Евгений Марков о Павловске

Только что кончились леса, как со всех сторон нас охватила арбузная бакша, словно мы вдруг попали в необразимое поле битвы, сплошь усеянное срубленными головами. Павловские арбузы славятся по придонскому побережью своею сладостью и сочностью, как камышинские или царицинские на Волге, алешкинские на Днепре, хотя они не достигают особенной величины. Лучший большой арбуз можно на выбор получить на месте за 5 копеек, а целый воз рядовых арбузов, где их умещается несколько сот, от одного до 3-х рублей. Все базары Воронежской губернии заваливаются осенью павловскими арбузами и дынями. Придонские подгородние супески, не подходящие хлебам, особенно пригодны для арбузных бакшей, и павловские мещане почти поголовно занимаются их посевом. Хотя по выражению здешних бакшевников «арбуз в дожди сытее живет», но, тем не менее, он изумительным образом ухитряется набирать эти свои бесчисленные полныя чаши сладкого кровавого сока даже из бесчисленных недр сухого песка. Когда Кондрашка Булавин со своим другом атаманом Некрасовым поднял против правительственных строгостей грозного царя всю казацкую донщину и калмычину и двинул свою мятежную вольницу на Воронежский, Тамбовский и Рязанский край, забирая приступом города и наводя ужас на малочисленных защитников его, Петр велел со всею поспешностью воздвигать новую крепость при впадении в Дон реки Осереда, на очень важном повороте Дона, где издавна стояли царские сторожи и высились древния городища. Царь хотел этою крепостью перегородить движение булавинцев по реке к Воронежу и Таврову. Но Кондрашка сам боялся царских галер и воевод и вместо реки ударился в родимую ему степь, где первым делом напал при р.Биткже, на Боброво село (теперешний город Бобров) родовую вотчину дома Романовых, куда царь Петр перегнал из другой старинной Романовской вотчины Скопина-Рязанского, племенных кобылиц, накупил к ним дорогих арабских жеребцов и развел крупное конное хозяйство, послужившее первым рассадником знаменитых впоследствии битюцких лошадей. Кондрашка предал все царское хозяйство «огненному хоромному запалению» и угнал к себе в стан всех его выхоленных коней прежде, чем царские воеводы успели опомниться и броситься в погоню за разбойником. Бунт Булавина, заслоненный сзади Стенькою Разиным, спереди Пугачевым, вообще как-то мало известен нашей читающей публике. Но в местной истории Воронежского края и соседних ему областей он оставил глубокие следы и живучие воспоминания. Трудно верить, чтобы проходимец-казак, смело кликнувший клич к такой же, как он, бездомной голытве казацкой, мог разгромить с такою невероятною быстротою царские города и крепостцы, пройти торжествующим победителем насквозь несколько губерний от Дона до Костромы, и только там, наконец, после больших усилий и злополучий Царского войска, наткнуться на рожен, который остановил его удалой набег. Волга очутилась

руках Булавина так же, как и Дон. Булавинцы «меж Кинешмы и Юрьевца Повольского стали многолюдством», доносил очевидец, «и проезду не давали. И близ Нижнего на стругах промышленников и целовальников били и от такого воровства Государевы рыбные промыслы остановились».

Немудрено, что такой дерзкий и удачный размах казацкой удали поселил тут, среди черни глубокую веру в могущество возмутившегося атамана. «Коидратий Афанасьевич скоро пойдет до самой Москвы и во всех российских городах выведет бояр, прибыльщиков и немцев, - уверяли народ его сторонники. - Теперь по атаманскому приказу земли нам не пахать и хлеб на государеву казну не сеять, никуда не отлучаться и ждать перемен».

А сам Кондрашка рассылал по городам и деревням задорные, написанные во вкусе народа, ярлыки, в которых выставлял себя защитником угнетенной черни и ловко возбуждал, вместе со страстью наживы и гульбы, чувства народной мести за несправедливость и притеснение господ. «Атаманы молодцы! - откровенно писал он донцам и разному степному люду. - Голь кабацкая, голытьба непокрытая, дорожные охотнички и всякие черные люди! Кто похочет с атаманом, со Кондратием Афанасьевичем погулять, по чисту полю красно походить, сладко попить - поесть, на добрых конях поездить, - то приезжайте на вершины Самарские. Да худым людям, и князьям, и боярам, и немцам, за их злое дело не спущайте, а всех людей посадских и торговых не троньте, а буди кто напрасно станет кого обижать, и тому чинить смертную казнь».

Против такого соблазнительного и могучего движения народной массы тогдашнее правительство было застигнуто почти безоруженным...

... Понятно, как обрадовался царь, когда царским воеводам удалось, наконец, сокрушить торжествующего мятежника; атаман Некрасов ушел со своими отчаянными приверженцами в плавни Кубани, а оттуда потом в Дунайские гирла; плененному Булавину отсекли голову и положили в спирт «до царского указу», а туловище повесили за ноги на перекладине...

Павловск до сих пор полон памятью Петровских времен, Петровской деятельности. При въезде в него мне показали дряхлые дуплистые ветлы, посаженные рукою царя-работника. А на высоком бугре, при впадении Осереда в Дон, хорошо еще видны остатки земляных валов и бастионов Петровской крепости, господствовавшей над всею окрестною местностью и обстреливавшей в одно и то же время течение обеих рек.

Тут стоял когда-то дворец Петра, его литейный двор и канатный завод, снабжавшие необходимыми принадлежностями морские суда, строившиеся в Павловской верфи. Показывают и былое место этой верфи - у подножия крепости, по устью Осереда, где заметна еще продолговатая ложбина, затянутая илом. Теперь там торговая пристань, только решительно без всякого устройства, просто голый песчаный берег, на который можно вытаскивать кули или бревна без особенного затруднения. В старой крепости - какая-то запущенная каменная постройка и целый склад кирпича. Мне рассказывали, что одна богомольная женщина, которой принадлежит теперь это историческое место, пожертвовала его под женский монастырь, для которого было кое-какое строение, и наготовила кирпича; но духовное ведомство не дает пока разрешения на основание нового монастыря, не имеющего прочного обеспечения своей будущности.

Другое место, сохранившееся в Павловске от времен Петра 1, это так называемый «Рай- городок», который вы можете увидеть, выезжая из Павловска по дороге в Воронцовку. По-видимому, это тоже был земляной редут, защищавший Павловск с сухопутия; от него уцелели в двух местах довольно высокие насыпи.

Зверинец же Петра I уже в верстах в 3-х от города, влево от Воронцовской дороги, в живописной густо заросшей долине реки Осереда. Там же был и его образцовый сад с виноградниками. До сих пор ежегодно в девятую пятницу жители собираются на «студеный ключ» этого старого зверинца и служат там панихиду по царе Петре. Этот гениальный хозяин земли русской имел изумительный дар - с одного орлиного взгляда своего глубоко постигать потребность каждой далекой окраины своего огромного царства и открывать бесплодно сокрытые в ней природные богатства. Без всякого пособия статистических, географических, геологических исследований, без книг и карт, без официальных отчетов, он знал весь широкий простор государства русского лучше, чем деревенский хозяин знает свою маленькую вотчину.

На глухой реке Воронеже он открывает в Липецке источники минеральной воды и железную руду, из которой льет якоря и пушки в устроенном там же заводе; из никому неведомого селения Костенки, старого упраздненного городка на Дону, - он требует от местных воевод доставить в Петербургскую свою кунсткамеру кости диковинных животных и старинных людей; в то же время приказывает ловить и присылать к нему редких птиц и зверей, устраивает для них зверинец на р. Осереде, выписывает рейнские и токайские виноградные лозы, чтобы засадить ими не только окрестности новой Павловской крепости, но и всю Чижевскую гору под Воронежем.

И все это делалось в мимолетные промежутки времени среди величайшей ломки всего старого строя русской жизни, среди стрелецких бунтов, азовских походов, шведских и всяких других войн, европейских странствований.

Проницательный ум Петра тогда уже понял, что придонские берега могут при труде и знании обратиться в страну винограда, и благодаря ему область Донских казаков действительно теперь стала обильным поставщиком на всю Русь легких вкусных и дешевых вин.

Мне рассказывали, будто и в Павловском уезде Воронежской губернии в одном селении разводится виноград и вывозится иногда на местные базары.

Отдельные попытки частных лиц в г. Воронеже (например, француза из Лотарингии г. Эмбера) и в других уголках губернии - несомненно убеждают, что некоторые сорта винограда при известном искусстве и внимании без особенного труда могли бы быть культивированы в нашей местности.

Как и все украйные города, Павловск был населен сходцами из всевозможных концов России, особенно же жителями г. Казани, характерные особенности которых долго отражались наодеждах, быте и чертах лица павловцев, да и теперь еще далеко не вполне в нем исчезли.

Не знаю, этому ли недавнему воспоминанию обязана своим именем очень крутая, отдельно лежащая перед въездом в Павловск, гора Тахтарка или Татарка?

Судя по остаткам значительного земляного городища с курганами и валами на плоском темени этой горы-редута, нужно думать, что это памятник гораздо более древнего, хотя и неведомого мне прошлого...

(Отрывки, касающиеся города Павловска, из очерка воронежского краеведа Евгения Маркова «Белогорские пещеры», напечатанные в Санкт-Петербурге в журнале «Русский вестник» в 1892 году, том 218, стр. 248-277).\