Глава третья

ДРЕВНЕСКАНДИНАВСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Гораздо более архаические формы поэзии сохранила древней­шая литература скандинавских стран, в особенности Исландии.

В эпоху раннего средневековья скандинавский север предста­вляет область, отдаленную от центров экономической и культурной Жизни Европы и потому наиболее отсталую в общественном и куль­турном отношении. Начало феодализации и христианизации скан­динавских стран относится к концу X—XI вв.; до конца первого тысячелетия н. э., а частично и позже, скандинавские народы живут в условиях родового строя, напоминающих общественные отноше­ния континентальных германцев в период, непосредственно предше­ствующий падению Римской империи. Природные условия Скан­динавского полуострова, мало благоприятные для развития земле­делия, ограниченность территории, пригодной для поселения, послужили причиной усиленных передвижений и военной экспансии скандинавов, повторяющей аналогичные явления, имевшие место на Континенте в эпоху «великого переселения народов». [35]

Передвижения эти носят характер морских набегов воинских дружин скан­динавов на территории, расположенные по морскому побережью и по течению больших судоходных рек; пиратские набеги сопрово­ждаются морской торговлей, а в дальнейшем — захватом и колони­зацией обширных территорий. Этот период в истории скандинав­ских народов получил название «эпохи викингов» (800 — 1050): слово «викинг» первоначально обозначало морской набег на при­брежные поселения (от слова «вик» — «поселение», «бухта»), поз­же — участников такого набега, самих скандинавских дружинников и их предводителей; обычно, однако, скандинавов в континенталь­ной Европе называли «норманнами» («северными людьми»).

Морским набегам норманнов особенно часто подвергались Франция и Англия. В 911 г. норманнский герцог Роллон получил в лен от французского короля обширную территорию на севере Франции, получившую название Нормандии; переселившиеся сюда норманны быстро ассимилировались с местным населением и при­няли французский язык. С IX в. начинаются набеги скандинавов на Англию; в северной и восточной Англии возникают многочис­ленные поселения завоевателей. Одно время вся Англия находится под владычеством датчан (при короле Кануте Датском, 1016—1035). В IX—X вв. норвежцам удалось подчинить своей вла­сти значительную часть кельтской Ирландии. Норвежцами также была открыта и заселена Исландия (870 — 930) и колонизованы рас­положенные к северу от Шотландии острова. Исландцы в свою оче­редь открыли и колонизовали побережье Гренландии (990) и добра­лись до берегов Северной Америки (около 1000 г.), где их поселения просуществовали, по-видимому, до XIV в.; однако это первое открытие Америки по условиям времени не имело историче­ских последствий. Дружины шведов под именем «варягов» из­вестны были в древней Руси: по «великому пути из варяг в греки» (т. е. из Балтийского в Черное море) варяги доходили до Констан­тинополя, совершая набеги на побережье, и в качестве наемников поступали на службу Византии.

Особенно важное значение для истории скандинавских стран имела колонизация Исландии. Значительная часть первых поселен­цев состояла из родовой знати Норвегии, недовольной возвышением королевской власти, которая в лице короля Гаральда Прекрасноволосого, установившего единодержавие (872), с жесто­костью подавляла самостоятельность мелких племенных вождей («херсов»). Такие херсы покидали Норвегию со своими дружинами, семьями и движимым имуществом, в сопровождении большого числа свободных крестьян («бондов»), недовольных королевскими налогами и охотно переселявшихся на новые земли. Население Ис­ландии, разбросанное по побережью и речным долинам, жило не­большими округами, во главе которых стояли «годы» — старей­шины округа из представителей родовой знати, соединявшие обязанности жреца и судьи. В Исландии дольше, чем в Норвегии, сохранялся патриархальный родовой строй и связанные с ним учре­ждения и обычаи. [36] Свободное крестьянское население собиралось на народные собрания («тинги»), решавшие дела данного округа; с 930 г существовало общее народное собрание всего острова «альтинг») Свою политическую независимость исландская народ­ная республика сохраняла до 1262 г.; она была присоединена к Норвегии в результате внутренних раздоров, связанных с ростом в XII—XIII вв. экономического могущества и политической власти родовой аристократии. Однако тесная связь между Исландией и Норвегией никогда не порывалась и раньше. Молодые исландцы, которые, достигнув совершеннолетия, отправлялись в обычное тор­говое или военное плавание за море, прежде всего навещали своих родичей и друзей в Норвегии и часто служили в дружине норвеж­ских королей. Постоянная связь поддерживалась и с другими скандинавскими поселениями, разбросанными по островам Атлантического океана и по побережью Северного и Балтийского морей.

Христианство начало проникать в Исландию через сношения с ирландцами и англосаксами с самого начала колонизации остро­ва. В 1000 г. под давлением норвежского короля Олафа Тригвасона (995 — 1000) исландский альтинг, следуя примеру Норвегии, объявил христианство официальной религией Исландии. Дальнейшие успехи христианизации связаны с миссионерской деятельностью короля Олафа Святого (1015 — 1029). Однако язычество не подвергалось преследованиям и в течение двух последующих столетий продолжа­ло существовать рядом с официальным христианством. Исландская церковь благодаря своей территориальной отдаленности сохраняла относительную независимость от Рима и имела национальный и демократический характер. Немногочисленное духовенство со­стояло из исландцев, представителей родовой знати, когда-то отправлявших жреческие обязанности и более знакомых с народными обычаями и верованиями, чем с тонкостями христианского богос­ловия.

Церковь принесла с собой латинскую грамоту, которая с начала XII в. стала применяться и для записей на исландском языке, имев­ших преимущественно практическое значение (законов, родословных и т. п.). С середины XII и до конца XIII в. возникает и раз­вивается богатейшая народная художественная литература. Она закрепляется в записях клириков или людей, получивших клерикальное образование, но относившихся с любовью и интересом к родному прошлому, засвидетельствованному в живой традиции многовекового устно-поэтического творчества скандинавских наро­дов. Благодаря культурной изолированности Исландии, архаично­сти ее общественного строя, поздней и весьма поверхностной хри­стианизации древнеисландская литература XII—XIII вв. сохранила картину быта и нравов, обычаев и верований скандинавских народов, их героических сказаний и языческой мифологии, во многих отношениях близкую культуре древних германцев в эпоху «велико­го переселения народов». Не удивительно поэтому, что открытие скандинавских поэтических древностей европейскими учеными в конце XVIII и в начале XIX в., в эпоху романтизма, имело бли­жайшим следствием недостаточно критическое отождествление древнескандинавской культуры и поэзии с общегерманской. [37]

В про­тивоположность романтической германистике первой половины XIX в. современная историческая наука более внимательно учиты­вает своеобразные условия местного (скандинавского и исландско­го) развития этой культуры в «эпоху викингов».

Основные памятники древнеисландской художественной литера­туры распадаются на три группы: песни «Эдды», поэзия скальдов и прозаические саги.

«Эддой» называется сборник песен, частью мифологического и морально-поучительного (дидактического), частью героического содержания. Сборник составлен в XIII в. из песен разного времени, по данным языка и стиля — от IX до конца XII в., анонимных и со­хранявшихся в устной традиции. Свое название сборник получил в XVII в. от первого издателя, который увидел в нем источник про­заического трактата по вопросам поэтики исландца Снорри Стурлусона, носившего заглавие «Эдда» (написан около 1222 — 1223 гг.), и перенес это заглавие на изданную им рукопись. В отличие от младшей, или прозаической, «Эдды» Снорри более старый пе­сенный сборник принято называть старшей, или поэтической, «Эд­дой». Значение слова «Эдда» — неясное. По сравнению с поэзией скальдов песни «Эдды» по своему содержанию и стилю предста­вляют более древний жанр народного эпоса и дидактики, непосред­ственно связанный с древнегерманской аллитерационной поэзией. Большинство героических песен «Эдды» восходит по своим сюже­там к эпической поэзии континентальных германцев, тогда как ми­фологические песни не имеют параллелей у немцев и англосаксов, может быть, потому, что эти народы подверглись более ранней и глубокой христианизации. Однако сравнение песен «Эдды» между собой и с памятниками эпической поэзии других германских наро­дов позволяет установить глубокое своеобразие скандинавского эпоса как в трактовке традиционных и в разработке новых сюже­тов, так и в особенностях поэтического стиля. В частности, это от­носится и к метрической форме эддической поэзии, которая соеди­няет древнегерманскую аллитерацию со строфическим оформле­нием, отсутствующим у западных германцев.

Мифологические песни «Эдды» заключают сказания о богах и поучения житейской мудрости, облеченные в мифологическую форму божественных установлений. Они основаны на развитой си­стеме языческих верований и мифологии, окончательно сложившей­ся у скандинавских народов в «эпоху викингов», но уходящей свои­ми корнями в мифологические представления древних германцев.

Как все антропоморфические религии, скандинавское язычество представляло себе богов по идеализованному образу людей. Боги представлялись более могущественными и совершенными, чем обы­кновенные люди, но отнюдь не всемогущими и бессмертными или лишенными человеческих страстей и страданий. [38]

Мифы рассказывали о рождении богов и содержали указание на их грядущую гибель. За человекообразными богами стояли более древние пережитки тотемистических представлений: с богами связаны священные жи­вотные (например, волк или ворон как спутники Одина). Широко распространена вера в существование «оборотней» («человек-волк»); душа человека (его «двойник») также появляется в звери­ном облике. «Государство богов» строится по образцу человеческо­го общества, как патриархальный род. Однако и здесь в идеализированной форме мифа сохраняются пережитки более древних семейных и общественных отношений (группового брака и матриархата); поэтому, например, богиня Фригг, жена Одина, в его отсутствие становится женой его братьев; Фрейр и Фрейа, брат и сестра, являются мужем и женой.

Верховный бог скандинавской мифологии Один (у западных гер­манцев — Водан) — отец и родоначальник богов, творец и устрои­тель земли, создатель рода человеческого. Один — бог войны, да­рующий победу в битвах. Храбрейшие витязи, павшие в бою, пируют вместе с ним в Валгалле («чертоге мертвых»), куда их при­водят валькирии — воинственные девы, дочери Одина. Каждый день витязи тешатся в боях, но раны, которые они при этом наносят друг другу, тотчас же заживают, и за битвой следует веселое пиршество. Религия Одина отражает воинские идеалы скандинавских дружин­ников «эпохи викингов». Один — также бог мудрости, пророчеств и заклинаний и покровитель поэзии. Он изображается одноглазым: другой глаз он отдал великану Мимиру за знание будущего. С копьем в руке, в широкополой шляпе он странствует по земле, принимая участие в человеческих делах и покровительствуя своим любимцам среди героев, из которых некоторые (например, Сигурд) ведут свой род от Одина.

Из других богов наибольшим почитанием пользовался Тор (у западных германцев Донар) — бог грозы, вооруженный каменным молотом (орудие каменного века), которым он поражает враж­дебных богам великанов. «Рыжебородый Тор» является покровите­лем земледелия, и в его облике в противоположность Одину, почи­таемому дружинами викингов, отчетливее выступают черты скандинавского «бонда» (крестьянина). Именно с этой стороны Один и Тор сопоставлены в одной из песен «Эдды» («Слово о Харбарде»), изображающей перебранку между ними.

Особое место среди богов занимает Локи, известный лишь в скандинавской мифологической традиции и представляющий злое, разрушительное начало, может быть, первоначально — бог ог­ня. Локи стоит между богами и великанами и будет сражаться про­тив богов в последней битве перед концом мира.

Среди богинь первое место занимает Фригг, жена Одина, боги­ня любви и покровительница браков, олицетворение рождающего начала в природе.

Надземному миру, в котором обитают боги, скандинавская ми­фология противопоставляет обиталище людей — «срединную зем­лю» («Мидгард») — и подземное царство мертвых («Нифльхейм»), в котором царствует великанша Хель. [39]

Представление о подземном царстве мертвых, связанное с погребением в курганах, древнее веры в Валгаллу, но продолжает существовать с ней рядом; в результате слагается компромиссное представление: в царство Хель отправ­ляются все умершие, кроме героев, удостоившихся Валгаллы.

Кроме богов, скандинавская мифология знает духов природы — следствие первобытных анимистических представлений, великанов, царство которых лежит за морем, и карликов («альбов» или «двергов»), скрывающихся в недрах земли. Великаны, олицетворяющие стихийные, разрушающие силы природы, находятся в непрестанной борьбе с богами и людьми. Карлики владеют несметными сокрови­щами в недрах гор и являются искусными кузнецами. Таким «му­дрым альбом» является, например, волшебный кузнец Веланд, о котором рассказывает одна из героических песен «Эдды» («Слово о Веланде»).

Сказания о волшебных кузнецах, распространенные у многих народов, восходят к начальной стадии развития обработки метал­лов, когда умелый кузнец, изготовляющий оружие, представлял ремесло, известное немногим, а потому особенно ценимое и окружен­ное суеверными представлениями.

Многочисленные имена богов и сказания о них, сохраненные в песнях «Эдды» и отчасти в поэзии скальдов и впоследствии систе­матизированные Снорри в прозаической «Эдде», лишь частично на­ходят соответствия в мифологических представлениях других гер­манских племен, являясь в значительной степени продуктом мест­ного, более позднего развития скандинавского язычества. К таким поздним скандинавским новообразованиям «эпохи викингов» отно­сится, например, воинская религия Одина с Валгаллой и валькирия­ми. У континентальных германцев Водан известен преимуществен­но как бог мертвых, водитель душ, предводитель призрачной «дикой охоты»: из этих более древних представлений, связанных с культом умерших, развились в дальнейшем его функции как бога войны и волшебства, известные из скандинавской мифологии.

Немецкие буржуазные националисты и в особенности «теоретики» немецкого фашизма пытались на основании исландской «Эдды» представить воинскую рели­гию Бодана как «национальную религию» немцев. Эти устарелые романтические концепции отброшены современной наукой.

Вообще религиозные представления континентальных германцев IV—V вв., гораздо более примитивные, еще не успели, по-видимо­му, оформиться в ту сложную и разработанную мифологическую систему, которую мы находим в скандинавских поэтических памят­никах IX—XII вв. Но даже для самой Скандинавии далеко не все, что известно как содержание мифологической поэзии, было предме­том культа и бытовой религиозности. Несомненно также некоторое влияние христианских представлений на позднейшую поэтическую обработку и систематизацию скандинавских мифов. [40]

Все известные нам памятники исландской мифологической поэзии записаны в хри­стианскую эпоху и христианами, а это не могло не отразиться и на характере их письменной традиции.

Наиболее полную картину скандинавской мифологии дает «Волуспа» («Прорицание пророчицы»), песня о происхождении и грядущей гибели мира, которой открывается «Эдда». Пророчица, разбу­женная Одином от смертного сна, вещает людям тайны прошлого и будущего, открытые ее взору.

Из бездны существовавшей до сотворения мира, первым родился великан и Имир. От Имира ведут начало род великанов, которые древнее богов, и боги, выступающие как создатели и устроители мироздания. По другому эддическому источнику («Песня о Гримире») боги убили великана Имира и из тела убитого созда­ли мир: из крови ― моря и реки, из мяса ― землю, из костей ― горы, из мозга ― облака, из черепа ― небесную кровлю. Аналогичные мотивы встречаются и в других первобытных мифах о сотворении мира (в частности, они отражены и в русской «Голубиной книге»). Люди были созданы богами из Аска и Эмблы («ясе­ня» И «ольхи»), в которые боги вдохнули дыхание жизни. Пророчица описывает устройство мироздания: землю осеняет мировое древо, ясень Иггдрасиль ― образ, сходный с «древом жизни» библейских сказаний и с «крестным древом» поздней­шей христианской легенды, но развившийся, по-видимому, самостоятельно из куль­та деревьев, характерного для первобытных аграрных религий. У его корней ключ Урдр, источник мудрости, и чертог, в котором живут три вещие девы Норны, боги­ни судьбы, назначающие жребий каждому из людей. Боги ведут блаженную жизнь на полях Идавёлль, пока по их вине не разгорается первая война. Смерть светлого бога Бальдра, вызванная коварством Локи, является первым предвещанием гряду­щей «гибели богов». Дальше слова пророчицы говорят о будущем. На земле среди людей начинаются кровавые распри: «брат губит брата», «волчий век» наступает перед концом мира. Звучит рог Хеймдала, охраняющего царство богов. На мир надвигаются полчища чудовищ: огромный волк Фенрир разрывает свои цепи, при­ближается корабль мертвецов, которым правит Локи, с ним вместе подымаются мировой змей, опоясывающий землю, и огненный великан Суртр. Волк пожирает Одина, змей одолевает Тора, небесные светила падают на землю, которая сгорает в огне мирового пожара. Но за гибелью богов пророчица видит новую землю, во­скресшую и очищенную, и богов, восставших для новой, блаженной жизни на по­лях Идавёлль.

Мифологические представления, лежащие в основе «Волуспы», могут быть иллюстрированы многочисленными параллелями из ис­тории первобытного мифологического мышления, но грандиозное обобщение и систематизация этих представлений в поэтическом ви­дении произошли сравнительно поздно и, по всей вероятности, не без влияния христианских представлений о конце мира. Предпола­гают, что «Волуспа» возникла в середине X в. в Исландии и являет­ся своеобразной попыткой дать поэтический свод германских язы­ческих верований в известном сопоставлении с новым учением христианской церкви.

Мифу о Бальдре, о котором упоминает «Волуспа», посвящена «Песня о страннике» (или «Сны Бальдра»).

Светлому богу Бальдру, сыну Одина, снятся зловещие сны, предвещающие смерть. Чтобы спасти Бальдра, мать его Фригг берет клятву со всех живых су­ществ и предметов не вредить ее сыну, но забывает при этом неопасную на вид омелу (растение, паразитирующее на дубе). Радуясь неуязвимости Бальдра, боги бросают в него различным оружием. Локи же делает копье из омелы и вручает его слепомубогу Ходру, направляя его руку так, что он становится, помимо своей во­ли, убийцей Бальдра. Последняя часть «Волуспы», заключающая пророчество о во­скресении богов, предвещает и возвращение Бальдра в чертоги Одина. [41]

Было высказано предположение, что миф о Бальдре является поздним скандинавским отражением христианских представлений о смерти и воскресении Христа. Некоторые ученые усматривали в нем влияние распространенных восточных культов «умирающего и воскресающего бога» (Озирис, Адонис, Дионис и др.). На самом деле несомненное сходство этих мифологических сюжетов объяс­няется общими представлениями первобытных аграрных религий, олицетворяющими смену времен года в мифологическом образе «смерти и воскресения» божества.

В мифологических песнях, героем которых является Один, этот последний неизменно выступает как учитель мудрости; в форме во­просов и ответов или прямых поучений он объясняет тайны мироздания, поучает морали, правилам человеческого поведения.

Из пе­сен этого цикла особенный интерес представляют «Изречения Высокого» — собрание моральных сентенций, поучений и загово­ров, приписанное Одину. Подобные стихотворные изречения народ­ной мудрости принадлежат к древнейшим жанрам устного творче­ства и весьма ярко характеризуют общественный быт и принципы поведения людей «эпохи викингов», их понятия о воинской добле­сти, личном достоинстве, житейском благоразумии, об отношениях между мужчиной и женщиной, между друзьями и врагами, суровый дух, присущий варварскому обществу.

Прежде чем в дом

войдешь, все входы

ты осмотри, ты огляди,—

ибо, как знать,

в этом жилище

недругов нет ли.

Муж не должен

хотя бы на миг

отходить от оружия,

ибо, как знать,

когда на пути

копье пригодится.

День хвали вечером,

жен — на костре (т. е.

после смерти — Ред.),

меч — после битвы,

дев — после свадьбы,

лед — если выдержит,

пиво — коль выпито

и т. д.

Песни о Торе рассказывают о его боях с великанами.

В «Песне о Трюме» великан похищает у спящего Тора его оружие — молот Мьёлльнир. За возвращение украденного Трюм требует себе в жены богиню Фрейю. Боги решают отправить самого Тора в страну великанов, нарядив его не­вестой. Локи сопровождает Тора, переодетый служанкой. На свадебном пиру не­веста поражает великанов своей прожорливостью; она одна съедает восемь лососей и выпивает три бочки меда. Когда Трюм хочет поцеловать свою невесту и при­подымает ее покрывало, он испуган ее сверкающими глазами. Наконец, чтобы ос­вятить брак, приносят молот Мьёлльнир. Обрадованный Тор, завладев своим ору­жием, избивает великанов. [42]

Сюжет этой песни пользовался, по-видимому, большой популярностью у скандинавских народов. Он сохранился и в устной тра­диции в народных балладах, записанных в XVI—XVII вв. В основе эпического сюжета лежит, вероятно, грозовой миф; в сходной по содержанию эстонской народной сказке похищение молота сопро­вождается засухой, а возвращение его богу-громовнику — грозовым дождем.

Песни о Торе характерны своим грубоватым юмором и бы­товым реализмом в трактовке фантастического сюжета. Своим по­вествовательным, эпическим содержанием они значительно отли­чаются от мифологической дидактики песен об Одине. Тип короткой эпической песни, представленный в «Песне о Трюме», как и в некоторых героических сюжетах, принадлежит, вероятно, к древнейшему слою эддической традиции (IX в.), восходящему к древнегерманскому эпическому творчеству.

К наиболее поздним из песен мифологического цикла относится «Перебранка Локи». Здесь Локи является непрошеным на пир бо­гов и поносит всех пирующих, напоминая каждому его преступления, о которых рассказывают мифы. Особенно достается богиням: все они оказываются виновными в распутстве, а некоторые (как Фрейя) — даже в кровосмешении. Автор этой сатиры на богов использовал старинный жанр народной поэзии — «бранные», или «по­зорящие», песни (ср. кельтский эпос), высмеивающие соперника или врага; о существовании таких песен у скандинавских народов свиде­тельствуют многочисленные показания бытовых саг и запрещения исландских законов. Критическая оценка древних мифов в этом произведении «отражает, — по словам Энгельса,— то время, когда вера в старые мифы была полностью утрачена»¹. При этом пред­метом моральной критики становятся прежде всего непонятные пережитки архаических форм семейных отношений (группового брака, матриархата), вступившие в резкое противоречие с новыми нормами общественной нравственности. (¹ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 21, с. 42. Прим.)

Из героических песен «Эдды» большая часть посвящена сказа­ниям о Зигфриде, о гибели Нибелунгов (Аттила и Гунтер), об Эрманарике и Сванхильде, т. е. эпическим сюжетам, сложившимся у континентальных германцев (готов, бургундов, франков) в эпоху «великого переселения народов». Эти песни проникли в Норвегию, по-видимому, в VI—VII вв. через северную Германию и подверглись там, а затем в Исландии, дальнейшей поэтической переработ­ке. Подобно тому как русские былины киевского цикла сохранили у олонецких сказителей воспоминания о днепровских степях, о князе Владимире и временах татарщины, так и в песнях «Эдды» об их первоначальной родине свидетельствуют упоминания о франкских готских витязях, о горах Рейна и гуннских степях, хотя в то же время появляется и новый, скандинавский пейзаж, с его глетчерами и горными водопадами. [43]

Имена эпических героев получили сканди­навскую форму: вместо Гунтера и Хагена — Гуннар и Хогни, вме­сто Аттилы и Эрманарика — Атли и Иормунрек, Зигфрид называет­ся Сигурдом, Кримхильда носит имя Гудруны. Появляются новые действующие лица, известные только скандинавской эпической тра­диции, например Оддруна, сестра Атли и возлюбленная Гуннара. В «эпоху викингов» героический эпос отражает мифологические представления воинской религии Одина: Один и его валькирии принимают участие в судьбе героев; в позднейших исландских источниках («Сага о Волсунгах») Сигурд и его предки ведут свой род от Одина.

Составитель «Эдды» расположил собранные им исландские ге­роические песни в последовательности развития сюжета, рассма­тривая их, по-видимому, как эпизоды одного сказания, охватываю­щего юношеские подвиги Сигурда, сватовство Гуннара и смерть Сигурда, гибель Нибелунгов и сказание об Эрманарике и Сванхильде, которое в скандинавских версиях примкнуло к Нибелунгам в процессе генеалогической циклизации (Сванхильда является здесь дочерью Сигурда и Гудруны, последней в роде бургундских коро­лей). На самом деле собранные в «Эдде» героические песни возни­кли независимо друг от друга, в разное время и содержат разные, часто противоречивые версии, отражающие последовательное раз­витие устной поэтической традиции на скандинавской почве, в Нор­вегии и Исландии. «Эдда» содержит, например, три разные песни о Сигурде-свате, две — о гибели Нибелунгов, две — об Эрманарике и Сванхильде; сказания о юности Сигурда сохранились в форме от­рывочных диалогических строф, объединенных прозаическим повествованием. [44]

Наиболее ранние по своему содержанию и стилю про­изведения приближаются к древнегерманскому типу краткой героической песни, представленному в немецкой «Песне о Хильдебранте». Более поздние обширнее по объему и переходят от сжато­го эпического рассказа к психологическому углублению и раскры­тию отношений между действующими лицами. Так создается спе­цифическая для поздней исландской традиции версия о любви Брюнхильды и Сигурда, предшествовавшей сватовству Гуннара, которая придает отношениям между героями характер сложной психологической трагедии. В X—XI вв. возникает новый жанр ге­роической элегии: традиционный эпический сюжет служит в ней материалом для лирико-драматической обработки. Плач Гудруны над телом убитого Сигурда, жалоба Оддруны, оплакивающей свое­го возлюбленного Гуннара, рассказ Брюнхильды в царстве Хель о нанесенных ей на земле обидах представляют переработку герои­ческого сказания в форме лирического воспоминания о прошлом. Таким образом, при всем архаизме эддической традиции в целом по сравнению с немецким эпосом XII —XIII вв. исландские версии германских героических сказаний содержат чрезвычайно харак­терные местные черты как результат позднейшего, чисто скан­динавского творчества. Сопоставление с немецкой формой сказания позволяет в таких случаях восстановить всю сложную историю его развития (см. ниже, глава 8).

Среди героических песен «Эдды» встречаются в небольшом чис­ле и более поздние сказания скандинавского происхождения (напри­мер, цикл песен о Хельги), с мотивами родовой мести, морских на­бегов и любви героя и валькирии. Песни эти, как и некоторые другие, не вошедшие в «Эдду», свидетельствуют о самостоя­тельных эпических сюжетах, возникших на скандинавском севере.

На основе более древней традиции героического эпоса разви­вается в Норвегии и Исландии IX—XIII вв. искусство скальдов. Скальдами назывались дружинные певцы скандинавских конунгов. Они входили в состав княжеской дружины, участвовали в боях, вы­ступали в мирное время как приближенные и советники своего кня­зя. В противоположность традиционным эпическим сюжетам эдди­ческой поэзии песни скальдов обращены к современности и в форме лирико-эпического панегирика восхваляют воинские подви­ги князя и его дружины. Отступая от архаической простоты народного эпоса, скальды создали искусство сложной и изысканной формы, рассчитанное на вкусы воинской аристократии.

Рядом с обычной аллитерацией они вводят обязательную внутреннюю и счет слогов; строфическое построение сочетается с припевом, составляющим отличительный признак так называемой «драпы» боевой песни»), важнейшего жанра поэзии скальдов. Расстановка слов в стихе весьма сложная и искусственная, резко отличается от прозы. [45] Но особенно характерно для скальдов употребление своеобразного поэтического языка, построенного на сложной системе образных выражений, метафорических иносказаний,— так называемых «кеннингов». Так, корабль обозначается кеннингами «конь валов», «морской конь», «медведь прибоя»; меч называется «светочем битвы», «солнцем сражения», «огнем щита»; змея — «ры­бой равнины» или «сигом равнины» и т. п. Следуя поэтическим ска­заниям о драконах или змеях, сторожащих сокровища, поэт вместо золота может употребить кеннинг «край змей» или «край сигов равнины»; тогда женщину, носящую золотые украшения, он назо­вет «страною золота» или «страною края сигов равнины». Многие кеннинги опираются на сюжеты мифологического или героического эпоса: так, золото называется «ложем Фафнира», по имени драко­на, охранявшего клад, которым впоследствии завладел Сигурд, или «ношей Грани», по коню этого героя, или «волосами Сиф», потому что эта богиня имела золотые волосы, и т. п.

Эта вычурность поэтического языка и метрической формы пере­ходит у поздних скальдов XII —XIII вв. в условность и однообра­зие, неизбежные при замкнутом круге тем и ограниченной идеоло­гии этого искусства воинской аристократии. Но в период расцвета (IX—X вв.) в «боевых песнях» скальдов еще отражаются более ши­рокие и свободные героические идеалы «эпохи викингов».

Произведения скальдов, исполнявшиеся самими поэтами без му­зыкального сопровождения, обязательного для старой героической песни, сохранились в течение ряда столетий в устной традиции. Они дошли до нас в большинстве случаев в отрывках в составе прозаических саг XIII в., цитирующих эти отрывки как докумен­тальные свидетельства о жизни скальдов или воспетых ими князей. Покровителем своего искусства скальды считали самого Одина, который согласно одному из скандинавских мифов похитил у вели­канов волшебный напиток, порождающий поэтическое вдохнове­ние. Первые скальды (IX в.) являются по происхождению норвеж­цами. В X в. искусство скальдов получает широкое распростране­ние в Исландии. С этого времени большинство скальдов, появляю­щихся при дворах скандинавских князей, происходит из Исландии. В архаических условиях общественной жизни Исландии, способ­ствовавших сохранению живой традиции устного эпического твор­чества, дар поэтической импровизации был широко распространен среди молодых воинов, вступавших в дружины викингов или нор­вежских королей. Исландские саги содержат ряд жизнеописаний та­ких известных в свое время скальдов вместе с отрывками из их произведений. Среди старшего поколения исландских скальдов на­ибольшей славой пользовался Эгиль Скалагримссон (Egill Scalagrimsson, 900—982), биография которого, типичная для исланд­ца «эпохи викингов», рассказана в «Саге об Эгиле».

Эгиль происходил из знатного рода норвежских херсов, который переселился в Исландию после целого ряда столкновений с королем Гаральдом Прекрасноволосым, уничтожившим самостоятельность племенных князей. В Исландии родичи Эгиля благодаря своему богатству и воинским доблестям продолжали играть вид­ную политическую роль. [46] Молодой Эгиль уже в первую свою поездку в Норвегию поссорился с королем Эриком, сыном Гаральда, убив во время пира оскорбившего его королевского дружинника. Бежав из Норвегии, он вместе со своим братом участвовал в набегах викингов на Курляндию и Данию, потом служил в дружине англосаксонского короля Ательстана, которому помог одержать победу над шотландцами. Вернувшись еще раз в Норвегию, он вступил в спор с королем из-за наследия своей жены, которое король несправедливо присудил одному из своих вельмож, убил на поединке этого вельможу, а также королевского сына, высланного для его преследования. В «позорящих песнях» он поносил короля и королеву, насмехаясь над их беспомощностью. Потерпев кораблекрушение в следующей морской поездке, Эгиль случайно попал в плен к оскорбленному им королю, но спас свою жизнь песней, сочиненной по старинному обычаю в ночь перед казнью. Эта песня «Выкуп головы» (936), прославляющая подвиги Эрика, сохранилась целиком и представляет блестящий образец «боевой песни» скальда. В старости Эгиль жил в своих владениях в Исландии. Когда утонул его любимый сын Бодвар, он посвя­тил ему «поминальную песню» — «Память сына». В ней он оплакивает свое одино­чество возмущается богами, виновными в потере сына, и жалуется, что не может отомстить им, как стал бы мстить людям. Один был прежде его другом, он дове­рял повелителю богов, а тот порвал с ним дружбу и не оправдал его доверия. Но зато Один одарил его песенным даром, и в песне он находит утешение своему страданию.

В период упадка поэзии скальдов, наступившего в XII—XIII вв., написана «Эдда» Снорри (около 1222 — 1225 гг.), прозаический трак­тат о поэтике скальдов, имевший целью преподать основы их искусства на лучших образцах классического прошлого.

Снорри Стурлусон (Snorri Sturluson, 1179 — 1241), выдаю­щийся исландский историк и поэт, происходил из знатного рода Стурлунгов, одного из самых богатых и могущественных в Ислан­дии. Снорри владел обширными землями на западе Исландии и мог являться на альтинг со свитой в 1000 вассалов. Он принимал активное участие в политической жизни своей страны, в кровавых междоусобицах родовой знати, в то время фактически подчинившей своей власти большую часть свободных крестьян. Два раза он за­нимал место «главного судьи» — высшую выборную должность в Исландии. Снорри был сторонником присоединения Исландии к Норвегии; от этого ждал он конца гражданской смуты, надеясь в то же время стать наместником норвежского короля («ярлом»). Находясь в дружине короля Хакона Хаконарсона, он обещал ему мирным путем осуществить эту давнишнюю цель политики нор­вежских королей. Однако он не нашел поддержки среди своих со­отечественников и впоследствии, рассорившись с королем, был убит по его приказанию одним из своих родичей.

Исторические труды Снорри, как и других ученых исландцев его времени, подсказаны интересом к родному прошлому. Для скальда времен Снорри языческая мифология и основанная на ней система образов существовали только как условная традиция высокой по­эзии, требовавшая специального изучения. «Эдда» Снорри дает эту традицию в систематическом изложении, преследующем поучи­тельные цели.

«Эдда» распадается на три части. Первая заключает обзор мифологии, для которой, как явствует из стихотворных цитат, основным источником послужил рукописный сборник эддических песен мифологического содержания, очень близкий по своему составу к старшей «Эдде». Поэтические мифы сведены у Снорри в законченную систему, которая излагается в форме диалога между легендарным шведским королем Гюльи и Одином («Высоким») как учителем мудрости. [47] Вторая часть со­держит объяснение важнейших «кеннингов», принятых в поэзии скальдов, при этом попутно рассказываются те древние эпические сюжеты, которые послужили основа­нием для соответствующих образных выражений; например, в связи с «кеннингами» для золота — сказание о Сигурде и кладе Нибелунгов. В качестве поэтических образцов Снорри цитирует наиболее известных скальдов классической поры, из ко­торых многие и дошли до нас лишь в отрывках, приведенных у Снорри. Третья часть содержит метрику, т. е. описание размеров и строф, употребляемых скальда­ми. В качестве образца приводится «драпа» самого Снорри в честь короля Хакона, содержащая все размеры, встречающиеся в поэзии скальдов. Это мастерское про­изведение свидетельствует о том ретроспективном и по существу формалистиче­ском направлении, которое приняло искусство последних скальдов под влиянием изменившихся общественных и культурных отношений новой исторической эпохи.

В отличие от других древнегерманских народов исландцы имеют, как и ирландцы, богатую прозаическую литературу на род­ном языке, так называемые саги. По своему происхождению эта литература восходит к устным рассказам о первых поселенцах, к родовым преданиям, прикрепленным к определенной местности и ее обитателям. Такие семейные предания рассказывались на поси­делках в длинные зимние вечера, при встрече соседей на пиру или на тинге. Существовали рассказчики саг, которые, подобно певцам, славились своим искусством. Однако индивидуальный вымысел контролировался семейной традицией, устными родословными и связанными с ними притязаниями всего рода на определенное имущественное и общественное положение среди соседей. С тече­нием времени отдельные рассказы слагались в последовательную биографию героя, объединенную генеалогически с аналогичными рассказами о его предках, начиная с первых поселенцев острова. Начало письменной обработке саг положили исторические труды исландских клириков, писавших на родном языке и про­являвших исключительный интерес к родному прошлому. Среди них особое значение имела «Книга об исландцах» (около 1130 г.) Ари Торгильссона, представляющая краткую историю Ис­ландии от заселения острова, и более поздняя «Книга о занятии земли» (начало XIII в.), содержащая список первых поселенцев, с перечислением всего их потомства и важнейших событий из исто­рии каждого рода.

В этих общих исторических рамках, намеченных первыми лето­писцами Исландии, развивается действие исландских родовых саг. Большинство из них записано в период от последней четверти XII до конца XIII в. События, описываемые в сагах, относятся по пре­имуществу к концу «эпохи викингов», до окончательной христиани­зации Исландии (примерно 950 — 1030 гг.). В передаче исторических фактов, личных и географических имен родовые саги отличаются большой достоверностью, в особенности там, где они касаются людей и событий, непосредственно связанных с Исландией и Нор­вегией. Хотя составители письменных саг, как люди грамотные, по­лучили начатки клерикального образования, они сохраняют в своих записях и обработках родовых преданий особенности устного повествовательного стиля, эпическую простоту и объективность рассказа, достигающего при своей лаконичности большого драматизма, и безыскусственность, свойственную народной речи. [48]

Обычно родовые саги охватывают историю нескольких поколе­ний. Они начинаются с краткой родословной, восходящей к первым переселенцам. Биография героя описывает его детство и первые подвиги; затем следует путешествие за море, служба в дружине норвежского короля или других скандинавских князей и участие в торговых и военных экспедициях викингов; прославившись в морских походах, герой с добычей и почетом возвращается на родину, женится, ведет хозяйство; мирная жизнь прерывается распрями с соседями, судебными препирательствами на тинге, вооруженным соперничеством между знатными родами и нескончаемыми кро­вавыми столкновениями, порожденными родовой местью.

Герои, изображаемые в родовых сагах, не идеализированы, как в героическом эпосе. Мы узнаем в них людей варварского обще­ства: они гордятся своей физической силой, необычной, но не чу­десной, своим мужеством, решительностью и ловкостью; они про­никнуты чувством независимости и собственного достоинства, самонадеянностью, нередко переходящей в самоуправство; вер­ность по отношению к родичам сочетается с коварством и жесто­костью к врагам. Для периода разложения традиционных языческих верований типичным явлением становится человек, который «верит только в собственную силу».

В противоположность ирландским сагам с их мифологической и сказочной фантастикой, исландские родовые саги имеют истори­ческий и бытовой характер. Они рисуют правдивую картину хозяй­ственного быта, семейных и общественных отношений, обычаев и верований скандинавских народов в «эпоху викингов» и являются незаменимым источником для этнографии германцев. Элемент чу­десного наличествует в них лишь в форме бытовых суеверий, харак­терных для первобытного общества,— веры в вещие сны, в колдов­ство и заклинания, в привидения и оборотней. Проникновение в саги сказочной фантастики характерно для периода упадка (конец XIII в.).

Из многочисленных родовых саг классическую биографию ви­кинга и скальда содержит уже упомянутая «Сага об Эгиле», одна из наиболее достоверных по своему историческому материалу. Героем «Саги о Ньяле» является старый и мудрый Ньяль, лучший за­конник Исландии, который, несмотря на свое миролюбие и добро­желательство, по вине своих сыновей становится жертвой кровавой родовой распри. Враги Ньяля сжигают его в доме вместе со всей его семьей (1010); спасается только зять Ньяля Кари, который в те­чение ряда лет отмщает всем убийцам Ньяля.

Романтические мотивы преобладают в более поздних сагах, не­редко уже лишенных подлинной исторической достоверности. Сре­ди этих последних известна «Сага о Фритьофе», послужившая шведскому романтику Тегнеру материалом для поэмы (1620—1822); она рассказывает о любви молодого бонда Фритьофа к королевской дочери Ингиборг, о столкновениях Фритьофа с братьями Ингиборг и о его героических подвигах, увенчивающих­ся соединением любящих. [49]

Многие бытовые и исторические саги выводят нас за пределы Исландии. Так, в «Саге об Эйрике Красном» рассказывается об от­крытии исландскими мореплавателями Гренландии и Северной Америки. В Гренландии Эйрик основал первое исландское поселе­ние; в Америке, куда был занесен корабль его сына Лейфа, ис­ландцы нашли поля «самосеянной» (т. е. дикой) пшеницы и вино­градную лозу, вследствие чего открытая ими страна и названа «Винланд» («Страна вина»). После Лейфа другие родичи Эйрика снарядили экспедицию в Винланд, но столкновения с туземцами («скрелингами») вынудили их вернуться на родину.

В некоторых сагах упоминаются походы викингов в древнюю Русь, которая была известна скандинавам под названием Гардарики («Страна городов»). Эти скандинавские предания, в основе своей исторические, менее достоверны, чем русская летопись, и понятным образом преувеличивают роль своих героев в описываемых собы­тиях древнерусской истории.

Довольно рано у исландцев слагаются исторические саги о нор­вежских королях, судьба которых была теснейшим образом связана с историей самой Исландии. Как письменными, так и устными источниками этого рода воспользовался Снорри Стурлусон в своей. «Книге норвежских королей» (около 1230 г.), иначе называемой «Круг земной» («Хеймскрингла»). Книга Снорри охватывает историю Норвегии от легендарной родословной первых королей, возво­дящих свой род к Одину, до конца XII в. Основанная в своей исто­рической части на добросовестной критике источников, она является вместе с тем замечательным образцом художественного повествования, выросшего из традиционного искусства исландских родовых саг.

Рядом с сагами родовыми и историческими существовали саги легендарного и фантастического содержания. Эти «саги давних вре­мен» прикреплены к именам полуисторических и легендарных героев ранней эпохи викингов, живших преимущественно в период до окончательного заселения Исландии. Передаваясь в устной тради­ции без контроля родового предания, они обрастали чудесными приключениями, эпическими и сказочными мотивами, фольклорной фантастикой. Уже современники называли их «лживыми сагами» или «бабушкиными сказками». К этой группе относится, например, «Сага об Орвар-Одде», герой которой живет 300 лет, участвует в походах викингов в Ирландию, в страну пермяков и финнов и в древнюю Русь, сражается с великанами, совершает паломниче­ство в Святую Землю, где принимает христианство, и в конце кон­цов, подобно Олегу русской летописи, умирает, согласно предсказа­нию кудесницы, укушенный змеей, гнездившейся в черепе его любимого коня. Письменные обработки таких фантастических саг появляются в исландской литературе с середины XIII в., постепен­но вытесняя саги бытовые и исторические. [50]

В форме саг обрабатываются в это время и песни героического эпоса. К середине XIII в. относится, например, «Сага о Волсунгах». Она основана на сборнике эддических песен, который по своему со­держанию почти точно совпадает с циклом героических песен «Эдды» о Сигурде и Нибелунгах. Последовательно пересказывая эти песни и устраняя существующие между ними противоречия, ав­тор саги создает связную биографию Сигурда; по примеру ро­довых саг он предпосылает ей историю рода Волсунгов, предков Сигурда, начиная от Одина, мифического их родоначальника, ос­новываясь при этом также на не дошедших до нас героических песнях.

К середине XIII в. относится норвежская «Сага о Тидреке» (Дитрихе Бернском), основанная, по признанию автора, на «рассказах и песнях мужей немецких». Она является биографической циклизацией эпических сказаний о Дитрихе Бернском и других, соприка­сающихся с ними (в частности, сказания о Нибелунгах), в той фор­ме, которую получила эта эпическая традиция в репертуаре северонемецких певцов конца XII в.

Развитие феодальных отношений в Норвегии и в самой Ислан­дии приводит во второй половине XIII в. к усвоению скандинавски­ми странами новой рыцарской культуры, сложившейся на континенте, преимущественно во Франции. Так называемые «рыцарские саги» являются переводами с французского эпических поэм каро­лингского цикла («Сага о Карле Великом»), стихотворных романов о короле Артуре и его рыцарях, о Тристане и Персевале. С разви­тием вкуса к рыцарским романам связан литературный интерес к легендарным сагам и проникновение романических и фантасти­ческих элементов в позднейшие обработки старых родовых саг. В поэзии новые рифмованные песни («римур») вытесняют древнегерманский аллитерационный стих.

Потеря Исландией политической независимости (1264) проложи­ла путь ее дальнейшему приобщению к миру феодально-христиан­ской культуры и к рыцарской поэзии. К началу XIV в. древнеисландская литература окончательно исчерпала свои творческие воз­можности.