных границ.

Надо учитывать, что международное право признает за каждой нацией право на самоопределение. Но на практике этого права лишены многие национальные меньшинства (например, курды). Во многих странах такие меньшинства существуют. Обычно им предоставляется ограниченное самоуправление в рамках больших федераций. Тем самым возникает вопрос: какая нация обладает каким правом на какую форму самоуправления? Этот вопрос находится в эпицентре сегодняшних политических дискуссий в России и других странах Восточной Европы, на Ближнем Востоке и в «третьем мире», в Канаде и Испании. И нельзя утверждать, что какая-либо политическая идеология нашла его удовлетворительное решение.

В современной литературе на тему братства данная проблема затрагивается лишь попутно. Как либералы, так и коммунитаристы исходят из принципа: все государства являются национальными. Это значит, что все граждане являются представителями одной и той же национальности, говорят на одном и том же языке и могут включиться в публичные дебаты о культуре. В этом случае авторы обычно обсуждают вопрос о том, какую роль должно играть государство в поддержке и развитии своей культуры и своего языка. Право на самоопределение наций при этом практически не упоминается.

Этот симптом весьма любопытен, поскольку позволяет дистанцироваться как от либералов, так и от коммунитаристов в понимании братства. Я думаю, что оно не состоит в

выборе между нейтральностью и общим благом или автономией и конститутивными целями. Проблема братства заключается в объяснении причин национализма, а также в тех схемах, которые он предлагает для управления в рамках национальной общности. Если считать политические границы конституирующими для бытия нации, то можно ли считать проживающее в них население братской общностью?

На этот вопрос невозможно ответить на основании принципов равенства и свободы, поскольку они выходят за рамки национальных и государственных границ. А концепции общего блага и достойной жизни, на которых настаивают коммунитаристы, не являются всеобщими, поскольку они модифицируются в зависимости от национальных и государственных границ. Следовательно, поиск принципа братства остается актуальной проблемой. Она не разрешена ни в классических идеологиях, ни в современном коммунитаризме. По сравнению с его другими частями — тотальной критикой современного индустриального общества и отбрасыванием главных политических идеологий современности — проблема братства остается наиболее слабым пунктом коммунитаризма.