Made in the usa

STALIN

(Глава из рукописи книги "Суд над Сталиным")

События внутриполитической борьбы в нашей стране не прошли мимо внимания нашего главного внешнеполитического противника - Соединенных Штатов Америки. К началу "холодной войны" в США при активной помощи государства была создана разветвленная сеть советологических центров. Хотя в отличие от СССР в США не существовало единой системы научно-исследовательских институтов, изучавших международные вопросы, деятельность самых различных независимых научных центров, существовавших главным образом при американских университетах, координировалась специальным Советом. В его состав входили представители Государственного департамента, министерства обороны и ЦРУ. Через посредство Совета направлялись государственные средства на изучение тех или иных проблем СССР и проводились сотни всевозможных семинаров, конференций, которые обсуждали самые различные стороны советской жизни. Так гибко и эффективно объединялись и направлялись усилия независимых научных центров и даже отдельных ученых, изучавших нашу страну. Эти дискуссии позволили уже в конце 60-х годов обратить внимание на огромное значение "сталинского вопроса" во внутриполитической жизни СССР.

Оценивая значение споров о Сталине в нашей стране, видный американский советолог Стивен Коэн писал: "Сталинский вопрос... имеет отношение ко всей советской и даже российской истории, пронизывает и заостряет современные политические вопросы... Сталинский вопрос запугивает как высшие, так и низшие слои общества, сеет распри среди руководителей, влияя на принимаемые ими политические решения, вызывает шумные споры в семьях, среди друзей, на общественных собраниях. Конфликт принимает самые разнообразные формы, от философской полемики до кулачного боя". Под влиянием таких оценок внешнеполитические стратеги США могли рассматривать сталинскую историю как поле боя, на котором могли разыграться решающие сражения "холодной войны". Одновременно в США учитывали и продолжавшиеся возможности использования "сталинской темы" для внутреннего потребления с целью поддержания в массовом сознании американцев страха перед СССР.

Понимая большие возможности использования "сталинской проблемы" для достижения целей США в ходе "холодной войны", в этой стране развернули широкомасштабную работу по изучению жизни и деятельности Сталина. Беседуя с участниками Пагуошской конференции в конце 60-х годов, будущий советник по вопросам национальной безопасности президента Джимми Картера Збигнев Бжезинский поведал им, что в США полным ходом идут дотошные исследования о жизни и деятельности Сталина. "Восстанавливается каждый день, прожитый Сталиным", - сообщал ученым различных стран этот человек, люто ненавидящий Россию и, по мнению его коллег-советологов, мечтавший въехать в Варшаву на белом коне как освободитель Польши от "русского коммунизма".

Пожалуй, в наибольшей степени к воплощению задачи, изложенной Збигневом Бжезинским, приблизился директор Центра исследований России Гарвардского университета Адам Улам. Знакомство с его массивной биографией Сталина, написанной в 1973 году, создает впечатление, что автор добросовестно проштудировал все подшивки "Правды" за годы правления Сталина, а также все мало-мальски значащие сталинские выступления. Сбиваясь не раз на повторение фантастических измышлений про Сталина, Улам все же придерживался главным образом событий, подтвержденных документами. При этом он постарался тенденциозно изложить сталинскую биографию, чтобы она полностью отвечала текущим политическим установкам США в их противостоянии с СССР. Это позволило Уламу, в частности, объявить Сталина главным виновником развязывания "холодной войны". Такая аргументация позволяла найти оправдания для гонки вооружений, которая началась сразу же после окончания Второй мировой войны.

Образ Сталина, созданный Уламом, отвечал и традиционным американским представлениям о владыках зарубежных странах, сложившимся еще в то время, когда, если верить Марку Твену, в провинциальных городках США по воскресеньям в церквах молились "за угнетенные народы, стонущие под игом европейских монархов и восточных деспотов". В Америке всегда было принято изображать своих зарубежных противников как маниакальных тиранов, патологически жестоких и кровожадных. В последние годы эта традиция дала себя знать в ходе пропагандистского обеспечения военных операций США против Ирака и Югославии. В своей книге Улам объявлял, что держава, управлявшаяся Сталиным, была краем террора и абсурда. Улам писал: Сталин "сумел построить систему террора и структуру личной власти, равных которой не было в современной истории. Без террора нельзя было не заметить очевидной абсурдности правления Сталина". В то же время такая трактовка Сталина совпадала с представлениями антисталинистов внутри СССР. В своих сочинениях они также стремились изобразить Сталина ужасным и абсурдным.

Сводя деяния Сталина к террору и абсурду, Улам перечеркивал все созидания сталинского времени. Явно руководствуясь духом резолюции конгресса США "О порабощенных народах", принятой в июле 1959 года, Улам объявлял, что СССР до сих пор не освободился от последствий сталинской власти: "Человек, который создал этот мир, умер более чем двадцать лет назад. Его репутация была подвергнута нападкам, его тело было вынесено из Мавзолея, где оно лежало рядом с телом Ленина. Но по духу сегодняшняя Россия гораздо более сталинская, чем ленинская".

А.Улам приходил к выводу, что для успеха американской политики "освобождения" народов, порабощенных Россией, надо "освободить" ее от посмертного влияния Сталина:

"Лишь когда советские люди смогут взглянуть на свое недавнее прошлое и признают, чем оно действительно было - да, конечно, трагическим и героическим, но во многих отношениях ужасным, - тогда чары спадут и сталинская эра наконец закончится".

Такой вывод мог быть использован для обоснования агрессивной политики США, осуществлявшейся против нашей страны под удобным предлогом ее "освобождения" от наследия Сталина. Изложив в своей книге этапы сталинской биографии и обратив особое внимание на те ее страницы, которые могут быть использованы для дискредитации Сталина, Улам фактически предлагал поддержать усилия тех, кто внутри СССР выступал за продолжение десталинизации. Осуществление этих предложений означало бы объединение усилий внешнепо-литических противников нашей страны с антисталинистами внутри СССР.

Как и доморощенные сочинители клеветнических рассказов о Сталине, многие советологи старались сосредоточить свое внимание на личности Сталина с тем, чтобы найти самые "уязвимые места" в его характере. Правда, в отличие от небыличек, которые сочиняли антисталинисты у нас, американские советологи пытались создать более или менее объективный психологический портрет Сталина. Усилия некоторых из них позволили сделать немало интересных наблюдений и выводов. Так, например, Роберт Такер в своей биографии Сталина выдвинул оригинальные объяснения причин выбора Сталиным своего псевдонима и ряда стилистических особенностей его речи и письменных работ. В то же время, следуя принципам западной психологической науки и политическим установкам своей страны, этот ученый, обладавший также большим опытом профессионального дипломата, постарался объяснить Сталина как типичное проявление "диктаторской личности". Изображая Сталина в качестве явления анормального, Р.Такер создавал впечатление, что "освобождение" СССР от наследия Сталина - это способ вернуть нашу страну к нормальному, психологически здоровому состоянию.

Читая сочинения на сталинскую тему американских авторов, порой нельзя не поражаться искажениям, которые они допускали в изображении Сталина, советской истории и советской жизни. Так, например, на страницах своей книги "Сталин и создание Советского Союза" Алекс де Джонг утверждал, что Сталин запретил кибернетику, потому что якобы не любил математику и статистику, что Сталин хотел повернуть Гольфстрим, чтобы заморозить Европу и обогреть Сибирь. Вопреки очевидным фактам автор писал, что Сталин якобы расстрелял руководителя военной разведки за то, что тот сообщил о планах Гитлера напасть на СССР 22 июня 1941 года. Эти и многие другие эпизоды из книги де Джонга кажутся взятыми из "Сталиниады" Борева. Однако далеко не всегда такие рассказы свидетельствовали о невежестве автора или о том, что он стоял на позиции примитивного антисталинизма.

Тот же Алекс де Джонг, беседуя с советским критиком А.Овчаренко, произносил восторженные речи в честь Сталина. По словам Овчаренко, де Джонг утверждал: "Ни французская революция, ни Наполеон, никто другой не сделали столько, сколько сделал он. Ведь и после 1917 года Россия долго не менялась. А он действительно преобразовывал ее, поставил на путь, по которому она шла сорок лет, да, пожалуй, идет и до сих пор. Во-вторых, считаю, что с его именем неразрывно связано существование нас всех. Победи Гитлер СССР, уже не было бы русских. Но не было бы уже и французов, англичан, американцев. Как хотите, он гениален еще и потому, что сумел сделать в годы последней мировой войны своими союзниками и англичан, и американцев, и французов. Сталин сумел и Черчилля, и Рузвельта заставить следовать линии, начертанной им".

Причины, почему де Джонг так оценивал Сталина в разговоре с советским критиком, и, казалось бы, совсем иначе в своей книге, объяснялись не наличием у него "бугра l'approbativite", обнаруженного Герценом у русских дворян, и не его страхом перед ЦРУ, контролировавшим деятельность советологов. Скорее всего автор биографии о Сталине, выпускаемой в США, знал, какие рассказы о Сталине отвечали вкусам и уровню знаний о России среднего американца, а потому учитывал рыночную конъюнктуру для своей книги. Этот фактор играл немалую роль в изображении Сталина в американских сочинениях.

Как-то в ответ на мое возмущение очевидными нелепостями в изображении в американских кинофильмах внешнего вида советских военных, форму которых легко можно было воспроизвести, мой американский собеседник ответил, что творцы кинолент отнюдь не стремятся к реализму: "Неправдоподобные, почти квадратные погоны на плечах советского офицера в фильме "Рэмбо" бросаются в глаза и помогают сразу отличить "чужого" от "нашего". Папаха советского полковника, повернутая кокардой вбок, в фильме "Телефон" подчеркивает облик чужака". Учитывая уровень внутреннего потребителя, некоторые американские биографы, даже знающие подлинные черты Сталина, старались создать его портрет таким, чтобы он был "узнаваем" средним американским читателем как носитель стереотипных представлений о зарубежном деспоте, внедренных в его сознание с детства.

В то же время де Джонг отнюдь не желал создавать впечатление, что нашу страну следует "освобождать" от последствий власти Сталина за то, что, по его сведениям, Сталин не любил математики и желал согреть свою Сибирь за счет чужой для него Америки. Убежденный в преимуществах своей страны и в неприемлемости для США советских порядков и российских традиций, де Джонг исходил из того, что Америка может мирно сосуществовать с Советским Союзом.

Не всегда верно понимая Россию, неточно излагая ее историю и делая ошибки в оценках русского национального характера, де Джонг в то же время не пытался отделять Сталина от советского народа. Он писал: "Сталин не был одинок. Дело совсем не обстояло таким образом, будто злой человек управлял угнетенной страной. Он опирался на всенародную поддержку на любом уровне, потому что его и его стиль управления любили; он по-настоящему был народным диктатором. Его партия следовала за ним, потому что видела в нем победителя. За ним шли, потому что видели в нем делового политика, на которого можно было положиться в то время, когда стоял вопрос об их жизни или смерти. Он нравился населению страны, удовлетворив глубокие потребности, присущие их культуре... Он восстановил пуританские ценности старой Московии, в которой каждый служил царю и государству как только мог и умел, потому что такая служба была морально оправданной, а для сомнений, инакомыслия и бузотерства там не было места... Он взял на вооружение ту особую форму мессианского национализма, в соответствии с представлениями которого Москва являлась "третьим Римом"; такое восприятие позволяло русским ощущать свою особую историческую роль. Сталин превратил это чисто русское ощущение в острое осознание каждым советским человеком особой роли советского народа в мировой истории".

Отвергая представление о том, что Сталин управлял людьми лишь благодаря террору, де Джонг в заключение своей книги перечислял совсем другие мотивы, которыми в первую очередь руководствовались советские люди, трудившиеся в годы правления Сталина: "Сталин создал систему, которая работала, потому что люди были согласны работать на таких условиях. Они работали с охотой, трудясь во имя идеалов, или из ненависти к своим соседям, а иногда во имя любви. Более того, любовь к Сталину настолько глубока, что она пережила более тридцати лет официальной полуопалы. Даже теперь дух Сталина неким мистическим образом ощущается".

Присутствие "духа Сталина" де Джонг ощутил в возраставшей в брежневские годы популярности Сталина. Он писал: "Сейчас среди водителей грузовых автомобилей и таксистов модно выставлять портреты Сталина в своих машинах... Хотя "эксперты" объясняют это лишь протестом против слабости нынешнего руководства, на самом деле причина для этого проще: появление таких икон показывает наличие в великом русском народе устойчивой любви к "великому человеку" в их истории и возможно даже ностальгического желания возвращения к "старым добрым временам"... Сила сталинской иконы такова, что трудно себе представить, чтобы ее вновь не признали официальные власти. Эта икона воплощает самую суть советского представления о государстве". Таким образом, если для Улама Сталин был исторической аномалией, то для де Джонга генералиссимус воплощал сокровенную суть российской исторической традиции.

Великую рель Сталина в истории отмечал и К.Н.Камерон в своей книге "Сталин. Противоречивая личность". Стоя на коммунистических позициях, диаметрально противоположных официальной советологии, Камерон в то же время критически оценивал ряд теоретических положений Сталина и видел в них причины ошибочных решений и действий советского правительства. Вместе с тем автор постарался контратаковать распространенное в левых кругах США стремление отмежеваться от Сталина, как фигуры, дискредитирующей идеи социализма.

Автор смело принимал вызов своего профессора-единомышленника, который сказал Камерону: " Всякий раз, когда я говорю о социализме, обязательно какой-нибудь студент поднимает вопрос о Сталине - и что я тогда могу сказать?" Камерон обращал внимание на выдающуюся роль, которую сыграл Сталин в создании СССР, в разгроме нацистской Германии и многих других великих событиях XX века. "Эти огромные свершения, - утверждал Камерон, - ставят Сталина среди ведущих исторических фигур нашего столетия. Кроме того, эти свершения были осуществлены в интересах человечества в целом и были направлены против планов мировой реакции". Подчеркивая, как и де Джонг, созидательную роль Сталина, Камерон, в отличие от де Джонга, видел Сталина фигурой не чисто российского масштаба, а всемирного.

Именно в этом Камерон видел причины всемирной кампании клеветы против Сталина: "Можно было с уверенностью предсказать, что человек, осуществивший такие дела - вне зависимости от того, что он еще сделал, - будет предметом хорошо организованной кампании клеветы". Правда, признавал Камерон, "трудно было догадаться, какие размеры примет эта кампания... Порой в ее основе лежит простой вымысел. Таким образом, был создан образ диктатора, одержимого жаждой властью и уничтожающего "миллионы" (иногда 4 или 60, в зависимости от автора подсчетов). Иногда же нам преподносится более глубокомысленное сочинение, и мы видим хитрого интригана, который убирает истинных, "демократических" социалистов и устанавливает репрессивный режим всеобщей регламентации". В своей книге Камерон старался доказывать абсурдность этих обвинений, решительно опровергая оценки Сталина, господствовавшие в США и среди части городской интеллигенции СССР.

Диаметральные различия в позициях различных американских авторов позволяли увидеть гораздо больше в "сталинском вопросе", чем это можно было узнать из баек "городского, интеллигентского фольклора" или самиздатовской литературы, рожденной на их основе. Американские официальные круги не уподоблялись советским очернителям Сталина, увлеченным состязаниями в сочинениях самых невероятных небылиц и в попытках назвать как можно больше разных животных для оскорбления Сталина. В отличие от отечественных антисталинистов, лишь мечтавших о карьерах идейных и политических вождей страны, американские правящие круги уже правили страной. Они видели в Сталине не иллюзорного пигмея, а фигуру, которая и через несколько десятилетий оставалась препятствием на пути реализации важнейших планов американского государства. Будучи ответственными государственными руководителями, они старались подойти ответственно к изучению роли Сталина в истории. Из диаметрально противоположных оценок и аргументов они выбирали все, что могло послужить для осуществления их заветной цели - уничтожения СССР и порабощения нашей страны.

Хотя аргументы де Джонга противоречили официальной линии США, они помогали понять, что атака на Сталина - это не просто устранение "чар царства террора и абсурда", как утверждал Улам, а удар по самым основам национального сознания русского народа и союзных с ним народов страны. Аргументы де Джонга и других позволяли увидеть, что удар по Сталину сделает народы СССР, и прежде всего русский народ, беспомощными перед активной идейной экспансией США.

Хотя представления Камерона о мире в корне отличались от господствовавших в стране, его книга позволяла понять, что Сталин до сих пор может быть признан великой фигурой всемирным движением, выступающим против основ капитализма. Таким образом, новые удары по Сталину представлялись необходимыми и для уничтожения наиболее радикальной оппозиции внутри капиталистических стран.

Проявляя максимальную дотошность в изучении жизни Сталина, отношения к нему в СССР и в остальном мире, координаторы советологических исследований готовились превратить локальные столкновения по "сталинскому вопросу", которые не прекращались в СССР, в крупномасштабные операции. Эти операции предстояло осуществить в сфере идей. Постоянное управление массовым сознанием американцев с помощью рекламы и пропаганды вооружило правящие классы США огромным опытом в осуществлении психологических операций и на международной арене.

Одновременно советологи собирали воинство для будущих боевых операций по разрушению репутации Сталина. По мнению С.Коэна, главной силой "десталинизации" должны были выступить многие представители творческой и научной интеллигенции страны, связанные с ее правящими кругами. В советологической литературе 70-х годов их уже стали называть "реформаторами". Коэн и другие советологи перечисляли многие имена советских публицистов, журналистов, писателей, критиков, историков, экономистов, которые должны были сыграть видную роль в боях против Сталина. Коэн подчеркивал особое значение "передовых" публикаций 60-х годов, написанных "реформаторами" Роем и Жоресом Медведевыми, А.Антоновым-Овсеенко, Ю.Карякиным, О.Лацисом, В.Чалидзе, Ю.Левадой, В.Лакшиным, А.Беком, Л.Копелевым, В.Аксеновым, Л.Карпинским, Г.Лисичкиным, Ф.Бурлацким, Е.Амбарцумовым. По рассуждениям Коэна получалось, что их главное достоинство состояло в том, что "реформаторы должны... критиковать наследие сталинизма практически во всех областях".

Советологи продумывали и вооружение для будущей кампании. На вооружение брались все обвинения из доклада Хрущева, дополненные многими другими, в том числе и теми, что вылупились в антисталинском "Гнезде дьявола". Особо старательно собирались сведения, позволявшие получить максимально большое число "жертв сталинских репрессий". Большую активность здесь проявлял работавший значительную часть времени в США и в постоянном контакте с американскими советологами английский ученый Роберт Конквист. Пытаясь достичь наиболее впечатляющей цифры, Конквист использовал самые неожиданные методы, то приводя частный пример того, как сложилась жизнь арестованных за пособничество немецким оккупантам в Курске после отправки их в лагеря (утверждалось, что из 6000 осужденных в 1943 году к 1951 году остались в живых 60 человек), то ссылаясь на мысли героя рассказа А.И.Солженицына "Один день Ивана Денисовича" ("может быть, можно продержаться 10 лет и выйти живым, но как можно протянуть 25 лет?"), то на оценки числа жертв, сделанные А.Д.Сахаровым ("по крайней мере от 10 до 15 миллионов погибло от пыток и казней, в лагерях для ссыльных кулаков... и в лагерях, где не было права переписки"). Все это позволило Р.Конквисту говорить о 20 миллионах, погибших в лагерях и расстрелянных в годы правления Сталина. Впрочем, Конквист заявлял, что эту цифру "можно увеличить еще на 50 процентов".

Эти цифры жертв стали подобны количеству мощных пропагандистских боеприпасов, накопленных стратегами "холодной войны" перед началом активных боевых действий против Сталина. Очевидно, что появление книги "Архипелаг ГУЛАГ", в которой число жертв Сталина было доведено до 66 миллионов, позволило создать необходимый арсенал, который вполне удовлетворил Конквиста и руководителей операций "холодной войны". Объясняя суть своего метода, которым он пользовался при создании "Архипелага ГУЛАГа", Солженицын говорил: "Там, где научное исследование требовало бы сто фактов, двести, - а у меня их два! три! И между ними бездна, прорыв. И вот этот мост, в который нужно бы уложить еще сто девяносто восемь фактов, - мы художественным прыжком делаем, образом, рассказом, иногда пословицей". Именно такими прыжками и с помощью мостиков из рассказов, баек, пословиц была преодолена пропасть между реальным весьма большим числом приговоренных за антисоветскую деятельность и колоссальным числом жертв, названным А.И.Солженицыным.

За все годы советской власти по обвинению в "контрреволюционных государственных преступлениях" были вынесены приговоры 3778234 человек; из них 789098 человек приговорены к расстрелу. То обстоятельство, что сведения о "66 миллионов уничтоженных" были "взяты с потолка", не имело большого значения. В условном историческом пространстве можно было оперировать условными цифрами.

Заранее отрабатывалась и тактика грядущих сражений. Поскольку намечавшаяся кампания против Сталина не позволяла прямой конфронтации с ним, она должна была развиваться в условном историческом пространстве, в котором позволяется описывать события не так, как они происходили на самом деле, а как они могли бы совершиться, если бы они развивались по-другому. Поэтому ход истории можно было переиграть по-новому, и там, где Сталин побеждал, он теперь мог потерпеть поражение. Первыми, кто вступил в бой со Сталиным в условном историческом времени, были авторы постановления от 30 июня 1956 года, которые уверяли, что они принесли бы благо стране, если бы в свое время отстранили Сталина от власти.

Однако США не желали использовать еще раз версию о культе личности Сталина, который якобы помешал Берии, Маленкову, Хрущеву и другим сделать жизнь советских людей лучше. На роль гипотетических победителей Сталина в условном прошлом Берия, Хрущев и другие Западу не подходили. Они были слишком связаны в общественном сознании Запада и умах антисталинистов СССР своим сотрудничеством со Сталиным, чтобы сделать из них после их физической или политической смерти последовательных борцов против сталинизма. Удобнее было опереться на таких лидеров и такие силы из истории советской страны, которые вели последовательную борьбу против Сталина при его жизни.

(окончание следует)

--------------------------------------------------

СТАЛИНСКИЙ СССР - САМАЯ СВОБОДНАЯ СТРАНА

МИРА

ОТ РЕДАКЦИИ: К сожалению, жертвами непрекращающейся прорежимными СМИ кампании манипуляции сознания становится не только масса обывателей, - бьет эта пропаганда. Основанная на целенаправленном икажении фактов, а то и на явной лжи, и по нашим активистам – в особенности это касается молодых… Они не помнят Советской эпохи, - а им внушают: «Сталинский СССР был страшная тоталитарная держава, в которой все ходили строем с работы и на работу – сопровождаемые вооруженными охранниками, - были одеты в дерюгу и ватники, а любовью заниматься можно было только с санкции парткома. Ну и соответственно, всех заставляли петь хвалу Сталину и Партии, а за самый намек на критику – пожизненно в ГУЛАГ…»

Ну ладно – обыватель есть обыватель! Но нашим левым – комсомольцам, акаэмовцам, нацболам – должно быть зазорно повторять пошлое вранье о Советском строе. Сталинский СССР был самой справедливой державой мира, - в ней каждый получал по заслугам, - тот, кто служил Народу – почет и славу, а враги народа, шкурники и подонки – пулю или, как минимум, кайло в руки. Сталинский СССР был самой гуманной страной мира – в нем не было ни массовых расстрелов граждан, подобных новочеркасскому 1962 года, ни бесконечных войн на окраинах, с массовом истреблением гражданского населения – как в Нагорном Карабахе, Абхазии и Чечне, в нем не было миллионов бездомных детей и роющихся в отбросах нищих стариков на фоне лопающихся от жира и праздности богатеев – как в убогой ельцинско-путинской Руссиянии. Сталинский СССР был самой свободной страной мира – здесь поощрялись все виды творчества, приветствовалась дискуссия по всем вопросам, затрагивающим общественный интерес, критика должностных лиц любого уровня – вплоть до самого Сталина. Не правда ли, это разительно противоречит устоявшейся в «интеллигентном обществе» точке зрения?

Сегодня мы публикуем отрывок из новой книги Ю. И. Мухина «Убийцы Сталина».

Если при Сталине страна в тяжелейших условиях, но в кратчайшие сроки резко рванула вперед, то это озна­чает, что в указанное время в стране была масса умных людей. И это действительно так, поскольку Сталин придавал уму граждан СССР огромное значение. Он был умнейший человек, и ему было тошно в окруже­нии дураков, он стремился, чтобы вся страна была ум­ной.

База для ума, для творчества — знания. Знания обо всем. И никогда столько не делалось для предоставле­ния людям знаний, для развития их ума, как при Ста­лине.

Я начал учиться в школе через три года после смер­ти Сталина, нам уже не преподавали ни логику, ни Конституцию СССР, но в общем ни школа, ни общие порядки в ней еще не сильно изменились. Что харак­терного было в той, в сталинской школе?

Внутренняя убежденность каждого ученика, что нужно учиться, быть умным. Учились не для получе­ния аттестата, а для получения знаний. Когда мы, дети, вечером покидали здание школы, классные комнаты старших классов заполняли взрослые и даже пожилые люди — начинались занятия вечерней школы, школы для работающих.

Учителя давали знания и требовали их понимания, а не заучивания. Если ученик по тупости или лени не осваивал программу (хотя бы по одному предмету), его оставляли в том же классе на второй, на третий год. До седьмого класса 2—3 второгодника в любом классе бы­ло обычным явлением. После седьмого класса масса ребят (второгодники обязательно) шли в фабрично-за­водские училища и начинали учиться, если хотели, в 8-м классе уже вечерней школы. Десятилетку дневной школы заканчивали действительно способные или работящие ребята. Все учителя вели кружки по своим предметам, во всем было стремление научить детей ис­кать знания самостоятельно, научить думать.

Такой вот пример. Самой богатой по книжному фонду у нас была районная детская библиотека, кроме того, в ней можно было (отстояв очередь) выбирать книги самостоятельно. Но был такой порядок. Разре­шалось брать три книги: одну по своему выбору, какую хочешь, одну на украинском языке, вне зависимости от того, в какой школе учишься — русской или украин­ской, и одну научно-популярную. Никаких замен не разрешалось: не хочешь брать на украинском и науч­но-популярную — бери одну. Стоять в очереди из-за одной книжки было обидно. Так, почти насильно, вкладывались в детей знания, и просто удивительно, сколько в те годы писалось для детей в доступной фор­ме обо всем: от того, как живут муравьи, до того, как устроена Вселенная.

В старом фильме «Карнавальная ночь» одна из шу­ток построена на том, что на новогодний вечер пригла­шен лектор с лекцией «Есть ли жизнь на Марсе?». Для новогодней ночи это перебор, это смешно, но это при­мер того, какие мероприятия, кроме фильмов и джаза, привлекали людей той поры.

Диспуты, дискуссии были обычным явлением, и практически не было тем, по которым нельзя было спорить, не было лиц, чьи мысли и высказывания нельзя было обсудить. Не обсуждалась уместность Со­ветской власти — власти трудящихся, все остальное можно было обсуждать.

Журнал «Вопросы философии» активно приглашал всех обсудить ошибки и недостатки теории относи­тельности Эйнштейна. При Хрущеве Академия наук СССР запретила ее обсуждение, и физика зашла в глу­бокий тупик, за 50 лет не дав людям ничего, кроме ни­кому не нужных и дико дорогостоящих исследований.

При Хрущеве то же произошло и с генетикой. По­сле открытия ДНК в 1955 г., когда стала ясна правота Лысенко, генетики произвели прямо-таки шулерский подлог — они стали утверждать, что участки ДНК — это и есть те пресловутые отдельные частички диамет­ром 0,02—0,06 микрона (гены), существование кото­рых они доказывали, но умственное состояние нынеш­него населения таково, что ему это уже и не интересно. Ведь смешно. Микробиологи, которых идиоты называ­ют генетиками, затрачивают миллиарды долларов и создают «генетическую» копию овцы. А у тех, кто пла­тит деньги за столь дикие опыты, не приходит в голову простая мысль спросить: а зачем эти деньги потраче­ны? Ведь племенной баран за полминуты создаст вам овцу гораздо лучшую, чем эта клонированная. 60 лет «генетики» тратят миллиарды на свои исследования, а те, кто действительно улучшает растения и скот (селек­ционеры), хором утверждают, что им эти «генетиче­ские» исследования никогда не были и даром нужны.

Почитайте «Экономические проблемы социализма в СССР». В этой книге простые экономисты не боятся критиковать Сталина, и Сталин терпеливо объясняет им их заблуждения. В частности, в том, что нельзя на­вязывать крестьянам заботу о технике. Техника должна быть сосредоточена не в колхозах, а на машинно-трак­торных станциях (МТС) у специалистов-механиков, которые по требованию специалистов-агрономов (кре­стьян) обработают землю и уберут урожай так и тогда, как и когда крестьяне укажут. Между прочим, в то время Лысенко стремился сделать каждого крестьяни­на селекционером, сделать труд крестьян творческим. В колхозах строились агропромышленные избы, кол­хозники учились приемам селекции — опыления, при­вивке, работе с сортами.

И именно творческий труд десятков миллионов ра­ботников производительного труда позволил СССР встать на ноги так быстро, позволил резко опережать Запад.

Стремление к знаниям, к творчеству у советского народа оставалось очень долго. Когда в 1985 г. Горба­чев официально провозгласил алчность нормой жизни, алчные интересы у населения стали превалировать над человеческими. Тиражи научно-популярных изданий стали падать, а желтой прессы, типа «Аргументов и фактов» или «Огонька», стали расти. Тем не менее да­же в 1989 — 1990 гг. на журнал «Наука и жизнь» подпи­сывалось около 2,3 млн человек, «Техника — молоде­жи» — 1,5 млн, «Радио» — 1,5 млн., «Юный техник» — 1,7 млн, «Юный натуралист» — 2,9 млн. Даже такой жур­нал, как «Моделист-конструктор», имел тираж 1,7 млн. И только окончательная победа негодяев в 1991 г. погуби­ла эти издания, подавляющую массу населения России все, кроме жрачки и траханья, перестало интересовать, перестало интересовать даже то, что и тем и другим они стали заниматься меньше, чем в СССР.

Испокон веков, когда заканчивалась работа, рус­ский человек, не зная, чем себя занять, пил. Сталин с водкой не боролся, он боролся за свободное время лю­дей.

Любительский спорт был развит чрезвычайно, и именно любительский. Каждое предприятие и учреж­дение имело спортивные команды и спортсменов из своих работников. Мало-мальски крупные предпри­ятия обязаны были иметь и содержать стадионы. Игра­ли все и во все. А сослуживцы искренне болели за сво­их коллег. Команды состояли из спортсменов всех воз­растов. Такой вот близкий мне пример: первый директор Актюбинского завода ферросплавов, постро­енного в годы войны, играл в заводской футбольной команде почти до пенсии, а его зять (мой товарищ), работая плавильщиком, выступал в конно-спортивных соревнованиях. Мой старший брат участвовал в гонках на яхтах, и поскольку он был на 8 лет меня старше и был мне нянькой, то у меня от детства остались в па­мяти гул парусов и романтические слова типа «овер­штаг», «бакштаг», «фордевинд».

Не менее были развиты и все виды художественной самодеятельности. Если стадионы или водные станции требовались не от каждого предприятия (это все-таки дорого), то клуб, если не Дворец культуры, обязаны были иметь все. А в этих клубах силами местных работ­ников создавались и драмтеатры, и певческие коллек­тивы, и масса других кружков: от кройки и шитья до бальных танцев. Каждое предприятие имело свой ор­кестр, по меньшей мере духовой.

Сейчас мало кто даже из взрослых сможет объяс­нить, почему во всех городах СССР от сталинского времени остались парки. А ведь они изначально пред­назначались для массового отдыха людей. В них обяза­тельно должны были быть читальный и игровые залы (шахматы, бильярд), пивная и мороженицы, танцпло­щадка и летние театры. Зимой — катки. И по праздни­кам и выходным, принарядившись, вся округа стекалась в парки и отдыхала в массе, в обществе. После Сталина власть стала бояться скоплений народа, не окруженного милицией или войсками. Парки вырождались.

В те годы милиция редко бросалась в глаза из-за своей малочисленности и даже в патруле милиционеры большей частью были без оружия — их оружием была форма. О дубинках у милиции не могло быть и речи вплоть до Горбачева, а при Сталине, думаю, за одну мысль о том, что советского человека кто-то может ударить палкой, могли посадить как злобного антисоветчика. Конечно, о наркотиках и слухов не было ни у кого, а за мысль о том, что можно легально зарабаты­вать на жизнь проституцией, могли побить и сами б...и. Они, конечно, были не только в интеллигентном об­ществе, но считались любительницами и положения своего стеснялись.

Чтобы отметиться и по этой теме, скажу, что в то время советские люди как друга приняли на гастроли французского артиста И. Монтана, а этот, простите, козел накупил в советских магазинах соответствующе­го нижнего женского белья и устроил из него в Париже выставку — дескать, смотрите, какой убогий этот со­циализм. Надо сказать, что козлу ответили сами фран­цуженки, отдадим им должное. А я бы добавил, что в то время было не до вычурного женского белья, требо­валось только, чтобы оно было по сезону теплым и пропускало воздух. Кроме того, советских мужчин воз­буждало не белье, а то, что под ним. Советским мужчи­нам для эрекции никаких стимулов в виде затейливых кружев не требовалось. Не французы небось...

И вот эти десятки миллионов тружеников, умных и пытливых, мужественных и трудолюбивых, и были Людьми Сталина. Он жил для них, они это видели и ценили. И он их, и только их и ценил. И всех в СССР заставлял ценить тружеников и служить им.

Возьмем небольшой статистический пример. Как-то на букинистическом рынке купил подшивку 14 но­меров журнала «Огонек» за конец 1952 г. Через некото­рое время собрал 14 номеров этого же журнала за ле­то — осень 1999 г. Получились две подборки: ста­линского «Огонька» и нынешнего. Рассматривать все статьи хлопотно, но поскольку это издание всегда было иллюстрированным, то я систематизировал и подсчи­тал фото и рисунки в этих журналах, их оказалось в 14 номерах примерно по тысяче и в 1952-м, и в 1999 г. Но в подборке фотографий видна существенная разница.

Нас уверяют, что в те годы все издания непрерывно славили Сталина и непрерывно печатали только его фотографии. Да, действительно, фотографий Сталина довольно много. Правда, следует учесть, что в этот пе­риод проходил Конгресс борцов за мир, XIX съезд ВКП(б), праздновались 35-летие Октябрьской револю­ции и 30-летие образования СССР. Кроме того, был подписан договор о дружбе с Китаем. Если учесть не только фото (и картины) со Сталиным, но и фото дру­гих политических деятелей и назвать это фотография­ми политиков, то их вместе с фото румынских, китай­ских, вьетнамских и других деятелей в 14 номерах «Огонька» за 1952 г. всего 28 шт., или примерно 1 фо­тография политика на 36 других фотографий и рисунков, или по 2 на один номер журнала с примерно 70 фото­графиями.

В 14 номерах «Огонька» за 1999 г. только отечест­венные политики засветили свои рожи 161 раз! При этом никаких значительных политических событий в стране в это время не происходило. Каждая шестая фо­тография — это или двойник Ельцина, или Жиринов­ский, или Примаков, или на худой конец Хакамада. Больше политиков в «Огоньке» представлена «культур­ная интеллигенция», т. е. холуи, сумевшие «устроиться» при этих «политиках». Это писатели и журнали­сты — 56 шт., но главным образом комедианты — арти­сты, музыканты, комики с небольшим добавлением спортсменов — все те, кто развлекают публику. Таких фото 211 шт., а вместе с писателями — 267 шт., т. е. ка­ждая четвертая фотография в номере — это физионо­мия какого-то комедианта.

В сталинском «Огоньке» таких тоже немало: арти­стов и спортсменов — 120, писателей — 12, журнали­стов — нет. Если говорить о писателях, то это рисунки и фото к юбилейным статьям о Радищеве, Одоевском, Мамине-Сибиряке, Эмиле Золя и венгерском поэте прошлого века Андре Ад и. Фото председателя Совет­ского комитета защиты мира писателя Тихонова и ма­ленькие фото авторов к рассказам (Д. Олдридж, Д. Линдсей и др.). Фотографий артистов в полном смысле слова нет, есть создаваемые ими образы в рецензиях на фильмы и спектакли. Фото только спортсменов — не менее полусотни фотографий рекордсменов мира.

В «Огоньке» 1999 г. все не так: в нем писатели и ко­медианты сняты не в процессе своего труда, а непре­рывно учат читателей, как жить и как понимать проис­ходящее — там они оракулы и образец интеллектуальной силы. А вот действительно умные люди — инженеры, ученые, рабочие, врачи — в 14 номерах «Огонька» 1999 г., можно сказать, не представлены вообще. Чтобы как-то увеличить их число, я добавил сюда и композиторов с художниками, и фото любых производственных про­цессов, и все же этих фотографий набралось всего 58 шт. (Это вместе с фото школьников со скворечниками - может, они сами их сколотили.) То есть на 16 фотогра­фий есть едва одна, на которой изображен либо чело­век, который всю эту ораву кормит, поит, одевает и со­гревает, либо хоть какой-либо из процессов труда.

В «Огоньке» 1952 г. фотографий людей труда, тру­довые процессы и результаты труда освещены в каждой третьей фотографии! Их 311 шт.

Вот в этом существенная разница. При Сталине в «Огоньке» славились люди производительного труда - люди умные, реализующие себя в творчестве. При паразитах в «Огоньке» славятся паразиты, «устроившие­ся» забавлять людей с деньгами.

Интересны обложки. В сталинском «Огоньке» на обложках изображены: 1 герб СССР, 1 фото крейсера «Аврора», 1 вид Кремля, 1 фото праздничной демонст­рации, 1 фото Мао Цзэдуна и 9 фотографий людей тру­да. В нынешнем «Огоньке» на обложках в 6 номерах разного рода коллажи и ничего не означающие рисун­ки, в одном номере журналист и в 7 номерах опять ко­медианты.

В каждом из 14 номеров «Огонька» 1999 г. на вто­рой странице обложки помещено фото какого-либо старого предмета обихода и воспоминания о прошед­ших годах с какой-либо моралью. Морализировали: 1 пи­сатель, 1 журналист, 1 космонавт (Гречко) и 11 коме­диантов — от комика Шифрина до какого-то карлика Федорова.

В сталинском «Огоньке» в № 52 перед Новым го­дом взяты интервью с мыслями о жизни у 13 человек. Поскольку это действительно Люди, их стоит и вспом­нить. Это были: Мелитон Кантария — Герой Советско­го Союза, водрузивший Знамя Победы на рейхстаг, на 1952 г. — проходчик шахты; Алексей Воронов — Герой Соцтруда, агроном; Лина Пассар - 17 лет, нанайка, студентка педагогического училища; Паша Ангели­на — Герой Соцтруда, бригадир тракторной бригады; И. Эйхвельд — президент Академии наук Эстонской ССР; В. Мамонтов — сталевар, орденоносец; Т. Киргилова — учительница средней школы, Алтай; С. Виштак — дважды Герой Соцтруда, председатель колхоза; С. Чабанова — заслуженный врач РСФСР; А. Ивано­ва — заведующая начальной школы, Сахалин; М. Голубкова — сказительница из Архангельска; Г. Силютина — начальник цеха; Ф. Королев — почетный шахтер.

Вот это характерно. При Сталине мнением комеди­антов «за жизнь» не интересовались. Такое впечатле­ние, что все лакеи и холуи, готовые своим пером и ро­жей удовлетворить любого хозяина, тогда знали свое место. Оно им, конечно, не нравилось, но это никого не трогало — они это место сами себе выбрали.

Ю. Мухин

---------------------------------------------

= актуальная публицистика =