2015-05-20
865
ФИЛОСОФИЯ ПОЗНАНИЯ
И ДЕЙСТВИЯ
Глава XIII
ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ
Рабочий, вытачивающий деталь на токарном станке, матема-
тик, составляющий программы для ЭВМ, пилот, ведущий реак-
тивный самолет, врач, ставящий диагноз, физик, определяющий
спин новой частицы, и домашняя хозяйка, готовящая обед, долж-
ны многое знать и многое уметь. Но пока дело спорится, вряд
ли кто-нибудь из них задумывается над тем, что собой представ-
ляют знания и как они возникают. Все это кажется само собой
понятным, а между тем это вопрос сугубо философский да к тому
же и весьма сложный. Значение его обнаруживается сразу же,
как только от привычных обстоятельств и дел мы переходим к
неожиданным, странным или затруднительным ситуациям. Доста-
точно спросить, могут ли обладать знаниями современные ЭВМ,
доступен ли процесс познания животным и, если да, каким —
всем или только высшим, чем отличается знание от незнания, в
чем ценность знаний для человека и можно ли ускорить процесс
познания мира, как сразу же начинаешь понимать, что без ответа
на вопрос, что такое знание, что значит знать, решить эти и мно-
гие другие проблемы совершенно невозможно.
|
|
|
1. ЧТО ЗНАЧИТ ЗНАТЬ?
Философскую важность ответа на этот вопрос подчеркивал
гётевский Фауст в обращении к своему ученику:
Что значит знать? Вот, друг мой, в чем вопрос.
На этот счет у нас не все в порядке.
Немногих, проникавших в суть вещей
И раскрывавших всем души скрижали,
Сжигали на кострах и распинали,
Как вам известно, с самых давних дней ',
Изучение природы познания, его возникновения и сущности
составляет содержание второй стороны основного вопроса фило-
софии. В его решении наиболее отчетливо обнаруживается
специфика самой философии, ибо ни одна другая наука вообще
не рассматривает этот вопрос в качестве своего собственного, а
Гёте И. В. Собр. соч.: Б 10 т. М., 1976. Т. 2. С. 28.
тем более основного. Нечего и говорить, что в эпоху НТР, когда
научные знания составляют фундамент технического и социаль-
ного прогресса, одного этого было бы достаточно для оправда-
ния и доказательства важности изучения философии, даже если
бы она не занималась осмыслением других рассмотренных выше
проблем.
К тому же вопросы о том, что такое знание, что значит знать
или познавать мир, насколько точно и верно человек в состоянии
познать самого себя и окружающую действительность, тесно
связаны с диалектико-материалистическим учением о развитии
и о материальности мира.
Чтобы упростить нашу задачу, рассмотрим несколько приме-
ров, в которых продемонстрированы различные виды знания.
Человек, что-либо знающий или умеющий делать, может сказать:
|
|
|
1) я умею (знаю, как) выточить деталь на токарном станке;
2) я знаю, как (умею) составить программу на языке пролог
или лисп для современной ЭВМ;
3) я знаю, почему поднимается в воздух и летает аппарат,
который тяжелее воздуха (реактивный самолет); я умею им
управлять;
4) я знаю, что такое малярия, что такое психический стресс;
5) я знаю, что такое спин частицы и как его измерить или
вычислить;
6) я знаю, что такое бифштекс, и умею его готовить.
Даже из этого краткого списка видно, сколь разнообразны
знания человека, каких различных предметов они касаются. В
первом и втором примерах речь идет о действии или деятель-
ности; в первом — о предметно-орудийной практической дея-
тельности со станком и металлическими заготовками, во
втором — о теоретической, так сказать, «карандашно-бумажной»
деятельности. Третий пример говорит нам о знании физических
законов и их использовании. Это (законы) как раз та «суть вещей»,
о которой говорит Фауст. А вот знание о причинах и сущности
психического стресса относится уже не к миру материальных
вещей, а к духовно-психической деятельности человека. Такие
знания, по поэтическому выражению Гёте, сокрыты в «скрижа-
лях души».
Английский философ Г. Райл (1900—1976) предложил делить
все знания на две группы: знания «как» и знания «что». Первые
отвечают на вопрос, как сделать. Вторые — на вопрос, что собой
представляет данный предмет, какова его сущность. Это, конечно,
очень упрощенная классификация. Но для начала обсуждения
нашего вопроса ее можно принять. Сравнивая между собой раз-
личные знания группы «как» и группы «что», мы замечаем общую
всем им черту — они выражены при помощи слов на определен-
ном языке. Знания о бифштексе и токарном станке выражены
на естественном разговорном языке; знания о законах физики
(примеры 3 и 5) — на языке математических формул; знания
о сущности малярии и психических стрессах — на языке биологии
о. 259
и медицины. Каковы бы ни были различия между этими языками,
мы везде имеем дело с мыслью (знанием), выраженной в языке.
И поэтому многие философы отождествляли знания с его словес-
ным языковым выражением, ибо «язык есть непосредственная
действительность мысли»1. Однако из этих слов не следует, что
между языком и мыслью, т. е. знанием, стоит знак равенства, по-
скольку кроме «непосредственной действительности» есть еще
действительность опосредствующая, скрытая от поверхностного
взгляда. Как раз ее-то и должна понять и раскрыть теория позна-
ния — важный раздел всякой развитой философии.
Выявление этой опосредствующей действительности мысли,
т. е. структуры, внутреннего строения знания, как свидетельст-
вует вся история философии,— очень сложная задача. Ранние
античные философы сосредоточили свое внимание на попытках
создать учение о происхождении и строении мира в целом, о его
основных кирпичиках — элементах. Поэтому вопрос о происхож-
дении и структуре знания в качестве самостоятельного вопроса
ими не рассматривался. Что же побудило древних философов
задуматься над природой и происхождением знания?
Первая причина была связана с обнаружением противоречий
в философско-математической программе пифагорейцев. От-
крытие бесконечных так называемых иррациональных чисел
заставило задуматься над тем, откуда берутся противоречия в
математической программе пифагорейцев. Элеаты (Парменид,
Зенон) предположили, что мир един, неподвижен, неизменен.
Противоречия же связаны с двояким происхождением знания.
Один его источник — чувства и ощущения — дает ненадежные
знания, или мнения, относящиеся к случайным, изменчивым со-
бытиям. Другой источник — разум — дает надежные знания, под-
чиненные законам логики, но и сама логика, как показал Зенон,
несвободна от противоречий. Этот вывод стимулировал интерес
к изучению логических доказательств и структуры знания.
|
|
|
Другая причина заключалась в том, что в середине V в. до
н. э. сложилось несколько противоречащих друг другу научно-
философских учений о строении и происхождении мира: ионий-
ская натурфилософия, считавшая основами мира чувственные
элементы (огонь, воздух, землю, воду); пифагорейская филосо-
фия, считавшая атомами мира числа; философия Демокрита, при-
знававшая основными кирпичиками мироздания лишь материаль-
ные атомы. В этом одна из причин того, почему Сократ (ок. 470—
399 до н. э.) и софисты провозгласили, что философия вообще
не должна заниматься учением о внешнем мире, а обязана сосре-
доточиться на исследовании внутреннего духовного мира. Ей
следует прежде всего изучить происхождение наших знаний,
мнений, убеждений, доказательств, так как именно в них — источ-
ник всех противоречий. Ученик Сократа Платон впервые сформу-
лировал развитую концепцию происхождения и сущности знания.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 448.
По Платону, существуют как бы два мира — мир идей и мир
человеческого бытия. Платоновские идеи, считает А. Ф. Лосев
(1893—1988), можно было бы интерпретировать научно, матери-
алистически — как качественные определенности, как сущности
или совокупности основных свойств, вещей и процессов, сущест-
вующие в отрыве, независимо от последних. Сам Платон их,
конечно, так не трактовал. Для него они вечны, совершенны и
неизменны, а мир вещей и сам человек суть лишь их несовершен-
ные копии, случайные, временные их воплощения. Бытие человека
подобно тогда мрачной пещере с небольшим выходом в ослепи-
тельный мир идей. Подобно предметам, появляющимся перед
выходом из пещеры, идеи отбрасывают неверные тени на заднюю
ее стенку. Знания и процесс их получения — познание — это и
есть тени идей, которые человек постигает своими ненадежными
органами чувств. Но существует еще особое — внутреннее —
зрение, присущее разуму. С его помощью философы могут при-
близиться к пониманию идей. Поэтому философия и есть высшая
наука, дающая умозрительные знания. Промежуточный род зна-
ний об арифметических и пространственных, т. е. геометриче-
ских, пропорциях дает математика. Наконец, физика, опирающая-
ся на чувственное наблюдение, поставляет самые несовершенные
знания.
|
|
|
Аристотель, учившийся у Платона, подверг взгляды своего
учителя критике. Он утверждал, что главный источник знаний —
не умозрительное постижение идей, а изучение реальных еди-
ничных вещей. Согласно Аристотелю, идеи суть просто обобщен-
ные сущности вещей. Только последние обладают реальным су-
ществованием. Поэтому самые ценные знания о мире дают
физика и все остальные науки, основанные на наблюдении. Им
должно подчиняться и развитие математики. Так наметились
две противоположные научно-философские программы: плато-
нистская — идеалистическая и аристотелевская — по существу
материалистическая (хотя с отдельными колебаниями в сторону
идеализма). Но самой важной заслугой Аристотеля было созда-
ние последовательного систематического логического анализа
знаний.
Знания, каков бы ни был их источник, выражаются в языке.
Чтобы их исследовать, нужно рассмотреть формальную, т. е.
логическую структуру предложений и основных типов понятий,
которые выражают и формулируют знания. Оказалось, что при
всем многообразии знаний можно выделить некоторое конечное
число выражающих их формально-логических структур. Таким
образом Аристотелю удалось сформулировать основные прос-
тейшие законы формальной логики. Он впервые стал рассматри-
вать научные знания как последовательность предложений (вы-
сказываний), связанных между собой логическими отношениями
и выводимых друг из друга по правилам логики. Взгляды Аристо-
теля оказали огромное влияние на последующее развитие фило-
софии.
В средние века философия из самостоятельной отрасли зна-
ния, противостоящей мифологии и религии, была усилиями хри-
стианских теологов превращена в служанку богословия. Однако
исследования процесса познания и структуры знания продолжа-
лись, хотя их характер заметно изменился. Христианство считало
главным источником всякого познания божественное откровение
и священное писание. Если античные философы часто обожеств-
ляли сам космос, саму природу, то христианство полегало при-
роду чем-то косным, неизменным, а венцом творения признавало
лишь человека. Бог вложил в человека душу и способность к по-
знанию. Отсюда проистекает и интерес средневековых филосо-
фов к психической деятельности и познанию как одному из
свойств души. Правда, христианство ставило веру выше знаний,
но тем не менее христианские философы-схоласты потратили
немало сил для развития логического учения о структуре знания
и доказательств. Наряду с высшим источником знаний — откро-
вением — средневековые теологи выделяли разум как ангель-
ское свойство, дающее знания о самых глубоких тайнах мира,
рассудок — источник нашей способности последовательно рас-
суждать, чувственное знание — источник многих заблуждений и
ошибок. Хотя в целом такое понимание было ошибочным, оно
сосредоточило усилия философов на тщательном изучении от-
дельных видов познания. Это в значительной мере содействовало
переходу от средневековой схоластики к новой философии, тесно
связанной с наукой и во многом противостоящей и даже отрицаю-
щей религию. Разумеется, основные причины этого коренились
в самом развитии общества, промышленности, торговли, техники
и связанным с этим становлением новой науки. Так как наука
представляет собой особую систему знаний, опирающихся в пер-
вую очередь на наблюдение и эксперимент, а не на божественное
откровение, то с ее развитием в новое время философский инте-
рес к источникам знания и его структуре существенно изменился.
Новое естествознание, представленное Коперником, Кепле-
ром, Галилеем, Ньютоном, Гюйгенсом и другими учеными, с
одной стороны, было тесно связано с экспериментом, а с дру-
гой — облекало свои знания в математическую форму. Увлечение
математикой не обошло стороной и общественные науки, пред-
ставители которых нередко пытались создавать механистиче-
ские модели общества. Несмотря на их крайнюю примитивность,
эти модели все же привлекали интерес широких кругов ученых
и философов к вопросу об источниках математического знания,
о взаимосвязях математических доказательств и научных экспери-
ментов. Все это привело к тому, что в XVII в. сложилось два фи-
лософских направления: рационализм (Декарт, Спиноза, Лейб-
ниц) и эмпиризм (Ф. Бэкон, Локк), по-разному понимавших
происхождение и сущность познания.
Крупнейший представитель рационализма Декарт утверждал,
что основные разумные идеи заложены в душе человека богом.
Этим, кстати, роль последнего и ограничивалась. Человек усмат-
ривает эти идеи «внутренним» зрением (интуицией) в силу их
отчетливости и ясности. Пользуясь, далее, точно сформулиро-
ванным методом и правилами логики, он выводит из этих идей
все остальные знания. Опыт же служит для подтверждения и
установления соответствия полученных знаний материальным
объектам и их свойствам. Спиноза.пошел еще дальше, утверждая,
что структура знаний такая же, как и структура мира. Крайнее
выражение принцип рационализма нашел у Лейбница, который
считал, что соответствие знаний внешнему миру гарантировано
извечной предустановленной гармонией. Ее установлением и
ограничивается исходная роль творца.
Рационализм отчасти отражал действительные особенности
естественнонаучного и математического познания своего вре-
мени. Аксиоматическая геометрия Евклида казалась тогда идеа-
лом построения любой науки. И поэтому рационалисты всемерно
подчеркивали значение выводного логического знания. Напротив,
эмпиризм был попыткой ответить на вопрос, не решенный рацио-
налистами: как и откуда берется знание о реальном изменчивом
чувственно воспринимаемом мире, не совпадающем с чисто ма-
тематическими схемами и выводами. Ф. Бэкон считал, что оно
возникает как результат обобщения и сравнения присутствия или
отсутствия изучаемых свойств (например, тепла) в различных
экспериментальных ситуациях. Причем единственным и основным
источником знания являются ощущения, а разум лишь анализи-
рует и систематизирует их. У Локка этот тезис развивается еще
в рамках философского материализма. Но уже Беркли и Юм
делают из него идеалистические выводы. Раз единственным ис-
точником знания являются ощущения, то невозможно знать,
существует ли что-либо за их пределами. А поэтому логично
допустить, что материи вообще нет (Беркли) или что мы не можем
познать ничего, кроме ощущений; постановка вопроса о внешнем
мире просто не может быть научно обоснована и опирается на
привычку (Юм).
Несмотря на то что каждое из этих направлений схватывало
и отражало какие-то действительные моменты познания, ни одно
из них не давало верной картины целого.
Кант и Гегель тоже не смогли преодолеть эту односторон-
ность. Кант пытался ответить на вопрос, каким образом матема-
тика, опирающаяся на чистую логику, может быть применена к
естествознанию, опирающемуся на наблюдение и эксперимент.
Время и пространство, считал он, существуют в нашем сознании
независимо от всякого опыта. Вместе с тем они (время и прост-
ранство) трансцендентальны, т. е. являются доопытными (априор-
ными) условиями и предпосылками опыта. Именно поэтому
арифметика и алгебра, возникающие на основе идеи времени,
и геометрия — на основе идеи пространства, могут применяться
к эмпирическому знанию. Это знание систематизируется и упоря-
дочивается с помощью основных двенадцати категорий, характе-
ризующих вещи с точки зрения их количества или качества,
конечности и бесконечности, множественности и единственности,
причинных взаимодействий, возможности, случайности, необхо-
димости и т. п. Полученные в результате знания дают сведения
о явлениях, внешней чувственной стороне, а внутренняя сторона,
сущность или «вещь в себе», по терминологии Канта, недоступна
рассудку и может быть постигнута лишь высшим разумом, кото-
рый не нуждается ни в каком опыте и является поэтому, как
утверждал Кант, трансцендентным, т. е. опирающимся на веру
и высшее знание, не зависящее от наблюдения и эксперимента.
Кант для постижения «вещи в себе» отводил известное место
творческому воображению. Но ответить на вопрос о том, как
строится знание об объективных законах мира («вещах в себе»),
он так и не смог. Неясно оставалось также, откуда берутся сами
априорные формы и категории. Гегель попытался преодолеть
эти противоречия, подчеркивая, что любое знание есть результат
развития. Оно возникает, изменяется под воздействием внутрен-
них противоречий и даже превращается в свою противополож-
ность. Но так как развивается лишь познание и общество, а при-
рода после акта творения неизменна, то вопрос о соответствии
знаний объективному физическому миру оказывался неразре-
шимым. Большим достижением Гегеля было понимание того,
что познание связано с деятельностью человека, хотя в его фи-
лософии она ограничивалась лишь духовной сферой.
2. СТРУКТУРА И ПРОЦЕСС ПОЗНАНИЯ
Основные положения теории познания диалектического мате-
риализма таковы:
1. Непосредственной действительностью мысли (познания)
является язык. Но структуры познания непосредственно не совпа-
дают со структурой действительности (как думал Спиноза). Это
совпадение или соответствие опосредствовано деятельностью
человека и прежде всего предметно-практической деятель-
ностью.
2. Язык есть форма выражения и фиксации знаний. Но струк-
тура языка не совпадает полностью со структурой знания, а тем
более со структурой действительности (как утверждал Л. Витген-
штейн в «Логико-философском трактате»).
3. Знания могут быть поняты, если их рассматривают в
процессе возникновения, развития и усложнения, а не только как
некий «готовый», завершенный феномен (как это делали почти
все предшественники К. Маркса, исключая разве Гегеля).
4. Знания, даже самые отвлеченные (например, математиче-
ские), в конечном счете социально обусловлены. Их содержание
определяется не только свойствами отражаемых объектов и спе-
цификой познающего субъекта, но и различными групповыми,
профессиональными, сословными, кастовыми, классовыми и в
широком смысле идеологическими установками и интересами.
(Этим, кстати, объясняется и то, почему новаторов в области
познания часто преследовали — «сжигали на кострах и распина-
ли», говорил Фауст.)
5. Основная функция знания есть отражение объективного
мира, человека и формирование правил деятельности.
Насколько важны эти положения, мы увидим, анализируя
те самые шесть предложений-примеров, которые приведены в
предыдущем параграфе. Что знают люди, произносящие первые
два предложения? Они знают смысл понятий (т. е. слов или слово-
сочетаний) «станок», «деталь», «выточить», «программа», «ЭВМ»,
«пролог», «лисп» и т. п. Это значит, что в огромном скоплении
разнообразных явлений и процессов они могут точно выделить
(распознать) вещи или виды деятельности, обозначаемые этими
понятиями. Кроме того, они знают правила, о которых явно не
говорится в данных предложениях, а именно правила, регули-
рующие деятельность токаря, вытачивающего деталь, или мате-
матика, составляющего программу. Наконец, они в состоянии
выполнить соответствующие действия (операции и процедуры)
с заготовками деталей, со станками, с математическими симво-
лами и т. п.
Теперь можно сделать интересный вывод. Хотя оба вида
знаний относятся к группе «как», они содержат в то же время
сведения (знания) о существенных признаках вещей, процессов,
без чего люди не могли бы распознавать предметы, необходи-
мые для осуществления деятельности. Следовательно, такие зна-
ния принадлежат одновременно и к группе «что».
Посмотрим теперь на примеры 4, 5 и 6. С первого взгляда
это типичные образцы группы «что», особенно четвертый пример.
Но в действительности врач, знающий, что такое малярия и стресс,
не только умеет выделять симптомы этих заболеваний, не только
знает, что возбудителем малярии является особый микроорга-
низм — малярийный плазмодий, а причиной стресса — опреде-
ленные перегрузки, вызывающие бурную реакцию особых желез,
действующих на центральную нервную систему, но и должен
уметь производить определенные действия, чтобы проанализиро-
вать кровь больного и точно подтвердить свой диагноз. Он дол-
жен уметь осуществлять практические физико-химические
операции по распознаванию микроорганизмов, классификации
гормонов и т. п. В примерах 5 и 6 имеется своеобразный сплав
знаний «что» и «как». Физик и домашняя хозяйка, хотя и стоят на
разных уровнях познания, должны, отвечая на вопрос, что такое
спин или бифштекс, уметь измерить данные явления (физик) или
изготовить его (домашняя хозяйка). Теперь понятно, почему
классификация Г. Райла является лишь самым первым и довольно
грубым приближением. Мы приходим к важному заключению,
что все виды знания имеют более или менее тесное отношение
к миру материальных объектов, причем отношение не прямое, а
опосредствованное. Посредник, который связывает языковую
оболочку знаний (непосредственную действительность мысли) с
внешним миром,— это активная преобразующая деятельность
людей, деятельность предметно-практическая. То, что действия
или деятельность входит в структуру знания, является величай-
шим открытием диалектического материализма и подчеркнуто
в словах К. Маркса о том, что первоначально мышление «впле-
тено» в практическую деятельность.
В результате структуру знания можно (правда, весьма упро-
щенно) представить так:
1. Субъект познания — мыслящий человек.
2. Язык — система символов (словарь) и правил их комбини-
рования в форме предложений (грамматика, синтаксис).
3. Система правил деятельности с определенными объектами.
4. Правила соотнесения языковых выражений (понятий и пред-
ложений) с различными объектами или видами действий (семан-
тика). Их называют также правилами обозначения.
5. Действия (операция и процедуры), соответствующие пра-
вилам пункта 3.
6. Система соответствующих объектов, обозначаемых опре-
деленными языковыми символами.
Таким образом, знания имеют не двухчленную структуру,
например «знаковые системы — ощущения» (как думали Беркли
и Юм) или «знаковые системы — явления» (как думал Кант),
а многочленную структуру, включающую ряд подсистем, важ-
нейшей из которых является активная преобразовательная дея-
тельность человека. Именно социально-историческая ограни-
ченность, различные предрассудки и предубеждения мешали
мыслителям прошлого осознать решающую роль практической
деятельности человека в образовании и развитии знания. Саму
практику они понимали либо как профессиональную деятельность
(врачебная, юридическая практика), либо как делячество, как
«заземленность», как торгово-промышленный бизнес, т. е. рас-
сматривали ее, по словам Маркса, «только в грязно-торгашеской
форме ее проявления»1.
Диалектический материализм понимает под практикой сово-
купность всех видов социально-значимой преобразующей дея-
тельности людей, основой которой является предметно-орудий-
ная, производственная деятельность. Поскольку деятельность в
этом смысле исторически меняется и зависит от форм общест-
венной организации, развития орудий труда, производственных
отношений и культуры в целом, постольку и характер и содержа-
ние соответствующих знаний также изменяются и развиваются,
подчиняясь всем законам диалектики и принципу развития.
Из этого со всей очевидностью следует фундаментальный
вывод о том, что общественно-производственная практика лю-
дей — источник и основа всех наших знаний.
Говоря о системе знаний, мы должны иметь в виду, что она
представляет собой сложную развивающуюся полиструктурную
систему. Можно различить два вида познания: индивидуаль-
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 264.
ное — в рамках жизнедеятельности индивида и родовое — в рам-
ках развития всего человечества. Рассмотрим основные этапы
развития познания.
Материалисты XVII—XVIII вв. считали, что развитие индиви-
дуального познания, или онтогенез знаний (от греч. ontos — су-
щее), проходит два этапа — чувственно-эмпирический и рацио-
нальный. Многие философы до сих пор отождествляют эту точку
зрения с позицией философского материализма вообще. Предпо-
ложим, что это отождествление обоснованно. Что же из этого
вытекает? Т. Гоббс сформулировал ответ следующим образом:
«...нет ни одного понятия в человеческом уме, которое не было
бы порождено первоначально, целиком или частично, в органах
ощущения»1. Был ли он прав? Выясним, как выглядят ощущения,
например зрительные, с точки зрения современной науки ~.
Луч света падает на спелую вишню. Он представляет собой
поток фотонов, из которых состоит электромагнитное поле, с
определенной частотой колебаний и энергией. Часть фотонов
рассеивается при падении, другая, причем строго определен-
ная,— поглощается поверхностью вишни. Наконец, третья отра-
жается по законам оптики и попадает в глаз человека. Энергия
и частота колебаний поглощенных и отраженных световых волн
зависят от физико-химического строения поверхности предмета.
Поэтому отраженные волны, можно сказать, несут информацию
о форме, величине и физико-химическом строении поверхности
освещенного предмета. Глаз человека схематически устроен так.
Передняя часть глазного яблока имеет маленькое отверстие —
зрачок, прикрытое прозрачной пленкой. За ней находится про-
зрачный хрусталик, имеющий форму двояковыпуклой линзы.
Внутри глазное яблоко заполнено прозрачным студенистым стек-
ловидным телом. Задняя стенка глаза — сетчатая оболочка —
густо усеяна светочувствительными клетками, различающимися
по своей форме и называемыми колбочками и палочками. Одни
из них приспособлены для восприятия цвета, другие — формы
предметов. От зрительных клеток отходят тончайшие нервные
волокна, соединяющиеся в зрительный нерв. Они ведут в зри-
тельный центр мозга, который связан нервными синапсами с
другими его центрами — двигательными, речевыми и т. п. Как же
возникает зрительный образ?
Глаз, как видно из нашего описания, очень похож на камеру
Фотоаппарата. Хрусталик его выполняет роль объектива, а сетча-
тая оболочка — роль фотопленки, на которой, по законам гео-
метрической оптики, возникает изображение предмета. Световые
лучи фокусируются и преломляются в хрусталике, вычерчивая
на сетчатке уменьшенное изображение предмета. Размеры изоб-
ражения определяются законом константного восприятия Эм-
мерта, согласно которому они равны произведению зрительного
.' Гоббс Т. Избр. произв.: В 2 т. М., 1964, Т 2. С. 50.
См.:Грегори Р. Глаз и мозг. М., 1970; Он же. Разумный глаз, М., 1972;
рок И. Введение в зрительное восприятие. М., 1980.
угла на расстояние предмета от глаза. Образ на сетчатке, как и на
фотопленке, оказывается перевернутым. То, что мы видим кры-
ши домов и кроны деревьев вверху, а не внизу, обусловлено
тем, что наш мозг под влиянием практики «исправляет» дело,
вторично переворачивая образ, запечатленный на сетчатке глаза.
Как велика при этом роль личного опыта, воспитания и практики,
показывает следующий эксперимент. Испытуемому с помощью
перевернутой киноленты показывают перевернутую свечу —
язычок пламени и дым от свечи направлены вниз. Спустя не-
сколько секунд испытуемый видит свечу в привычном положе-
нии — пламя и дым направлены вверх. Это происходит без вся-
ких сознательных усилий. Мозг на основании предыдущего опыта
автоматически исправляет «ошибку» кинокамеры.
Свет, попадая в глаз, претерпевает несколько серьезных
преобразований. В зрительных клетках имеется особое вещество,
родопсин, или зрительный пурпур. Каждому уровню энергии
и каждой частоте колебаний электромагнитных волн соответст-
вуют определенные изменения родопсина. Они, в свою очередь,
порождают строго определенные биоэлектрические импульсы,
идущие с некоторыми интервалами по зрительному нерву в мозг.
Здесь снова возникают соответствующие импульсам физико-
химические изменения клеток, которые воспринимаются нами
как цвет, форма или размер видимого объекта. Таким образом,
видит не сам глаз, а весь зрительный аппарат, включая мозг.
Процесс получения зрительных ощущений предмета включает
ряд преобразований энергии:
1. Поглощение, отражение и рассеяние света поверхностью
рассматриваемого предмета,
2. Фокусировка и преломление лучей в хрусталике.
3. Формирование образа предмета на сетчатке.
4. Физико-химические изменения молекул родопсина.
5. Возникновение соответствующих биоэлектрических им-
пульсов.
6. Передача импульсов зрительным нервом.
7. Соответствующие структурные трансформации в зритель-
ном центре мозга и образование вследствие этого определенных
образов (ощущение цвета, формы, восприятие целостной вещи,
движения и т. п.).
Из этого следует, что выработка ощущений представляет сис-
тему последовательных преобразований. Их конечный резуль-
тат есть образ предмета. Образ этот особый. Он существует в
мозгу человека, т. е. субъекта восприятия. Он не зеркальный, не
простая копия, а итог многих внутренних преобразований, притом
таких, что результат соответствует именно данному объекту, а
не другому, и в этом смысле является его отражением. Ощуще-
ние есть «субъективный образ объективного мира», «превраще-
ние энергии внешнего раздражения в факт сознания»1. Однако
Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 120, 46.
ощущения, или чувственные образы, сами по себе суть лишь
основа сознания или знания. В настоящее знание эта основа
превращается, пройдя еще несколько ступеней преобразования.
Прежде чем рассмотреть их, задумаемся над тем, что уже ска-
зано.
Между непосредственно чувственным образом предмета, на-
пример зрительным образом на сетчатке, и его восприятием в
мозгу (ощущением, представлением) нет точного совпадения.
Оптический образ Останкинской башни на сетчатке глаза может
занимать всего несколько миллиметров, тогда как глядящий на
нее человек воспринимает башню как огромное сооружение.
Это происходит потому, что мозг на основании ранее накоплен-
ных знаний, полученных из разных источников или на базе личного
опыта, как бы «автоматически» корректирует зрительное вос-
приятие. Известно, что одни и те же предметы воспринимаются
по-разному людьми с неодинаковым личным производственным
и социально-культурным опытом. Экспериментально доказано,
что верхолазы и обычные пешеходы, находясь на большой высо-
те, по-разному определяют размеры расположенных внизу пред-
метов. В опытах, проводившихся на животных и маленьких
детях, установлено, что они не обладают готовыми пространст-
венными формами восприятия, но учатся определять расстояние
до предмета, его размеры, расположение и форму на опыте,
в практической деятельности. В результате такой деятельности
координируются зрительные, осязательные, звуковые и прочие
восприятия в мозгу. В системе памяти как бы «откладываются»
определенные эталоны и стандарты, «записываются» соответст-
вующие правила, бессознательно корректирующие наше чувст-
венное восприятие. Эти эталоны и правила меняются исторически
в зависимости от социально-культурного опыта и личной
практики.
Люди определенным образом влияют друг на друга, на тот
способ, которым они воспринимают и оценивают внешние собы-
тия. В зависимости от определенного культурного уровня обще-
ства, социальной группы, опыта и личной культуры индивидов,
а также под влиянием групповых взаимодействий личных и
общественных интересов, часто весьма противоречивых и разно-
направленных, они не только по-разному оценивают явления
природы и общественной жизни, но даже по-разному их видят.
И поэтому у них возникают совершенно различные наглядно-
чувственные образы этих явлений и процессов. Так, ближайшие
сподвижники данного политического вождя или полководца, его
соратники, осыпанные его милостями и наградами, которым
близость к лидеру выгодна и приятна, могут оставить мемуары,
в которых не только даются положительные оценки всем его
деяниям и намерениям, даже преступным, приводящим иногда
к гигантским бессмысленным жертвам, но и совершенно искренне
описывается его лучезарный портрет, привлекательная внеш-
ность, доброжелательные взгляды и поступки. В глазах же дру-
гих современников, особенно жертв его акций, он будет выгля-
деть совсем иначе. И это зависит не только от идеологических
установок или сознательного искажения фактов, но и от того, что
под влиянием определенных обстоятельств само чувственное
восприятие людей, отражающих данные явления с различных
позиций, может быть весьма разнообразным. Поэтому восста-
новление объективной картины тех или иных событий, процессов,
поступков людей, социальных потрясений, эпизодов личной
жизни представляет собой в высшей степени сложную задачу,
требующую для своего решения высокой философской под-
готовки.
Второй важный вывод заключается в том, что не существует
чисто эмпирической стадии познания, так как уже в процессе
выработки ощущений принимают участие ранее накопленные
знания (эталоны, правила), относящиеся к рациональной сфере.
Рассмотрим теперь, как в простейшем случае образуются поня-
тия и включающие их утверждения (суждения, высказывания)
о различных объектах.
Процесс создания понятий обычно называется абстрагирова-
нием, а результат или продукт этого процесса — абстракцией.
Поэтому в дальнейшем термины «понятие» и «абстракция»
будут употребляться как взаимозаменимые, синонимичные.
Процесс абстрагирования в простейшем виде можно разбить
на несколько этапов, ступеней, которые в действительности часто
сливаются, переплетаются. Разделять их приходится лишь в инте-
ресах анализа.
Первый этап — группировка и разграничение ощущений. По-
лучив некоторые ощущения или чувственные образы при наблю-
дении различных предметов, человек выделяет какое-то одно
их свойство, например окраску или геометрическую форму.
Остальные свойства как бы отбрасываются, от них отвлекаются,
абстрагируются. Предметы, несмотря на все их различия, объе-
диняются в группы по одному (или немногим) из выделенных
свойств и отграничиваются от остальных. Выделенные предметы
образуют группы данного свойства. Например, вишня, кровь,
пунцовая роза, пионерский галстук объединяются в группу по
цвету. Яблоко, футбольный мяч, бильярдный шар и т. п. объеди-
няются по форме.
Второй этап — сравнение, отождествление главного свойства.
Так как выделенное у сгруппированных предметов свойство
обнаруживается с разной интенсивностью, все различия в его
проявлении как бы устраняются, сознательно или бессознатель-
но, а сами проявления у разных предметов отождествляются,
приравниваются друг к другу (красный цвет, сферическая
форма).
Третий этап, по существу, неотделимый от второго, называется
идеализацией, или предельным переходом. Вырабатывая такие
абстракции, как «красный цвет» и «сфера», мы по существу
отвлекаемся от того, что в объективной действительности не су-
ществует предметов, поверхность которых всегда и при всех
условиях отбрасывает световые лучи строго одной и той же
энергии и одной и той же частоты колебаний, вызывающих
совершенно одинаковые цветовые ощущения. Точно так же не
существует реальных предметов, все точки на поверхности
которых всегда находятся на одном и том же расстоянии от
заданной точки, центра. Сами законы природы ставят пределы
этому. Но в процессе абстрагирования мы «перешагиваем» эти
пределы, выделяя интересующие нас свойства как бы в совершен-
но чистом виде, в каком в действительности эти свойства сущест-
вовать не могут. Это и есть идеализация. Она позволяет четко
отделить данные свойства и соответствующую группу предметов
от всех остальных, осознать их специфику.
Четвертый этап — процедура наименования. Выделенному
свойству ставятся в соответствие слово или группа слов, т. е.
знаковое выражение, например «красный цвет» или «сфера».
Отныне это знаковое выражение выступает как понятие о данном
свойстве и соответствующей группе предметов. Описание свой-
ства, т. е. признак, образует смысл понятия (абстракции), а
совокупность предметов, обладающих свойством, образует зна-
чение понятия.
Задумаемся теперь над этой схемой. Даже в крайне упрощен-
ном виде она показывает, что в процессе абстрагирования, т. е.
создания, построения, конструирования понятий, есть нечто та-
кое, что отсутствует в самих ощущениях, с которых начинается
сам процесс. В ощущениях нет, например, идеализации. В них
отсутствуют операции группировки, сравнения, отождествления.
А ведь в действительном, неупрощенном процессе абстрагиро-
вания содержатся и другие операции и процедуры, которых нет
в ощущениях и в «непосредственном» чувственном восприятии.
Откуда же эти элементы, операции и процедуры берутся?
Напомним, что философы-рационалисты утверждали, что все
это присуще разуму, врождено человеку или существует в форме
способностей. Кант более точно говорил о творческом воображе-
нии. Как бы то ни было, но объяснить их, вывести просто из
ощущений не удастся. Поэтому-то позиция эмпириков в форме,
изложенной, например Гоббсом, оказывается слишком упрощен-
ной. Она игнорирует то, что на любом этапе получения ощуще-
ний присутствует, хотя бы в скрытом виде, нечто практическое,
т. е. социально и культурно обусловленные нормы познаватель-
ной деятельности, эталоны и критерии. Однако и прежний рацио-
нализм, чуждый принципу исторического развития, не мог отве-
тить на вопрос, откуда берутся эти нормы, эталоны и критерии,
и был вынужден либо приписывать их происхождение творче-
скому акту божества (Декарт, Лейбниц), либо считать их врож-
денными, априорными свойствами и условиями деятельности
рассудка (Кант). Мы знаем теперь, что временные и пространст-
венные представления людей, которые, как и логические кате-
гории, Кант считал априорными, трансцендентальными предпо-
сылками восприятия, складываются исторически. У народов,
стоящих на разных ступенях культурного и социального разви-
тия, эти представления различны. Нормы мышления, приемы и
правила абстрагирования, как и неосознанные правила, регули-
рующие процесс чувственного восприятия, вырабатываются
исторически и передаются от поколения к поколению в процессе
обучения. Лесной охотник и житель города (вспомните хотя бы
рассказы Пришвина или роман Ф. Купера «Следопыт») обладают
различными навыками наблюдения и получают разную информа-
цию, рассматривая одни и те же явления природы. Эти истори-
чески сложившиеся правила и принципы, а также профессио-
нальные навыки в каждом отдельном случае предшествуют
любому определенному наблюдению или эксперименту. В этом,
и только в этом смысле их можно рассматривать как предшест-
вующие опыту. Если бы Кант имел в виду эту сторону дела, то у не-
го не было бы никаких разногласий с материализмом. Однако по
отношению к социально-историческому опыту людей указанные
навыки, принципы и правила оказываются основанными на исто-
рической практике, на предшествующих экспериментах и наблю-
дениях. Кант ошибался, считая время и пространство, а также
основные категории познания априорными, врожденными че-
ловеку.
Мы видим теперь, что разделение на эмпирические, чувствен-
ные и рациональные этапы очень условно. Понятия «чувственный»
и «рациональный» — сами очень сильные абстракции. При их
выработке были отброшены многие важные свойства, и, в частно-
сти, метафизики не заметили их внутреннюю диалектическую
связь, их взаимопроникновение и переходы друг в друга. На.
этапе выработки ощущений всегда присутствует рациональный
момент; в процессе рационального мышления можно обнару-
жить чувственное, эмоциональное, эмпирическое содержание.
Против эмпиризма Локка, Юма и их последователей есть и
еще одно возражение. В современной науке (особенно в матема-
тике, теоретической физике, биологии и т. п.) есть понятия, ко-
торые нельзя непосредственно вывести из ощущений или свести
к ним. К ним относятся, например, «функция», «закон тяготения»,
«спин», «вид» и т. п. Есть абстракции, «надстроенные» над
другими абстракциями, которые, в свою очередь, «надстроены»
над абстракциями еще более низкого уровня, и т. д.
Теперь мы можем со всей определенностью ответить на ряд
вопросов, поставленных в начале главы. Прежде всего следует
указать, что наши знания на всех уровнях — от ощущений до
самых сложных абстракций — представляют собой отражение
объективной реальности.
Понятие «отражение» тесно связано с понятием «информа-
ция». Информация представляет собой процесс передачи изме-
нений от объекта воздействия к субъекту посредством сигналов
и их фиксации. Важно подчеркнуть, что субъект, воспринимаю-
щий сигнал, по мере усложнения своей внутренней структуры
и функций подвергает получаемую информацию особой, подчас
довольно сложной переработке в соответствии с внутренними
законами своего функционирования и структурной организации.
Так, поток фотонов, падающих на светолюбивое растение в виде
солнечных лучей, нагревает освещенную часть стебля, вызывая
перемещение ряда гормонов в затененную его часть. В резуль-
тате активизируются определенные биологические структуры:
мембраны клеток меняют свою геометрию и стебель изгибается
таким образом, что на листья падает большее количество света,
чем раньше. В таких случаях говорят, что цветок тянется к свету,
хотя в действительности перед нами сложный процесс отражения,
в котором фотоны выполняют разные функции. Их физическая
функция заключается в «передаче» растению энергии, необхо-
димой для его жизнедеятельности; их информационная функция
состоит в «передаче» изменений положения источника света
(солнца), что отражается в соответствующих движениях расте-
ния. Здесь следует четко разграничивать биофизические и био-
химические процессы, с одной стороны, от информационных —
с другой, хотя в обоих случаях эти процессы связаны с одними
и теми же материальными носителями.
Чем сложнее структурная и функциональная организация
субъекта, принимающего и перерабатывающего информацию,
тем в большей степени он используется как средство реализации
все более сложных форм отражения, обеспечивающих сохране-
ние, развитие, приспособление, а в случае живой природы —
и размножение организмов в среде обитания. Чем больше инфор-
мации в состоянии накопить и использовать живой организм или
техническая система, тем эффективнее могут они приспособиться
к окружающей среде и активно выполнять свои функции. Это
означает, что информация как бы увеличивает способность вос-
принимающей ее системы к более правильному, точному и
определенному отражению окружающей среды и, следователь-
но, уменьшает неопределенность, неточность, ошибочность от-
ражения.
Важно понять, что не всякий вид информации достигает
уровня знания и не всякий субъект воздействия, получающий
информацию, вырабатывает или принимает решение, а затем
целесообразно и сознательно действует на их основе. Предметы
неживой природы, технические устройства и даже живые орга-
низмы, например растения, не принимают решения, не дейст-
вуют по целям. Они изменяют свое положение, характер функ-
ционирования и развития под воздействием получаемой инфор-
мации, но эти изменения не являются сознательными. Информа-
ция превращается в знание лишь при очень сложных формах
психической деятельности, которая складывается и формируется
у человека в процессе социальной и трудовой деятельности.
Знание служит особым видом информации, хотя не всякая ин-
формация поднимается до уровня знания. Когда и при каких
условиях информация превращается в знание?
Получаемая на основе чувственного восприятия мира или на
основе передачи уже сформированных знаний информация
выражается с помощью языка в форме особых знаковых струк-
тур, которые могут выступать в качестве понятий или высказы-
ваний. На этой основе появляется возможность выработки новых
знаний. Для того чтобы эти знаковые структуры превратились
в знания, они должны быть построены с помощью определенных
синтаксических, семантических и прагматических правил.
Синтаксические правила, определяющие правильные языко-
вые выражения и указывающие, как их нужно строить, обычно
«впитываются», так сказать, с молоком матери в процессе язы-
кового воспитания, хотя до поры до времени не осознаются с
необходимой четкостью и определенностью. Отказ или неумение
пользоваться такими правилами не позволяет придать языковым
выражениям смысл и значение, а следовательно, превратить их
в форму знания. Так, предложение: «Герань цветет на окне» —
имеет определенный смысл и значение и вместе с тем построено
по правилам русского языка и логического синтаксиса. Если бы
оно было написано на английском, немецком или каком-либо
другом языке, то входящие в него понятия выражались бы с
помощью других слов и при этом использовалась бы грамматика
другого языка. Логический же синтаксис не зависит от естествен-
ных языков и выражает логические связи и отношения между
понятиями, позволяющие отображать объективные свойства и
связи явлений, о которых идет речь. Если логический синтаксис
нарушен, то даже предложения, состоящие из понятий с доста-
точно четкими значениями, оказываются бессмысленными и не
выражают знаний. Языковое выражение: «Цветет окне на ге-
рань» — не соответствует логическому синтаксису, не имеет
смысла и не выражает знаний.
Одной синтаксической правильности мало. Предложение:
«Корень квадратный из Наполеона приводит к оранжевой мело-
дии, используемой в химических реакциях» — соответствует и
правилам русской грамматики, и правилам логического синтак-
сиса, но не выражает никакого знания, так как значения и смысл
входящих в него понятий не связаны между собой. Чтобы вы-
сказывания или понятия были осмысленны, они должны подчи-
няться правилам семантики. Семантика — это сложная логико-
философская наука, изучающая вопросы о том, как конструиру-
ются смысл и значения языковых выражений, содержащие знания
о реальном мире. Только выражения, обладающие более или
менее определенным смыслом и значением, могут выступать
как знания. Но и этого мало.
Знания нужны человеку, чтобы действовать. А для этого не-
обходимы особые правила, позволяющие определенным об-
разом связывать знания и действия, соединять их в особое диа-
лектическое единство, другими словами, из любого знания как бы
вычитывать, извлекать нормы и правила действия и, наоборот,
обобщать деятельность, превращать действия в особую инфор-
мацию. Этот круг задач решается с помощью прагматики, т. е.
дисциплины, вырабатывающей правила и изучающей способы
взаимодействия знаний и деятельности.
Таким образом, знания оказываются чрезвычайно сложной
системой. За каждым отдельным высказыванием или понятием,
выражающим знание или передающим его, скрывается сложная
система синтаксических, семантических и прагматических правил
и длинная цепочка других знаний, используемых для того, чтобы
установить смысл и значение отдельных выражений, входящих
в данное высказывание или в данное понятие. Знания оказыва-
ются как бы включенными в обширный, по существу, неограни-
ченный социально-культурный контекст. Следовательно, инфор-
мация лишь тогда превращается в знание, когда она претерпе-
вает целый ряд серьезных преобразований. Эти преобразования
включают в себя выражение информации в языковой знаковой
форме, представление ее в соответствии с правилами логического
синтаксиса и истолкование на основе соответствующей семантики
и прагматики.
Для того чтобы быть уверенными, что знания адекватно от-
ражают действительность и применимы к ней, т. е. на их основе
можно ориентироваться в этой действительности, действовать и
приспособиться к ней, преобразовать ее в соответствии с нашими
целями, мы должны быть уверены, что существует надежный
способ проверки знаний, установления их соответствия с дейст-
вительностью, выявления меры этого соответствия и способа
улучшения и совершенствования знаний. Это подводит нас вплот-
ную к одному из большого числа сложных вопросов теории
познания — к вопросу об истине и ее критериях.
3. ОБЪЕКТИВНАЯ, АБСОЛЮТНАЯ
И ОТНОСИТЕЛЬНАЯ ИСТИНЫ
Проблема истины, т. е. проблема достоверного, правильного,
адекватного (от лат. adaequatus — приравненный) знания, была
сформулирована и осознана еще в Древней Греции. В чем же она
состоит? Элеаты и софисты сомневались в том, что наши знания,
особенно чувственные, дают верные сведения об окружающем нас
мире и правильно его отражают. Платон настаивал, что возможны
лишь знания о вечных и неизменных идеях, а сведения о чувст-
венном мире, т. е. мнения, недостоверны. Поэтому и возникла
проблема установления соответствия между знаниями и объек-
тивными явлениями. Такое соответствие получило в философии
название истины. Аристотель писал: «...истину говорит тот, кто
считает разъединенное разъединенным и связанное — связан-
ным, а ложное — тот, кто думает обратно тому, как дело обстоит
с вещами»1. Аристотель сформулировал классическую концеп-
цию истины, сохранившуюся до наших дней. Согласно этой кон-
Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 1.С. 250.
цепции, истина — это соответствие не между отдельными поня-
тиями и объективными явлениями и процессами, а между опре-
деленными утверждениями, т. е. суждениями и высказываниями,
и объективным положением дел. Действительно, понятия «чет-
ное число», «закон тяготения», «бифштекс», «спин» сами по себе
не ложны и не истинны. Однако утверждения, включающие эти
понятия, например «все четные числа делятся на 7 без остатка»,
«закон тяготения не препятствует полету реактивных самолетов»,
«спин — особая физическая характеристика некоторых элемен-
тарных частиц», «бифштекс приготовляется из легированной
стали», могут быть ложными или истинными; так, первое и чет-
вертое предложения ложны, тогда как второе и третье истинны.
В понимании истины и в истории философии, и в современных
философских течениях существует большой разнобой. Например,
сторонники когерентной (от лат. cohaerenria — сцепление, связь)
концепции истины, односторонне утрируя взгляды рационалистов
и опираясь преимущественно на опыт математических доказа-
тельств, считают данное утверждение истинным, если оно полу-
чено по определенным логическим правилам из других предло-
жений, ранее признанных истинными. В математике дело обстоит
так. Пусть имеется ряд аксиом, из которых выводятся теоремы.
В истинности аксиом мы не сомневаемся, что же касается
теорем, то теорема (утверждение, предложение) считается до-
казанной, или истинной, если она выведена из аксиомы по точным
правилам логического вывода. Однако следует иметь в виду, что
понятия «истина» и «ложь» многозначны, имеют разные смыслы
применительно к разным областям знания. В частности, в мате-
матике понятие истины часто употребляется как синоним выра-
жения «теорема (предложение), доказанная (выведенная) по
таким-то и таким-то правилам». И в этом нет ничего ошибочного.
Просто это особое словоупотребление, подчеркивающее, что для
математики формальная правильность, формальная вычисли-
мость или выводимость являются самыми основными (хотя и не
единственными) проблемами. Но как только речь заходит о при-
менении математики на практике—в науке или технике, дело
в корне меняется. Например, в многомерной геометрии имеются
теоремы и утверждения, которые были установлены совершенно
формальным путем и считаются формальными истинами. И пока
они не применены ни к каким реальным физическим процессам,
говорить об их соответствии действительности бессмысленно.
В то же время их нельзя считать и ложными, ибо они строго до-
казаны. Когда в прошлом веке были открыты неевклидовы гео-
метрии Лобачевского, Римана и Больяи, их считали математи-
ческим курьезом, неприменимым в материальной действитель-
ности. Они были доказательными, правильными построениями и
не более того. Но в XX в. Эйнштейн построил новую теорию
гравитации — общую теорию относительности, которая установи-
ла, что некоторые физические процессы могут происходить в
пространстве, описываемом неевклидовой геометрией. В той
мере, в какой была подтверждена общая теория относительности,
получила и эмпирическое подтверждение и неевклидова геомет-
рия. Возвращаясь теперь к когерентной теории истины, мы мо-
жем сказать, что она берет одну реальную черту познания, вы-
рывает ее из общего процесса и выдает за процесс в целом.
Существует и другая, корреспондентная теория истины, ко-
торая исходит из того, что те или иные утверждения должны соот-
ветствовать внешней действительности. Как же добиться этого
соответствия? Когда предложения содержат понятия, отражаю-
щие наблюдаемые свойства и отношения, например, «красный»,
«шарообразный», «кислый», «твердый» и т, п., дело обстоит
просто. Достаточно посмотреть, лизнуть или потрогать вещь.
Однако в науке часто встречаются понятия, не поддающиеся пря-
мому наблюдению. Например, «спин», «элементарные частицы»,
«кварк» и т. п. Как быть в таком случае? Сторонники корреспон-
дентной концепции истины делят язык науки на три слоя: язык
наблюдения, язык теории и корреспондентный язык, или язык
интерпретации. При помощи последнего неподдающиеся не-
посредственному наблюдению теоретические понятия («спин»,
«кварк» и т. п.) как бы переводятся на язык наблюдений, заме-
няются понятиями, описывающими ощущения. Сами теорети-
ческие предложения переводятся в предложения, описывающие
вполне наблюдаемые ситуации. Задача вроде бы резко упро-
щается. Однако это простота лишь кажущаяся. Дело в том, что
многие ситуации и процессы текучи, изменчивы и не поддаются
прямому наблюдению. Да и полный перевод теоретических пред-
ложений на язык наблюдений часто невозможен. Корреспондент-
ная концепция истины неприменима и ко многим высшим разде-
лам математики, об истинности или ложности которых, следова-
тельно, нельзя ничего сказать, пользуясь этой концепцией.
В свое время Аристотель говорил, что скептики сомневаются
в возможности истины как соответствия знаний действительности.
Ведь действительность текуча, изменчива и неповторима, и потому
любое соответствие ежесекундно нарушается. Стараясь обойти
подобные трудности, великий мастер диалектики Гегель утверж-
дал, что истина заключается в самом развитии знания, в его дви-
жении. Но так как он был идеалистом, то видел это развитие лишь
в изменении абсолютного духа и реализующего его мышления.
Соответствие знаний и действительности при таком подходе ока-
зывалось соответствием мысли самой себе. Как можно было
выйти из этого заколдованного круга?
Уже Кант отчетливо понимал, что вопрос о природе истины
по существу сливается с вопросом о критерии (от греч. (criteri-
on — мерило, средство установления соответствия знаний их
объектам) истины. «Но весь вопрос в том, чтобы найти всеобщий
и верный критерий истины для всякого знания»1,— писал он. Сто-
ронники когерентной теории истины находят такой критерий в
Кант И. Соч.: Вот. М., 1964. Т. 3. С. 159.
логическом доказательстве, сторонники корреспондентной (от
лат. correspondere — отвечать, осведомлять) — в прямом наб-
людении. Есть еще прагматическая (от греч. pragmo — дело,
действие) концепиия истины, представители которой считают,
что истинность знаний проверяется успехом соответствующей
деятельности. Хотя Нант и понимал важность всеобщего крите-
рия истины, сам сн склонялся к тому, чтобы принять в качестве
такового чувственное восприятие. Это не могло удовлетворить
ни естествоиспытателей, ни обществоведов, так как еще Беркли
показал, что, признавая критерием истины лишь ощущения, мож-
но прийти к субъективному идеализму, ибо этот критерий при-
знает существуюш.им лишь то, что воспринимается чувствами.
Современная теория познания рассматривает вопрос об
истинном знании и его критериях как чрезвычайно сложную и
не имеющую формально однозначного решения задачу. Прежде
всего она выделяет понятие объективной истины. Объективная
истина — это такое содержание наших знаний, которое не зависит
ни от человека, ни от человечества. Из этого определения сле-
дует, что в наших знениях всегда присутствует элемент, который
зависит либо от декного человека, либо от данной социальной
группы, либо от всего человечества. Эта зависимость может
порождаться индивидуальными особенностями психики и обра-
зования, особенностями чувственного восприятия (взволнован-
ностью, близорукостью, тугоухостью, повышенной возбудимостью
и т. п.), групповыми предрассудками и аффектами (массо-
вый психоз, национальные или профессиональные предубежде-
ния и т. п.) или родовыми особенностями рода человеческого,
связанными, например, с конкретным земным происхождением,
а также с особен)· остями культуры, пространственными и вре-
менными границами бытия.
Задача, следовательно, заключается в том, чтобы суметь
выделить в наших реальных знаниях такое содержание, которое
не зависит от субъективных элементов и в силу этого является
объективным. Важнейшее с этой точки зрения достижение —
выделение в классе объективных истин особого важного под-
класса, имеющего решающее значение для выживания людей в
реальной социально-исторической обстановке и для развития
человеческого рода. Этот подкласс К. Маркс назвал «предметной
истиной». Она непосредственно относится к окружающей чело-
века и не зависящей от его воображения и произвола реаль-
ности — природе и обществу. Критерием предметной истины
он считал социальную и индивидуальную практику человека. По
отношению к предметной истине практика, таким образом, вы-
ступает в качестве универсального, всеобщего критерия.
Помимо предметных истин могут существовать объективные
истины, не носящие предметного характера. К их числу принадле-
жат, например, абстрактные математические истины, т. е. утверж-
дения, относящиеся к абстрактным, так называемым идеальным
математическим объектам: числам, функциям, матрицам, систе-
мам уравнений, многомерным пространствам, различным фор-
мальным системам и т. п., а также истинам, например истори-
ческим, объектом которых являются давно исчезнувшие события,
процессы и явления, с которыми мы в настоящее время не можем
непосредственно взаимодействовать. Поэтому, критерии, приме-
нимые к предметным истинам, не могут считаться универсаль-
ными по отношению к истинам этого последнего рода, хотя и они
могут обладать всеми признаками объективности, т. е. не зависеть
по своему содержанию ни от человека, ни от человечества в це-
лом.
Подлинный всеобщий критерий истины был впервые предло-
жен философией марксизма. Под объективной истиной она пони-
мает такое содержание человеческих представлений, «которое не
зависит от субъекта, не зависит ни от человека, ни от челове-
чества...»1.
Что же нового и ценного в этом определении? Рассматривая
любые виды знания как отражение объектов, легко заметить, что
в каждом случае имеется, с одной стороны, нечто, что зависит
от человека, от данной социальной или профессиональной груп-
пы, и, с другой — нечто, что не зависит ни от одного человека.
Каждый врач обладает индивидуальными навыками в распозна-
вании малярии или стресса, но в диагнозе этих болезней есть и
нечто такое, что зависит лишь от объективного положения дел и
не зависит от личного опыта и привычек врача. Математики,
составляя программы для решения какой-то задачи, могут дви-
гаться различными путями. Но если решение правильное, то его
содержание зависит уже не от индивидуальных способностей
математика, а от существа задачи и от точно доказанных теорем,
которые не подчиняются индивидуальным вкусам и способ-
ностям отдельных людей или даже всего человечества. В этом
смысле и диагноз, и решение математической задачи объективны.
Здесь можно было бы возразить, что признаки малярии и стресса
открыты медиками, а теоремы доказаны математиками. Это, ко-
нечно, верно, открытия делаются людьми, но, после того как уста-
новлен диагноз, доказана теорема, они как продукты челове-
ческой деятельности существуют объективно.
Крупнейшим вкладом в теорию познания, сделанным К. Марк-
сом, было утверждение p том, что критерием предметной истин-
ности является практика 2. Ранее мы рассматривали практику как
составляющий элемент в структуре познания, как его источник
и основу. Теперь же она выступает в принципиально новой роли —
в роли критерия предметной истины. При этом практика пони-
мается в самом широком смысле, как социально-преобразова-
тельная деятельность людей, вырастающая на основе труда и ма-
териального производства в целом. Популярно поясняя эту
мысль, Ф. Энгельс писал, что существование пудинга доказывает-
' Ленин В, И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 123.
- См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 264.
ся тем, что его съедают; истинность определения структуры кра-
сящего вещества ализарина, добывавшегося ранее из растений,
подтверждается тем, что его научились вырабатывать из каменно-
угольной смолы. Поэтому, развивая эту мысль, часто говорят:
«Знать — значит уметь сделать». То, что наше знание о строении
атома и его ядра истинно, подтверждается на практике, напри-
мер, тем, что мы умеем син
