Судьба

«Кто говорит – ничего не знает,

знающий – тот молчит».

Эти слова, известные людям,

Лао принадлежат.

Но если так, и почтенный Лао

Именно тот, кто знал,-

Как получилось, что он оставил

Книгу в пять тысяч слов?

«Бо Цзюй-и»

Юность, далёкая и прекрасная, юность, полная сил, амбиций и уверенности в завтрашнем дне, юность, забывающая ошибки так же быстро, как и разочарования, юность, не замечающая болезней, не страшащаяся старости, юность, не жалеющая тела и цветущего здоровья, юность, презирающая слабость и косность несовершенного мира. Мира, на самом деле подчинённого лишь человеческому разуму и воле. Где ты, наивная пора счастья?

Нам казалось, что мы начинаем понимать смысл бытия, вырываясь из детства к манящей запретными плодами жизни взрослых, свободных, независимых людей. Начинаем понимать сложность жизни, её запутанность, а раз так, то мы и говорили о ней сложно и запутано. Но если бы жизнь была проще простого, мы бы всё равно говорили о ней, как это у нас называлось, философствуя. Конечно, в большей степени из желания показаться умными. И нам казалось, что этот самый ум возносит нас над серостью и глупостью ничего не понимающего обывателя. И нам казалось, что мы можем презирать весь мир со своими предрассудками, суевериями и сказками. Многие из нас, закончив школу, постигали азы науки в институтах. Поэтому, начитавшись всякой белиберды, и впрямь думали, что и в жизни всё так и есть, а тупица-обыватель и не хочет и не в состоянии понять всю сложность жизни. Только наука, только чёткая мысль, опыт и анализ дают истинное познание мира. Чудес нет, наука рано или поздно всё объяснит.

А сколько споров! Сколько бестолковых повторений с единственной целью ещё раз убедить себя в правоте. Иногда в выходной день, собравшись в доме деда Паши, вернее, его внуков, с которыми дружили, мы начинали трепаться на все темы. Спорили эмоционально, горячо, перекрикивая друг друга, иногда просто орали в запале. Никто не из «наших» перенести таких бесед не смог бы, да и не захотел бы. Рекордом выслушивания нашей болтовни были пять минут, установленные родителями Сергея Селиванова, не более. Всё, что угодно: прослушивание музыки, танцы, курение и даже винопитие, но только не болтающая без умолку по несколько часов, несущая несусветную чушь, молодёжь. Никто не собирался терпеть нашу шумную компанию. Поэтому мы и облюбовали квартирку деда Паши. Она подходила идеально. Во-первых, здесь жили только он сам и его внуки Толя и Вася, из-за близости института, в котором они учились. Во-вторых, дед Паша был глухим, потерял слух на войне, не совсем конечно, но слышал плохо. А если и слышал, то чаще молчал, то есть был очень терпеливым и молчаливым человеком. Глуховатость как последствие контузии здесь не причём, просто был немногословен, не любил говорить, да и всё тут. Но иногда наши мальчишеские посиделки выводили из себя и его. Как я уже говорил, вследствие нехватки аргументов в спорах, зачастую нам приходилось орать. Вот тут-то дед нас слышал распрекрасно, даже вставлял иногда едкие замечания, а то и рассказик какой поучительный ввернёт, чтобы остудить пыл полемистов. Но редко, редко: темы наших дискуссий его, видимо, не очень интересовали. Обычно спор начинался с какой-нибудь чепухи, мелочи. Сегодня Андрей Голичев посмел пошутить над неудачей Игорька Бабаева в амурных делах. Шутка была добрая, но последняя фраза показалась Игорю оскорбительной. С неё всё и началось:

-Это судьба, Игорёк!

-Какая судьба, что за ерунда! - раздраженно парировал Игорь, переходя на фальцет в словах «ерунда» и «судьба». -Человечество шагнуло в космос, а ты мне лепечешь о чём? Ещё вспомни о Боге! Я сам во всём виноват, и так называемую судьбу мы творим сами. Ишь ты, фатум, фатализм, предопределённость. Чушь! Я утром встаю и сам определяю чем займусь, что мне нужно сделать, чего достичь.

Здесь уже занервничал Андрей. Человеком он был тихим и скромным, но по нашим подозрениям верил в Бога. Во-первых, родители его ходили в церковь, во-вторых, он носил крестик на груди, в-третьих, слишком спорил он с людьми, отрицавшими существование потустороннего мира.

-Ты, наверно, не знаешь, что судьба по-русски значит суд Божий. Русский язык - язык духовный. Даже обыденное спасибо, которым мы сыплем по привычке направо и налево, не размышляя, значит – спаси Бог.

-Да мало ли что выдумывали необразованные крестьяне в старину!

-Позволь, этим языком пользовались не только крестьяне. Ты не хуже меня знаешь, что такое символ, что такое слово, какую энергию и информацию оно несёт. Ты говоришь,мол, необразованные крестьяне, непросвещённые. Между прочим, просвещение происходит от слова свет, имеется в виду Божий свет, свет истины, а образование- от слова образ, разумеется, образ Божий. Ты, видимо, об этом и не размышлял? О языке я уже не говорю, это часть того, что делает нас людьми, в отличие от животных. По твоему получается, что люди, жившие до нас, были глупее?

-Да я не о том! Причём здесь язык? Я говорю о том, что кто был поумнее, сами устраивали своё будущее. Только лентяям на руку рассуждения о судьбе, не ленись и всего добьёшься. И вообще, чего ты прицепился? Большинство людей об этом не думают. Что им судьба? Живут себе, да и всё. Да и польза какая от размышлений этих?

-Между прочим, это ты прицепился к слову судьба, а не я. Ты прагматик, и всё пытаешься свести к какой-то пользе, к материальному. А я хочу сказать о душе, даже не о душе, а о жизни и смерти. Разве знаем мы, когда умрём, разве возможно отодвинуть день смерти? И дело даже не в том, готова ли душа выйти из тела, просто настало время смерти. Понял? Смерти не важно какой ты- здоровый или больной, умный или глупый, богатый или бедный, молодой или старый, достигший чего-то в этой жизни или неудачник. Ей всё равно! Понимаешь – судьба!

-Не согласен я. Смерть можно отодвинуть. Например, богатый человек хорошо питался, не пил, не курил, занимался спортом, а если и болел, то лечился редкими, дорогими лекарствами. Вот и прожил лет сто. Тем более, медицина развивается, старость скоро будет побеждена. Судьбе противостоит знание и философский подход к жизни. Размышляя, получая знание, мы рано или поздно победим смерть. Знаешь, сейчас в Америке многие люди замораживают себя, не дождавшись смерти, если болеют, например, какой-нибудь неизлечимой, пока неизлечимой болезнью. А потом, когда наука шагнёт вперёд, их разморозят и вылечат. По-моему, эти замороженные- настоящие философы. Философский склад ума и знание неразрывны. А знание- это наука, и она всегда противостоит судьбе.

-Ни жизнь, ни смерть человека не зависит от знания или незнания каких-то процессов. Только поверхностно кажется, по наивности, что человек при определённом знании может управлять этими процессами. Есть нечто большее чем…

-Ты опять за своё! – со вздохом, словно обращаясь к нашалившему мальчишке, сказал Игорь. Но Андрей, ничуть не смутившись, продолжал:

-А ты что, можешь повлиять, например, на рождение человека?

-Ха, ха!

-Ты зря смеёшься, я же не о физиологии говорю. Разве можно захотеть человеку- и не родиться или захотеть- и не умереть. Значит, есть что-то или кто-то управляющий этими процессами.

-Я не хочу с тобой спорить, да и всё равно ты меня не переубедишь.

-Напрасно, а я думал ты философ. В каждом дискуссионном споре выигрывает побеждённый, потому что умножает свои знания. Извини, что мне приходится цитировать мудрецов.

-Не стесняйся, поучи меня, дурака! Но если ты всё хочешь свести к религии, я вообще не буду с тобой говорить. Народы мира исповедуют разных Богов, имеют совершенно противоположные нравственные воззрения. Сам человек выступает творцом религиозного опыта, сам создаёт объекты религиозного поклонения. Религиозная деятельность подчинена законам человеческой психики и социальной психологии.

-А я тоже самое могу сказать о философии.

-Вот уж нет! Философия - это наука!

-Нет! – твёрдо сказал Андрей. - Только посмотри на разнообразие философских систем. Самой большой глупостью являются попытки втиснуть философию в рамки науки. Но наука обязательно общезначима, а от философии ни жарко, ни холодно, если конечно идеи не заражают миллионы пустых голов. Законы природы существуют независимо от того открыл их кто-нибудь или нет. А в философии, если некто и размышлял, может, размышлял оригинально и даже небесполезно, да вдруг помер внезапно, да рукописи сгорели, да друзья ничего не вспомнили из мудрований покойного. А? Вот и скажи, останется эта философия в мире или нет?

-Естественно, нет. Это так индивидуально.

-Вот тебе и ответ. Индивидуально! И всё? Что твоя ничего не значащая индивидуальность для мира? А наука общезначима.

-Хорошо, хорошо, согласен. Значит, философия- это своего рода искусство.

-О, куда хватил! Я же тебе больше скажу: это так и не так. Если говорить о философии, как упражнении для ума, это так. Шахматы- упражнение для ума?

-Да!

-А хорошая игра в шахматы- искусство?

-Разумеется.

-Но всякое ли искусство является упражнением для ума? Многие ли читая какой-то философский трактат, получают эстетическое удовлетворение, плачут в экстазе, витая в мире чисел, поражаясь стройности и гармонии цифр и выводов?

-Единицы из живущих.

-Вот видишь. Значит, упражнение для ума многим совершенно не нужно, а тем, которым это нужно, прежде всего видят в нём искусство.

-Постой, можно подумать, в мире нет людей, которым одинаково скучно и от заумностей философских и от музыки с поэзией.

-В этом-то и всё дело. Поэты, художники, музыканты выражают себя без претензии на истину. Хотя и среди этой братии хватает оригиналов, превращающих музыку в математику, поэзию- в физику, живопись- в химию.

Настоящие художники просто делятся своим видением красоты мира с другими людьми, не споря между собой и ничего не доказывая. Философы же наоборот- только тем и занимаются, что пытаются что-то доказать. А не зная, что такое истина, возможно ли говорить о ней, тем более спорить. Многие пытаются и искусство вывернуть на- изнанку, всё расчленить, взвесить, посчитать, то есть умертвить. И это не только так называемые философы, это и критики и искусствоведы. Искусство- это не доказательная система. Мне очень приятно беседовать с умными людьми, открывая книгу какого-нибудь философа, я словно разговариваю с ним, иногда соглашаясь, иногда нет. Но когда тебя начинают, что называется, грузить, доказывать, что это так и никак иначе, беседа прерывается. Это уже не- приятно. Разве может быть нечто подобное, скажем, в прослушивании музыки? Путешествие с композитором по неведомым мирам приносит только радость, ни к чему не обязывая, не требуя взамен приятия точки зрения последнего. Если музыка или поэзия начинает грузить, это уже не искусство, а философия. Мне лично неинтересны художники-философы, тем более философы-художники. Когда философ мнит себя носителем гармонии, властителем цифровой красоты, он забывает, что всё, что он хочет сказать, было сказано до него давным-давно и не раз. Красоту его мысли можно уподобить прекрасному чистому бриллианту, который столетиями радовал мир своей красотой. Но за тысячи лет в каких только руках он не побывал. Его залапали, загрязнили, где только его не выставляли напоказ. Поэтому он потускнел, а его всё демонстрируют, кричат: вот, вот, смотрите, он ещё сияет. Его крутят, показывая разными гранями, называют собственностью.

-Слушай, а может этот твой бриллиант просто взять да отмыть, почистить?

-То-то и оно! Во-первых, он не мой. А во-вторых, его для начала нужно забрать из рук философов. Но даже и этого мало. Потому что если повнимательнее присмотреться к этому истинному бриллианту, то он и не алмаз вовсе, а обыкновенная подделка, стекло. Вроде сияет на солнце, а всё равно ненастоящий, самодельный. Философия и к истине, и к знанию, и к искусству имеет отношение постольку, поскольку это всё выдумки отдельных личностей. То есть истина философов – это самопальный бриллиант.

-А где же в таком случае настоящий бриллиант, оригинал, так сказать?

-Игорёк, ты мне здесь платоновщину не разводи. Мы же начали с того, что возможно ли через познание каких-то процессов повлиять на судьбу, если таковая имеется. Всё началось с того, что тебе не понравилось слово «судьба».

-Понимаю, куда ты клонишь. Ты всё же пытаешься, несмотря на моё сопротивление, свести философию к религии. Хорошо, но тогда судьба есть насилие человеческой воли. Значит, душу человека со свободной волей насилуют?

-Нет, просто человек является частью целого. Только в соединении с целым существует гармония, открывается тайна творения. Оторвался от целого и конец! Нормального существования уже не может быть. А человек постоянно норовит оторваться от этого самого целого, к которому он и призван прилепиться по замыслу за этот короткий срок называемый жизнь. Ничего не понимая, сам отрывается через поиск какого-то знания о законах природы. Эти законы и существуют для человека, а познание их должно вести к воссоединению с целым.

-Ты только поясни сначала, что ты подразумеваешь под целым, что означает призвание, замысел, творение. Ты пытаешься ворочать какими-то глобальными понятиями, при этом не имея и элементарного разумения об этом, забывая, что я человек неверующий. Твои разговоры, что это принимается только на веру, для меня пустой звук. Верь как хочешь! Твои рассуждения беспочвенны ещё и не только потому, что ты пытаешься доказать, что философию уместнее всего связать с религией. Прости, но я так и не понял, что ты называешь богословием, по-моему, ты просто пустословишь, не понимая даже о чём! Я тебе отвечу твоим же языком. Помнишь в сказке: «пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что».Так и у тебя получается: говорю о том, не знаю о чём. Давай понизим планку, хватит болтать о высоких материях, спускайся на землю. Я же имел в виду обыденную, житейскую философию, что ли, то есть философскую жилку, которая есть в каждом человеке. Ну, а ты хватанул!

По меркам нашей компании спор только начался, тем более, к нему ещё не присоединились самые ярые споруны из присутствующих. Неожиданно назревающий гул прервал дед Паша. Заговорил он как-то тихо, видимо, чтобы заставить нас прислушаться. Обычно он задирал нас, подкалывал, а тут как-то печально, можно сказать, без всяких эмоций, глядя куда-то вдаль, в одну точку, начал. Все осознавали, что эта даль – прошлое.

-Однажды во время войны нас немцы потопили, но корабль не ушел на дно весь, осталась корма торчать над водой.

Все приумолкли, можно сказать, наступила полная тишина. И эту тишину прорезал старческий голос, давняя жизнь вошла в нашу комнатушку, наполнив её таинственностью. Дед Паша ходил простым матросом в море во время войны. Нет, не на боевом корабле, а на обычном транспорте. Из Англии доставляли продукты в Архангельск – конвой. Хотя конвой -только название: уберечь беззащитный кораблик от немецких подлодок -дело весьма сложное. Дед Паша тонул несколько раз, даже в госпитале в Англии лечился. Из-за контузии только и сошёл на берег. На рассказы о войне его уговорить было непросто, а если и получалось, он отделывался общими фразами, давая понять, что эта тема для него очень неприятная. Поэтому для всех нас было удивительно, что он сам вдруг заговорил о войне. Дед продолжал:

-Мы, кто остался живой, сидим на этой корме, молим Бога. Уже штормило, волны чуть посильнее- и перевернуло бы нас. Сидим целый день, уже вечер- и вдруг спасение! Приходит кораблик за нами. Все радуются, обнимаются, особенно паренёк один, такой же, как вы по возрасту, ещё совсем мальчишка. Он ко мне ещё в Архангельске словно прилип, говорит: куда вы, дядя Паша, туда и я. Так всё за мной и ходил. Когда корабль загорелся, он хотел в море броситься по глупости, насилу его сдержал. Почти все, кто в воду прыгнул, потопли, а те, кто выбрался потом к нам на корму, замёрзли. Парнишка этот весь дрожит, ко мне жмётся и всё своё талдычит: «Я с вами дядя Паша, куда вы, туда и я».А тут радость, живые остались. Штормтрап перекинули к нам. Потихоньку, потихоньку начинаем перебираться. Осталось человека три. Мальчонка этот бочком, бочком идёт, радуется- и вдруг сорвался в море. Упал так неудачно, между бортами, борт о борт притёрся, и только волна красная, кровавая напомнила, что море его не отпустило. Молча мы пошли к берегу, молча смотрели на волны, никто не радовался спасению, все думали о судьбе.

Дед Паша замолчал, как будто и не говорил ничего, только продолжал крутить что-то в сломанном будильнике, пытаясь починить, а мы молча стали расходиться по домам.

Эй, мой бывалый капитан,

Давай налью сполна

Пузатый глиняный стакан.

Так выпей же до дна!

И захмелев тихонько спой

Как в море жизнь трудна,

Что моряки зовут судьбой.

Смелее, старина!

Пой хрипло, старый капитан,

Как гребни волн, седой,

Чем измеряет океан

Недолгий век людской.

Как гнутся мачты под волной

И палуба скрипит

И о молитве, Боже мой,

Когда корабль горит.