Бог и новые варвары

В современном обществе вера в рациональность и профессионализм властно-управленческого аппарата аналогична вере в Бога. Хотя процесс секуляризации длится более трехсот лет, большинство людей не смогло отбросить веру во власть, с помощью которой можно решить социальные проблемы и устранить зло из мира. Эта вера снимает различие между религиозным, юридическим и политическим языком. Данный язык включает множество эпитетов, глаголов и метафор. Он выражает убеждения людей, а не констатацию положения вещей. Не дает возможности провести четкое различие между дескриптивным и оценочным смыслом каждого понятия. Тем самым право и политика транслируют критерии религиозной ортодоксии5. Из-за этого правовые и политические споры заканчиваются логическим тупиком. «Выход» из него предоставляется произволу юридической бюрократии, политиков и властно-управленческого аппарата.

Соответствие между принципами религиозной ортодоксии и политического суверенитета далеко не случайно. Оно характерно для католицизма, православия и протестантизма. Во всех случаях основанием суждений о Боге главным авто-

5 «Право, определяющее суверенность в данной политической общности, является эквивалентом религии. Философы политики обычно стремятся решать вопрос «что такое суверенность?» путем указания на личность или тело, которое следует признать центром суверенности. А по сути дела центр суверенности данного общества всегда определяется правилами, которые устанавливают, что следует признавать правом и законом. Правила, определяющие суверенность власти, сами по себе не могут быть выражением власти суверена. Но поскольку они являются окончательным критерием права и закона, постольку не содержат никакого дальнейшего логического обоснования» (5, 244).

ритетом выступает фигура Христа. Эта фигура содержит в себе те же самые манипулятивные характеристики, которые типичны для Потребителя, Менеджера и Терапевта: В суждениях о суверенитете роль такой фигуры могут выполнять индивидуальные (основатели государств и изобретатели законов) и надындивидуальные (армия, партия, государственный аппарат) силы, устанавливающие законы. Основанием признания истинности суждений Христа являются суждения его апостолов. Основанием признания справедливости существующих законов являются высказывания политиков и юристов. В обоих случаях появляется фигура верховного авторитета. Опять возникают круг в доказательстве и возможность произвольного толкования любого закона.

Власть не в состоянии устранить этот произвол, ибо в противном случае рухнут основания ее социального статуса: «Действия тупоголовых юристов и управленцев-прагматиков направлены на создание такого образа социального мира, в котором они играют главные роли» (2, 204). В результате товарный и денежный фетишизм переплетается с юридическим и политическим. Правительства и корпорации реализуют свои цели, используя попеременно процедурную и распределительную концепции справедливости. Но лишь в тех пределах, в которых они позволяют реализовать индивидуальные и групповые интересы. А проблема их обоснования, в том числе указание на эмотивистский и произвольный характер данных интересов, при этом даже не ставится.

Итак, ни процедурная, ни распределительная концепции справедливости не мешают существованию класса чиновников с его подотрядами ученых- экспертов и юристов. Данные концепции есть разновидность глобальных иллюзий. И принимают конкретно-исторические формы в зависимости от множества обстоятельств. Их следствием стала театральная имитация

«рационального управления обществом». В современном обществе популярность политических артистов и циркачей возрастает. Даже профессия циркового и театрального гримера неожиданно приобрела политический смысл в имиджмейкерстве. Популярность с помощью имиджа стала признаком вла-

ти и авторитета: «Наиболее успешно действующий бюрократ одновременно является непревзойденным актером» (2, 205).

Синтез религиозной веры с политическими убеждениями и социальной наукой привел к небывалому росту организационных структур во всех сферах социальной жизни. Правительства и корпорации оплели общество и превратили его во множество административных машин. Сегодня уже не существует социальных движений и политических партий, которые были бы свободны от указанных свойств. Нет пока и таких способов легитимизации авторитета власти, которые были бы свободны от представления о ее рациональности. Это

относится к либерализму и марксизму6. В итоге проблема бюрократии не

только не решена, но даже и не осознана ни одним из направлений социально- политической мысли как центральная проблема современности. Мо-

6 Как было показано, либерализм органически связан с бюрократическим индивидуализмом. Поэтому либеральная критика бюрократии (содержащаяся, например, в работах Н.Паркинсона и его многочисленных последователей) является разновидностью «светских разговоров». Ни к каким практическим следствиям она не привела.

Марксизм содержал мощный антивластный, антигосударственный и антибюрократический заряд, но надежд не оправдал. В процессе практической реализации марксизм оказался веберианством в превосходной степени. После русских революций и становления «мировой системы социализма» рост бюрократии в ней намного опередил капиталистические страны. В этом отношении СССР действительно «догнал и перегнал» капитализм, как призывал это сделать Сталин. И прогресс в этой сфере сопровождался постоянными кампаниями по

«борьбе с бюрократизмом» — от Ленина до Горбачева. Под влиянием СССР страны Запада были вынуждены заимствовать идею государственного регулирования экономики. Опыт показал, что эта идея может быть вплетена в любую политику — либеральную, консервативную и социалистическую. Левая интеллигенция стран Запада бросилась

«догонять и перегонять» СССР. После второй мировой войны в странах Европы пришли к власти социалисты. В результате лавинообразный рост бюрократии стал реальностью и на берегах Атлантики.

жет быть, нужен новый Гитлер для ее окончательного решения по типу

«еврейского вопроса»? Ведь абсолютное большинство теоретиков модернизации и нового индустриального общества обосновывают

«необходимость» роста бюрократии из-за усложнения социальной реальности и управленческих функций.

В коммунитаризме обосновывается противоположный вывод: вся современная культура Запада бюрократична и потому другим странам учиться у него уже нечего. Повсеместный рост профетического иррационализма стал реакцией на тотальную бюрократизацию культуры7.

Профетический иррационализм возникает в новых идеологиях —

феминизме, экологизме, национализме. Ни одна из них еще окончательно не конституировалась. Зато они уже отражают несогласие отдельных индивидов и групп с рынком, вмешательством государства в социальные процессы и тотальной бюрократизацией культуры. Веберианство и ницшеанство образуют фундаментальные теоретические артикуляции современного социального порядка. Новая парадигма идеологии может строиться на основе переосмысления веберианства и ницшеанства с одновременной реанимацией критического потенциала марксизма.

При этом надо учитывать кардинальный факт: в современной культуре нет устойчивой связи между моралью и практическим разумом. Провозглашение «рациональности» экономики, властно-управленческого аппарата и политики — свидетельство такого отсутствия. Оно обнажает также всепронизывающую деморализацию общества. Сегодня проблемы со-

7 Профетический иррационализм восходит к опыту ницшеанской «переоценки всех ценностей». Кроме ницшеанства современная европейская культура не располагает никакой другой интеллектуальной традицией, позволяющей отвергнуть экономические, социальные, моральные, организационно-управленческие, политические и идейные основы бытия данной культуры. Марксизм исчерпал свой критический потенциал. Его нужно заменить такой теорией, которая бы не давала никаких цивилизационных преимуществ Европе.

циальной морали и политической этики стали пустым звуком. Они интересуют только некоторых теоретиков и сохраняют значение в жизни маргинальных социальных групп. Если консерватизм и социализм хотя бы частично заимствуют ценности либерализма (прежде всего идею о рациональности рынка и бюрократии), они легитимируют бюрократический индивидуализм в теории и на практике.

На протяжении последних двухсот лет возрастало господство рынка, производства и бюрократии над индивидами. Следовательно, нет смысла говорить о каком-либо прогрессе. Наоборот, происходила дегенерация европейского общества и культуры. Европейские интеллектуалы по-прежнему мусолят две концепции индивида: как независимого и рационального субъекта, который может осуществлять суверенный выбор собственной позиции и образа жизни; как продукта обстоятельств, о благе которого необходимо заботиться. Но данные предикаты индивидуального бытия потеряли смысл. Ни о каком индивидуальном выборе не может быть речи. А политико-бюрократические структуры заботятся преимущественно о собственном воспроизводстве, а не об обществе. Ни одна из классических идеологий не направлена против социальных фигур Потребителя, Терапевта и Менеджера во всей совокупности их профессиональных ролей. Значит, все идеологии способствовали укреплению позиций бюрократии.

Описанные процессы породили феномен глобальной исчерпанности политики. Он относится не только к авторитарным и тоталитарным, но и к демократическим государствам. В каком направлении будет развиваться данный феномен, пока неясно. Зато очевидно, что политика выродилась во множество пустых и бессодержательных ритуалов внутри государств и на международном уровне. Кроме того, «... политика современного общества есть гражданская война, осуществляемая другими средствами» (2, 450). Правительства и властно- управленческие аппараты ведут гражданскую войну с помощью средств, выработанных в эпоху Ослепления.

К их числу относится прежде всего конституционное право. Оно есть разновидность утопий и не может считаться ни

отражением общих интересов, ни критерием демократии8. Опыт многих стран в XX в. показал, что нет ничего проще формального принятия конституций и параллельной эскалации самого жестокого произвола и террора. Примеры СССР, Китая и Кампучии здесь наиболее показательны. Так что конституционализм ничуть не лучше других утопий.

А в демократических государствах законы выражают конфликты между социальными группами и между правительствами и обществами. Эти конфликты не могут быть разрешены юридически. Правительства монополизировали функции Терапевта, Социального Реформатора и Менеджера. Общество мажет оставаться только Эстетом-Потребителем. Да и то в рамках, предписанных властно-управленческим и юридическим аппаратом9. Следовательно, законы отражают не столько масштабы социальных конфликтов, сколько меру их подавления правительствами.

В результате рационализации политики и управления из повседневной жизни выталкивается эмоциональная связь индивидов со странами, в которых они родились. Одновременно происходит эскалация националистической и патриотической фразеологии. Она инспирируется политиками и идеологами бывших колониальных и социалистических государств и стала разменной монетой политической манипуляции. Поэтому индивиды уже не в состоянии испытывать чувства, связанные с понятиями отечества и родины. Либералы частично правы в том, что в современном мире патриотизм стал ширмой для

8 Например, изобретатель либерального утилитаризма И.Бентам прославился одновременно как сочинитель конституций для многих европейских и внеевропейских стран и как автор проектов новых тюрем. Так что связь конституции и тюрьмы — не случайный эпизод, а правило социальной истории, детально изученное М.Фуко.

9 Например, даже концепция С.Кьеркегора превратилась в архаизм. Датский философ

рассматривал эстетическую стадию жизни как этап на пути движения к этической и религиозной. Но в результате секуляризации религия потеряла роль главного мотива при обосновании человеческого поведения. А этика превратилась в сферу ученых студий и не отражает социальную мораль.

прикрытия национализма, шовинизма и империализма. Однако то же самое можно оказать о всех либеральных ценностях. Отрицательное отношение к патриотизму не мешает либералам быть сторонниками бюрократического индивидуализма.

Действительная проблема состоит не в квалификации патриотизма как положительной или отрицательной ценности. А в невозможности его практического воплощения. В современных демократиях правительства уже давно не выражают ни моральную, ни политическую общность граждан. Правительства стали сетью бюрократических служб для навязывания обществу политического произвола. В обществе нет ни морального, ни политического согласия. А сделки между Потребителями, Терапевтами и Менеджерами лишь увеличивают сферу манипуляции. Права и обязанности индивидов есть комплекс неопределенных юридических и политических фикций. То же самое относится к принципу консенсуса. В современном обществе согласие в принципе невозможно. Поэтому принцип консенсуса лишь устанавливает рамки процедурных правил демократии и не объясняет причин социальных и экономических конфликтов.

В коммунитаризме патриотизм рассматривается как следствие братства. Патриотизм универсален, поскольку он фиксирует чувственно-эмоциональную связь индивида с определенной социальной и моральной общностью. Тогда как политическая общность есть недобровольная привязанность индивида к правительству, политической системе и законам данной страны. Она имеет смысл лишь тогда, когда отражает чувственно-эмоциональную связь индивида с социальной и моральной общностью. Но из-за бюрократизации властно- управленческих и юридических аппаратов связь между моралью, обществом и политикой оказалась разорванной. Весь комплекс понятий социального знания маскирует данный разрыв (подробнее о проблеме братства речь будет идти в следующем параграфе).

Коммунитаристы обратили внимание еще на один любопытный феномен. Во всех странах мира существуют органы иностранных и внутренних дел, обороны, безопасности и раз-

ведки. Они издавна считаются самыми важными. После второй мировой войны к ним добавились министерства информации. В результате произошла институционализация манипуляции. Существуют также привилегированные учреждения по подготовке кадров для этих органов. Однако опыт XX в. показал: число изменников родины (в процентном исчислении) из состава главных государственных ведомств значительно опередило число таких изменников из других социальных групп. Следует ли отсюда, что родину чаще предают люди из состава социальных элит и политического истеблишмента, нежели рядовые граждане? Этот вопрос нуждается в тщательном социологическом исследовании с применением методов компаративистики.

По крайней мере нет оснований считать, что мораль элит выше морали обычных граждан. Скорее наоборот. От Древнего Рима до современных государств наблюдается устойчивая тенденция деморализации политических элит. А целая традиция политической мысли (восходящая к Н.Макиавелли) противопоставляет мораль и политику. Следовательно, традиционное понятие патриотизма утратило смысл. В современном мире патриотизм может базироваться только на | принципиальном конфликте между связью индивида с социальной общностью и лояльностью индивида в отношении законов и правительства.

Правительства лишь по воле случая осуществляют власть над гражданами. А государство никогда не было формой морального осуществления власти. Оно не обладает легитимностью даже при демократическом устройстве. Поэтому общества все более дистанцируются от государств и правительств. Но эти процессы пока еще не нашли выражения в конституционно-правовых системах. В этом тоже выражается исчерпанность политики как сферы деятельности.

В современном обществе невозможно быть моральным человеком. С одной стороны, современные концепции человека экономического несовместимы с хозяйственной этикой в смысле Локка — Смита — Вебера. Честность ушла из

экономики. С другой стороны, современные концепции челове-

ка политического противоречат героической политической этике в смысле Макиавелли. Гражданское мужество ушло из политической жизни. Следовательно, акцент на какие-то особые этические ценности капитализма и политические ценности социализма потерял смысл.

Общество *не может быть моральным, если рынок занимает в нем место главной ценности, а бюрократия квалифицируется как необходимый элемент общества. Общество не может быть свободным, если в нем господствует бюрократический индивидуализм в либеральном, социалистическом и консервативном воплощении или в гибридных формах данных идеологий. Чтобы создать предпосылки морали, надо отбросить современный социальный, экономический и политический порядок. Демократия и правовое правление имеют смысл лишь в той степени, в которой они помогают осознать эту задачу. Что касается ее выполнения, то в обществе пока не сложилось антипотребительского, антименеджерского и антитерапевтического большинства.

Однако программы всех ныне существующих политических партий такой задачи даже не ставят. Партии фактически перешли на содержание своих и чужих правительств и корпораций. Оппозиция потеряла смысл. Так что политическая структура реальной демократии базируется на полном отбрасывании морали. Главные социальные фигуры целиком деморализованы и закрепляют политическую рутину. В ней тоже нет ни грана морали. Значит, все современное общество надело «Новое платье короля». Но крикнуть об этом пока не решается никто.

Марксизм пытался сыграть роль мальчика из сказки Г.Х.Андерсена. Но практическое воплощение ленинско-сталинской версии марксизма в СССР продемонстрировало наибольшую политическую исчерпанность. Однако исчерпанность марксистской политики не тождественна теоретической исчерпанности марксизма. В теоретическом отношении определенные элементы марксизма не устарели. Это относится к теории отчуждения и теории

фетишизма. Они помогают обна-

ружить моральную, политическую и теоретическую нищету современного либерализма и консерватизма.

Практическое воплощение либеральной и консервативной идеологии не смогло преодолеть ни отчуждения, ни фетишизма. Наоборот, оно только усилило эти процессы. Следовательно, любые попытки синтеза либерализма с консерватизмом в конкретно-исторических обстоятельствах теоретически ложны, а политически опасны. Прежде всего речь идет о связи либерально- консервативной политики с фактом существования империй и национальных государств. То же самое относится к прагматизму и постмодернизму. Эти направления социально-политической мысли объявляют ценность успеха универсальной, а ценность истины устарелой. Вслед за этим происходит идеализация атлантических стран и культур.

Теоретики коммунитаризма формулируют противоположный вывод: в странах Западной Европы и США наступила эпоха всеобщего варварства. Но теперь орды варваров не стоят у границ Европы, как это было неоднократно в истории континента — от гуннов, вандалов, монголов и турок до российских и советских оккупационных войск. Атлантическая цивилизация породила своих собственных варваров, осуществляющих власть над нею. Главный из них - современный рациональный государственный чиновник. Э.Геллнер назвал этот класс людей «технократическими мамелюками». Другие социальные фигуры давно с ним породнились. И уже не выступают против орд современных рациональных варваров. Поэтому победа над ними становится все более проблематичной. Экономические и политические институты демократии не позволяют вести систематическую борьбу с этими ордами, легитимизируя их социальный и политический статус.

Таким образом, цивилизационный колаборационизм стал универсальным свойством науки, искусства, политики и культуры атлантических стран. Если политическая структура демократии базируется на полном отбрасывании морали, то не' следует ли отбросить демократию со всеми ее социальными фигурами и институтами?