Распад jus publicum Europaeum (1890-1918)

Ко времени начала Конференции по Конго 1885 года уже произошло одно событие, которое должно было бы показаться самоуверенному евро­пейскому международному праву внушающей беспо­койство странностью: флаг Общества Конго впервые был признан правительством Соединенных Штатов Америки (22 апреля 1884 года). Это был прецедент,

последствием которого стало признание нового rocv дарства на африканской земле. Однако тогда он бьгл воспринят как некое малозначительное, периферий­ное событие. Тем не менее это был симптом неосоз­наваемого им самим постепенного распада специфи­чески европейского международного права. Закат jus publicum Europaeum и превращение его в универсаль­ное всемирное уже невозможно было предотвратить Растворение в универсально-всеобщем было в то же время и разрушением прежнего глобального порядка Земли. Его место на несколько десятилетий занял пустой нормативизм мнимо всеобщих правил, засло­нивший от сознания людей тот факт, что в основа­нии признанных на тот момент держав лежал опреде­ленный конкретный порядок, а новый до сих пор все не найден.

Первая длинная тень пала на jus publicum Europaeum с Запада. С ростом мощи Соединенных Штатов стали очевидны и присущие им колебания, суть которых состояла в том, что Соединенные Шта­ты не могли сделать решительный выбор между стро­гой изоляцией, осуществляемой при помощи отделяю­щей их от Европы линии, и охватывающей все Землю универсалистско-гуманистической интервен­цией. Об этом мы поговорим в специально посвящен­ной этому вопросу главе.

На Парижских мирных конференциях 1919 года
эта линия развития достигла некой роковой кульми­
нации, а ее символическим выражением может слу­
жить судьба президента В. Вильсона. Именно эта
линия характеризует тот период развития междуна­
родного права, к которому мы теперь обращаемся.
Этот период датируется 1890—1939 годами. Его ито­
говым результатом, с какой стороны ни смотри, стал
[ конец того пространственного порядка Земли, на ко-

¹ тором основывалось традиционное, специфически

европейское международное право, а тем самым ^м
[ достигнутое этим правом ограничение войны.

Понятия и формулировки, содержащиеся в учеб­никах по международному праву, в полной мере от­ражают это продолжавшееся с 1890 по 1939 год раз­витие. До 1890 года господствовало убеждение, что международное право — это специфически европей­ское международное право. На Европейском конти­ненте и, в частности, в Германии это казалось чем-то само собой разумеющимся. Конечно, существовали всемирные, универсальные понятия, такие как чело­вечество, цивилизация и прогресс, определявшие как всеобщие теоретические понятия, так и словарь ди­пломатов. Но именно благодаря этому целостная картина с самого начала была сугубо европоцентрич-ной, ибо под человечеством понималось прежде все­го европейское человечество, цивилизация естествен­ным образом означала европейскую цивилизацию, а прогресс был прямой линией развития этой циви­лизации. Ведущий немецкий учебник середины XIX века «Современное европейское международное право и его существующие до сих пор основания» Августа Вильгельма Хефтера (Europaisches Volkerrecht der Gegenwart auf den bisherigen Grundlagen. 1. Aufl. 1844; 8. Aufl. von F. H. Geffcken besorgt. 1888) очень типичен в этом отношении. Роберт Моль мог сказать тогда о нем, вызвав всеобщее одобрение: «С юриди­ческой точки зрения учебник Хефтера — безусловно лучший учебник по международному праву из всех, что были написаны на каком бы то ни было языке», ранц фон Хольцендорф также озаглавил статью в оеи энциклопедии еще как «Европейское междуна-Рроное право». Великие английские (Трэверс Твисс, ф"^ЛимоР> Самнер Мэйн, Холл, Лоример, Стивен) и типо ^{У3ские Т}РУДЫ этой эпохи точно так же ориен-ЦИи ^{ВаНЫ СЩе на ев}Р°Центичное понятие цивилиза-ны_е ^И_П^{В соответ}ствии с этим различают цивилизован-^лУчщ_е ^{УЦИВШ1изованные и} Д^икие народы. Но они плане ^{Позволяют} понять остающуюся пока на заднем проблему, а их авторы, следуя И. Бентаму,

обозначают свой предмет, не вдаваясь в более под­робные характеристики, как International Law¹ или Law of Nations.² В частности, они обращают более пристальное внимание на Соединенные Штаты и За­падное полушарие, чем теоретики международного права континентальных государств, прежде всего не­мецкие и итальянские.

Расширение области международного права на пространство Америки различным образом выража­лось в его общем обозначении. Американский юрист Кент рассматривает международное право в рамках своих Commentaries on American Law (впервые опуб­ликованы в 1836 году). Знаменитый Уитон озаглавил свой увидевший свет в 1836 году и выдержавший многочисленные переиздания труд просто как «Elements of International Law»,⁴ Уортон говорит о Digest of International Law of the United States.⁵ А юж­ноамериканец Кальво уже в 1868 назвал свой знаме­нитый труд «Derecho internacional teorico у practico de Europa у America».⁶ Любопытная работа француза Прадье Фодере (1885) называется «Traite de droit international public europeen et americain».⁷

Но и в тех случаях, когда в названиях научных ра­бот европейское и американское международное пра­во непосредственно соседствуют друг с другом, это первоначально еще отнюдь не свидетельствовало о глубоком понимании различия соответствующих пространственных порядков и подлинной простран-

¹ Международное право (англ.).

² Право наций (англ.).

³ Комментарии к американскому праву (англ.).

⁴ Начала международного права (англ.).

⁵ Изложение международного права Соединенных Штатов
(англ.).

⁶ Теоретическое и практическое международное право с»
ропы и Америки (исп.).

⁷ Трактат о европейском и американмком международно*
публичном праве (фр.).

ственной проблемы. Европа и Америка воспринима­лись как единая европейская цивилизация. На 2-й и 3-й Панамериканских конференциях (1901/02 и 1906) противоречия, существовавшие между Соединенны­ми Штатами и латиноамериканскими государствами в вопросе о компетенции арбитражного суда, улажи­вались посредством ссылок на ожидавшуюся Гааг­скую конференцию (1907 года). Известный пацифист и горячий сторонник международного арбитража Альфред Фрид называл это «гениальным выходом». На самом же деле это было лишь кратковременным, чисто фактическим уходом от великой континенталь­ной проблемы, заявившей о себе с началом нового века. В вопросе о кодификации американского меж­дународного права делегат от Гаити на 2-й Панаме­риканской конференции еще мог отстаивать точку зрения, согласно которой без содействия европей­ских юристов общепризнанная кодификация невоз­можна. Лишь в 1910 году вышла в свет новаторская по своему содержанию книга Алехандро Альвареса, направленная против идеи универсалистского между­народного права и отстаивающая своеобразие амери­канского международного права: Le Droit international americain¹ (Paris, 1910). Однако универсалистские ин­теллектуальные привычки были чрезвычайно силь­ны; как мы еще увидим, после Первой мировой вой­ны они получили новую поддержку благодаря созданию Женевской Лиги наций. Сразу же после выхода в свет книги Альвареса против обосновывае­мой им доктрины специфически американского меж­дународного права был выдвинут тот довод, что не может быть никакого международного права, различ­ного для тех или иных континентов, ибо нормы меж­дународного права всеобщи, а различны лишь кон­кретные ситуации. В одной работе, озаглавленной «О не-существовании американского международного

Американское международное право (фр.).

права» и опубликованной еще в 1912 году, по этому поводу говорится буквально следующее: «Сегодня после 2-й Гаагской мирной конференции, для южно­американских государств стало очевидным, что суще­ствует лишь одно-единственное международное право».¹

Расширение и распространение специфически ев­ропейского пространственного порядка, приведшее к всеобще-универсальной беспространственности, про­являлось в это время в том, что европейские авторы конца XIX века перестали называть свои междуна­родно-правовые труды учебниками по европейскому международному праву, а озаглавливали их просто как «Интернациональное право» или «Международное право». С этого времени такие названия становятся общепринятыми.² На огромную разницу между jus inter genres и jus gentium, стоящую за различием между языковыми выражениями droit de gens и интернацио­нальное право, юристы просто перестали обращать

¹ Sa Vianna. De la non-existence d'un droit international
americain. Rio de Janeiro, 1912. S. 241. Автор подчеркивает, что
не существует никакого азиатского международного права, а
вследствие этого нельзя говорить и о каком-либо американ­
ском международном праве. Он дискутирует с Кальво, Аман-
сио Алькортой («Лекции о международном праве». Буэнос Ай-
рес, 1905) и Альваресом: «Comment un Droit International
pretendant regir les rapports entre les nations, pourrait-il vaner de
Continent a Continent et d'Etat a Etat?» — спрашивает он
(S. 241). С особенной страстью он нападает на гегемонию Со­
единенных Штатов (признаваемую Альваресом) и подчерки­
вает, что доктрина Монро является лишь политическим прин­
ципом, а не юридическим правилом.

² Примеры: Бульмеринк, Таре, X. Шульце, Ульман, Хайль-
борн, фон Лист («Международное право» или «Интернацио­
нальное право»). Итальянские и испанские сочинения оза­
главливаются как «Diritto Internazionale» и «Derecho
Internacional», славянские — как «Международное право» и
«Mezdunarodnog Prawa». я>-ч_ч

внимание. Вместо этого они стали особенно настой­чиво подчеркивать межгосударственный характер ме­ждународного права. Следствием этого стало полное забвение колоссальной проблемы пространственного порядка Земли. Пока определенное вспоминание о ней еще сохранялось, юристы говорили о междуна­родном праве цивилизованных государств, а вследствие этого оставалось в силе и различие в международ­но-правовом территориальном статусе между евро­пейской и приравненной к европейской землей и землей нецивилизованных или неевропейских наро­дов. В соответствии с таким пониманием территория колоний и протекторатов представляет собой нечто совершенное иное, чем государственная территория. Например, аргументы английского юриста Джона Уэстлейка вплоть до начала Первой мировой войны целиком и полностью находились в русле этой тради­ции. Типичным-для ориентированного на понятие цивилизации образа мышления было и название пользовавшейся большим успехом кодификации Ио­ганна Каспара Блунчли: «Современное международ­ное право цивилизованных государств, изложенное в виде юридического кодекса» (первое издание: 1868 год). Написанный по-русски труд по междуна­родному праву Фр. фон Мартене был издан на не­мецком Бергбомом под названием «Международное право, или интернациональное право цивилизован­ных государств». Итальянец Контуццу опубликовал в 1880 году работу, которая называлась даже «II diritto delle genti dell'Umanita».*

Ядро новой проблемы составляло то, что вместо единого всеобще-беспространственного международ­ного права появилось несколько различных разно­видностей международного права, ориентированных на те или иные части света. Одновременно с этим

¹ Право всех народов, принадлежащих к роду человеческо­му (ит.).

дала о себе знать колоссальная проблема нового, иду­щего с Запада, из Америки, пространственного по­рядка Земли. Однако в начале этого этапа развития, в 1890 году, казалось, что никакой сложной проблемы просто не существует. Как мы уже отмечали, теоре­тики международного права всегда имели в виду лишь бесспорно общую для них европейскую циви­лизацию. Африканское международное право сущест­вовало лишь в том смысле, что африканская террито­рия была для европейских держав объектом захвата земли (см. выше). Об азиатском международном праве тогда не могло быть и речи, хотя начиная с восьмидесятых и девяностых годов XIX столетия азиатские государства также вступили в междуна­родно-правовое сообщество. Но если в иберо-аме-риканских государствах идея регионального, спе­цифического для того или иного континента международного права по крайней мере возникла и к 1910 году привела к появлению уже упоминавшейся нами книги Альвареса «Droit international americain», то азиатские государства, что весьма примечательно, без каких-либо особых проблем вступили в сферу действия казавшегося тогда сугубо европоцентрич-ным международного права. Однако благодаря этому само оно превратилось во всеобщее универсальное международное право.

Этот удивительный процесс объясняется главным образом психологическими причинами, порожден­ными картиной мира, существовавшей в представ­лении тогдашних европейских дипломатов и юри­стов. Неевропейские и нехристианские страны, и первой из них в 1856 году Турция, первоначально лишь в результате заключения договоров о капитуля­ции и тому подобных в полной мере европоцентрич-ных условий включались в порядок тогдашнего европейского международного права. Вступление Японии, Китая и Сиама во Всемирный почтовый союз рассматривалось как неполитический и техни­чески нейтральный вопрос. Это означало, что в то

время проблема изменения пространственного по­рядка все еще оставалась скрытой от европейского сознания. Но позднее вопрос, казалось, был снят. В 1894 благодаря войне с Китаем, а в 1904 году войне с великой европейской державой, Россией, Япония доказала, что она придерживается правил ведения войны, соответствующих европейскому военному пра­ву. Тем самым она сделала своего рода вступительные взносы, необходимые для того, чтобы она была приня­та в клуб великих держав. Кроме того, в 1900 году Япония наравне с великими европейскими державами участвовала в походе с целью подавления боксерского восстания. Так возникла и была признана первая великая азиатская держава. Атмосфера, «антураж» первой Гаагской мирной конференции 1889 года были еще чисто европейскими, чего не скажешь о второй конференции, состоявшейся в 1907 году. Уже само количество американских и азиатских участников этой конференции и та роль, которую они на ней иг­рали, служа очевидным свидетельством того, что ме­нее чем за десять лет был сделан огромный шаг от jus publicum Europaeum к международному праву, уже не являющимся в прежнем смысле слова европейским. Европейские дипломаты и юристы в каком-то упое­нии продолжали твердить о торжестве, победах и три­умфах европейского международного права. Но в дверь уже стучались те, кто должен был привести их в чувство.

Картина мира, сложившаяся в науке о междуна­родном праве этой переходной эпохи, продолжав­шейся с 1880 по 1900 год, нашла свое наиболее адек­ватное выражение в «Учебнике международного права» А. Ривье. Этот небольшой учебник увидел свет в 1889 году в серии «Библиотеки публичного пра­ва» Кирхенхайма и был посвящен памяти Франца фон Хольцендорфа.¹ Его особая ценность заключает -

' Второе издание: 1889. Работа Ривье «Principes du droit des gens» вышла в свет в 1896 году.

ся в отстаиваемой в нем научной позиции и в прису­щем автору глубоком знании исторической литерату­ры (Ривье принадлежит «Литературно-исторический обзор систем и теорий международного права, начи­ная с Гроция» в энциклопедии Хольцендорфа) и в са­мом построении его системы. Но прежде всего он яв­ляется для нас документом, в котором зафиксирован переход от европейского к универсальному по своему внешнему облику международному праву. Только те­перь, хотя и лишь на мгновение, этот переход был осознан. Благодаря этому книга позволяет понять, как правило, весьма трудное для понимания состояние сознания в переходную эпоху. В этом для нас состоит ее ценность как документа и как симптома.

Ривье настойчиво подчеркивает европейский ис­точник и характер «международного права цивилизо­ванных государств». Он особенно подчеркивает, что обозначение «европейское международное право» ока­зывается «правильным еще и потому, что Европа действительно является континентом-источником происхождения нашего международного права».' «Но, — продолжает он, — на\ре международно-пра-

¹ Выражение «Европа — континент-источник», по всей ви­димости, восходит к классификации международного права Хольцендорфа (содержащейся в его энциклопедии. 1885. I S. 14); Уэстлейк говорил о «nucleus», ядре, зародыше. Для по­нимания значения представления о «humanite» особенно по­учительными являются высказывания итальянского юриста Патерностро, советника японского министерства юстиции, дошедшие до нас из Токио: международное право протирается не только на Европу, но на все человечество и на всю Землю (Revue de Droit International XXIII, 1891 S 67). В первом изда­нии «Международного права» (v. Liszt Volkerrecht. 1898 S 3) фон Листа говорится. «Но сегодня к международно-правовому сообществу следует причислить и Японию. Ее культура нахо­дится на том же уровне, что и культура христианских европей­ских государств. В воине с Китаем Япония соблюдала правил международного права даже строже, чем иные европейски государства».

вовое сообщество отнюдь не замкнуто. Как оно от­крылось для Турции, так оно откроется и для других государств, которые достигнут необходимого, сопос­тавимого с нашим, уровня культуры. Посредством договоров, количество и значение которых постоян­но растет, государства Азии, а также африканские и полинезийские государства постепенно, одно за дру­гим вовлекаются в правовое сообщество».

Что же представляет собой в 1890 году с точки зре­ния европейского юриста, специалиста по междуна­родному праву, это сообщество европейских народов, которое во всех отношениях становится все более открытым, и каким образом он вводит в него неевро­пейские и неамериканские народы? В высшей степе­ни характерный ответ на этот вопрос дает произве­денный Ривье обзор «современных суверенных государств, которые в настоящий момент являются полноправными членами сообщества народов» (S. 92 ff.). В нем насчитывается прежде всего 35 госу­дарств Европы, затем 19 Америки, затем следуют го­сударства Африки, а именно: независимое государст­во Конго, свободное государство Либерия, свободное государство Оранжевая республика, султанат Марок­ко, султанат Занзибар.

Они называются государствами, но при этом избе­гается слово «суверенные». Кроме того, в отношении Марокко и Занзибара отмечается, «что два последних государства, само собой разумеется, не принадлежат к международно-правовому сообществу». Напраши­вается вопрос, почему они вообще присутствуют в этом перечне. На том же уровне, что и государства Африки, располагаются и страны Азии. В обзоре этих стран полностью избегается слово «государства». В нем говорится буквально следующее: «Равным об­разом вне сообщества государств находятся, однако, связанные многочисленными договорами со многи­ми его членами, Персия, Китай, Япония, Корея, Сиам. Другие азиатские государства под различными

названиями постепенно аннексируются Англией Францией; Малайзия за исключением части Борнео (Британское Борнео, Саравак, Бруней) принадлежит Нидерландам». Завершает обзор Полинезия: Гавайи Самоа. В другом месте указывается на то, что Авст­ро-Венгрию один-единственный посол представляет сразу в трех странах — Китае, Японии и Сиаме. Та­ким образом формируется общая картина, представ­ляющая собой одновременно и симптом, и документ и тем самым позволяющая нам зафиксировать мгно­вение перехода от европейского к уже не европейско­му международному праву.

Указывая на эту дату в истории международного права — 1890 год, мы пытаемся привлечь внимание к одному важному для этой истории факту. Лишенная какого бы то ни было ощущения угрозы, пребываю­щая в полнейшей безмятежности, теория европей­ского международного права конца XIX века полно­стью перестала отражать пространственную структуру его существовавшего до сих пор порядка. Она самым наивным образом принимала заходивший все дальше и становившийся все более плоским и поверхност­ным процесс универсализации за победу европей­ского международного права. Лишение Европы ее статуса международно-правового центра мира было воспринято как ее превращение в этот самый центр. Международно-правовое признание новых госу­дарств, которое при любом истинном порядке пред­ставляет собой исключение или допущение, выроди­лось в простое выражение доверия новым государствам в отношении крепости и стабильности вновь возник­ших отношений (Ривье). Юристы полагали, что на их глазах происходит весьма лестный для Европы прием в европейское м'еждународно-правовое сообщество неевропейцев, и даже не заметили, что они разруш³" ли все основания этого сообщества, ибо прежняя, хо­рошая или плохая, но все же реально существовав­шая в качестве определенного конкретного поряди

т. е. прежде всего как пространственный порядок, се­мья европейских монархий, государств и наций ис­чезла, причем заменить ее оказалось нечем. То, что пришло ей на смену, было не «системой» государств, а беспространственной и бессистемной неразберихой фактических отношений, беспорядочным, простран­ственно и духовно бессвязным нагромождением бо­лее чем пятидесяти разнородных, мнимо равноправ­ных и в равной степени суверенных государств и их рассыпанных по всему миру владений, лишенным какой бы то ни было структуры хаосом, который не был способен ни на какое ограничение войны и для которого понятие «цивилизация» в конечном счете уже не могло обладать сколь-нибудь конкретным го­могенным содержанием.

В ходе этого распада международное признание государств и правительств также должно было утра­тить даже остатки своего реального значения и отка­заться от каких бы то ни было ссылок на однород­ность признающего и признаваемого государства. Основополагающее для прежнего европейского меж­дународного права различение цивилизованных, по­луцивилизованных (варварских) и диких (sauvages) народов стало юридически несущественным, так же как и факт межконтинентальных пространственных взаи­мосвязей и различие в территориальном статусе евро­пейских метрополий и заморских колоний. Колони­альная земля стала такой же государственной территорией, как и земля европейских наций. Меж­дународно-правовые прецеденты стали учитываться без какой-либо пространственной привязки, и то, что имело место в Европе в отношениях между Шве­цией и Норвегией, без лишних размышлений рас­сматривалось как прецедент для отношений между, скажем, Японией и Мексикой. Новая глобальная проблема не удостоилась даже минимального внима­ния юристов этой эпохи, тогда как представители на­учной политэкономии в Германии уже в 1900 году со

всей возможной ясностью поставили и вовсю обсуж­дали вопрос об универсализме либо плюрализме миро­вой экономики! С юридической точки зрения теперь казалось, существует лишь одно-единственное интер­национальное международно-правовое сообщество, communaute inetmationale, а также несколько еще не подвергшихся эффективной оккупации, свободных от государственной власти территорий в Арктике и несколько еще не знающих государственной власти бедуинских племен.

Разумеется, тогдашнее представление о беспро­странственном глобальном универсализме соответст­вовало определенным реалиям — действительности отделенной от государства экономики, а именно сво-

' Густав фон Шмоллер в одном из тогдашних споров по по­воду развития аграрных и индустриальных государств заметил, что мировые империи той эпохи (Британская империя, Со­единенные Штаты Америки и Россия) проявляют тенденцию к тому, чтобы стать тремя самодостаточными мировыми им­периями; ср.: Die Theone von den drei Weltreichen, in seinem Jahrbuch. 1900 (S. 373 f.). Дитцель, напротив, диагностировал неосмитианство. В этих спорах принимали участие также Адольф Вагнер, Зеринг и другие; ср. указание Эрвина фон Бо-керата в его боннском докладе «Генрих Дитцель как политэко-1 ном и социолог» {Erwin von Bockerath. Heinrich Dietzel als i Nationalokonom und Soziologe. Bonn, 1944. S. 26. Anm. 2). Ha! рубеже веков Вернер Зомбарт уже открыл «закон снижения значения внешней торговли» (в статье «Идем ли мы к экс-. портному индустриальному государству?»); см. Werner ' Sombart. Entwickeln wir uns zum Exportindustriestaat? // Soziale Praxis, 1898/99. S. 633; сюда же относится и статья Макса Вик­тора «Так называемый закон снижения значения внешней торговли»: Max Victor. Das sogenannte Gesetzt der abnehmende AuBenhandelsbedeutung // Weltwirtschaftliches Archiv. 36. 1932 S. 59 f. О М. Ориу см. следующую главу. Слово «регион» по­явилось лишь позднее, после Первой мировой войны; он° различным образом описывалось при помощи таких понятии, как «районы мира», «континентальные блоки», «сферы влия­ния», «сферы интересов».

бодной всемирной торговле и мировому рынку с их свободой передвижения золота, капитала и рабочей силы. После заключения договора Кобдена 1860 года либеральное экономическое мышление и коммерче­ский глобализм стали для европейского мышления чем-то само собой разумеющимся и общепринятым. Мы уже видели, что на ход заседаний и результаты Конференции по Конго 1885 года огромное влияние оказала вера во всемирную свободу торговли. Много­численные, даже уже тогда очевидные препятствия и ограничения свободной экономики, системы тамо­женных барьеров и всякого рода протекционизм вос­принимались в то время как не более чем исключе­ния, которые ни в коей мере не ставили под сомнение вечный прогресс и конечный результат, к которому он ведет. Надежной гарантией такой карти­ны мира было господствующее положение Англии и ее заинтересованность в свободной всемирной тор­говле и свободе мореплавания. Условия предоставле­ния сторонам режима наибольшего благоприятство­вания, содержавшиеся в консульских и торговых договорах, а также в договорах об открытии зарубеж­ных филиалов коммерческих компаний, казалось, яв­лялись мощнейшим локомотивом этого поступатель­ного движения экономики к единому рынку. Короче говоря: параллельно государственно-политическим границам, признаваемым сугубо межгосударствен­ным по своему внешнему облику международным правом, формировалось всеобъемлющее пространст­во свободной, т. е. негосударственной экономики, представляющей собой всемирную экономику. Идея свободной всемирной экономики предполагала не только преодоление государственно-политических границ. Ее существенной предпосылкой был также и определенный стандарт внутригосударственного уст­ройства отдельных участников этого международ­но-правового порядка; он предполагал, что каждый участник ввел у себя некий минимум конституцион-

Кар\ Шчигт

ного порядка; этот минимум состоял в свободе, т. е отделении публично-государственной сферы от част­ной, и прежде всего в негосударственном характере собственности, торговли и экономики.

Здесь мы должны еще раз напомнить, что кон­кретный международно-правовой порядок состоит в связи и перекрещивании нескольких различных по­рядков. Так, международное право христианского Средневековья состояло в связи и перекрещении ду­ховного и феодального права. Европейский порядок XVII—XVIII веков сочетал в себе династическое меж­семейное право с межгосударственным правом. Меж­государственное право XIX столетия состояло в со­единении свободной экономики, свободного моря с межгосударственным суверенитетом. Дуализму пуб­личного и частного права соответствовал дуализм су­губо межгосударственного международного права и интернациональной свободной торговли. Общность интернациональной liberum commercium скрывалась за фасадом территориально четко отделенных друг от друга суверенных государств. Здесь речь идет не о какой-либо территориальной линии, но, пожалуй, о такой линии, которая разграничивает сферы человеческой деятельности. Это была охраняемая стандартом либерального конституционализма, про­шивавшая насквозь государства линия свободной экономики. Ее можно рассматривать как современ­ную разновидность amity line.

Впрочем, именно в то время для юридических представлений стал привычным и характерным рез­кий разрыв между внутренним и внешним, между международным, т. е. межгосударственным правом и земельным, т. е. внутригосударственным правом. Этот дуализм сфер и источников права самым осно­вательным образом был рассмотрен в вышедшей в свет в 1899 году книге Генриха Трипеля «Междун³' родное и земельное право». Резкий разрыв межДО внутренним и внешним соответствовал ориентир⁰'

ванному на государство мышлению государственного по своей сущности чиновничества, образ мысли ко­торого определяло публичное право, тогда как сво­бодные торговцы рассматривали весь мир как поле своей деятельности. Но о том, что за столь понятным государственному чиновнику разрывом между внут­ренним и внешним стояла некая мощная, тотальная общность, единство стандарта либерального государ­ственного строя, в книге Трипеля ни сказано ни слова. Научно-правовое осознание того, что в дейст­вительности мы имеем дело с двумя международ­но-правовыми порядками, было полностью утрачено, хотя еще Лоренц фон Штейн четко разделял их, а именно — подлинное международное право, т. е. по­рядок, составленный из отделенных друг от друга, замкнутых в себе государств, и иное, интернациональ­ное право, т. е. всеобщий порядок, регулирующий рынок, экономику и правовой режим иностранцев, в качестве поля действия которого рассматривался весь мир.

Начиная с середины XIX века наука о так называе­мом интернациональном частном праве даже попы­талась полностью избавиться от международно-пра­вовых понятий. Она, казалось бы, пошла своим собственным путем и в качестве изолированной юри­дической дисциплины отделилась от теории между­народного права. В действительности же она в конеч­ном счете устремилась к позитивизму и попыталась укрепиться на чисто национальных основаниях, что означало, что ее фундаментом стало отдельное госу­дарство и его законы. Мы не намерены обсуждать здесь многочисленные спорные вопросы, порожден­ные этим комплексом проблем. Отметим лишь то, что все характерные для этой стадии направления теоретического развития ведут к одному и тому же результату: ориентированный на государственный за­кон позитивизм, царивший среди юристов этого вре­мени, оказался не в состоянии создать понятийные

инструменты, при помощи которых можно было бы преобразовать реальные нагромождения суверените­тов отдельных государств и надгосударственной сво­бодной экономики в четкие и очевидные институты Оговорка ordre public? которую каждое суверенное го­сударство делало в отношении интернационального частого права, распространялась теперь с теми же разрушительными последствиями, что и оговорки в так называемом интернациональном публичном до­говорном праве.

В результате разумное отношение нормы и исклю­чения было поставлено с ног на голову. Проблема так называемой квалификации понятий, в частности понятий собственности и брака, обнажила тот факт, что вместе с общим порядком под вопрос были по­ставлены и общие понятия. Савиньи, великий осно­ватель современной юридической дисциплины так называемого интернационального частного права, в своей «Системе римского права сегодня» (1849) еще целиком и полностью основывал это право на неос­поримой европейской общности.

О том, насколько глубокими были изменения про­изошедшие во второй половине XIX столетия, свиде­тельствует тот факт, что бывший для Савиньи чем-то само собой разумеющимся принцип местожительства в течение нескольких десятилетий был вытеснен от­стаиваемым сначала главным образом итальянцами принципом национальной и государственной при­надлежности. Это был поворот, в котором нашли свое выражение стремительный переход к свободе передвижения и новое отношение к земле. Великий английский юрист Джон Уэстлейк был совершенно прав, сказав по поводу этого перехода от принципа местожительства к принципу государственной при­надлежности, что это было величайшим перевороте^ в истории права начиная с XIII века. Всеобщее Д^вИ"

' Общественный порядок (фр.).

жение к свободе, ликвидация традиционных локаль­ных привязок и в этом смысле появление тотальной интенсивной мобильности, т. е. всеобщая делокали-зация, перевернули весь европоцентричныи мир и ввергли его в совершенно иные силовые потоки, очу­тившись в которых ориентированный на государст­венный закон позитивизм продемонстрировал свою полную беспомощность внутри государства. Но и во внешнегосударственном отношении у ориентировав­шегося на международные договоры позитивизма отсутствовало какое бы то ни было понимание ситуа­ции. Именно этим можно объяснить то обстоятельст­во, что в качестве центральной проблемы восприни­мался и самым основательным образом обсуждался лишь дуализм международного и земельного права, т. е. дуализм внешнего и внутреннего, тогда как дуа­лизм межгосударственно-политического и интерна­ционально-экономического права совершенно не принимался во внимание. Именно здесь, в экономи­ке, старый пространственный порядок Земли очевид­ным образом утрачивал свою структуру. Но какое, собственно, значение имел тот факт, что теперь в се­мью или в дом европейских государств и наций со всех сторон принимались другие, неевропейские го­сударства и нации?

То, что семья европейских государств и наций столь стремительно распахнула двери своего дома для всего мира, в действительности было не просто ее количественным увеличением и расширением, а представляло собой переход на некий новый уровень. Сначала, правда, последовало падение в беспро­странственную и безземельную всеобщность. Вместо совершенно конкретного порядка прежнего jus publicum Europaeum не появилось даже и тени како­го-либо нового конкретного международно-правого пространственного порядка. Провозглашение док­трины Монро уже в 1823 году лишило европейцев возможности осуществлять в Западном полушарии

дальнейшие захваты земли. Система европейского равновесия, в которой находил свое выражение поря док XVIII-XIX веков, не могла быть просто преобра" зована в систему мирового равновесия всего земного шара. В определенный момент Англия выдвинула свои притязания на то, чтобы стать центром мира и из державы, манипулировавшей прежним европей­ским равновесием, превратиться в опору нового, ус­танавливающего баланс между крупными мировыми регионами, глобального мирового равновесия. Англий­ский премьер-министр Каннинг, выступая J2 декаб­ря 1826 года в британской Палате общин, заявил по поводу восстановления равновесия: «Я смотрю в дру­гую сторону! Я ищу уравновешивающее средство в другом полушарии... Я вызвал к жизни новый мир, чтобы восстановить старое равновесие». Эта речь Каннинга была направлена как против какой бы то ни было confederacy (Священный союз), так и про­тив любого resolution² (послание Монро) и любого их combination³ (меморандумы Боливара 1819—1826 го­дов).⁴ Но провозглашенная в ней цель некоего все­мирного равновесия не могла быть достигнута с ост­рова Англия. Англия стала традиционной державой, контролировавшей определенные районы Средизем­ного моря и путь в Индию. Здесь она играла роль своего рода kat-echon. Для того же, чтобы стать вели­кой, глобальной силой небольшой европейский ост­ров был очевидным образом слишком слаб. Но он был еще достаточно силен, чтобы воспрепятствовать

' Объединение (англ.). > ² Разделение (англ.). is ³ Сочетание (англ.).

⁴ См. об этом важную в том числе и в международно-право­вом отношении статью Адольфа Рейна «О значении заморско­го распространения европейской государственной системы» (Adolf Rein, Uber die Bedeutung der uberseeischen Ausdehnung f"^r das europaisches Staatensystem. Histor. Zeitschridt 137. 192°-S. 79). Об отношении к проблеме мирового равновесия Оте-фея см. выше).

установлению другого вставшего на повестку дня равновесия, равновесия морских держав, и едино­лично господствовать над гигантскими пространства­ми мирового океана. Концерт великих европейских держав прекратил свое существование к 1908 году. Он только на первый взгляд сменился на некоторое время концертом мировых империалистических дер­жав, «главных союзных и объединившихся держав», puissances principals,¹ как они именовались в тот пе­риод, когда в Версале предпринималась попытка ус­тановления нового пространственного порядка.

То, что теперь правоведы рассматривали в качест­ве международного права, точнее international law, уже не представляло собой какого-либо конкретного про­странственного порядка. Оно было — если мы не бу­дем принимать во внимание специальные техниче­ские аспекты — не чем иным, как рядом обобщений сомнительных прецедентов, основывавшихся по большей части на полностью исчезнувших или совер­шенно разнородных ситуациях, скомбинированных с более или менее общепризнанными нормами, кото­рые тем более быстро находили всеобщее «призна­ние», чем более спорным было их применение к спорным in concreto случаям. Эти общепризнанные нормы как бы парили высоко над непроницаемой се­тью договорных соглашений, сопровождавшихся са­мого различного рода фундаментальными оговорка­ми. Если соглашения, подписанные на 1-й Гаагской конференции 1899 года, сопровождались весьма не­значительным количеством оговорок, то при подпи­сании соглашений на состоявшейся в 1907 году 2-й Гаагской конференции соотношение самих соглаше­ний и сопровождавших их оговорок было прямо про­тивоположным. Оговорки превращали самые пре­красные договоренности в пустую видимость. Положение «pacta sunt servanda» стало своего рода юридическим флагом, освятившим абсолютно ниги-

Главные державы (англ.). < i ■, i,.

листическую инфляцию бесчисленных, противореча вых и совершенно опустошенных открытыми или не­гласными оговорками пактов. Отнюдь не было недостатка в проблемах, честное решение которых могло бы стать началом конкретных шагов, таких например, как различение универсального и парти­кулярного международного права, или выработка конкретно-политического смысла континентального понятия государственной войны в противовес англо­саксонскому понятию войны, ведущейся в свободных от государственной власти морях, или продумывание пространственных проблем, напрашивающееся в свя­зи с провозглашением доктрины Монро, проведени­ем линии Западного полушария и установлением но­вого соотношения между политикой и экономикой. Но тогдашние юристы-международники объявили содержательное обсуждение таких вопросов неюриди­ческим, а свой собственный отказ от этого обсужде­ния не более и не менее, как позитивизмом. Тем самым все подлинные проблемы, политические, экономические и связанные с распределением про­странства вопросы, как неюридические оказались из­гнанными из сферы юридического, т. е. из их собст­венного научного сознания.

Silete theologi in munere alienol С таким призывом юрист-гуманист конца XVI обратился столетия к теологам своего времени, пытаясь заложить основы самостоятельной науки о jus gentium. Спустя три сто­летия, в конце XIX века юридическая наука при помощи того, что она считала юридическим позити­визмом, сама отказалась от обсуждения всех значи­тельных правовых вопросов своего времени. Sileamus in munere alieno} Одновременно с этим отказом от ме­ждународного права Европа вверглась в Первую мировую войну, в результате которой Старый све окончательно перестал быть центром Земли и^ был ликвидированы все прежние ограничения войны-

¹ Давайте хранить молчание в чужой для нас области (л