Последний общеевропейский захват земли (Конференция по Конго 1885 года)

Период с 1870 по 1890 год был для Европы эпохой величайшего оптимизма. Предупреждения, звучав­шие в 1815— 1848 годах, стихли. Предсказания таких незаурядных людей, как Бертольд Георг фон Нибур, Алексис де Токвиль и Доносо Кортес, были преданы забвению, и, само собой разумеется, никто не желал слушать какого-то несчастного гегельянца — Бруно Бауэра. После победоносной Крымской войны про­тив России (1854—1856) и ужасной гражданской вой­ны в Соединенных Штатах (1861 — 1864) Европа впала в жесточайшее заблуждение по поводу своего истин­ного положения между Востоком и Западом. Успехи Бисмарка (1864—1871) и национальное объединение Италии (1870) лишь еще больше укрепили этот все­общий самообман. Всевозрастающая вера в европей­скую цивилизацию и прогресс нашла свое выражение в многочисленных планах создания общеевропей­ской организации, союза европейских государств или Даже союзного государства. Свои проекты подобного рода опубликовали такие знаменитые юристы, теоре-

тики публичного права, как Лоример (1877) и Блунч-ли (1878). Самым поразительным документальным свидетельством этого общеевропейского оптимизма является внесенное в 1885 году знаменитым немец­ким теоретиком государственного права Лоренцом фон Штейном предложение, направленное на обес­печение в военное время всеевропейского (осуществ­ляющегося и на территориях воюющих стран) желез­нодорожного сообщения. «Именем целостности великого европейского транспортного организма и конституционного единства Европы» Штейн требо­вал нейтралитета основных европейских железнодо­рожных магистралей. В свете опыта последующего времени подобные планы, относящиеся к периоду до 1890 года, могут вызвать сегодня лишь улыбку уми­ления.'

В эту эпоху последнего расцвета jus publicum Europaeum происходит и последний совместный за­хват неевропейской земли европейскими державами, последний значительный акт, осуществляющийся в рамках общеевропейского международного права. Он разворачивается на африканской земле. В этот же са­мый период (с 1870 по 1900 годы) азиатские народы во главе с Японией шаг за шагом вовлекались сначала в договорные отношения, затем в официальные объе­динения, такие как Всемирный почтовый союз, пока, наконец, не были включены в целостный порядок европейского международного права в качестве его равноправных участников. Но на африканской земле разгорелось своеобразное состязание, в котором при­нимали участие исследовательские экспедиции и воссозданные колониальные общества европейских наций.

' Le droit international des chemis de fer en cas de guerre // Der Revue de Droit International et de Legislation Comparee. XVII. 1885. P. 332-361.

В ходе этого состязании совершались открытия и проводились научные исследования, но, кроме того, осуществлялось и более или менее символическое вступление во владение новооткрытыми землями и заключались договоры с туземными племенами и их вождями. Договоры с негосударственными властны­ми образованиями заключались достаточно часто; они типичны для той сферы международного права, которая не является специфически межгосударст­венной. Но в чисто межгосударственном междуна­родном праве, а следовательно в европейском меж­дународном праве той эпохи, такие договоры, естественно, не рассматривались в качестве какого бы то ни было правового основания. Но тем не ме­нее они, по крайней мере в соответствии с точкой зрения одного чрезвычайно авторитетного англий­ского автора, обладали значительной практической ценностью как акты, методически подготавливав­шие и стимулировавшие становление общепризнан­ной правовой категории эффективной оккупации. В межгосударственном международном праве XIX столетия открытия, исследования и акты сим­волического вступления во владение имели практи­ческое значение как своего рода зачатки оккупации, как inchoative title. На определенное время, reasonable time,'' они давали первооткрывателю и первому ис­следователю приоритетное право на приобретение открытой земли, осуществлявшееся посредством эф­фективной оккупации. Правда, при этом как нечто само собой разумеющееся предполагается, что менее Удачливые, опоздавшие конкуренты оставляют за собой право при известных обстоятельствах оспо­рить это зачаточное правовое основание и настаи­вать на оккупации, причем именно на эффективной оккупации, как на единственном правовом осно­вании.

Разумное время {англ.).

^{19 к}арл Шмитг

Старые формы приобретения колониальных тер­риторий посредством частных колониальных об­ществ, существовавшие в XVII веке и, казалось, спи­санные в архив государственным развитием, _в течение нескольких лет удивительным образом ожи­ли во всей своей полноте. Во всех великих европей­ских державах возникли многочисленные новые ко­лониальные общества. Германская империя и Италия, заинтересованные в крупных захватах земли также приспособились к их тогдашним международ­но-правовым формам прежде всего с помощью учре­ждения колониальных обществ. Одновременно евро­пейские колониальные державы, Англия, Франция, Германская империя, Италия, Португалия, в качестве членов семьи европейских наций заключали друг с другом многочисленные договоры о разграничении зон влияния и сфер интересов.

Результатом этого стала хаотическая мешанина ме­ждународно-правовых оснований для приобретения заморских территорий: научные открытия и исследо­вания, картографическая съемка, символическое и фактическое, хотя и едва ли эффективное вступление во владение, а также тысячи договоров, нередко са­мого омнительного толка, которые частные лица и колониальные общества заключали с вождями тузем­ных племен. Затем эта мешанина приводилась в не­который порядок межгосударственными договорами между заинтересованными в захвате африканских зе­мель европейским правительствами. Эти межгосудар­ственные договоры были договорами о взаимном признании права на захват земли, содержавшими разграничения зон такого захвата между европейски­ми партнерами, непосредственно заинтересованными государствами, которые географически определяли сферы своих интересов и своего влияния, и совер­шавшимися при открыто выраженном или молчали­вом согласии незаинтересованных третьих стран.

Венцом этого состязания притязаний, правовь оснований и символических актов стал состоявший

в 1884—1885 гг. и посвященный вопросам, связанным с захватом земли, крупнейший международный кон­гресс — Берлинская конференция по Конго. В кон­ференции участвовали: Германская империя, Авст­ро-Венгрия, Бельгия, Дания, Испания, Соединенные Штаты Америки, Франция, Великобритания, Ита­лия, Нидерланды, Люксембург, Португалия, Россия, Швеция и Норвегия и Оттоманская империя. Пред­седательствовал на конференции канцлер Герман­ской империи, князь Бисмарк, проявивший себя на ней по сути дела в качестве последнего государствен­ного деятеля эпохи европейского международного права. Итогом конференции стало принятие Конго­лезского акта, примечательного тем, что он стал по­следним документальным свидетельством нерушимой веры в цивилизацию, прогресс и свободу торгов-лии основывающихся на этой вере притязаний европейцев на свободную, т. е. открытую для европейской оккупации землю африканского конти­нента.

Цивилизаторское мировоззрение этой грюндер­ской эпохи было последним реликтом прежних вре­мен, когда Европа еще была сакральным центром Земли; оно представляло собой результат секуляриза­ции, доведенной до прямо-таки карикатурных форм. Для духа и языка этого мировоззрения в высшей сте­пени характерны слова бельгийского короля Лео­польда, основателя Международного общества Кон­го, сказавшего буквально следующее: «Открыть цивилизации единственную часть земного шара, в которую она еще не проникла, сорвать покров тьмы, окутывающей все ее население, — это, не побоюсь этих слов, крестовый поход, достойный нашего сто­летия прогресса».' Итоги Берлинской конференции

¹ Эти слова взяты из речи, произнесенной перед Географи­ческим обществом в Брюсселе 12 сентября 1876 года. Они на­столько характеры для интеллектуального и языкового стиля этой эпохи, что заслуживают воспроизведения на языке ори­гинала: «Ouvrir a la civilisation la seule partie de notre globe qu'elle

иногда рассматривали как создание своего рода аф­риканского международного права, droit international africain, содержание которого сводится к европейско­му контролю, haute surveillance de Г Europe} ²

Разумеется, эта конференция уже не была чисто европейской. Самое деятельное участие в ней прини­мали Соединенные Штаты Америки. У них же был свой опорный пункт в Африке — признанная в 1848 году негритянская республика Либерия. Кроме того, они оказали решающее влияние и на существо самого рассматривавшегося на конференции вопро­са, признав 22 апреля 1884 года флаг Международно­го общества Конго, хотя это общество и не было государством. Тем самым они содействовали возник­новению путаницы, состоявшей в том, что междуна­родная колония рассматривалась как независимое государство. В результате в центральное понятие то­гдашнего межгосударственного международного пра­ва была внесена изрядная сумятица. Влияние Соеди­ненных Штатов было весьма значительным и на самой конференции, особенно в вопросе о нейтраль­ном статусе бассейна Конго. Но они не ратифициро­вали Конголезский акт и даже позднее, когда в 1914 году, во время Первой мировой войны, вопрос о нейтралитете бассейна Конго перешел в практиче­скую плоскость, отказались от какого бы то ни было сотрудничества. Таким образом, уже на этой конфе-

n'a point encore pdnetrde, percer les tenebres qui enveloppent des populations entieres, c'est, j'ose le dire, une croisade digne de ce siecle de progres». И крестоносец прогресса добавляет: «Je serais heureux que Bruxelles devint en quelque sorte le quartier-general de ce mouvement civilisateur» [Я был бы счастлив, если бы Брюс­сель стал в каком-то смысле штаб-квартирой этого цивилиза­торского движения].

¹ Высший надзор со стороны Европы (фр.)-

² Так выразился Аното на заседании французской Палаты
депутатов 7 июня 1894 при обсуждении договора от 12 мая
1894 года.

ренции проявилось характерное для поведения Со­единенных Штатов противоречие, состоящее в их одновременном официальном отсутствии и фактиче­ском присутствии на европейском континенте, про­тиворечие, которое после Первой мировой войны стало еще более бросающимся в глаза и которое мы еще рассмотрим.

Если американский Запад стал в это время источ­ником процесса, который можно назвать релятивиза­цией и деабсолютизацией Европы, то в ее отношени­ях с Востоком мы не обнаружим ничего похожего. Россия в течение всего XIX столетия считалась кон­сервативной, даже самой консервативной великой европейской державой. Об интересах Японии и даже всего самостоятельного восточно-азиатского региона никто и не думал. Оттоманская империя, Высокая Порта, была представлена на конференции, что, учи­тывая ее гигантские африканские владения, было вполне естественным, особенно после того как на Парижской конференции 1956 года она была по всей форме «допущена ко всем преимуществам, avantages, которые предоставляло публичное право и европей­ский концерт». Тем самым на несколько десятилетий была отсрочена ликвидация оттоманских владений в Африке и Азии. Но участие Оттоманской империи в конференции по Конго, скорее, лишь подтверждало европейский характер этой конференции; во всяком случае, если на него и была брошена тень, то отнюдь не с Востока, а с Запада, благодаря участию в конфе­ренции Соединенных Штатов.

На этой конференции по Конго были сформули­рованы правила захвата европейцами африканской земли при тщательном соблюдении суверенитета ка­ждого государства. Конголезский акт в 34 статье вы­двигает требование нотификации: подписавшая его сторона, которая в будущем примет во владение зем­лю на побережье африканского континента, в дан-

ный момент расположенную вне ее владений, или которая, не имея до тех пор африканских владений приобретет таковые, а также держава, которая уста­новит там свой протекторат, должна сопроводить соответствующий акт, вступление во владение, уве­домлением всех прочих сторон; тем самым — непо­средственно в самом тексте 34 статьи таким образом обосновывается требование нотификации — другие державы окажутся в состоянии выдвинуть в необхо­димых случаях свои возражения, reclamations. Затем, в статье 35, следует соответствующая тогдашней эпохе и тогдашней духовной ситуации формулировка тре­бования оккупации. В ней признаются определен­ные, связанные с оккупацией, обязательства. Эта формулировка нуждается в более подробном рас­смотрении. Она уже потому имеет величайшее значе­ние, что как аутентичный текст торжественного со­глашения по поводу оккупации она принадлежит истории центральной правовой категории, которая в течение нескольких столетий была предназначена для оправдания захвата свободной земли. Уверен­ность в непогрешимой правоте европейской цивили­зации и вера в охватывающую весь мир либеральную экономическую систему соединяются здесь ради оправдания захвата неевропейской земли с юридиче­ским понятием оккупации. При этом следует при­нимать во внимание, что Европа и Африка рас­сматривались тогда еще как различные по своей международно-правовой сущности пространства. Дело еще не дошло до полной ликвидации любых специфически территориальных различий, как это заложено в логике всемирного рынка и мировой тор­говли. Напротив, территория европейских госу­дарств, т. е. земля метрополии, с одной стороны, и земля колоний — с другой, все еще оставались раз­личными по своему международно-правовому стату­су; впрочем, как мы еще увидим, именно на этой конференции некоторые правительства уравнивали в

их международно-правовом статусе государственную территорию и колонии.

«Договаривающиеся стороны признают обязатель­ство, обеспечивать на оккупированных ими террито­риях на побережье Африканского континента такое влияние, которое будет достаточным для того, чтобы при определенных оговоренных условиях гарантиро­вать соблюдение благоприобретенных прав и, если это понадобится, свободу торговли и транзита». Ко­нечно, это еще не эффектная оккупация, которая появится позднее и будет означать не что иное, как всеобщее уравнивание статуса колониальной земли со статусом государственной территории метрополии. Настолько далеко конференция по Конго не заходи­ла. Общность интересов и убеждений осуществляв­ших захват земли европейских держав была еще слишком сильна, и все они видели в либеральном понимании собственности и экономики гарантию прогресса, цивилизации и свободы. Именно в нем тогдашняя Европа нашла последний, универсальный, общий для всех стандарт, выразившийся в формуле обеспечения благоприобретенных прав и гарантий сво­бодной торговли.

Статья 1 Конголезского акта гарантировала всем нациям свободу торговли во всем бассейне Конго, а статья 6 — еще и свободу совести и религиозную тер­пимость, а также свободу отправления культа. Об эф­фективной оккупации, понимаемой в том смысле, что в отношении способа осуществления власти аф­риканская земля будет подчиняться принципиально тем же самым, хотя, возможно, с учетом реального положения вещей несколько смягченным и адапти­рованным требованиям, что и территория европей­ских государств, тогда еще никто и не думал.

В Конголезском акте была предпринята попытка связать с этим режимом международной свободы нейтралитет бассейна реки Конго. То, каким образом была осуществлена эта попытка, имеет для нас боль-

шое, симптоматическое значение. Нейтралитет д_0л. жен был стать гарантией свободы торговли, но, кро­ме того, он должен был препятствовать тому, чтобы европейцы на глазах негров и с использованием нег­ров воевали друг с другом. Хуже всего будет, заявлял князь Бисмарк в своем председательском послании конгрессу от 26 февраля 1885 года, если туземцы бу­дут вовлечены в конфликты европейских держав. То что здесь на передний план выходит идея определен­ной разновидности линии дружбы, совершенно несо­мненно. Но если рассматривавшиеся нами выше линии дружбы XVI—XVII веков превращали неевро­пейское пространство в арену безоглядной борьбы европейцев друг с другом, цель линии дружбы Кон­голезского акта, наоборот, состоит в том, чтобы огра­ничить европейские войны европейской землей и ог­радить колониальное пространство от ожесточенной борьбы европейцев между собой. По сравнению с XVI—XVII веками это стремление кажется признаком усиления солидарности и более сильного чувства ра­совой общности. Конечно, это прекрасное соглаше­ние относится не ко всей Африке, а лишь к бассейну Конго и к тамошним неграм. Кроме того, оно стра­дало многочисленными внутренними противоречия­ми, в результате чего, когда в 1914 году между осуще­ствлявшими захват земли европейскими державами действительно началась война, это соглашение на практике оказалось полностью лишенным какой бы то ни было ценности и лишь обнажило всю хруп­кость этой цивилизаторской солидарности и постро­енного на ней пространственного порядка.

В статье 10 Конголезского акта содержится «Дек­ларация по поводу нейтралитета территории бассейна Конго». Содержание этой декларации и тот способ, каким оно выражено, уже через несколько лет стали непонятны господствовавшему тогда юридическому сознанию. Но они тем более показательны как для понимания того переворота, который произошел по-

еле 1890 года, так и для рассмотрения пространствен­ной структуры европейского международного права вообще. Статья 10 гласит, что договаривающиеся стороны обязуются соблюдать нейтралитет террито­рий (territoires) бассейна Конго, пока европейские державы, осуществляющие на этих территориях свой суверенитет или протекторат, используют свое право объявить себя нейтральными и выполняют те обяза­тельства, которые включает в себя нейтральный ста­тус. "Взятая абстрактно, эта формулировка звучит довольно причудливо, а в свете господствующих се­годня воззрений даже непонятно. Начиная с конца XIX века европейская теория международного права все больше и больше склонялась к тому, чтобы любое пространство, на котором осуществляется верховная власть государства, как метрополии, так и колонии, без каких бы то ни было различий рассматривать как государственную территорию. Но на различении ме­ждународно-правового статуса территории европей­ских государств и неевропейской земли основыва­лась пространственная структура специфически европейского в прежнем смысле международного права. Если же государственная территория, пони­маемая в смысле такого европейского международ­ного права, т. е. европейская земля, больше вообще не будет отличаться с международно-правовой точки зрения от расположенной за пределами Европы земли заморских колоний, то это будет означать ли­квидацию всей пространственной структуры евро­пейского международного права. Ибо принцип огра­ничения войны имеет для межгосударственной внутриевропейской войны совершенно иной смысл, чем для колониальных войн, ведущихся на неевро­пейской земле.

Уже в ходе переговоров на Конференции по Конго представители Франции (де Курсель) и Португалии (де Серпа Пиментель) выдвинули тезис о едином тер­риториальном статусе, представив колониальную и

I I

вообще заморскую землю как такую контролируемую
европейскими державами территорию, которая ни­
чем не отличается от земли европейских метрополий,
«государственной территории». Однако в то время
это уравнивание еще представляло собой нечто ис­
кусственное и, скорее, производило впечатление пе­
реговорного тезиса, выдвинутого из тактических
соображений. Однако после 1890 года чисто позити­
вистское, т. е. ориентированное исключительно на
внутригосударственные законы и межгосударствен­
ные договорные нормы правоведение превратило
i конкретный порядок в то время еще действительно

европейского международного права в сумму имею­щих ту или иную силу норм. Тем самым оно утратило какое бы то ни было понимание пространственной структуры конкретного порядка и существенных и специфических для нее различий в международ­но-правовом статусе той или иной области земли. В международно-правовом отношении ему были из­вестны лишь государственная территория и свобод­ная от государственной власти земля, что лишало ко­лонии их особого пространственного смысла.

Тем интереснее более подробно рассмотреть со­держание и форму изложения 10 статьи Конголезско­го акта с этой пространственной точки зрения. С це­лью предоставить новые гарантии развития торговли и промышленности, поддержания мира и развития цивилизации стороны приходят к четко зафиксиро­ванному соглашению о том, что нейтралитет колони­альных владений в бассейне Конго должен соблю­даться до тех пор (aussi longtemps), пока само владеющее конголезской территорией государство остается нейтральным. В соответствии с более позд­ней точкой зрения, признающей один-единственный земельный статус, государственную территорию, счи­талось чем-то само собой разумеющимся, что терри­тория колоний европейского государства без оглядки на ее географическое положение является точно та-

кой же ареной военных действий, либо точно такой же нейтральной территорией, как и территория евро­пейской метрополии. При таком понимании катего­рическое и торжественное провозглашение этого принципа может лишь породить ненужную путаницу. В действительности же при принятии Конголезского акта для европейского международного права, напро­тив, было само собой разумеющимся, что колониаль­ные и заморские территории обладают особым стату­сом, отличным от статуса метрополии, и на этом различии основывалась вся пространственная струк­тура Земли. Достаточно только вспомнить о линиях дружбы XVI—XVII веков, чтобы понять фундамен­тальный характер этой проблемы. В свете такого про­странственного разделения 10-я статья Конголезско­го акта является важным свидетельством того, что представление о различном статусе той или иной об­ласти земли было в это время еще живо и исчезло лишь непосредственно после 1890 года, вместе с рас­падом европейского международного права.

Вопрос о равном или различном территориальном статусе перешел для бельгийской части Конго в практическую плоскость, после того как международ­ная колония Конго, признанная в 1885 независимым государством, была приобретена нейтральным евро­пейским государством, Бельгией, и стала бельгий­ской колонией. В 1907 году после длительных обсуж­дений и дискуссий это приобретение в конце концов было осуществлено. Поскольку европейский тер­риториальный статус Бельгии с 1839 года был опре­делен и гарантирован великими державами как нейтральный, то в соответствии с абстрактно пони­маемым текстом 10-й статьи казалось, что тем самым автоматически устанавливается и нейтралитет бель­гийской территории Конго. Но идея различия евро­пейского и африканского статуса земли еще оконча­тельно не отмерла. Уже в 1895 году, с появлением первых планов аннексии Бельгией независимого го-

сударства Конго, встал принципиальный вопрос том, может ли нейтральное европейское государство вообще приобретать расположенные за пределами Европы владения и колонии. Разумеется, такой во­прос мог возникнуть лишь в рамках европейского международного права, предполагающего различный территориальный статус метрополии и колоний. Но этот вопрос утрачивает всякий смысл, если всякая находящаяся под властью государства земля без раз­бору и вне каких бы то ни было пространственных связей рассматривается как «государственная терри­тория». При такой абстрактной тождественности тер­риторий действительно невозможно понять, почему нейтральному государству должно быть воспрещено приобретение колоний и почему любое государство не может в любом, даже самом отдаленном районе Земли владеть каким-либо участком земли, рассмат­ривая его как государственную территорию. В дейст­вительности же нейтралитет Бельгии до 1914 года от­ражал пространственную структуру европейского международного права. Возникший в результате ней­тралитета государства территориальный статус и со­ставляющий его смысл принцип ограничения евро­пейской войны просто не могли быть перенесены на землю африканских колоний и колониальные войны. Поэтому обсуждавшийся в течение более чем десяти лет вопрос о том, может ли нейтральное госу­дарство приобретать колонии, обладал важным зна­чением с точки зрения проблемы международно-пра­вового пространственного порядка.¹ Он затрагивал другой коренной вопрос любого международно-пра­вового порядка — ограничение войны. Но столь же важным был и найденный для его решения практиче­ский метод. С точки зрения бельгийцев территори-

¹ Fauchille. L'annexion du Congo a la Belgique et le Droi international // Revue de droit international et prive. T. II P ^ ' Despagnet. Essai sur les protectorats. 1896.

альный статус бельгийской колонии Конго регулиро­вался лишь Конголезским актом, т. е. нейтралитет этой африканской территории был лишь «факульта­тивным» и в отличие от нейтралитета Бельгии не был гарантирован великими державами. Но используя обычное для соглашений о гарантиях различение «respecter»' и «faire respecter»,² заключающие договор державы обязывались не просто «respecter», чего было бы явно недостаточно для гарантий европей­ской территории Бельгии, но «faire respecter» нейтра­литет Конго и оказывать активную помощь при его нарушении. Эту правовую ситуацию, возникшую в 1885 году в результате признания великими держава­ми независимого государства Конго, в 1907 году на­рушило бельгийское государство, объявив о приобре­тении территории независимого государства Конго. До этого события бельгийские юристы, само собой разумеется, разделяли общепринятую точку зрения, согласно которой территория Конго была «междуна­родной колонией», а независимое государство Конго возникло на конференции по Конго благодаря при­знанию великих европейских держав. А юридический советник короля Леопольда Ролен Жакмен даже ус­матривал в этом триумф европейской солидарности и европейского международного права. Но теперь, в XX веке, бельгийские юристы пересмотрели свои международно-правовые позиции и провозгласили единственным правовым основанием для приобре­тения земли эффективную оккупацию. Для наших рассуждений будет весьма полезным рассмотреть, как излагает существо этого вопроса видный брюссель­ский теоретик права Поль Феррера. «Очевидно, — утверждает бельгийский юрист, — что источником суверенитета независимого государства (Конго) не являются ни 400 договоров, заключенных Стенли

¹ Соблюдать (фр.). '"•■'

Заставлять соблюдать (фр.)-

с негритянскими вождями, ни признание европей­ских держав; таковым истоком может быть лишь факт самой оккупации и организации определенной территории, жители которой до тех пор не были за­висимы ни от одного государства в нашем смысле слова».¹

Этот тезис позволяет нам понять, что в действи­тельности означает ссылка на правовое основание эффективной оккупации: отрицание правовой кате­гории «признания», основанной на международ­но-правовой общности и солидарности, и подрыв всеобъемлющего пространственного порядка, подра­зумевавшего такую международно-правовую катего­рию. Бельгия, небольшое европейское государство, обязанное своим существованием и своим гарантиро­ванным статусом признанию великих европейских держав, благодаря утверждению принципа эффектив­ной оккупации стала независимой от пространствен­ного порядка европейского международного права, чтобы получить возможность приобрести в качестве колонии территорию Конго. Не стоит забывать, что это удалось бельгийскому королю Леопольду лишь благодаря подчеркнуто «интернациональной» такти­ке, состоявшей в том, чтобы подвигнуть европейские державы к тому, чтобы развеять все свои сомнения и признать независимость государства Конго. Теперь, несколько лет спустя, Бельгия с помощью правового основания эффективной оккупации решила само­стоятельно отстоять свое право на Конго. Правда, истинный свет на конкретный характер такой «эф­фективной» оккупации проливает то обстоятельство, что тот же самый, уже цитировавшийся нами бельгийский правовед в том же самом, уже приво­дившемся нами месте оценивает количество ^нас^^л?" ния оккупированной территории в цифре от 14 оо

' Das Staatsrecht des Konigsreichs Belgien. Tubingen, 1™У-S. 418.

30 миллионов человек, и это в 1909 году через 25 лет после основания независимого государства Конго! Действительно, замечательна как организация, так и эффективность порядка, при котором даже через чет­верть века после его установления точно неизвестно, сколько человек, 14 или 30 миллионов, живет на той территории, где он функционирует!

В любом случае бельгийское государство рассмат­ривало себя в качестве правопреемника этого воз­никшего в результате эффективной оккупации, а не международно-правового признания независимого государства Конго. Принципиально важный вопрос о том, может ли нейтральное государство приобре­тать колонии на неевропейской земле, был про­сто-напросто обойден благодаря тому, что бельгий­ское правительство заручилось согласием отдельных европейских держав, гарантировавших в 1839 году нейтралитет Бельгии. Таким образом, существенный, затрагивавший все европейские державы вопрос, включавший в себя подлинную проблему европей­ского пространственного порядка и великую про­блему ограничения общеевропейской войны, был превращен в частный позитивистский вопрос бель­гийского внешнего права, касающийся договоров. С точки зрения Бельгии это, возможно, было весьма практично. Но для начавшегося в 1890 году упадка старого европейского пространственного порядка не менее симптоматичным было и то, что европейские державы-гаранты соглашались с этим методом по­одиночке, вместо того чтобы попытаться дать общий и принципиальный ответ на вставший перед ними актуальный вопрос, как это было еще на Конферен­ции по Конго. В конце XIX века европейские дер­жавы (и юристы-теоретики европейского междуна­родного права) не просто перестали осознавать пространственные предпосылки своего собственного международного права, но и утратили всякий поли­тический инстинкт, всякие общие силы для поддерж-

ки своей собственной пространственной структуры и для ограничения войны.

К Статье 10 примыкает столь же симптоматичное предписание Конголезского акта, датированное 26 февраля 1885 года. В нем предпринята попытка иным, но столь же примечательным и характерным образом обеспечить нейтралитет бассейна Конго А именно: в Статье 11 искомый нейтралитет цен­трально-африканских территорий не утверждается прямо и непосредственно, в ней лишь говорится что «если какая-либо держава, которая осуществляет на этом пространстве право на суверенитет и про­текторат, вступает в войну, договаривающие сторо­ны обязуются предоставить свои услуги, с тем чтобы на входящих в установленную соглашением зону свободной торговли и принадлежащих воюющей державе территориях на период войны был установ­лен режим нейтралитета, а сами они рассматрива­лись как составная часть невоюющего государства, что должно быть достигнуто благодаря тому, что воюющие стороны отказываются от распростране­ния военных действий на ставшие таким образом нейтральными территории и от использования их в качестве базы для своих боевых операций». Выража­ясь более просто: достигается соглашение лишь об обязательстве невоюющих держав в случае войны, т. е. лишь после ее начала, предложить свои услуги, для того чтобы склонить воюющую сторону или воюющие стороны к соблюдению соглашения о нейтралитете этой центрально-африканской зоны. Сами же воюющие стороны отнюдь не обязываются непосредственно соблюдать нейтралитет колониаль­ных территорий.

Это положение выглядит излишне обстоятельным, чересчур сложным и избегающим прямых предписа­ний. Конечно, тщательное разграничение формаль­но налагаемых обязательств соответствует меж­дународно-правовому стилю эпохи суверенны

- 304

государств. Тем не менее в определенных ситуациях оно может быть чрезвычайно действенным и приво­дить к большему успеху, чем иные непосредствен­ные заверения, клятвы и торжественные гарантии. Поэтому было бы глупо критиковать эту попытку установления нейтралитета и умалять ее значение уже за сам опосредованный способ ее изложения. Мы не должны забывать, что сила, заставляющая суверенное государство соблюдать международ­но-правовые обязательства, не может заключаться в проблематичном самоограничении остающихся свободными суверенов, а основывается на их общей принадлежности к определенному пространству, т. е. на всеобъемлющем влиянии конкретного про­странственного порядка. Это влияние берет верх надо всеми оговорками и намеренными неясностя­ми с трудом найденных компромиссных формулиро­вок. Это относится и к рассматриваемому нами чересчур обстоятельному и опосредованному методу установления нейтралитета, в котором сказывается упадок тогдашнего европейского международного права как конкретного порядка. Его внутренняя хруп­кость проявляется уже в том, что негласная предпо­сылка 10-й Статьи, международно-правовое обособ­ление территориального статуса внеевропейских колоний, в непосредственно следующей за ней 11-й Статье столь же негласно устраняется. В этом заклю­чалось внутреннее противоречие, непосредственно ставившее под вопрос сам пространственный поря­док европейского международного права, а тем са­мым и его конкретную действительность.

Его распад был столь стремительным и явным, что Шарль Дюпюи, прекрасный специалист и автор меж­дународно-правовой истории концерта великих евро­пейских держав, констатировал, что уже в 1908 году его банкротство (faillite) стало очевидным.' С нача-

¹ Доклады в: Dotation Carnegie. 1928/29.

Карл Шм итт

лом в 1914 году мировой войны это подтвердила судьба нейтрального бассейна Конго. 7 августа 1914 года бельгийское правительство обратило внимание европейских держав на Статью 11 Конголезского акта. Франция обратилась к Испании с просьбой по­беспокоить Берлин. Соединенные Штаты отвергли всякое сотрудничество и отказались взять на себя обеспечение нейтралитета. Англия также отказалась от этого, мотивировав свой отказ тем, что она не мо­жет рассматривать немецкую колонию как нейтраль­ную, пока на Занзибаре, на немецкой территории, остаются телеграфные станции и не обезврежены та­кие корабли, как «Эмден». Франция согласилась с этим; Бельгия и Португалия с этим смирились.' Ос­тальные частности уже не имели значения ввиду оче­видности результата. Мы еще увидим, как при терри­ториальных разделах, осуществлявшихся в 1919 году на конференциях в пригородах Парижа, и в решени­ях Женевской Лиги наций от идеи европоцентрично-го пространственного порядка полностью откажутся

В 1885 году европейское международное право, по крайней мере в отношении центрально-африкан­ских территорий, еще было способно на жесты соли­дарности. Перед непосредственно последовавшими за конголезской проблемами, связанными с захватом европейцами североафриканской земли в Египте, Марокко, Ливии и Абиссинии, единство Европы уже устоять не смогло. Развитие мировой политики от Конференции по Конго до начала Первой мировой войны 1914—1918 гг. показывает, что европейская вера в цивилизацию и прогресс не смогла более сформировать ни одного международно-правового института. Триумф, символом которого стало имя «Конго», был лишь недолгим праздником. Хотя евро-

¹ R. С. Hawkins. The Belgian proposal to Neutralize Central Africa during the European War. В публикациях Grotius Socie У Vol. I. London, 1916. S. 67 ff.

Li

пейская цивилизация еще обладала достаточной са­моуверенностью, чтобы в себе самой найти правовое основание для огромных захватов неевропейских зе­мель, но тем не менее для этих секуляризованных форм мировоззрения Европа уже не была сакраль­ным центром мира. Таким образом, опять-таки лишь оккупация как голый факт, а теперь именно эффек­тивная оккупация, оказалась единственным признан­ным правовым основанием для захвата земли. С ис­торической точки зрения этот период захвата центрально-африканской земли является лишь эпи­логом героической эпохи XVI—XVII веков. От веры в цивилизацию и прогресс остался только идеологиче­ский фасад. В XIX веке появление колониальных об­ществ — своего рода ренессанс торговых компаний XVII столетия, оставил после себя лишь романтиче­ски-ностальгический след. В целом же международ­но-правовая картина уже представляла собой беспо­мощное нагромождение разделительных линий, обозначавших границы сфер интересов и влияния, и неудачных линий дружбы, перекрываемых и в то же время подрываемых развитием европоцентрично по­нимаемой, но перешагивающей все территориальные границы всемирной свободной экономики. В этой путанице растворился старый, определявшийся Ев­ропой номос Земли.