Основные темы и понятия раздела

• «Я» и «Оно»

• О конфликтах детской души

• Культура и невроз

• Материнские конфликты

• Типы конфликта

• Супружеские конфликты

• Ролевые конфликты

• Различные подходы к пониманию индивидуального внутреннего конфликта

• Конструктивное разрешение конфликтов

Конфликт — особое явление психической жизни человека, непосредственно связанное как с пониманием природы лично­сти и ее развития, так и с проблемой психического здоровья и психологического благополучия человека. Роль конфликтов и их место в общей психологической феноменологии проявля­ются в том, что каждая значительная психологическая систе­ма тем или иным образом определяла свое отношение к кон­фликтам. Классическая западная психология предложила не­сколько вариантов понимания конфликтов — как явления, природа которого определяется через интрапсихические про­цессы и факторы; как явления, возникновение и особенности которого определяются прежде всего ситуацией; как явления, для понимания которого недостаточно знания личностных особенностей или объективного описания ситуации, но необ­ходимо понимание субъективной интерпретации человеком происходящего.

Противоречия и конфликты между различными сферами личности становятся ключом к пониманию личности и ее раз­вития в психодинамических подходах. Традиция описания конфликта как интрапсихического феномена была заложена 3. Фрейдом. Конфликту приписывается изначальный характер в силу противоречивости самой природы человека. Основное внимание в психоаналитических работах уделяется внутрен­ним конфликтам неосознаваемого характера. Они же являют­ся ключом к пониманию межличностных проблем и трудно­стей человека, поскольку поведение человека скорее детерми­нировано его собственными внутренними особенностями, чем внешней ситуацией.

Оппозицией подобного понимания конфликтов человека стали идеи К. Левина, заложившего традиции субъективного описания ситуации и ситуационной детерминации поведения. Он был первым психологом, сделавшим конфликт предметом специального исследования. Левин описывал конфликт в кон­тексте ситуации, жизненного пространства индивида, воздей­ствующих на него «сил поля». Его интерпретация конфликта способствовала развитию и усилению как ситуационных, так и когнитивистских подходов в изучении конфликтов.

Фрейд и Левин были авторами наиболее оригинальных, наиболее фундаментальных концептуальных описаний психо­логических конфликтов человека. На их основе возникло мно­жество более частных представлений, полемизировавших с «классиками» в отдельных моментах, но чаще заимствовав­ших и развивавших их идеи.

Современная гуманистическая психология с ее попытками противопоставить «официальной» и «академической» психо­логии «живое» знание реальных человеческих проблем и опыт работы с ними оказала влияние на отношение психологиче­ской науки к конфликтам. Это влияние сегодня выражается прежде всего в преимущественной ориентации на практиче­скую работу с конфликтами (в какой-то мере в ущерб их тео­ретическому исследованию) и в утверждении отношения к конфликтам как к явлениям «здорового» и «нормального» характера, выполняющим важные позитивные функции.

В раздел «Описания конфликта в классической психоло­гии» включены тексты, отражающие отмеченное выше разно-^образие подходов к пониманию природы конфликтов и их ин­терпретации. Психоаналитическая традиция представлена фрагментами работ 3. Фрейда, К. Юнга и К. Хорни. Работа Фрейда «"Я" и "Оно"» считается классической в его наследии и позволяет составить представление об основных идеях Фрей­да, связанных с конфликтами личности. Юнг в статье «О кон­фликтах детской души» описывает свой подход к пониманию возникновения и развития конфликтов. Две работы Хорни от­ражают ее теоретические взгляды на природу конфликтов че­ловека, во многом отличные от идей основателя психоанали­за, а также ее практические подходы на примере интерпрета­ции конкретного случая в ее практике.

Наследие другого основателя традиции исследования кон­фликтов в западной психологии — К. Левина — представлено его классической работой «Типы конфликтов», имеющей по­истине хрестоматийный характер, а также его статьями, посвя­щенными супружеским и рабочим конфликтам. Его описание конфликтов оказало влияние не только на теоретическую раз­работку проблем конфликтов, но и на их экспериментальное изучение, в том числе в бихевиористской парадигме. Некоторые результаты известных исследований Н. Миллера отраже­ны в их описании из работы X. Хекхаузена.

Значительное влияние на понимание конфликтов человека — и особенно практику работы с ними — оказали идеи и практика работы основателя психодрамы Дж. Морено. Они представлены описанием разных типов ролевых конфликтов, выполненных в парадигме Морено его ученицей и директором института психодрамы, социометрии и групповой психотера­пии Морено в Германии Г. Лейтц.

Известную сложность для выбора конкретных описаний тех или иных психологических феноменов представляет гума­нистическая традиция. Влияние ее основателей и привержен­цев на понимание и интерпретацию конкретных психологи­ческих явлений выражается зачастую скорее в общем духе их описаний, как теоретического, так и — особенно — практиче­ского характера, чем в конкретной разработке отдельных про­блем. В данный раздел включен небольшой фрагмент работы Р. Мэя, отражающий характерное для всей гуманистической психологии отношение к конфликтам, а также фрагмент кни­ги И. Ялома, противопоставляющий экзистенциальный под­ход к конфликтам психоаналитическим интерпретациям.

В завершение данного раздела приводится статья М. Дойча — известного современного исследователя конфликтов, пытающегося сочетать психологические, социально-психоло­гические и социологические подходы в описании конфликтов и отражающего характерную для современной литературы о конфликтах тенденцию к преимущественной ориентации на практику работы с ними.

3. Фрейд

«Я» И «ОНО» [25]

...«Быть сознательным» есть чисто описательный термин, ссылающийся на наиболее непосредственные и наиболее на­дежные восприятия. Но дальше опыт показывает нам, что пси­хический элемент, например представление, обычно не осо­знается длительно. Напротив, характерно то, что состояние осознательности быстро проходит; осознанное сейчас пред­ставление в следующий момент делается неосознанным, но при известных легко осуществимых условиях может снова вернуться в сознание. И мы не знаем, чем оно было в проме­жутках; мы можем сказать, что оно было латентно, и подразу­меваем под этим, что оно в любой момент было способно быть осознанным. Но и в этом случае, если мы скажем, что оно было бессознательным, мы даем правильное описание. Это бессо­знательное совпадает тогда с латентной способностью к осо­знанию. Правда, философы нам возразили бы: нет, термин — бессознательное — здесь неприменим; пока представление было в состоянии латентности, оно вообще и не было ничем психическим. Если бы мы уже тут начали им возражать, то за­вязался бы спор, который бы никакой пользы не принес.

Мы, однако, пришли к термину или понятию о бессозна­тельном другим путем, а именно — обработкой опыта, в кото­ром играет роль психическая динамика. Мы узнали, т. е. долж­ны были признать, что есть сильные психические процессы, или представления (здесь, прежде всего, важен квантитатив­ный, значит, экономический момент), которые для психиче­ской жизни могут иметь все те последствия, что и прочие пред­ставления, в том числе и такие последствия, которые могут быть вновь осознаны как представления, но они сами не осо­знаются. Нет надобности подробно описывать здесь то, что уже так часто излагалось. Короче говоря, тут вступает в дей­ствие психоаналитическая теория и заявляет, что такие представления не могут быть осознаны, так как этому противится известная сила; что в иных случаях они могли бы быть осозна­ны, и тогда было бы видно, как мало они отличаются от дру­гих, признанных психических элементов. Эта теория стано­вится неопровержимой ввиду того, что в психоаналитической технике нашлись средства, которыми можно прекратить дей­ствие сопротивляющейся силы и сделать данные представле­ния сознательными. Состояние, в котором они находились до осознания, мы называем вытеснением, а силу, которая приве­ла к вытеснению и его поддерживала, мы ощущаем во время аналитической работы как сопротивление.

Таким образом, мы приобретаем наше понятие о бессозна­тельном из учения о вытеснении. Вытесненное является для нас примером бессознательного; мы видим, однако, что есть два вида бессознательного: латентное, но способное к осозна­нию, и вытесненное — само по себе и без дальнейшего неспо­собное для осознания. Наше представление о психической ди­намике не может не повлиять на номенклатуру и описание. Мы называем латентное — бессознательное — только в де­скриптивном, а не в динамическом смысле, предсознательным названием бессознательного мы ограничиваем только динами­чески бессознательно вытесненное и получаем, таким образом, три термина: сознательное (СЗ), предсознательное (ПСЗ) и бессознательное (БСЗ), смысл которых — уже не чисто де­скриптивный. ПСЗ, как мы думаем, гораздо ближе к СЗ, чем БСЗ, и так как БСЗ мы назвали психическим, то тем уверен­нее отнесем это название к латентному ПСЗ.

...В дальнейшем течении психоаналитической работы выяс­няется, что и эти подразделения недостаточны и практически неудовлетворительны. Среди возникающих ситуаций отметим следующую как решающую: мы создали себе представление о связной организации психических процессов в личности и называем эту организацию «Я» личности...

...Индивид для нас — психическое «Оно», неузнанное и бес­сознательное, на котором поверхностно покоится «Я», разви­тое из системы В как ядра. Если изобразить это графически, то следует прибавить, что «Я» не целиком охватывает «Оно», а только постольку, поскольку система В образует его поверхность, т. е. примерно так, как пластинка зародыша покоится на яйце. «Я» не четко отделено от «Оно», книзу оно с ним слива­ется.

Но и вытесненное сливается с «Оно» — оно является лишь его частью. Вытесненное только от «Я» резко отграничено со­противлениями вытеснения; при помощи «Оно» оно может с ним сообщаться. Мы тотчас распознаем, что все подразделе­ния, описанные нами по почину патологии, относятся к только нам и известным поверхностным слоям психического аппарата. Эти соотношения мы могли бы представить в виде рисунка, контуры которого, конечно, только и представляют собой изоб­ражение и не должны претендовать на особое истолкование.

Прибавим еще, что «Я» имеет «слуховой колпак», при­чем — по свидетельству анатомов — только на одной стороне. Он, так сказать, криво надет на «Я». Легко убедиться в том, что «Я» является измененной частью «Оно». Изменение произо­шло вследствие прямого влияния внешнего мира при посред­стве В-СЗ. «Я» — до известной степени продолжение диффе­ренциации поверхности. Оно стремится также применить на деле влияние внешнего мира и его намерений и старается принцип наслаждения, неограниченно царящий в «Оно», за­менить принципом реальности. Восприятие для «Я» играет ту роль, какую в «Оно» занимает инстинкт. «Я» репрезентирует то, что можно назвать рассудком и осмотрительностью. «Оно», напротив, содержит страсти. Все это совпадает с общест­венными популярными делениями, но его следует понимать лишь как среднее — или в идеале правильное.

Функциональная важность «Я» выражается в том, что в нор­мальных случаях оно владеет подступами к подвижности. В своем отношении к «Оно» оно похоже на всадника, который должен обуздать превосходящего его по силе коня; разница в том, что всадник пытается сделать это собственными силами, а «Я» — заимствованными. Если всадник не хочет расстаться с конем, то ему не остается ничего другого, как вести коня туда, куда конь хочет; так и «Я» превращает волю «Оно» в действие, как будто бы это была его собственная воля.

...Если бы «Я» было только частью «Оно», модифициро­ванным влиянием системы восприятий — представителем реального внешнего мира в психике, то мы имели бы дело с простым положением вещей. Добавляется, однако, еще нечто другое.

Мотивы, побудившие нас предположить в «Я» еще одну ступень — дифференциацию внутри самого «Я» — назвать эту ступень «Идеалом Я» или «Сверх-Я», разъяснены в других местах. Эти мотивы обоснованные. Новостью, требующей объяснения, является то, что эта часть «Я» имеет менее тесное отношение к сознанию.

Здесь мы должны несколько расширить пояснения. Нам удалось разъяснить болезненные страдания меланхолии пред­положением, что в «Я» снова восстанавливается потерянный объект, то есть, что загрузка объектом сменяется идентифика­цией. Но тогда мы еще не вполне поняли полное значение это­го процесса и не знали, насколько он част и типичен. Позднее мы поняли, что такая замена играет большую роль в оформле­нии «Я» и значительно способствует становлению того, что называют своим характером.

...Мы теперь отвлекаемся от нашей цели, но нельзя, не ос­тановиться еще раз на объектных идентификациях «Я». Если таковые берут верх, делаются слишком многочисленными, слишком сильными и неуживчивыми между собой, то можно ожидать патологического результата. Дело может дойти до расщепления «Я», причем отдельные идентификации путем сопротивлений замыкаются друг от друга; может быть, тайна случаев так называемой множественной личности заключает­ся в том, что отдельные идентификации, сменяясь, овладева­ют сознанием. Если дело даже и не заходит так далеко, все же создается тема конфликтов между отдельными идентифика­циями, на которые раскалывается «Я»; конфликты эти, в кон­це концов, не всегда могут быть названы патологическими.

...Если мы еще раз рассмотрим описанное нами возникно­вение «Сверх-Я», то мы признаем его результатом двух в выс­шей степени значительных биологических факторов, а имен­но: длительной детской беспомощности и зависимости челове­ка и факта наличия его, Эдипова комплекса, который мы ведь объяснили перерывом в развитии либидо, вызванным латент­ным временем, т. е. двумя — с перерывом между ними — началами его сексуальной жизни. Последнюю, как кажется, специ­фически человеческую, особенность психоаналитическая ги­потеза представила наследием развития в направлении куль­туры, насильственно вызванным ледниковым периодом.

Таким образом, отделение «Сверх-Я» от «Я» не является чем-то случайным: оно отображает самые значительные черты развития индивида и развития вида и, кроме того, создает устойчивое выражение влияния родителей, т. е. увековечивает те моменты, которым оно само обязано своим происхождением.

...Таким образом, «Идеал Я» является наследием Эдипова комплекса и, следовательно, выражением наиболее мощных движений и наиболее важных судеб либидо в «Оно». Вслед­ствие установления «Идеала Я», «Я» овладело Эдиповым комплексом и одновременно само себя подчинило «Оно». В то время, как «Я», в основном, является представителем внешнего мира, реальности, — «Сверх-Я» противостоит ему как пове­ренный внутреннего мира, мира «Оно». Мы теперь подготов­лены к тому, что конфликты между «Я» и идеалом будут, в ко­нечном итоге/отражать противоположность реального и пси­хического, внешнего мира и мира внутреннего.

...История возникновения «Сверх-Я» делает понятным, что ранние конфликты «Я» с объектными загрузками «Оно» мо­гут продолжаться в виде конфликтов с их наследником — «Сверх-Я». Если «Я» плохо удается преодоление Эдипова комплекса, то его загрузка энергией, идущая от «Оно», вновь проявится в образовании реакций «Идеала Я». Обширная коммуникация этого идеала с этими БСЗ первичными позы­вами разрешит ту загадку, что сам идеал может большей час­тью оставаться неосознанным, для «Я» недоступным. Борьба, бушевавшая в более глубоких слоях и не прекратившаяся пу­тем быстрой сублимации и идентификации, как на каульбаховской картине битвы гуннов, продолжается в сфере более высокой.

...Наши представления о «Я» становятся более ясными, его различные соотношения приобретают четкость. Мы видим те­перь «Я» в его силе и в его слабости. Ему доверены важные функции: в силу его отношения к системе восприятий оно устанавливает последовательность психических процессов и подвергает их проверке на реальность. Путем включения мыслительных процессов оно достигает задержки моторных разрядок и владеет доступами к подвижности. Овладение по­следним, правда, больше формальное, чем фактическое — по отношению к действию «Я» занимает, примерно, позицию конституционного монарха, без санкции которого ничто не может стать законом, но который все же сильно поразмыслит, прежде чем наложить свое вето на предложение парламента. «Я» обогащается при всяком жизненном опыте извне; но «Оно» является его другим внешним миром, который «Я» стремится себе подчинить. «Я» отнимает у «Оно» либидо, пре­вращает объектные загрузки «Оно» в образования «Я». С по­мощью «Сверх-Я», «Я» неясным еще для нас образом черпает из накопившегося в «Оно» опыта древности.

Есть два пути, по которым содержание «Оно» может про­никнуть в «Я». Один путь — прямой, другой ведет через «Иде­ал Я»; для многих психических деятельностей может стать ре­шающим, какому из обоих путей они следуют. «Я» развивается от восприятия первичных позывов к овладению ими, от пови­новения первичным позывам к торможению их. «Идеал Я», ча­стично ведь представляющий собой образование реакций про­тив процессов первичных позывов «Оно», активно участвует в этой работе. Психоанализ является тем орудием, которое дол­жно дать «Я» возможность постепенно овладеть «Оно».

Но, с другой стороны, мы видим это же «Я» как несчастное существо, исполняющее три рода службы и вследствие этого страдающее от угроз со стороны трех опасностей: внешнего мира, либидо «Оно» и суровости «Сверх-Я». Три рода страха соответствуют этим трем опасностям, так как страх выражает отступление перед опасностью. В качестве пограничного су­щества «Я» хочет быть посредником между миром и «Оно», хочет сделать «Оно» уступчивым в отношении мира, а своей мускульной деятельностью сделать так, чтобы мир удовлетво­рял желаниям «Оно». «Я» ведет себя, собственно говоря, так, как врач во время аналитического лечения: принимая во вни­мание реальный мир, «Я» предлагает «Оно» в качестве объек­та либидо — самое себя, а его либидо хочет направить на себя. Оно не только помощник «Оно», но и его покорный слуга, добивающийся любви своего господина. Где только возможно, «Я» старается остаться в добром согласии с «Оно» и покрыва­ет его БСЗ поведения своими ПСЗ рационализациями; изоб­ражает видимость повиновения «Оно» по отношению к пред­остережениям реальности и в том случае, когда «Оно» оста­лось жестким и неподатливым; затушевывает конфликты между «Оно» и реальностью, и где возможно, и конфликты со «Сверх-Я». Вследствие своего серединного положения между «Оно» и реальностью, «Я» слишком часто поддается искуше­нию стать угодливым, оппортунистичным и лживым, пример­но как государственный деятель, который при прекрасном по­нимании всего все же хочет остаться в милости у обществен­ного мнения.

К. Юнг

О КОНФЛИКТАХ ДЕТСКОЙ ДУШИ [26]