Западнический марксизм: схематично-формационный взгляд на Россию

В нашем общественном соз­нании прочно укоренился взгляд на историю России как на смену общественно-экономических формаций, описываемых упро­щенным схематичным вариан­том марксистской философии истории. В связи с этим и со­временные историки и социаль­ные философы, а также раз­личного рода политические идеологи и рассуждают о «рос­сийском феодализме», «рос­сийском капитализме», «рос­сийском социализме» и т.д. Причем различия между взгля­дами самых противоположных течений в этом вопросе не очень-то и существенны. Все они считают, что есть только один, столбовой путь развития, годный для всех народов и ци­вилизаций, начинающийся с первобытнообщинной форма­ции и затем, в силу развития техники и форм хозяйствования, проходящий стадии рабовладе­ния, феодализма и капита­лизма. Причем, раньше всех ос­тальных цивилизаций путь этот прошла цивилизация Запада, поэтому все незападные страны обречены на повторение того, что Запад уже успешно преодо­лел.

Все различие между россий­скими коммунистами-западни­ками или вульгарными марксис­тами и либералами-западни­ками состоит лишь в том, что первые считают: за этапом ка­питализма есть еще более про­грессивный этап – социализм, Россия в 1917 году уже «про­рвалась» к нему, но вот теперь, после либерального переворота 1991 года она снова отброшена назад, к капитализму, вторые же считают: капитализм есть выс­шая точка общечеловеческого прогресса, построение некоего, невиданного «социализма» было опасной авантюрой и те­перь Россия вернулась на «столбовой путь цивилизации», к капитализму западного об­разца…

Этот формационный взгляд на историю Россию начал выраба­тываться еще в конце 19 века, когда в России стали возникать первые марксистские кружки и группы. Мы не должны забы­вать, что первоначально мар­ксизм в России был сугубо за­паднической теорией, отрицав­шей особый путь развития Рос­сии. Первые марксисты – Струве, Аксельрод, Плеханов, да и молодой Ленин периода работы о капитализме в России резко полемизировали с народниками, которые были своеобразными революционными продолжате­лями традиций славянофиль­ства и отстаивали точку зрения, что капитализм в России не ну­жен, так как наша страна из­давна имеет социалистическую форму хозяйствования – кре­стьянскую общину, на ее основе можно построить особенный, неевропейский, крестьянский социализм (отличающийся от пролетарского социализма ев­роцентристов). Русские мар­ксисты утверждали, что напро­тив, община есть анахронизм, что разрушение ее и установле­ние капиталистических отноше­ний есть благо для России, по­скольку сделает ее цивилизо­ванной страной, подобной стра­нам Западной Европы и тем са­мым приблизит мировую проле­тарскую революцию. Это ка­жется парадоксом, но в смысле теоретическом первые русские марксисты вполне были со­гласны со Столыпиным как эко­номистом (хотя естественно, они не разделяли его политиче­ских взглядов и возмущались его террористическими средст­вами насаждения «капита­лизма» в деревне) и уж тем бо­лее были согласны с русскими либералами. Читатель начала XXI века обыкновенно удивля­ется той теплоте, с которой рус­ские дореволюционные либе­ралы отзывались о Марксе и марксистах, естественно, ведь для современного читателя марксизм ассоциируется со Сталиным и Зюгановым – свое­образными «красными славя­нофилами», но разгадка проста и она состоит в западничестве первых русских марксистов.

Затем, когда после 1905 года Ленин начинает дрейфовать к идее революции с участием крестьянства, класса архаич­ного, принадлежащего отми­рающему феодальному обще­ству, согласно догматике запад­нического марксизма. Меньше­вики и бундовцы будут за это прямо клеймить его как «славя­нофила». А идеи Ленина пе­риода НЭПа об особом «коопе­ративном социализме» и об особом неевропейском пути ин­дустриализации и модерниза­ции вообще будут объявлены меньшевиками «бредом».

Но это еще полбеды: очерняя крестьянскую общину, отпевая ее раньше времени, российские марксисты-западники, пред­ставленные на рубеже веков в основном меньшевиками, фак­тически стали исключать рус­скую общину из рассмотрения, что понятно: община восприни­малась ими как отклонение от нормы и значит, не учитывалась при анализе, исходящем из ус­тановок «нормального», то есть западного капиталистического общества. Надо сказать, что сами Маркс и Энгельс при всем своем евроцентризме до этого все же не доходили, и как мы покажем позже, фактор русской общины со счетов не сбрасы­вали, хотя и разделяли ее оценку как анахронизма.

Исходя из этой «эвристиче­ской слепоты» меньшевиков легко понять их растерянность перед социальным катаклизмом Октября 1917-го. По всем под­счетам Плеханова и Мартова в России, которую они считали страной не качественно отлич­ной от Запада, а лишь века на два отставшей от него, то есть «аналогом» Запада 18 века, в Феврале 1917-го произошла буржуазно-демократическая ре­волюция, подобная Француз­ской революции 1789 года. По­этому меньшевики и выступили с поддержкой буржуазных пар­тий, прежде всего кадетов, хотя сами меньшевики и были со­циалистами и марксистами по убеждениям; они просто счи­тали, что лозунги буржуазии на данный момент являются для «отсталой России» самыми про­грессивными. Меньшевик Либер так говорил об этом на внеоче­редном съезде социал-демокра­тов (меньшевиков) в 1917 году: «Мы знаем, что в буржуазной революции во власти должна участвовать буржуазия: средняя и мелкая буржуазия – вот ос­нова власти в буржуазной рево­люции. Но мелкобуржуазное крестьянство не было созна­тельной политической силой; и социал-демократии (то есть меньшевикам – Р.В.) пришлось принять участие во власти и принести с собой не удельный вес своего класса, а свои госу­дарственные способности».

И вдруг – тектонический сдвиг Октября 17-го, гражданская война, большевистское госу­дарство рабочих и крестьян… В меньшевистскую евроцентрист­скую схему это просто не укла­дывалось, признать специфику России, не хронологическое, ко­личественное, а цивилизацион­ное, качественное отличие Рос­сии от Запада, вызвавшее от­клонение от повторения запад­ного пути к индустриальному обществу, меньшевики не хо­тели и не могли, как и всякие догматики-западники. Мартову и Плеханову оставалось прокли­нать «злого гения Ленина», ко­торый якобы нечеловеческой силой своих политических ин­триг толкнул Россию «не туда, куда ей следовало идти», «тер­рористическую диктатуру боль­шевиков», «деклассированную армию» и т.д. Октябрьская ре­волюция была для них «анома­лией», досадным отклонением от пути, предсказанного «един­ственно верной теорией», от­сюда уверенность меньшевиков, что власть Ленина и Троцкого вскоре рухнет, поскольку ставит неосуществимые задачи, и то­гда в России установится «нор­мальная» буржуазная респуб­лика, подобная западноевро­пейским – с Учредительным со­бранием, «вольной прессой» и т.д. История показала насколько догматики-меньшевики были неправы: и большевизм ока­зался всерьез и надолго, и по­сле того как Советская власть рухнула никакого «нормаль­ного» западного капитализма все равно не получилось…

С политической смертью меньшевизма «марксистское западничество» в России, увы, не умерло. Уже через несколько лет после революции оно воз­рождается в лице вульгарного советского марксизма («ист­мата»). Гениальные «цивилиза­ционные» интуиции зрелого и позднего Ленина, заставляющие видеть в нем теоретика особого, незападного, русского комму­низма, равно как и весьма пло­дотворные мысли по «русскому вопросу» Маркса и Энгельса, высказанные ими в полемике с нашими «народниками», были совершенно проигнорированы этим официальным марксиз­мом, клявшимся к месту и не к месту именами Маркса, Эн­гельса и Ленина. Он возродил старую западническую схему о феодализме и капитализме в России и приправил ее тези­сами о некоем «высокоразвитом капитализме в предреволюци­онной России», выдвинутыми молодым Лениным в ходе его полемики с народниками. Вуль­гарные марксисты старались молчать или не слишком-то об­ращать внимание на поворот зрелого Ленина к народниче­ским по сути идеям крестьян­ской кооперации, на спор позд­него Ленина с меньшевиком Су­хановым, где Ленин высказал мысль о «евразийском лике России» и об особом русском пути к модернизации и построе­нию материального базиса со­циализма. Таким образом, поль­зуясь западнической схемой молодого Ленина, от которой тот сам, по сути, отрекся, вуль­гарный марксизм «обосновал» закономерность «социалистиче­ской революции» в России, ка­ковой он объявил Октябрьскую революцию 1917 года (вопреки тому, что поздний Ленин в по­лемике с Сухановым одно­значно утверждал, что Октябрь­ская Революция 1917 года не была социалистической, так как царская Россия не имела мате­риального базиса для социа­лизма; Октябрьская революция и порожденное ей советское го­сударство, по мысли Ленина, призваны лишь подготовить в России материальный базис для социализма, а переход к социализму осуществится лишь после пролетарской революции на Западе).

Неудивительно, что в 20-е годы вульгаризация марксизма пошла именно в направлении наполнения его западническими стереотипами. Вспомним, что у истоков вульгарного марксизма стояли такие деятели больше­вистской партии как Бухарин2. «Национал-патриотический по­ворот» Сталина, покончивший с западническим крылом ВКП (б) – троцкистами, бухаринцами, зиновьевцами – в политическом смысле, идеологически и теоре­тически полноценного выраже­ния и закрепления не получил (были выдвинуты лишь общие лозунги вроде «возможности построения социализма в одной стране», а настоящей глубокой теории русского коммунизма или даже ее наброска создано не было). В 60-е – 80-е годы со­ветскими «генералами от фило­софии» – Ойзерманом, Келле, Ковальзоном, Спиркиным и дру­гими было завершено строи­тельство такой версии вульгар­ного марксизма, в которой были законсервированы западниче­ские, европоцентристские уста­новки восприятия мировой ис­тории вообще и российской ис­тории в частности. Неудиви­тельно, что неолибералы, раз­рушавшие СССР – Гайдар, По­пов, Старовойтова и другие в своих теоретических построе­ниях опирались именно на со­ветский, вульгарный марксизм с его евроцентризмом и экономи­коцентризмом3. Да собственно, и сами создатели вульгарного марксизма вроде Ойзермана во время перестройки и уж тем бо­лее после нее выступили уже как совершенно откровенные западники и русофобы, так что стало ясно, что о примате ба­зиса над настройкой они писали искренне и всерьез, а вот об ис­торической неизбежности Ок­тябрьской революции – через силу, наступая на горло «запад­нической песне», «заигрывая с властью», дабы не лишиться академических званий и зарплат (так что ошибаются те, кто упре­кает их в полном конформизме: в главном – в своем западниче­стве и экономикоцентричном восприятии истории – они оста­лись верны себе).