Еще дальше. Я знаю одного ребенка, который до смерти боялся собственной тени

Я знаю одного ребенка, который до смерти боялся собственной тени. А еще когда-то я познакомился с мальчиком, которого пугало его отражение в зеркале. Если дети пугаются даже таких вещей, то можете себе представить, что происходило со мной после всего этого. Все вокруг казалось мне чужим, каким-то незнакомым.

На мой крик выбежала мама, за ней прибежал и отец. Я все еще не мог понять, дышит ли Макс. Мне казалось, что происходящее меня не касается.

Он не двигался. Двигалось только красное пятно, которое расплывалось и становилось все больше. Мама больше не сияла, как раньше. Она выглядела так, словно постарела сразу на сорок лет.

В больнице было страшно. Я ждал маму, сидя с трясущимся отцом. Она все не появлялась и не появлялась, и мне приходилось просто сидеть. Я смотрел на людей, которые проходили мимо. Удивительно, но некоторые из них выглядели счастливыми, некоторые даже смеялись. Мне казалось, что трагедия одного человека — трагедия всего мира, но это было не так.

— Все будет хорошо. — тихо произнес отец, пытаясь меня успокоить. Но я в этом не нуждался, вернее нуждался меньше, чем он сам. Я и так знал, что все будет хорошо. По-другому и быть не могло. И я ответил:

— Я знаю, папа.

Когда Макса аккуратно уложили в носилки и унесли в машину скорой помощи, я обрадовался, потому что понял — он дышит. Я смотрел на красное, почти черное пятно на камнях, и удивлялся тому, что у человека может быть так много крови. Даже птицы, кажется, сочувствовали. Они пели как-то иначе. Или мне просто так показалось?

Мамы все не было. Отец попросил меня тихо посидеть, а сам куда-то ушел. В другой день, я бы перепугался до ужаса, но тогда я просто ответил:

— Я подожду.

Я ничего не боялся. Ни того, что остался один среди больных, незнакомых, несчастных и счастливых людей, ни того, что могло случиться с Максом. Я просто витал где-то в космосе, разглядывая скопления галактик.

— Ничего не ясно. Никто ничего не говорит. — сказал отец каким-то механическим тоном, расхаживая туда-сюда. — Ну разве можно так с людьми?

***

Я не знал значения слова «кома». Когда какой-то человек, наверное, врач, сказал, что Макс упал в кому, я подумал, что он упал в шахту лифта, когда его пытались отвезти в операционную. Врач говорил таким тоном, словно случившееся — обычная вещь. Наверное, для него так оно и было. Тяжелая травма черепа, перелом…что-то такое. Эти слова ни о чем мне не говорили. Я просто их не понимал. Травмы очень серьезные, говорил он, нужно ждать, пока он выйдет из этой проклятой шахты лифта.

— Нужно ждать. — повторил он сочувственно и ушел.

Доктору было лет пятьдесят, могу представить, сколько раз в своей жизни он говорил эти слова.

Когда он ушел, мама села на пол и заплакала. А отец просто стоял рядом и смотрел вслед стремительно удаляющегося доктора. Я стоял как бы в стороне от всего этого. Не знал, как я должен реагировать. Но я тоже начал плакать, потому что мне стало жаль маму, жаль папу, жаль Макса…Так продолжалось долгое время.

Мама все плакала.

— Так, — негромко сказала мама, поднимаясь, — вам пора домой. Приедете утром.

Она стояла, держась за стену.

Отец запротестовал, сказав, что никуда не поедет, но мама спокойно ответила, что сейчас не самое подходящее время для того, чтобы спорить.

— Хорошо, — согласился он, — мы приедем завтра утром. Он поцеловал ее в губы и мы ушли.

Ночью я долго не мог уснуть. А когда засыпал, что-то словно вырывало меня из сна. Я просыпался и звал Макса, забывая о том, что случилось днем.

— Ты слышишь? — спрашивал я. — Ты слышишь, Макс? Но, не получав ответа, отворачивался к стене и пытался вернуться в сон. Получалось плохо. В голове была настоящая каша, ничего конкретного, просто куча всего.

Сон опять стал неожиданностью.

— Вставай, сына.

Я открыл глаза, посмотрел в окно — уже светило солнце.

— Что случилось? — спросил я.

— Я еду в больницу, — ответил отец. — Ты пока спи, а чуть позже зайдет бабушка Катя, приготовит тебе завтрак и немного посидит здесь, ладно?

Я не совсем понимал, о чем он. Зачем нужна бабушка Катя, если со мной может посидеть Макс? Макс. Я посмотрел на его кровать и события, произошедшие вчера вспыхнули, как спичка, и пронеслись у меня перед глазами. Тогда я впервые по-настоящему испугался, но ничего не сказал.

— Я поехал. — сказал отец, выходя. — Я позже позвоню, будь в доме.

Он ушел, а я все сидел на кровати, пытаясь понять, что все это значит, и что делать лично мне?

Я поднялся, и просто пошел на улицу, на задний двор. Я смотрел на дерево, не очень понимая, почему я сюда пришел. Я просто смотрел на камни с засохшей на них кровью и мой детский ум не мог тогда осознать насколько все серьезно. Воробьи все так же сидели на ветках, трещали свои песни и для них этот день ничем не отличался от вчерашнего, и ничем отличаться от завтрашнего не будет. Как им повезло, подумал я.

— Вот ты где!

Я повернулся и увидел, что ко мне, добродушно улыбаясь, ковыляет бабушка Катя. Она была очень старой, кто-то даже, може, сказал бы, что он была ветхой, однако двигалась бабуля быстро.

— Господи ты боже мой! — воскликнула она, увидев кровь на камнях. — Пойдем отсюда, деточка! Нечего смотреть на этот кошмар.

Я не возражал.

Потом я сидел, смотрел телевизор, а бабуля что-то лепила на кухне, время от времени бросая на меня сочувствующие взгляды. Я старался не обращать на нее внимания. По телевизору шла передача о каких-то гусях, которые жили на высоких горах. Показывали, как маленькие гусята впервые спускались вниз. Они просто спрыгивали, надеясь, что выживут. Удивительно, но многие выживали. Я не знал, что об этом думать и как к этому относиться.

— Про природу смотришь? — спросила бабуля, немного отвлекаясь от своих дел.

— Ага. – ответил я и выключил телек.

Я ждал звонка. Но телефон молчал. Несколько раз я даже подходил к трубке, проверяя есть ли гудки. Все было в порядке. Потом я закрыл глаза и тихо прошептал: «Великий всемогущий бог, если ты слышишь меня, то, пожалуйста, сделай так, чтобы телефон зазвонил. Аминь». Открыв глаза, я стал ждать. По-прежнему ничего не происходило. Телефон оставался немым.

В какой-то момент, когда я сидел у телефона и ждал, мне вдруг захотелось рассказать бабуле об убитой ласточке…но я боялся. Боялся, что родители просто возненавидят меня. Поэтому я просто продолжил ждать звонка.

И сон опять стал неожиданностью.

Я сидел на деревянном мостике, разглядывая удивительный пейзаж, открывавшийся передо мной. Мост слегка покачивался, убаюкивая меня. И я лег спать во сне, а когда все-таки, ворочаясь, уснул, то открыл глаза и увидел мамино лицо. Она не сияла.

— Привет. — сказал я.

— Привет, сыночек.

Я хотел спросить, где папа и Макс, но передумал. Ей не очень хотелось говорить. Я посмотрел на кухню — бабуля исчезла.

— Сыночек, — вдруг произнесла она, — как это произошло?

Спросила и посмотрела на меня, полными слез глазами.

Раньше мне казалось, что если кто-то спросит, я ни за что в жизни ничего не расскажу, не произнесу ни слова. Но я посмотрел на нее, а в следующий момент, заливаясь слезами, рассказал все, начав с убитой ласточки. Она ничего не ответила, а просто крепко обняла меня и не отпускала целую вечность. Я ничего не понимал.

— Сегодня он открывал глаза. — с легкой улыбкой сказала она. — Хочешь завтра вместе со мной сходить к нему?

— Хочу! Конечно, хочу!

Я ждал завтрашнего дня, как никогда раньше.