Идеологические гибриды

Среди них важное место занимает переплетение разных идеологий. Например, становится все труднее провести различие между либерализмом и консерватизмом. Это видно из трудов теоретиков неоконсерватизма (И.Гилмора, Г.Кальтенбруннера. Р.Скрутона, Г.Шумана) и их политического закрепления в «Консервативном манифесте 1979». В число главных ценностей неоконсерваторы включают: нерушимость частной собственности; традиционализм; органическое общество; иерархический социальный порядок; демократические институты; сильное государство. По сути дела, неоконсерваторы списали лозунг частной собственности и демократии у либералов. Одновременно неоконсерваторы пренебрегают анализом реальных проблем, поставленных в процессе исторического и теоретического развития либерализма.

Об этих проблемах уже шла речь в первой главе. Здесь заметим, что провозглашение частной собственности гарантией личной свободы породило неразрешимое до сих пор противоречие между экономическим человеком и гражданином. То же самое относится к принципу договора как основной социальной связи: «Договорные отношения, которые навязаны под принуждением, в сущности, не имеют договорного характера» (2, 29). Такие договорные отношения иллюстрируют лишь моральную нищету современного общества. Теоретическое юродство либералов ничуть не меньше.

С точки зрения либерализма не имеет значения тип контрактов, заключаемых индивидом. Договоры должны лишь соответствовать праву, главными принципами которого являются нерушимость частной собственности и негативная свобода. В результате не существует возможностей зафиксировать и теоретически отразить различие договорных отношений между агентами рынка в условиях свободной кон-

куренции, врачом и пациентом и женщиной, продающей свое тело сутенеру по причине материальных недостатков семьи. А неоконсерваторы включили принцип нерушимости частной собственности в число основных ценностей. Тем самым их моральная нищета, теоретическое юродство и политическая близорукость только усилились по сравнению с классическим консерватизмом.

Что касается стремления согласовать традицию с прогрессом, то эта процедура осуществляется за счет восходящего к Э.Берку разграничения между эмпирическим и рационалистическим мышлением. Предполагается, что только первое может быть источником прогресса. Основные возражения коммунитаристов против такого хода мысли были описаны в предыдущем параграфе. Здесь можно добавить, что неоконсерваторы совершенно сбрасывают со счета аналитическое содержание понятия традиционализма хотя бы у М.Вебера. Германский социолог включал в состав традиционализма не только принцип «Лучше меньше работать, чем больше зарабатывать», но и государственные налоги, финансирование правительств и политических партий, торговлю валютой и ростовщичество с опорой на политическую власть и надеждой на i большие дивиденды в будущем. Этим действиям он противопоставлял производительный капитализм, главной ценностью которого является труд, а прибыль — лишь неожиданным следствием.

Возникает вопрос: какое из государств и правительств ' на протяжении последних двухсот лет отказалось от государственных налогов и займов, финансирования правительств и политических партий, торговли валютой и ростовщичества? Достаточно этот вопрос поставить, чтобы убедиться в бесплодности неоконсервативного понимания традиции.

В свою очередь концепция органического общества списана неоконсерваторами у Руссо и Гегеля. Тот и другой были этатистами и обосновывали необходимость государственной регламентации социальной жизни. Тогда как идея иерархии обосновывает культ государства, является следствием соединения в мышлении теоретика религиозных и

властных стереотипов мышления без серьезного анализа религии и власти.

В частности, если считать иерархию необходимым элементом социального порядка, то следует признать бюрократию не менее «органичным» социальным образованием по сравнению с семьей, соседской общиной, вероисповедальной, этнической и национальной общностью, гражданским обществом и т.д. В любом случае мы имеем дело с перенесением характеристик отдельной особи (животной или человеческой) на надындивидуальные образования. Спекулятивный характер такой процедуры обсуждался во второй главе. Кроме того, номиналистическая традиция в социальных науках оказалась ничуть не менее продуктивной, нежели традиция социального реализма. Последняя обычно питает консервативный способ мысли.

Короче говоря, современный консерватизм не является более последовательным по сравнению с современным либерализмом. Либерально- консервативные теоретики и политики не ставят под вопрос манипулятивное содержание политических институтов демократии. Если же государство ставит перед собой задачу защиты прав и свобод (несмотря на их мнимость), то оно не может быть гарантией органичности общества. Следовательно, неоконсерватизм лишь закрепляет стереотипы экономической, социальной и политической жизни и мысли, сложившиеся в Европе на протяжении последних двухсот лет. Против них как раз направлена коммунитаристская концепция.

Из предшествующего изложения видно, что коммунитаризм использует ряд положений марксизма для критики современного общества. Они применяются также для отбрасывания либерализма и консерватизма как форм теоретической рефлексии данного общества. Коммунитаристы считают марксизм как форму социальной критики по-прежнему актуальным для анализа главных проблем современности. В этом отношении позиция коммунитаристов значительно отличается от позиции большинства современных философов и политиков, считающих марксизм устарелым.

Но для усиления теоретической значимости социальной критики коммунитаристы предлагают соединить марксизм с идеей радикального отбрасывания мира, сформулированной в христианстве. В этом случае теологическая критика земной действительности соединяется с философским отрицанием существующего положения вещей. Широко распространено представление о противоположности марксизма и христианства. Однако с точки зрения морали это убеждение является ложным.

Прежде всего потому, что марксизм был модификацией просвещенческой версии христианской теологии в интерпретации Гегеля. Марксизм — одна из многих христианских ересей. Об этом свидетельствует его формальная структура — комплекс мировоззренческих, метафизических и моральных проблем, подлежащих анализу и решению. Так, вслед за Фомой Аквинским Маркс придавал большое значение идее социальной справедливости. Эта идея была почти полностью позабыта официальной церковью и христианской теологией на протяжении XVIII—XIX вв. Маркс раньше других мыслителей заметил, что капиталистическое общество пренебрегает проблемой справедливости. Христианское представление о справедливости включает идею посмертного воздаяния за прожитую жизнь. Маркс преобразовал эту идею в понятие земной справедливости. Она может быть достигнута в бренной человеческой жизни.

В этом смысле марксизм никогда не устареет, как не устарели раннее христианство и протестантизм. Раннее христианство отвергало «блудницу Вавилонову» — погрязший в коррупции и разврате Рим. Протестантизм отбросил институционализованную религию с ее идеологическим аппаратом. В обоих случаях генерировался мощный критический потенциал. Он определил на тысячелетия и столетия главные направления социальной борьбы. Такой потенциал содержится и в марксизме. Он позволяет отбросить социальную реальность; современного общества вместе с либерализмом и консерватизмом, обосновывающими необходимость сохранения ста-

тус кво. Но в состоянии ли юридические аппараты воплощать справедливость в каждом конкретном случае?