Еще дальше

Я был рядом, когда он открыл глаза. Мы были рядом. Мы стояли возле его койки, слушая медицинскую симфонию, создаваемую этими аппаратами и приборами. Если бы не она, здесь было бы тише, чем в подземелье. Когда он открыл глаза, мама охнула. Она приблизилась поближе, почти вплотную, схватит его за побелевшие руки.

— Максим, — прошептала она, словно боялась его разбудить, — это мы, Маским. Ты слышишь?

— Максим, — добавил отец чуть громче. — Ты меня слышишь?

Он не реагировал. Его глаза были открыты, но они казались какими-то мутными, как запотевшее стекло.

— Макс, — произнес я, приближаясь к нему, — это я. Ты слышишь меня, Макс?

— Тише, — шепнула мама, обнимая меня.

Никакого ответа. Он смотрел в потолок, будто увидел там что-то такое, отчегоникак не мог оторваться. Внезапно его губы зашевелились, он открыл рот, но ничего не сказал. У него не получилось. Мама начала всхлипывать и отец сильнее прижал ее к себе.

— Что, Максим? Что ты хочешь сказать?

Его губы по-прежнему шевелились, будто он уже разговаривал, но очень-очень тихо.

— Б…бо…— еле слышно проговорил Макс.

Я посмотрел ему в глаза, но они все так же ничего не выражали.

— Тебе больно, сыночек? У тебя что-то болит, Максим? — мамин голос звучал как тонкая струна, готовая в любой момент разорваться.

— Бо. — более-менее четко сказал Макс. — Бо.

Мне стало нехорошо. Голова закружилась, и во рту появился неприятный металлический привкус. Перед глазами стояли те ужасные кадры, весь тот кошмар. Это было так, будто бы кто-то впихнул в мою голову видеомагнитофон, а кассета была только одна.

— Бобо. — повторил Макс. Он не двигался, просто лежал и повторял это слово, словно надеялся, что мы что-то ответим на это. Но я не понимал, что это такое, не знал, что я должен был ответить. — Бобо. — повторил он еще раз.

Родители молчали. Мама еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. Получалось не очень.

Макс опять закрыл глаза и я испугался, что он уснет. Мне хотелось посидеть с ним еще, я ведь столько времени уже не говорил с ним.

— Он уснул? — спросил я, стараясь говорить как можно тише, чтобы не разбудить Макса, если окажется, что так оно и есть.

— Бобо. — ответил Макс и снова открыл глаза.

Это было жутко. Его лицо по-прежнему не выражало совершенно ничего.

— Максим, — сказала мама, больше не пытаясь сдерживать слез, — любимый, что ты хочешь сказать? Не притворяйся, пожалуйста, Максим, не пугай нас!

— Бобо, — ответил он.

Отец выбежал из палаты, но уже через секунду вернулся, ведя с собой того доктора, что рассказывал о шахте лифта, то есть, о коме. Он подошел к Максу, попросив маму с папой отойти. Я тоже отошел и стал рядом с ними.

— Максим, — холодным тоном произнес доктор, — ты знаешь, где ты?

Какое-то время Макс молчал, словно собирался с мыслями, а затем ответил:

— Бобо.

— Молодец, Максим. А ты знаешь, почему ты здесь?

— Бобо. — сразу же ответил он. — Бобо! Бобо!

— Тише-тише, Максим, не нужно волноваться.

Затем он отошел от Макса и попросил родителей выйти с ним для какого-то разговора. А я остался, чтобы присмотреть за Максом.

Их не было целую гору времени. Мне было так страшно, словно я остался в комнате не со своим братом, а с каким-то оборотнем из тех комиксов, что он постоянно читал.

— Бобо, — все повторял он. А я не мог ничего ответить. Я не узнавал его. Не понимал, что он говорит или хочет сказать, и это пугало меня еще больше.

Я отошел от него, подошел к полуоткрытому окну и посмотреть на мир. Казалось, это был самый солнечный день в истории, самый яркий день в моей жизни. Это не укладывалось в моей детской голове. Как эта комната, палата, может быть такой мрачной и темной, когда весь мир сияет от радости?

— Бобо…Бобо! — слышалось за моей спиной, но я старался не обращать внимания. Макс повторил это слово еще несколько раз и затих. Я оставил прекрасный день за окном и снова подошел к брату. Его глаза все так же были закрыты, казалось, он просто внезапно уснул. Я не стал его будить, хотя мне очень хотелось с ним поговорить, мне хотелось, чтобы он знал, что я все рассказал маме, и что она не злится. Мне хотелось поскорее уйти отсюда. Но мамы и папы все не было. Я подумал о том, что доктор, вероятно, рассказывает им о лекарствах, какими теперь нужно кормить Макса, рассказывает о правильном питании и здоровом сне, а родители просто стоят и кивают головами, внимательно его слушая. Может быть, отец что-то записывает в свой блокнотик с ястребом на обложке. Они вошли в тот момент, когда я уже не надеялся их увидеть. Доктора с ними не было. Мама плакала, и я подумал о том, что если бы отец не придерживал ее за руку, она бы упала на пол. Она подошла к Максу и снова взяла его за руку. Теперь он лежал с закрытыми глазами и молчал. И я не мог, опять не мог понять, дышит ли мой брат? Но если бы он прекратил дышать, эти приборы, стоящие вокруг его кровати, разве они не начали бы пищать по-другому?

Пока я был там, он больше не открывал глаз. Спустя какое-то время мама сказала:

— Езжайте пока домой. Приедете завтра.

Отец не стал спорить.

Мама опять взяла Макса за руки.

***

Очень жаль, что тогда я не понимал, что такое отчаяние. Не знаю, что бы изменилось, если бы я понимал, но сейчас я уверен — это было именно оно. Написано огромными буквами на наших лицах. В тот раз мы, как и несколько раз до этого, стояли вокруг его постели. Мама по-прежнему держала его за руки, а отец, как и всегда, стоял рядом и держал ее за талию, будто боялся, что она может упасть. Я стоял с другой стороны. Молчали. Потому что боялись, что Макс будет отвечать. Мне хотелось что-то спросить, но я знал, что мама будет плакать, поэтому просто молчал.

Время от времени приходил тот доктор и несколько других врачей. Они говорили мало, просто смотрели Максу в глаза, тот либо вообще не реагировал, либо отводил взгляд в сторону.

— Как ты себя чувствуешь, Максим?

— Бобо. — шептали тонкие, посиневшие губы.

Мама всхлипывала. А отец обнимал ее еще крепче. Иногда отцу все-таки удавалось уговорить маму, чтобы та спустилась с ним на первый этаж и хотя бы немного перекусила. Когда ему это удавалось, я оставался с Максом. Мне было не по себе. Я отходил от его постели на несколько шагов, от страха тряслись коленки, и я дрожащим голосом спрашивал:

— Ты слышишь меня, Макс?

Некоторое время он молчал, словно рассуждая, стоит ли мне отвечать.

— Бобо. — говорил он. — Бобо…

— Ага, Бобо…

Я не совсем понимаю, чего именно я боялся. Просто боялся. Не понимал, не узнавал своего брата.

Он лежал, не двигаясь. Просто не мог, как я понял чуть позже.

— Ты слышишь меня, Макс?

— Бобо…Бобо?

— Ага, — отвечал я, чуть успокоившись, — все верно. Бобо.

Если родителей не было слишком долго, я начинал переживать, как и всегда, думая о том, что они оставили меня. Я понимал, что этого не может быть, но все равно боялся. В тот раз их не было дольше, чем обычно.

Молчание. В этот раз оно длилось дольше, чем нужно…Я не знал, что спросить. Я отошел поближе к окну, посмотрел на мир, затем закрыл глаза и как можно тише, чтобы Макс не услышал, начал говорить:

— Дорогой всемогущий бог, если ты меня слышишь — а я очень надеюсь, что слышишь — я очень хотел бы попросить о чем-то по-настоящему важном. Макс, он очень плохо себя чувствует…я думаю, ты видел…так вот, дорогой всемогущий бог, пожалуйста, сделай так, чтобы Макс снова стал прежним…понимаю, раньше я просил тебя, Вас, о всяких пустяках, но сейчас это правда очень важно…— Я открыл глаза и чуть громче добавил: — Заранее спасибо! Аминь.

— Бобо. — ответил Макс, видимо, услышав мои последние слова.

Я подумал, что нужно немного подождать, ведь не может все произойти так быстро. Бог ведь не молодой, думал я, он ведь не может помочь мгновенно. А жаль. Нужно подождать. Хотя бы десять минуточек. Ну, или хотя бы пять минуточек. Вроде бы ничего не случилось, знаете, но сердце у меня тогда трепетало, как в тот день, когда Рита поцеловала меня в щеку на перемене за то, что я подарил ей криво вырезанную валентинку. Я ждал. Ждал, когда вернется мама, чтобы посмотреть, как она снова засияет, когда Макс поднимет голову и скажет: «Мне так надоело лежать, пойдемте скорее домой!». Затем придет доктор и снимет с его лба пожелтевшую и позеленевшую повязку и скажет, обращаясь ко мне: «Ты большой молодец!». А я промолчу, потому что не люблю хвастаться, да и вообще никогда не любил.

Когда они вернулись, я по-настоящему обрадовался. Я видел их грустные и расстроенные лица и подумал, что смогу сделать их счастливыми. Я незаметно улыбнулся, подумав о том, как сильно изменятся их лица.

— Ты не голоден? — спросила мама.

— Нет! — ответил я, и чуть было не рассказал ей все, чуть было не испортил сюрприз.

— Бобо! — добавил Макс, вмешиваясь в разговор.

Это немного подкосило мою уверенность. Неужели, ему не хватило времени, чтобы все сделать, чтобы исправить все? Я решил подождать еще.

Снова молчали. Я смотрел в окно, пытаясь скрыть свою радость, мне не хотелось, чтобы они о чем-то догадались раньше времени. Поэтому я смотрел на мир. Смотрел на деревья и людей, прогуливающихся по территории больницы. Видел птиц и не боялся их. Видел черного голубя, который боролся с худющим псом за какой-то кусок чего-то, немного напоминавшего хлеб. Не боялся, так как знал, что вот-вот должно произойти что-то хорошее. Я посмотрел на родителей. Все было по-прежнему, разве только отец стал с другой стороны. Когда Макс закрыл глаза, я подумал, что вот, время пришло. Я подошел ближе к нему, стал так, чтобы он мог видеть меня и спросил:

— Макс, тебе уже лучше?

Я ждал ответа, затаив дыхание. Он молчал. Похоже, уснул как раз перед тем, как я решился задать вопрос. Мне показалось, что это к лучшему. Мне очень хотелось обрадовать маму. Но, подумал я, это может немного подождать.

Вот я и ждал.

Но время шло, а он все не открывал глаз. И вот в какой-то момент, отец наклонился ко мне и прошептал, что нам нужно уходить, пора домой.

Мама поцеловала его в губы, обняла меня и сказала:

— Увидимся завтра.

— Стойте! — почти что крикнул я. — Подождите, я хочу вам кое-что показать!

Я подбежал к постели Макса, подошел совсем близко и спросил:

— Макс, как ты себя чувствуешь?

Он не отвечал. Отец легонько потянул меня за плечо, сказав:

— Мне кажется, он хочет отдохнуть. Нам пора идти…

Я уходил, надеясь, что он заговорит. Но он молчал. Лежал с закрытыми глазами и молчал. Мама держала его за руки.

Я подумал, что нужно подождать еще немного.

Хватит

Я просыпался, протирал глаза и когда осознавал, где я, спрашивал:

— Макс, как ты себя чувствуешь?

Я и не заметил, как наша комната превратилась в больничную палату. Пахло здесь так же.

— Ты как, Макс? — все не унимался я.

Он, похоже, еще спал.

Сначала приходил отец.

— Привет.— говорил он. — Все нормально?

Потом заходила мама, держа в одной руке тарелку супа, а в другой — чашку теплого чая.

— Доброе утро. — говорила она так, чтобы все понимали — это не самое доброе утро. — Привет, Максим.

Он лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок.

— Бобо…— сонным голосом ответил он.

— Помоги мне, — просила мама отца.

Тот аккуратно усаживал Макса и придерживал его за спину, пока мама кормила его. После каждой ложки супа он тихо говорил:

— Бобо.

— Да, — соглашалась мама, — Бобо.

Я продолжал ждать. Знал, что нужно ждать. Я не любил смотреть, как он ест, поэтому обычно я одевался, брал свою еду и уходил на улицу. Сидел, жевал бутерброд и смотрел на дерево. Между камнями под дубом уже росла трава. Я больше не кидал камни. Не хотел их кидать. Так было практически каждое утро. Потом я отставлял тарелку в сторону и шептал, сложив руки лодочкой перед лицом:

— Великий всемогущий бог, понимаю, что, наверное, я тебе уже надоел. Но мне просто показалось, что мои предыдущие сообщения не дошли…

— Ты здесь?

Я повернул голову и увидел отца, который приближался ко мне.

— Что делаешь? — спросил он.

— Ничего. Ем.

— Нам пора уходить. — сказал он. — Присматривай за ним. Я вернусь через два часа.

— Хорошо.

— Все нормально?

— Да.

Мне хотелось, чтобы он поскорее ушел, и я мог спокойно продолжить.

— Ладно. Увидимся через два часа.

Я кивнул и отец ушел.

Затем я закрыл глаза и продолжил:

— Так вот…понимаешь, Максу не очень хорошо. Я не понимаю, что он говорит, думаю, он сам не понимает. Ты ведь можешь ему помочь? Знаю, что можешь, иначе бы к тебе не обращались так часто, верно? Мне нужно просто подождать, правда? Я буду ждать. Аминь.

Я открыл глаза. На дереве сидели птицы, мне показалось, секундой ранее их там не было. В основном это были воробьи, прыгающие с ветки на ветку. Остальных птиц я не знал. Может быть, там были соловьи или еще что-нибудь? Кто разберет?

Потом я услышал кое-что. Развернулся, поднял голову и увидел, что под крышей у нас появилось небольшое гнездо, где сидела ласточка. Я просто стоял и смотрел на нее, а она смотрела на меня. Она не выдержала первой, выпрыгнула из гнезда и куда-то улетела. Я подумал, что здорово, раз ласточки не боятся лепить гнезда в нашем дворе. Может, они нас простили? Или просто не знают всей правды? Когда я уже собирался пойти в дом, ласточка вернулась в гнездо. Тут я услышал кое-что еще. Помимо звуков, издаваемых воробьями и другими птицами за спиной, было что-то еще. Что-то пищало, будто бы умоляя о помощи. Я испугался. Совсем на мгновение. Пока не понял, что звук исходит из гнезда у меня над головой. Там были птенцы. Может быть, всего один птенец, или их там было несколько? Я не видел. Просто знал, что они там.

Шик, подумал я, просто шик и блеск.

В доме тоже пахло, как в больнице. Я поднимался в нашу комнату, надеясь, что все-таки дождался. Я просто спрошу, как у него дела, и как он себя чувствует, а он поднимется на локтях, посмотрит на меня, как на полного дурака и ответит что-то вроде: «Нормально. Только лежать надоело».

Я вошел в комнату, закрыл за собой дверь, посмотрел на Макса. Он лежал и смотрел в потолок.

Я глубоко вздохнул, прошептал «пожалуйста» и спросил:

— Макс, как ты себя чувствуешь?