Представление знаний, математизация и компьютеризация научного знания

В настоящее время взаимосвязь отмеченных в заглавии процессов не только проявляется достаточно отчетливо, но и составляет одну из неотъемлемых характеристик познавательных процессов в научном познании. В совокупности близких по значению терминов — выра­жение, оформление, фиксация, представление знаний, последний из них не был постоянно доминирующим. Наблюдалось более или ме­нее равнозначное их употребление для характеристики содержания одной из заключительных стадий научного исследования, а именно, для характеристики формы (способа существования) полученного результата. Преимущественно с параметрами конечного результата на ранних этапах развития науки была связана и математизация: при помощи математически выраженных отношений описывалось строение и законы исследуемых объектов (представления о взаим­ном расположении небесных тел, орбитах их движения, гармонии, связывающей воедино количество планет, цвета радуги и основные элементы звукоряда, пропорции в строении человеческого тела и чертах лица и др.).

По мере дальнейшего развития научного познания и его матема­тизации все более отчетливо проявлялась необходимость корректно­го выражения (представления) не только конечного результата, но и промежуточных стадий на пути к нему, в том числе и средствами математики. Соответственно возрастающее значение приобретал инструментальный аспект математизации науки — математика все более масштабно проявляла себя как средство не только выражения, но и приращения знания. Компьютеризация науки — значительно более позднее явление — актуализировала прежний набор проблем, связанный с представлением знаний, добавив новый, воспроизводя­щий технические и антропоразмерные аспекты процесса.

В самом широком плане проблема представления знаний актуальна, прежде всего, с точки зрения практической необходимости иметь средства выражения, способные системно ассимилировать ра­стущий объем циркулирующего в обществе знания и обеспечить эффективные каналы его накопления и движения. В широком спек­тре выражающих ее содержание вопросов исторически предшеству­ющими были проблемы выражения обобщенного знания и построе­ния классификаций, должных непротиворечиво системно зафикси­ровать накопленное знание. На первых порах они ставились, исследовались и решались в рамках формальной логики, в частно­сти, при исследовании специфики процедур построения, ограниче­ния и обобщения понятий, индуктивных и дедуктивных выводов, логической структуры гипотез и др.

В Новое время выяснилось, что одних логических средств для обобщения знаний недостаточно. Дальнейшая перспектива виделась в разработке средств концептуализации научного знания, важней­шим из которых считалась гипотеза. Гипотеза в вероятностной мо­дели научного знания Нового времени была не только средством научного поиска (приращения научного знания), но и формой зна­ния, обобщающей эмпирический материал (данные наблюдений и экспериментов), а также конкретизирующей содержание исходных принципов (начал) системы знания применительно к конкретной области исследований.

На рубеже XIX-XX вв. главным средством концептуализации знания (его обобщения и системного представления) признаются мо­дели и прежде всего наглядные механические модели. "Объяснить явление — значит построить его механическую модель", — утверж­дал Кельвин. Тем не менее значение этого высказывания не стоит преувеличивать, поскольку уже в то время его содержание расценива­лось как частный случай более общего подхода, получившего название репрезентатизма. В соответствии с ним проблема обобщения знания решалась путем построения абстрактного конструкта, репрезентиру­ющего исследуемый объект и его связи с другими объектами.

XX в. отмечен поисками все более масштабных форм представле­ния знаний, тем или иным образом воздействующих на характер выдвигаемых гипотез и теорий. К ним относятся предпосылочные формы знания и прежде всего научная картина исследуемой реально­сти как схема изучаемого объекта. Одновременно набрали интенсив­ность исследования, воспроизводящие сопряженность научного поиска по созданию новых абстрактных конструктов, репрезентирующих исследуемые объекты, и творческих усилий в сфере их математичес­ких описаний, эвристический потенциал которых обеспечивал по­иск новых онтологических схем исследуемых объектов как бы сверху (исходя не из данных экспериментов, а из математических систем, интерпретируемых на исследуемой предметной области).

Такого рода исследования квалифицировались как одно из наи­более значимых проявлений математизации научного познания. Наряду с ними в современной науке отмечают еще несколько форм математизации знания, масштабы и значение которых непрерывно возрастают. Общим условием эффективного использования мате­матических методов и структур в научных исследованиях является наличие в системе знания той или иной конкретной науки достаточно развитого концептуального аппарата, содержащего ряд абстракций, репрезентирующих конкретные предметы, процессы и явления ис­следуемой реальности в виде качественно однородных, а поэтому количественно и структурно сравнимых теоретических конструктов.

К настоящему времени достаточно отчетливо выкристаллизова­лись три основные формы математизации научного знания, отража­ющие исторический опыт использования достижений математики в конкретно-научном познании: количественный анализ и количе­ственная формулировка качественно установленных фактов, обоб­щений и законов конкретных наук; построение специальных мате­матических моделей и создание особых (математических) разделов математизируемой науки; использование математических и логи­ческих методов для построения и анализа конкретных научных те­орий и, в частности, их языка[35].

В отличие от первой и третьей форм, чье содержание составляют математические операции, осуществляемые на основании качествен­ных представлений, выработанных в той или иной конкретной науке, вторая форма математизации научного знания связана с совокупно­стью операций, посредством которых собственные абстрактные струк­туры математики интерпретируются на материале теоретических представлений конкретных наук. Полученные математические мо­дели служат базой для новых концептуальных представлений конк­ретных наук, поскольку предполагается, что они в силу их обосно­ванности общими структурами математики отражают наиболее об­щие и глубокие отношения между элементами конкретных систем.

Внедряя в конкретно-научное познание абстрактные структуры математики, ученый тем самым стремится найти выход в более широкий контекст исследования, обеспечивающий систему исход­ных посылок, по его мнению, должных быть в принципе достаточными для решения актуальных вопросов данной науки.

Поскольку в сравнении с многообразием качественных структур в конкретно-научном познании число наиболее общих математических структур в силу их высокой степени общности не может быть очень большим, основной тенденцией развития концептуальных представ­лений конкретных наук является последовательное освоение извест­ных абстрактных структур математики. Эта тенденция находит как сознательную реализацию, так и через "скрытую математику", опреде­лить место и значение которой в развитии конкретно-научного зна­ния в связи с прогрессирующим усложнением его структуры и струк­туры познавательной деятельности в целом становится все сложнее1.

Развитие методов научного познания, реализуемое в условиях вза­имодействия математики и конкретных наук, происходит путем адаптации методов математики, основанных на ее абстрактных струк­турах, к исследованию конкретных систем. Адаптация в данном случае связана с появлением в имеющейся совокупности математи­ческих средств конкретно-научного познания принципиально новых методов. Так можно квалифицировать, например, использование теоретико-групповых методов в естественнонаучном познании, а так­же понятий и методов теории игр и теории принятия решений в ряде обществоведческих дисциплин. Не вызывающим сомнений показателем интенсивного развития методов научного познания, осуществляемого в рамках математизации научного познания, явля­ется возникновение математического эксперимента.

Значение математики как фактора концептуального взаимодей­ствия науки и развития методов научного познания тесно связано с местом и ролью в системе научного знания кибернетики, поскольку многие математические дисциплины (теория алгоритмов, теория игр, абстрактная теория автоматов и др.) возникли или развиваются при непосредственном развитии кибернетики. Соответственно и кибер­нетика оказывает воздействие на другие науки во многом через свои математические разделы. Однако решающее значение, на наш взгляд, имеет непосредственное концептуальное воздействие кибернетики на другие конкретные науки, в частности, перенос во взаимодейству­ющую науку основных концептуальных схем кибернетики: пред­ставлений о сложноиерархизированном системном строении объек­тов, включающем, с одной стороны, подсистемы со стохастическим взаимодействием между элементами, а с другой — некоторый управ­ляющий уровень, который обеспечивает целостность системы. Изве­стна эффективность использования таких представлений в эконо­мической науке, психологии, физиологии, биологии; успешно разви­ваются они в социологии.

Наиболее значимые масштабы и актуальность проблема представ­ления знаний приобрела в связи с разработкой в рамках кибернети­ки проблемы искусственного интеллекта и компьютеризацией об­щественного познания. Здесь на первый план вышли вопросы о со­отношении истинностных характеристик знания, традиционно анализируемых в рамках классического репрезентатизма, и его эф­фективности в сфере коммуникации, техническом творчестве и ма­териальном производстве, для анализа которых, пожалуй, впервые были настоятельно затребованы результаты лингвистического пози­тивизма и в целом "философии языка". Результаты, полученные там несколькими десятилетиями ранее, предстоит использовать для исследования языков представления знаний, основных классов мо­делей представления знаний, в том числе наиболее фундаменталь­ной — фреймовой.

В итоге древняя гносеологическая проблема представления зна­ний в русле компьютеризации научного познания (прежде всего, в рамках проблемы искусственного интеллекта, разработки эксперт­ных систем, языков общения между компьютером и пользователем, средств распознавания образов и в целом информационных техно­логий) приобрела более строгую экспликацию и новое, несравненно более содержательное и глубокое прочтение в когнитивном, техни­ческом и социальном аспектах. В определенной мере это сказалось и на характере философско-методологической рефлексии над науч­ным познанием, прежде всего, за счет актуализации результатов, полученных в сфере "философии языка", а также более детального учета специфики технических и социальных аспектов проблемы представления знаний.

5.3. Проблемы научной рациональности и антропоразмерности науки и научного знания

Проблема научной рациональности, рассматриваемая с позиции ее системного анализа, способна ассимилировать содержание всех пяти аспектов науки, предписывая осмысливать это содержание с точки зрения разумности (рациональный по этимологии этого слова, прежде всего, значит разумный). "Модели рациональности, — под­черкивает В.Н. Порус, — строятся с разными задачами. Одни модели предназначаются для исследования организации "готового" научного знания, другие — для определения критериев рациональной научно-исследовательской деятельности, третьи — для рационального пони­мания трансляции знания и обучения, четвертые — для представле­ния и развития науки... Вопрос о том, какая из этих моделей пред­ставляет "подлинную" рациональность, так же неправомерен, как вопрос, какие механизмы, ассимиляционные или диссимиляционные более адекватны жизни организма, рождение новых или гибель от­живших индивидов является условием выживания популяции и т.п."[36]. Однако наблюдается достаточно отчетливое доминирование в качестве предметного поля данной проблемы двух ее аспектов. Прежде всего, науки как специфической деятельности и научного знания как ее результата. Но и здесь акцент делается на анализе науки как деятельности (ее целенаправленности, последовательности, обоснован­ности, регулируемости (контролируемости), воспроизводимости и др.). Иногда эта интенция проявляется в редукции проблемы научной рациональности к проблеме научного метода, должного обеспечить приращение предметного знания[37].

Соответственно научная рациональность мыслится прежде всего как совокупность критериев (правил) осуществления научно-иссле­довательской деятельности и оценки ее результатов. Одна из наибо­лее известных их типологий предложена К. Хюбнером. Он выделяет пять основных критериев научной рациональности:

1) инструмен­тальные (регулирующие процесс получения и оценки результатов измерений);

2) функциональные (дающие возможность оценивать адекватность законов и закономерностей, выведенных из результа­тов наблюдений и измерений);

3) аксиомы, задающие граничные ус­ловия при формулировке законов и экспериментальных предсказа­ний;

4) оправдательные, включающие принципы фальсификации и верификации, которые ставят принятие или неприятие теорий в за­висимость от данных эксперимента;

5) нормативные, определяющие некоторые общие характеристики теории как результата научно-исследовательской деятельности, к которым относятся принципы простоты, наглядности, эвристичность, согласованность и др.[38].

Данные критерии, составляющие ядро научной рациональности, связаны с широкой совокупностью более общих характеристик науч­ной рациональности, отражающих положение науки в обществе, ее связь с другими сферами общественной жизнедеятельности, с социаль­ной организацией общества и инструментами регулирования обще­ственных и межиндивидуальных отношений, а также с характерис-. тиками рациональности в самом общем значении этого термина.

В современных философско-методологических исследованиях показано, что о рациональности можно говорить там, где имеет место рефлексивная деятельность субъекта (рациональная критика), в ходе которой осмысливаются цели, предпосылки, условия, инструмента­рий деятельности, характер ее результатов и последствия их исполь­зования. В этом смысле также говорят о рациональной культуре как способе бытия общества.

В рефлексивном осмыслении научной рациональности на пер­вый план выходят два основных ее аспекта:

1) целерациональность, понимаемая как характеристика научного познания, гарантирующего получение достоверного в предметном плане или полезного в при­кладном аспекте знания;

2) объекторациональность (законосообраз­ность) — характеристика научного познания, выражающая его обо­снованность знанием об объективных законах познавательного ос­ваиваемой реальности.

Второй аспект далеко не всегда находится в центре внимания, когда анализируются формы общественного со­знания, различные идейные образования, ценностные ориентации, определенные образы (модели) действий в их отношении к предмет­ному миру и его объективным законам. Его игнорирование ограни­чивает характеристики вненаучных типов рациональности набором проекций из субъективной сферы, делает ее понимание формальным и в конечном счете бесполезным в сфере науки.

Научная рациональность реализуется в устойчивом нормативном функционировании определенной совокупности форм регламента­ции познавательной деятельности в науке, названной нами рацио­нальным базисом науки. В него входит, во-первых, добытое в конк­ретных науках достоверное предметное знание, конкретно-научные и общенаучные формы его фиксации, средства и методы исследова­ния. Во-вторых, это система предпосылочного знания, включающая основания научного поиска, философские идеи, принципы и катего­рии, выражающие специфику познавательного отношения человека к миру, естественные и искусственные языки науки, логические фор­мы, правила и законы, стиль научного мышления в целом. В-третьих, это система мировоззренческих представлений, включающая сово­купность онтологических, социально-политических, религиозных, нравственных, эстетических принципов, идеалов и убеждений, тем или иным способом воздействующих на познавательный процесс.

Одна из актуальных проблем современной науки — выявление тенденций эволюции рационального базиса, а в рамках этого про­цесса — анализ системного взаимодействия факторов, определяющих ее направленность. Результаты такого анализа позволяет выявить, за счет чего формируется продуктивный потенциал рационального базиса современной науки, интегрирующий целе- и объекторациональные аспекты научно-исследовательской работы.

Такого рода интеграция является основой особого эпистемологи­ческого статуса науки. Она нехарактерна для других форм духов­ного и духовно-практического освоения мира, ныне активизировав­шихся в конкуренции с наукой за духовное лидерство в социуме. Следовательно, основным фактором формирования и развития про­дуктивного потенциала науки в целом, и ее рационального базиса в частности, по-прежнему является содержание накопленного наукой предметного и регулятивного знания. Из других сфер, как и прежде, могут быть заимствованы в качестве эвристических элементов опре­деленные фрагменты, но не их типы рациональности, где доминиру­ют целерациональные ориентации, индуцированные субъективными акцентациями.

Для современной науки в целом (при всем ее возрастающем вни­мании к социальным запросам) путь одностороннего прямого заим­ствования целерациональных ориентации неприемлем также в силу негативных примеров активной работы по самоуничтожению в таких сферах духовного освоения реальности, как эстетика и философия в лице определенных течений. В рамках представлений о специфике "закрытой" и "открытой" рациональности, задающих общеметодо­логический контекст анализа эволюции научной рациональности, о ней можно говорить как о системе, неизменно сохраняющей прин­цип объекторациональности как свое ядро.

В контексте проблем научной рациональности в общих чертах обозначается и проблема антропоразмерности науки и научного зна­ния. Это, в частности, следует из приведенной характеристики основ­ных типов научной рациональности, в содержании которых на опреде­ленном этапе развития науки появилась и стала набирать масштабы и значимость антропологическая составляющая. Стимулирующие факторы ее развития находились как в самой сфере науки и ее методо­логического сознания, так и в социуме, в котором она существовала.

Действие внутринаучных факторов было во многом связано с философско-методологическим осмыслением познавательных воз­можностей человека и создаваемых им средств в научном освоении природной, социальной и духовной реальности. Все более тонкое оценке подвергались возможности чувственных каналов восприя­тия, памяти, механизмов идеального конструирования реальности, его языкового воспроизведения и др. В итоге в сфере философско-методологической рефлексии неуклонно набирали влияние течения, в которых названные аспекты были представлены наиболее полно (кри­тический реализм, лингвистический позитивизм, структурализм, по­стструктурализм и др.).

Особое значение имел начавшийся во второй половине XIX в. процесс разработки научной методологии исследования социальных явлений и, в частности, методологии исторического познания. В нео­кантианстве, философии жизни, марксизме практически одновременно в сфере философско-методологической рефлексии оказались вопросы о специфике объектов социального познания, методов их исследова­ния, формах организации и обоснования социального знания, крите­риях его достоверности. Этот процесс осуществлялся во многом под знаком успехов естествознания, что создавало предпосылки для вза­имоисключающих ориентации при осмыслении проблем методоло­гии социального познания. Если в марксизме общественная жизнь рассматривалась как общественно-исторический процесс в принци­пе ничем не отличающийся от природных процессов (хотя при этом постоянно подчеркивалось, что в обществе действуют не стихийные природные силы, а одаренные сознанием и волей люди), то в неокан­тианстве (Г. Риккерт) специфика исторического познания общества ставилась в противоположность особенностям естественнонаучного познания. В частности, на первых порах акцентировалось значение понимания как познавательной процедуры в противовес процедуре объяснения в естественнонаучном познании, ценности как социальной нормы в противовес объективному знанию, индивидуализирующих методов исследования в противовес генерализирующим. Однако в ходе дальнейших методологических исследований, осуществляемых, прежде всего, в рамках герменевтической традиции (Ф. Шлейермахер, В. Диль-тей, Р. Арон и др.) была выработана модель анализа социальных явлений ("интерпретационный круг"), которая органически сочетает в себе как идущие от естествознания детерминистские дедуктивные схемы объяснения, так и понимание, как специфическую познава­тельную процедуру, раскрывающую значение и механизмы действия субъективных факторов. Ее суть в идее взаимосвязи части и целого: специфику целого выражают законы как знание общего, специфику части — представления о мотивах, целях, интересах и других особен­ностях сознания и воли субъектов социального (исторического) дей­ствия; вместе с тем закон в своем генезисе — это то, что выражает равнодействующую проявлений сознания и воли, а они (сознание и воля субъектов), в свою очередь, детерминированы особенностями целого, выраженного в законах. Соответственно и научная мысль, претендуя на раскрытие специфики социальных явлений, должна осуществлять челночное движение поочередно от общих законов к конкретным характеристикам и действиям социальных субъектов и от них к законам с целью их корректировки.

В итоге в методологии социального познания тезис о человеко-размерности (экзистенциальном) характере научного результата (ис­тины) приобрел статус одного из основополагающих, не противореча ни одному из положений общенаучной методологии, выработанной в основном на материале естествознания.

С другой стороны, сама наука, а точнее естествознание было отме­чено небывалым ранее явлением в сфере его методологических осно­ваний — выдвижением на авансцену антропного принципа. В самом общем плане антропный принцип —это ответ на вопросы: почему природа, частью которой мы являемся, устроена именно так, как она устроена, а не иначе? Почему законы Вселенной именно такие, какими мы их познаем, а не иные? — потому что во Вселенной, развивающейся по другим законам (прежде всего, по законам, конкретный вид кото­рых не предполагает ныне установленных количественных значений ряда фундаментальных физических констант — скорости света, посто­янной тяготения, массы элементарных частиц и др.), наше существо­вание было бы невозможным. При этом утверждается, что количе­ственные значения фундаментальных физических констант были заданы на начальных этапах эволюции Вселенной с высокой точно­стью как бы для гарантии, что на определенном этапе этой эволю­ции появится человек, и что в целом эволюция Вселенной имела ту общую направленность, в результате которой на одном из ее после­дних этапов обеспечивалась возможность появления человеческого разума, позволяющего Вселенной "осознать себя". Соответственно и более конкретные выражения антропного принципа: "слабый" ва­риант — "Наше положение во Вселенной с необходимостью являет­ся привилегированным в том смысле, что оно должно быть совмес­тимо с нашим существованием в качестве наблюдателей"[39] и "силь­ный" — "Вселенная (и, следовательно, фундаментальные постоянные, от которых она зависит) должна быть такой, чтобы в ней на некото­ром этапе эволюции допускалось существование наблюдателей"[40].

Однако и представителей конкретных наук, и тем более "консер­вативных" философов не может не настораживать чрезвычайная легкость решения на основании этого принципа фундаментальных логико-гносеологических проблем, самообольстительность антропо-центристских мировоззренческих ориентации (имеющих печальные исторические аналогии и параллели), а также полная неясность пер­спектив воздействия "антропной" науки на человеческое сообщество, на судьбы техногенной цивилизации, возросшей на творческом по­тенциале качественно иной (в основном классической) науки.

Даже если не брать во внимание окрашенный далеко не в радуж­ные тона факт, что использование в науке антропного принципа дает мощный импульс теологическим спекуляциям, а также его доста­точно очевидную тавтологичность и предметную тривиальность, то уж во всяком случае нельзя проигнорировать то обстоятельство, что результаты его применения не дают ответа на вопросы: почему по­явление во Вселенной человека с его разумом было обеспечено в виде предпосылок на столь ранней ступени ее эволюции, каким обра­зом более позднее событие в жизни Вселенной (появление человека и его разума) могло повлиять на содержание и характер протекания более ранних событий? Само по себе постулирование такого влияния не сопровождается установлением желаемой во всяком объяснении каузальной связи.

Реакцией на возникшие трудности с ответами на эти вопросы стало свертывание онтологического аспекта антропного принципа и акцентирование его методологических аспектов, в частности, эвристи­ческого потенциала. Например, эвристические свойства антропного принципа были использованы Ф. Типлером для доказательства не­состоятельности модели стационарной Вселенной. Он показал, что существование Вселенной в неизменном виде бесконечно продол­жительное время привело бы к тому, что жизнь в ней зародилась бы повсюду с бесконечной вероятностью, а за законченный промежуток времени Вселенная оказалась бы заполненной проявлениями жизни целиком. Но этого не произошло. Гипотезы о космических пришель­цах пока не имеют достаточно надежных фактических подтвержде­ний. В целом примеры эвристического использования антропного принципа численно невелики, но главное, пожалуй, то, что его эврис­тические результаты во всех случаях были известны и из других соображений.

Разумеется, онтологическая проблематика, индуцированная ант-ропным принципом, полностью не иссякла. Продолжаются попытки поиска его новых прочтений ("аргумент от замысла", "версия учас­тия", "редукционистская" и "антиредукционистская" (синергетичес-кая) программы). Однако выбор сделан явно в пользу других аспек­тов, а именно, гносеологического и научно-этического. "Мистичес­кий ореол, — отмечает в этой связи Ю.В. Балашов, — первоначально возникший вокруг АКП (антропного космического принципа — В.Л.), сейчас начинает уже заметно тускнеть. Удивление перед "космичес­кими совпадениями" оборачивается лишь дополнительным стиму­лирующим фактором исследования, заставляющим позади всякого "как" постоянно ощущать навязчивое присутствие "почему так, а не иначе..." Предметом "антропных аргументов" является в действитель­ности не то, что выделяет формы жизни на фоне устойчивых структур "неживой Вселенной", но то, что их объединяет на том уровне (атом­ном и субатомном), где еще нет различия между "живым" и "нежи­вым". Поэтому есть основания предположить, что "принцип, организу­ющий Вселенную определенным образом", напоминает не "непрерыв­ный промысел", пронизывающий всю "историю бытия" от Большого взрыва до появления разума, но механизм типа "спускового крючка", срабатываний уже на ранней стадии физико-космологической эво­люции Вселенной, то есть на том этапе, когда о предпосылках соб­ственно биологической эволюции не могло еще быть речи"[41].

Научно-этический аспект антропного принципа концентрирует в себе по крайней мере две проблемы. Даже следовало бы точнее ска­зать два основных постулата как следствия антропного принципа, на основе которых формируются и предлагаются в качестве фундамен­тальных и первоочередных два круга проблем. Первый постулат выразим словами академика Н.Н. Моисеева — "развитие мира про­исходит при условии крайней неустойчивости по отношению к его определенным параметрам"[42]. Второй постулирует возможность даль­нейшего существования и развития человека лишь при условии очень высокой согласованности эволюции человеческого общества и эво­люции природы, т.е. лишь в условиях их коэволюции.

В итоге новые горизонты приложения конструктивных способ­ностей познающего субъекта, открывающиеся ему на основе антроп-ного принципа, оказываются вовсе не бесконечными, а очень строго очерченными. Очерченными прежде всего количественными пара­метрами и характером связей фундаментальных физических кон­стант, отражающих структуру реальности, направления и законы ее эволюции. Соразмерность человека процессу творения этих струк­тур и законов у истоков космической эволюции на современном этапе обязала его лишь глубже (чем это пока что делается) отра­жать их и строить свои мыслительные и предметные конструкции, не преодолевая "сопротивление материи" (Г. Башляр), а настраива­ясь с нею "на резонанс".

Определенный тип антропоразмерности науке и научному зна­нию предлагает и социум, в котором существует наука. Прежде всего, по каналам целеполагания.

О целях и целеполагании очень много написано в обоснование идеи о должной подчиненности всего многообразия целей челове­ческой деятельности, в том числе и научного познания, раскрытию и реализации многогранных способностей и возможностей человека, раскрытию его "сущностных сил" и удовлетворению растущих по­требностей. Идеи гуманной, идущей почти от времен зарождения философии, конкретизированной в виде закона о возрастании чело­веческих потребностей.

Но как быть с неожиданно горьким финалом на практике, где к настоящему времени первейшей целью оказалось физическое вы­живание человечества, причем во многом благодаря негативным последствиям научно-технического прогресса, оказавшего домини­рующее воздействие на все сферы человеческой жизнедеятельности.

Возникшие в русле развития современной техногенной цивилиза­ции противоречия (между потребностями расширенного воспроиз­водства материальных благ и ограниченностью сырьевых ресурсов, особенно невосполнимых и трудновосполнимых, в рамках существу­ющих технологий; между потребностью совершенствования суще­ствующих, разработки принципиально новых технологий и реаль­ной возможностью потери контроля над технологическими процес­сами; между потребностью потенциально бесконечного развития способностей человека к адекватному познанию и конструктивному преобразованию среды обитания и его конечными возможностями как биологического существа (объем памяти, скорость протекания психофизиологических процессов); клубок противоречий, связанных с военным противостоянием различных систем и государств и со­циальным и психологическим отчуждением личности в современ­ном мире), явились решающим фактором "корректировки" целей человеческой деятельности в ущерб тому множеству гуманных, са­мообольстительных и "комфортабельных" целей, вокруг которых, разумеется, никогда не иссякнут разговоры и дела, в силу естествен­ного, явно или неявно выраженного, желания человека к самореализа­ции и самоутверждению. Новейшим вариантом такого рода коррек­тировки, а точнее ее идеологией явился постмодернизм как широ­кое интеллектуально-философское течение, кредо которого выражено в афоризме "Действуй локально, думай глобально". Более детальное представление о месте и значении науки в деятельности людей, ориен­тированной не на глобальное переустройство во всех сферах жизне­деятельности, а осмотрительное постепенное изменение, ориентиро­ванное набором определенных жизненно важных, телеологически не иерархизированных критериев, можно получить проанализиро­вав современные проблемы "большой науки".

5.4. Проблемы "большой науки"

Выражение "большая наука" появилось во второй половине XX в. и обозначает особый исторический тип науки, характерный наибо­лее полным проявлением ее влияния на жизнь социума, в котором она существует, и обратным воздействием социума на развитие на­уки. Данная ситуация могла сложиться лишь после того, как наука в своем развитии достигла определенной масштабности в содержа­нии и формах социального проявления по всем ее аспектам (как система знания, специфическая деятельность, социальный институт, производительная сила, форма общественного сознания).

Ныне приращение научного знания является главной причиной удвоения циркулирующей в обществе информации примерно каждые пять лет. Научная деятельность все более органично и непосред­ственно входит в бизнес, политику — области, где до второй половины XX в. их связь носила явно выраженный опосредованный характер. В это же время наука укрепилась как мощный социальный инсти­тут, оказывающий растущее воздействие на многие сферы жизни социума (образование, искусство, религию, нравственность, правовое регулирование и др.). Начавшийся еще в XIX в. процесс замены традиционных технологий технологиями на основе науки в XX в. получил мощное ускорение и привел к появлению ряда наукоемких производств (оборонная техника и вооружения, средства связи и на­вигации, биотехнологическое производство и генная инженерия, на-нотехнологическое производство и космические технологии и др.). Научное знание (при всей его рассогласованности с устойчивыми повседневно-обыденными представлениями, художественными и тех­ническими образами) методично расширяло свое мировоззренческое значение. В итоге оказалось, что развитие человечества в XX в. сти­мулировалось вовсе не социальными, идеологическими и межгосу­дарственными противоречиями (хотя это было и проявлялось в мас­штабных и трагических формах — Октябрьская революция в Рос­сии, фашистский режим в Германии, Вторая мировая война, войны в Корее, Вьетнаме, Афганистане и др.), а динамикой науки и связанной с ней техносферы, т.е. научно-техническим прогрессом. На этой ос­нове было создано индустриальное общество, пришедшее на смену традиционному, и важнейшие предпосылки для перехода к постин­дустриальному (информационному) обществу, с перспективой пост­роения которого в настоящее время связывают главную тенденцию в развитии человеческого общества.

Разумеется, отмеченный период не характерен беспроблемным развитием науки в плане ее взаимодействия с социумом, идеологи­ческими и властными структурами, как в тоталитарных системах, так и в "открытых обществах". Наиболее драматические события связаны не только с биографиями известных ученых (А. Эйнштейна, Г.А. Гамова, Н.И. Вавилова, Р. Оппенгеймера, А.Д. Сахарова и др.), но и с историческими судьбами науки и научных направлений (го­нения на теорию психоанализа, релятивистскую физику, кибернетику, генетику). Безоблачное существование не гарантировано науке и в настоящее время, хотя ее оценка как главного фактора и ресурса развития человеческого сообщества является доминирующей. Об этом можно говорить как о проблемах современной "большой науки", структурируя их в соответствии с традиционной классификацией основных аспектов науки, а также характером причин этих про­блем — внутренних и внешних для науки.

"Большая наука" как система знаний и специфическая деятель­ность отмечена небывалой масштабностью (объемом) накопленного знания и его сложной организацией. В настоящее время насчиты­вается около 15 тыс. научных дисциплин и областей исследования. В каждой их них накоплен массив знаний, овладеть которым невоз­можно без предварительного обучения по достаточно "широкому фронту" общетеоретических и специальных дисциплин. Однако и после этого в короткое время дойти до "переднего края" науки, где разрабатываются наиболее актуальные фундаментальные и приклад­ные проблемы конкретных дисциплин — удел не всякого, кто ре­шил заняться научно-исследовательской деятельностью. Столь же не гарантирована для каждого и продуктивность творческих уси­лий. Поэтому "большая наука" сопряжена не только с необходимос­тью постоянно совершенствовать сферу образования, но и рекрути­ровать из среды профессионально образованных людей "избыточ­ное" количество занятых.

Такого положения не существовало в период, когда научно-иссле­довательская работа не была массовой профессией. Ею она стала со второй половины XX в., когда в 1950-1970-е гг. произошло удвое­ние количества ученых (в Европе за 15 лет, в США — за 10 лет, в СССР — за 7 лет). Этот процесс был завершающим этапом в станов­лении науки как социального института, закрепившим его качество количественными параметрами.

Количественно выросло не только научное сообщество, но и резко возросли расходы на науку, которые в настоящее время в развитых странах составляют 2—3% валового национального продукта. Содер­жать современную науку оказалось под силу лишь государствам со стабильной развитой экономикой.

Тем не менее, это только часть одной из проблем "большой на­уки" в масштабе конкретных государств. Другая ее составляющая связана с обеспечением возможности более высокого уровня финан­сирования науки (до 5—8% валового национального продукта), если ставится задача поднять экономику страны и жизненный уровень населения на основе научно-технического прогресса и инновацион­ной деятельности. В новейшее время для подавляющего большин­ства развивающихся государств и стран, занимающих промежуточ­ное положение между развивающимися и развитыми странами, ре­шение этой задачи за счет внутренних ресурсов затруднительно, даже если для этого имеются хорошие предпосылки в сфере самой науки.

Например, в Республике Беларусь и в настоящее время в значитель-ной мере сохранен третий по величине в бывшем СССР научный потенциал. Однако финансирование науки в последние десять лет колебалось в пределах 1 ± 0,15% валового национального продукта. В этой ситуации периодически проявляются и в целом набирают масштабы деструктивные процессы (неоправданно сокращается чис­ленность научных сотрудников в ведущих и перспективных направлениях науки, деформируется возрастная структура научных кол­лективов, растет засилье внутринаучной бюрократии и др.). Один из путей изменения ситуации — интеграция с определенной группой стран, занимающих более прочные позиции в сфере науки, что позво­лит поддержать ведущиеся научные исследования по возможно широкому фронту. Однако главный ресурс находится в сфере связей науки и экономики, где наука выступает со стороны содержания одного из своих важнейших аспектов — как производительная сила.

Вопреки естественной психологической ассоциации, связывающей "большую науку", прежде всего, с грандиозными проектами фунда­ментальных исследований первого и второго типа, таковой ее делает прежде всего связь со сферой производства и в целом жизнью соци­ума, который видит в науке средство решения его экономических и социальных проблем. В современной "большой науке" эта связь по­лучила мощный стимул в сфере бизнеса. Компании в борьбе за тех­нологическое лидерство вкладывают в прикладные исследования значительные средства. Однако финансирование крупных научных программ под силу только крупным компаниям или их объедине­ниям. Но чаще всего финансировать эти программы под силу лишь государству, которое заинтересовано прежде всего в решении на ос­нове научно-технического прогресса и инновационной деятельности социально-экономических проблем своего (государственного) масш­таба. Поэтому каждое государство вырабатывает и проводит свою научно-техническую политику, достаточно жестко связанную с со­циально-экономической ситуацией и перспективами ее динамики.

На практике такого рода интегративное регулирование в разви­тых странах осуществляется на основе государственных программ и других правительственных документов. В качестве примера можно сослаться на содержание правительственного документа "Генераль­ная политика в области науки и технологий", содержащего совокуп­ность директивных установок по регулированию развития научной и технико-технологической сферы в Японии. В том числе конкрет­ные установки:

ü гармонизация отношений человека и природы;

ü накопление интеллектуальных ресурсов;

ü построение общества с минимальным уровнем социальной на­пряженности, представляющих собой ориентации на достиже­ние целей глобального значения.

Достижение намеченных глобальных целей связывается с опре­деленными приоритетами в области научно-технической политики. В их числе:

ü гармонизация отношений сферы науки и технологий с чело­веком и обществом;

ü развитие кадрового потенциала для научно-технической дея­тельности;

ü увеличение инвестиций в НИОКР;

ü развитие инфраструктуры науки;

ü развитие международного научного сотрудничества;

ü развитие научно-технической деятельности путем продвиже­ния ее на периферию страны.

Далее определены долгосрочные государственные приоритеты по конкретным областям НИОКР:

ü новые материалы;

ü информатика и электроника;

ü биология и биотехнология;

ü социальные и гуманитарные науки;

ü фундаментальные науки;

ü науки о космосе;

ü океанология;

ü наука о земле;

ü сохранение природной среды;

ü разработка и использование новых источников энергии;

ü разработка безотходных технологий;

ü технологии производства продуктов питания;

ü обеспечение здоровья людей;

ü улучшение условий жизни;

ü развитие социально-экономической базы общества;

ü предотвращение катастроф и минимизация их разрушитель­ных последствий.

В рамках этих приоритетов определена 101 технология, создание и развитие которых объявлены национальными целями на период до 2010 г. Из них 29 технологий, по которым Япония является бесспор­ным мировым лидером, в 14 она будет "первой среди равных", в 28 она будет на втором месте, в 20 она будет третьей. По каждой технологии дана прогнозная оценка потенциальной емкости мирового рынка.

Как видим, в данном документе и на фундаментально-концепту­альном и на прикладном уровнях весомо представлены социальные параметры, причем преимущественно (хотя и не всегда в явной форме) как критерии целесообразности действия по конкретным научно-техническим аспектам.

Аналогичные документы государственного уровня приняты в боль­шинстве стран. Их содержание представляет собой в основном ви­димую часть айсберга. Большой массив информации, относящейся к обоснованию (научно-теоретическому и социально-мотивационному) остается "за кадром". Однако именно она составляет основное содер­жание философско-методологических аспектов проблемы регуляции научной и технико-технологической сферы в оптимальной сопря­женности с социальной сферой. Это, во-первых, и как бы "по опреде­лению", поскольку философское осмысление данного феномена свя­зано прежде всего с анализом его социального бытия рациональными средствами. Во-вторых, дополнительным стимулом изучения фило­софско-методологических оснований процесса регуляции развития научной и технико-технологической сферы является нарастающий динамизм социальных процессов, требующий в новой ситуации по-иному расставлять акценты в ведущих исследованиях и директив­ных документах. Например, создание эффективной системы регуля­ции развития технико-технологической сферы в Республике Бела­русь необходимо связать по меньшей мере с учетом особенностей постчернобыльской ситуации и спецификой ее переходного периода в социально-экономическом развитии. И то, и другое не имело даже приблизительных исторических аналогов. Наконец, что-то вроде пе­реходного периода наблюдается и в глобальном масштабе: переход (пока что в основном усиленно декларируемый, но имеющий и прак­тическую реализацию) от потребительского отношения к природе к адаптивно-потребительскому; переход от силовых способов решения социально-политических проблем к ненасильственным; переход к новой демографической политике; переход к новому мировому по­рядку в социально-экономической сфере.

В этих условиях, прежде всего, следует ориентироваться на содер­жание набирающей силу тенденции в мировом распределении экономико-хозяйственной деятельности и технико-технологическом развитии. В общем плане ее называют переходом от индустриаль­ного к постиндустриальному или информационному обществу. Од­нако этот переход в ближайшее время реален лишь для группы разви­тых стран. Поэтому неизбежен (уже начавшийся) процесс разделе­ния труда между ними, с одной стороны, и с другой стороны, с остальным миром, в который входит и Республика Беларусь. В ос­нове прежней структуры международного разделения труда лежала модель, согласно которой сырьевая специализация периферийных стран дополнялась производством готовых изделий в индустриаль­ных центрах. Новая модель предполагает перенос всего цикла про­изводства промышленных товаров на периферию, оставляя в постиндустриальном центре деятельность по разработке новых тех­нологий, в первую очередь информационных. Понятно, что ощутимо зависимый от поставок промышленной продукции информацион­ный центр должен иметь надежные гарантии их стабильности по количественным и качественным параметрам. Сфера производства автоматически не обеспечивает такого рода гарантии. Их должен дать новый мировой порядок, обеспечивать который будет сеть меж­дународных военно-политических, финансово-экономических и дру­гих организаций.

Перманентно обостряются проблемы "большой науки" в аспекте, связывающем ее с духовной жизнью общества, т.е. науки как формы общественного сознания. Это связано как с ее прямыми периодически проявляющимися претензиями, так и с необходимостью для науки адекватно реагировать на предъявляемые ей обвинения в деструк­тивном воздействии на общественное сознание в целом, и в частно­сти, на возложение ответственности за его дегуманизацию. В каче­стве универсального ответа на такого рода глобальные обвинения указывают на то, что общество еще никогда не принимало за основу те рекомендации по социальному устройству и организации жизнедея­тельности общества, которые предлагала наука и поэтому она не не­сет ответственности за негативные последствия использования ее результатов, и, соответственно, выдвигаемые против нее обвинения не имеют оснований.

Как и большинство крайностей, эти точки зрения оказываются малопродуктивными даже в методологическом плане, т.е. в каче­стве идеализированных абстрактно-мыслительных предельных слу­чаев. В реальной жизни наука по-прежнему олицетворяет носителя объективного знания о мире и в этом качестве оказывает мощное воздействие на мировоззренческие представления практически всех социальных общностей. Как уже упоминалось, это происходит в основном за счет трансляции в сферу общественного сознания резуль­татов фундаментальных научных исследований в таких науках, как астрофизика, космология, физика, химия, биология, генетика и дру­гих естественных дисциплин. Этот канал воздействия науки на мен­талитет общества сохранится как один из доминирующих, несмотря на атаки и конкуренцию со стороны псевдонауки, астрологии, каб­балистики, уфологии и других, влияние которых будет создавать для науки определенные проблемы в ее взаимодействии с общественным сознанием.

Однако главная проблема "большой науки" в этом плане нахо­дится в ней самой. В настоящее время доминирующим является суждение, что наука значительно лучше изучила среду обитания (при­роду), чем общество и самого человека. Соответственно главная "гума­нитарная" проблема современной "большой науки" — это изучение человека в единстве его природных, социальных и антропологичес­ких аспектов. Для этого есть определенные предпосылки (антропный принцип) даже в тех областях естествознания, предмет которых прямо не связан с изучением человека и путей его оптимальной реализации.

Учитывая характер отношений современного общества и "боль­шой науки", выражающийся наиболее рельефно в требовании к уче­ным нести ответственность за последствия использования научных результатов, а также в общем ("фронтальном") давлении на науку, вряд ли стоит надеяться, что степень этого давления в обозримом будущем существенно уменьшится. Поэтому, говоря о перспективе, можно воспользоваться как иллюстративным приемом представ­лением о предельной ситуации, известной в литературе как "похороны науки". Науки не стало, ее хоронят, внешне как человека. В первых рядах похоронной процессии идут глубоко огорченные научные со­трудники, потерявшие работу и оставшиеся без средств к существова­нию. Далее — члены правительства, втайне радуясь этому событию, поскольку, наконец, сброшена постоянная тяжелая забота о финанси­ровании науки. За ними богословы, выигравшие многовековую по­лемику с наукой по многим вопросам, и разношерстная публика, представляющая сторонников оккультизма, астрологии, уфологии и других, также отмечающих победу над наукой. Наконец, самая мно­гочисленная группа — это представители самых различных соци­альных слоев, искренне озабоченные тем, что придет на смену науке, столь влиятельной силе, аналога которой у них пока нет. Вывод: науке во всех ее аспектах пока не найдена эквивалентная альтерна­тива..Поэтому у социума нет иного варианта, кроме бережного куль­тивирования этого уникального социокультурного феномена.

В числе основных перманентных проблем "большой науки", по-видимому, сохранятся следующие: проблема устойчивости ее соци­ального статуса, проблема реализации духовного потенциала науки, проблема оптимального использования ее преобразующего ресурса, экономические проблемы развития науки и проблемы государствен­ной научно-технической политики.

Глава 6

ПРЕДМЕТНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ НАУЧНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

6.1. Объект и предмет исследования

Объект исследования — это фрагмент реальности, представляю­щий собой целостное образование, на изучение которого направлена творческая активность исследователя, обладающее многообразными свойствами и отношениями. В рамках конкретного исследования они никогда полностью не охватываются. Экономист не анализирует процессы, происходящие в человеческом организме на молекуляр­ном уровне, как правило, отвлекается от многих явлений, характери­зующих эстетические предпочтения людей, но в качестве объекта исследования человек представлен практически во всех экономи­ческих дисциплинах и наиболее наглядно — в экономической пси­хологии. В реальном научном исследовании изучаются лишь опре­деленные стороны, характеристики, параметры объекта. Такого рода избирательное отношение к объекту фиксируется в понятии "пред­мет исследования".

Предмет исследования — это целостная совокупность устойчи­вых взаимосвязанных характеристик объекта, сопряженных с конк­ретными проблемами, целями и задачами исследования. Устойчи­вые характеристики объекта те, которые неоднократно воспроизво­дятся в действительности и могут наблюдаться (фиксироваться) доступными исследователю средствами. Им противостоят плоды безосновательных фантазий, надуманных характеристик объектов и фикции. Взаимосвязанность характеристик объекта, составляющих предмет исследования, повышает вероятность выводов и составляет основу многочисленных методов, где по изменениям одних характе­ристик делаются выводы о возможном изменении других, об их при­чинной зависимости, способе системной организации, тенденции раз­вития. Например, учет взаимосвязи между массой химических эле­ментов, их структурой и реактивными способностями (свойствами) подтверждает наличие этих способностей и обеспечивает продуктив­ность большой группы методов химии; фиксация взаимосвязи форм организации производства с экономическим поведением людей по­зволяет лучше изучить причины деградации экономического пове­дения, его частичной или полной подмены производственной дея­тельностью.

Предмет исследования — это целостная совокупность тех устой­чивых, взаимосвязанных характеристик объекта, которые интересуют человека непосредственно в рамках данного конкретного ис­следования. Его необходимо отличать от предмета определенной науки или дисциплины (физики, химии, биологии, социологии, эко­номики, языкознания и т.д.), в русле которой ведется данное конк­ретное исследование.

Дисциплинарный предмет по содержанию шире предмета конк­ретного исследования. Он, как правило, включает в себя, во-первых, те характеристики объекта, которые в ходе эволюции данной дисцип­лины не потеряли определяющее значение для ее предметогенеза, т.е. для процесса формирования и уточнения ее предмета. Напри­мер, в физике — это характеристики атомов как составных частей макротел, их свойства и закономерности взаимодействий; в химии — это характеристики атомов, молекул и надмолекулярных образова­ний, их состав, строение, свойства; в экономической науке — это ха­рактеристики деятельности и поведения людей, отражающие их от­ношение между собой и природой в связи с производством, распреде­лением и потреблением материальных благ. Во-вторых, предмет определенной дисциплины включает в себя те характеристики ис­следуемой реальности, которые вошли в него в ходе его историчес­кой эволюции, определяемой внутренней логикой данной дисциплины. На каком-то этапе предмет физики оказался органически связан­ным с изучением свойств субатомных образований (микрочастиц), химии — с особенностями протекания химических реакций, эконо­мической науки — с культурно-цивилизационными явлениями и т.д. В-третьих, дисциплинарный предмет охватывает ряд тех харак­теристик объектов, в исследовании которых люди заинтересованы практически. Существуют и другие отличия. Но главное отличие предмета исследования от предмета дисциплины состоит в том, что первый не охватывает всего содержания дисциплинарного предмета, а, как правило, находится в одном из его аспектов (секторов, частей). В каком конкретно, зависит от характера проблем, целей и задач исследования, которые сознательно выбираются и формулируются исследователем.

6.2. Проблема и вопрос в структуре научного исследования

На первый взгляд, научное исследование, как и всякое дело, необ­ходимо начинать с определения его целей и задач. Тем более, что они могут быть предложены (поставлены) заказчиком: директивными структурами, смежниками, заинтересованными организациями и лицами. В определенной мере так и происходит. Соответственно цели и задачи научного исследования необходимо представить как его исходные элементы, учитывая также то, что под их воздействием формируется предмет конкретного исследования, как уже отмеча­лось, не совпадающий целиком с дисциплинарным предметом.

Однако в научном исследовании в отличие от других видов и сфер человеческой творческой активности все начинается с проблемы. Афоризм "Нет беспроблемных исследований" очень четко вы­ражает характер исходной познавательной ситуации. Проблема воз­никает там, где необходимость получить новое знание сопряжена с определенного рода затруднениями: недостаточным объемом исход­ного знания, нехваткой адекватных средств и методов исследования, невыясненностью логических связей между исходным и искомым знанием и т.д. В общем случае проблема предстает как элемент научного исследования, отражающий познавательную ситуацию, свя­занную с наличием определенного рода затруднений в деятельности по приращению знания. Сама ситуация такого рода получила назва­ние проблемной.

Данная наиболее общая характеристика проблемы как элемента научного исследования хорошо коррелирует с широким смыслом термина: проблема — это затруднение, преодоление которого пред­ставляет существенный практический интерес. Соответственно те случаи, когда исследователь или исследовательский коллектив по­лучают прямые задания, содержащие перечень исследовательских целей и задач, можно квалифицировать как трансляцию в сферу научных исследований особого рода проблем, возникших в других сферах. А именно, проблем, требующих для своего решения знаний, которые не могут быть получены усилиями самого заказчика. Или ему просто более удобно воспользоваться услугами специалистов соответствующего научного профиля.

При осмыслении специфики научных исследований не ограничи­ваются отмеченной выше общей характеристикой проблемы.

К существенным признакам научной проблемы относят, прежде всего, функцию определения направлений исследования на основа­нии имеющегося знания, а также выраженность содержания в форме вопросов. Поэтому должна быть введена более точная дефиниция. Довольно распространенной является полуметафорическая характе­ристика проблемы как знания о незнании. К ней примыкает психо­логическая трактовка данного элемента научного исследования как стимула (побудителя) к дальнейшей творческой работе. Однако в методологическом плане они малоценны, поскольку слабо учитывают отраженность в содержании проблемы достигнутого ранее уровня изученности объекта, т.е. практически игнорируют ее позитивное "утвердительное" содержание, не сопряжены с четко эксплицирован­ными вербальными и логическими средствами выражения, позволя­ющими связать содержание проблемы с содержанием других элемен­тов научного исследования.

Поэтому возникает необходимость введения терминологически более точной и методологически корректной дефиниция проблемы, в которой должна быть в явном виде зафиксирована ее фундамен­тальная функция: определение направления дальнейших исследова­ний на основании имеющегося знания в форме, не допускающей дву­смысленности и неопределенности. Такой формой является вопрос.

Вопрос — это форма научного знания, фиксирующая его неполноту и содержащая установку (команду) на дополнение знания о предмете исследования в определенном аспекте.

Проблема — это возникший в ходе научного исследования воп­рос или целостный комплекс вопросов, посредством которых фикси­руется достигнутый уровень изученности объекта и определяется направление дальнейшей работы. Например, проблема повышения уровня занятости населения в трансформационном обществе вклю­чает в себя представления о специфике этого типа общества и меха­низмах его социальной эволюции в целом, а также цикл вопросов о причинах падения в нем уровня занятости, наличии и степени раз­нообразия в нем различных типов безработицы, причинах каждого из них, характере их последствий в определенных сферах жизнедея­тельности общества, путях преодоления безработицы и ее послед­ствий и др.

В отличие от вопроса проблема, как правило, предполагает (допус­кает) дальнейшее исследование по нескольким аспектам. Важно также подчеркнуть, что проблему характеризует отсутствие четко сопряженного с ее содержанием метода решения. Чтобы найти его, нередко необходимо существенно корректировать содержание про­блемы, менять ее логическую структуру, уточнять формулировку.

Проблема, метод решения которой известен, называют задачей. Иногда слова "проблема" и "задача" употребляются как синонимы. Но чаще всего их различают. И прежде всего по характеру сопря­женности с методом. Наряду с этим указывают также на более уз­кое содержание задачи, на ее меньшую концептуальную глубину, на связь со сферой практических приложений и др. Однако данные отличия не являются решающими.

Когда отмечается, что метод (методы) решения задачи известны, это не означает, что нет необходимости прилагать дополнительные творческие усилия по поиску методов ее решения. Количество изве­стных приемлемых методов может быть довольно большим и пред­стоит сделать выбор метода (методов) исследования и адаптировать их к данной задаче. Применительно к проблеме эта работа носит бо­лее сложный характер. Здесь зачастую необходима разработка (пост­роение) принципиально новых методов исследования, основанных на использовании ранее неизвестных средств исследовательской работы.

Содержание научной проблемы выражается посредством вопросов двух типов. Первый тип — это так называемые вопросы разреше­ния (в англоязычной литературе их называют general questions, categorical questions, yes-or-no questions), в основе которых лежат суждения, задающие определенное множество собственных ответов. Это множество чаще всего включает лишь два возможных ответа на вопрос данного типа, представляющих собой либо утверждение (подтверждение), либо отрицание одного из суждений, лежащих в основе вопроса. Например: "Существуют ли космические объекты, называемые черными дырами?", "Существует ли ген?", "Имеют ли место в экономической жизни общества кризисы?". Второй тип со­ставляют так называемые вопросы решения (другие названия — special questions, detail questions, word questions), не имеющие множества собственных ответов в виде утверждения или отрицания, лежащих в их основе суждений. Например: "Чем обусловлены физические па­раметры космических объектов, называемых черными дырами?", "Какова структура гена?", "Когда произошел самый тяжелый по своим последствиям экономический кризис в США?" В этих вопро­сах не дается исчерпывающего перечисления элементов множества собственных ответов, а лишь указывается область поиска этого мно­жества посредством вопросительных слов "когда?", "где?", "почему?", "сколько?", "что?", "кто?", "какой?" и др.

Вопросы разрешения обычно предшествуют вопросам решения. Они как бы позволяют, разрешают (отсюда и их название)[43] продолжить дальнейшую постановку более конкретных (специальных) вопросов.

Количество вопросов решения в принципиальном плане пред­ставляет собой открытое нечеткое множество. Вряд ли можно дать исчерпывающий перечень вопросов, ответы на которые "будут по­лезны" для решения онтологически-конкретной проблемы ("проблема гравитационного взаимодействия", "проблема биологического вида", "проблема инвестиций"). Однако в дисциплинарных исследованиях (где не избегают подобных словосочетаний для обозначения содер­жания проблемы) их целесообразное количество определяют доста­точно четко. Вопросы решения формируются и располагаются в после­довательности, воспроизводящей структуру целей и задач научного исследования, которая определяется достаточно широким кругом внутринаучных и вненаучных факторов: логикой эмпирического или теоретического исследования, запросами прикладной сферы, необхо­димостью междисциплинарных исследований, индивидуальными творческими интересами исследователя и др. Далеко не всегда эта последовательность строится на основе явно выраженных схем и правил. Одна из причин тому — недостаточная разработанность и освоенность научным сообществом содержания одной из областей логических исследований — логики вопросов и ответов (интеррогативной логики).

Вместе с тем содержание научных проблем структурируется на основе достаточно четко определенного логического принципа: воп­росы, выражающие содержание проблемы, располагаются в такой последовательности, где ответ на предшествующий вопрос служит основанием для постановки очередного. Данный способ связи пред­ставляет собой логическую структуру проблемы.

Структурированное таким образом содержание проблемы не пред­ставляет собой четко обозначенную исчерпывающую последователь­ность вопросов и ответов. Она включает также пробелы ("незаполнен­ные места"), наполнение которых конкретным содержанием (новыми вопросами и ответами на них) составляет процесс решения проблемы. Наряду с "незаполненностью мест" содержательно-эвристической особенностью научной проблемы является вариантность (альтерна­тивность) их возможных заполнений. Соответственно процесс реше­ния проблемы предстает как обнаружение (установление, заполне­ние) недостающих связей исходного и искомого знания путем пос­ледовательной экспликации содержащихся в проблеме вариантов (альтернатив) и выбора той из них, работа с которой обеспечит при­ращение необходимого (искомого) знания, т.е. решение проблемы.

Построение эвристических альтернатив в рамках проблемы де­терминируется, во-первых, творческими ресурсами исследователя, его способностью видеть анализировать содержание проблемы в раз­личных контекстах и системах отсчета и при необходимости в той или иной степени переформулировать проблему. Во-вторых, продук­тивным потенциалом накопленного конкретно-научного знания и его методологических регулятивов, где зафиксированы устоявшиеся схемы объяснения и поиска новых знаний (прежде всего, каузаль­ные, структурно-функциональные и эволюционные). В третьих, спе­цификой стимулов (запросов) прикладной сферы.

Формой выражения содержания недостающих вопросов и отве­тов на них (а в определенной мере поиска и выбора альтернатив) в рамках анализируемой проблемы являются представления о целях и задачах исследования.