История Оливера 7 страница

6 7 8 9 10 11 12

– Насчет нашей встречи, Фил…

– Оливер, я не об этом тебя хочу спросить.

– Так о чем, Фил?

– Когда свадьба? – И он грохнул трубку на рычаг. Кажется, я слышал его смех и из самого Крэнстона.

– Кто это был? – спросила Марси, хотя, по-моему, догадалась и сама. – Похоже, он тебя очень любит.

Взглядом я поблагодарил ее за понимание. Вслух же сказал:

– Да. И это взаимно.

Марси подошла и села на кровать. Потом взяла мою руку.

– Оливер, я знаю, тебе не по себе, – сказала она.

– Здесь слишком тесно.

– Да. И у тебя в голове. И у меня.

Мы посидели в тишине. Что еще она поняла?

– Я никогда не спала с Майклом в большой квартире, – наконец, произнесла Марси.

– А я никогда не спал с Дженни… здесь, – ответил я.

– Понимаю, – сказала она. – Но если бы я встретилась с его родителями, головная боль или тошнота на весь день была бы мне обеспечена. Вот и для тебя то, что напоминает о Дженни, все еще причиняет боль.

Она была абсолютно права.

– Мне уйти? – спросила она. – Если ты скажешь «да», я не обижусь.

Без малейшего сомнения, словно это было единственно возможным вариантом ответа, я ответил: «Нет».

– Давай просто прогуляемся. Выпьем чего-нибудь, – предложил я.

У Марси был странный способ нравиться. И он был мне симпатичен. И еще ее умение… справляться с проблемами.

Вино – мне, апельсиновый сок – Марси.

Она чувствовала, что мне нужно решиться, поэтому поддерживала легкую беседу. Мы говорили о ее работе.

Немногие из нас знают, чем занимаются президенты крупных торговых сетей. Так вот, отвечу – ничем привлекательным. Они вынуждены посещать каждый магазин и совать там нос в каждый закоулок.

– И как часто? – поинтересовался я.

– Постоянно. А остальное время я провожу в Европе или на Востоке. Чтобы уловить, каким будет следующий секси стиль.

– А что на языке бизнеса значит «секси»?

– Смотри: каждый раз, когда ты надеваешь тот кашемировый свитер, который я тебе подарила, ты рекламируешь один из наших стилей: «Фэнтези» или «Секси». Сами по себе такие свитера могут продаваться хоть в двадцати разных магазинах. Но мы обычно выбираем такие шмотки, без которых имиджмейкеры и модные люди просто не могут обойтись, хотя пока об этом не догадываются. Если мы все правильно рассчитаем, то, увидев такую одежду в нашей рекламе, люди в очереди за ней выстраиваются. Улавливаешь?

– Если перевести все это на язык экономии, – произнес я с торжественностью выпускника университета Лиги Плюща. – Вы создаете фальшивый спрос на изначально бесполезный товар.

– Примитивно, но в целом правильно, – кивнула она.

– Другими словами, если вы говорите: «В моде дерьмо», все кидаются скупать навоз, – подмигнул я.

– Точно. Единственная проблема: кто-то может выбросить такой замечательный лозунг раньше нас!

Машина Марси была припаркована (в нарушение всех правил парковки!) перед моим домом. Когда мы вернулись, было уже очень поздно. Но я чувствовал себя лучше. Или количество выпитого вина взяло свое.

– Ну, – сказала она, – я проводила тебя до дому.

Да вы просто сама тактичность, Марси Нэш! Теперь у меня были оба варианта. И я уже знал, какой из них мне… нужен.

– Марси, если ты уйдешь, то будешь спать одна, и я буду спать один. Если перевести все это на язык экономии, получится неэффективное использование спальных ресурсов. Согласна?

– Допустим, – сказала она.

– Кроме того, мне очень хочется тебя обнять, – добавил я.

Она приняла это ненавязчивое приглашение.

Когда Марси разбудила меня, в руках она сжимала чашку кофе…

В пенопластовом стаканчике?!

– Я так и не сумела зажечь эту штуковину, – призналась она, – пришлось пойти в магазинчик на углу.

Уясните себе, пожалуйста, одну вещь. Мы не «живем вместе».

Хотя лето прошло просто замечательно.

Мы обедали друг с другом, разговаривали друг с другом, смеялись (или спорили) друг с другом, спали друг с другом под одной крышей (то есть в моем полуподвале). Но без всяких договоренностей и обязательств. Все, что у нас было, – это «здесь и сейчас». Хотя мы старались бывать вместе как можно больше. Мне кажется, мы вышли на ту редкую стадию, когда двух человек связывает нечто вроде… дружбы. Что тем более нечасто встретишь, что она у нас не платоническая.

Да, одежду Марси держала в своем королевском замке. Когда она заезжала туда переодеться, забирала заодно корреспонденцию и еду, приготовленную ее теперь уже не заваленным работой персоналом. Мы ужинали у кофейного столика при помощи моих «единственных в своем роде» ложек и обсуждали то, о чем говорят по радио. Останется ли в истории Линдон Б. Джонсон [37]? Какой еще ужас готовит Вьетнаму Никсон [38]? Сообщения о полетах на Луну – в то время, когда умирают города. Доктор Спок [39]. Джеймс Эрл Рей [40]. Несчастный случай в Чаппакуиддике [41]. «Грин Бэй Пэкерс» [42]. Спиро Т [43]. Джекки О [44]. Станет ли мир лучше, если Коузелл [45] и Киссинджер [46] поменяются профессиями.

Иногда Марси засиживается на работе до двенадцати. Я заезжаю за ней, мы покупаем какой-нибудь там сэндвич и неторопливо идем домой – то есть, ко мне.

Иногда мне приходится отлучиться в Вашингтон, и тогда Марси остается в одиночестве, хотя у нее всегда есть чем заняться. Потом она встречает меня в аэропорту «Ла Гуардия» [47] и везет домой. Впрочем, чаще доставкой из аэропорта занимаюсь все-таки я.

Дело в том, что специфика работы президента торговой сети подразумевает массу поездок: нужно постоянно наносить визиты в каждый из филиалов. Минимум неделя требуется на Восточный коридор, дня три на Кливленд, Цинциннати и Чикаго. Не стоит забывать про Западную сеть: Денвер, Лос-Анджелес, Сан-Франциско. Конечно, все филиалы подряд объехать невозможно. Центром операций остается Нью-Йорк, где она «подзаряжает батарейки». Свои. Ну и мои, конечно. Много дней мы проводим вместе. Иногда даже целую неделю.

Естественно, мне хотелось бы видеть Марси чаще, но я понимаю, что у каждого свои обязанности. В наше время газеты много пишут про «подавление индивидуальности партнеров мужьями-сексистами». Но я больше не собираюсь повторять свои ошибки со времен Дженни. К тому же, я знаю о парах, которым повезло намного меньше, чем нам с Марси. Например, Данцигеры. Люси Данцигер работает на факультете психологии Принстона, а ее муж Питер преподает математику в Бостоне. Даже с двойной академической зарплатой они не могут позволить себе того, чем наслаждаемся мы с Марси: сотни телефонных разговоров, уик-энды в экзотических уголках – а о нашей поездке в Цинциннати впору слагать баллады!

Да, признаюсь честно, мне и правда бывает одиноко, когда Марси в отъезде. Особенно летом, когда в Центральном парке только и видишь влюбленные парочки. Телефон – не всегда равноценная замена. Хотя бы потому, что в ту секунду, когда кладешь трубку, руки остаются пусты.

Мы, как это теперь называют в СМИ, – современная пара. Он работает. Она работает. Они делят обязательства – точнее, у них нет никаких обязательств. Они уважают друг друга. Обычно у них не бывает детей.

Если честно, мне бы хотелось когда-нибудь иметь детей. И я не считаю брак пережитком прошлого. Но, в любом случае, вся эта дискуссия бессмысленна. Марси никогда не была сторонницей материнства или матримониальных установок. По-моему, ее вполне устраивает теперешнее положение вещей: наша взаимная привязанность, для которой нет ограничений – ни временем, ни социальными установками.

Мы не говорим об этом, когда мы вместе. Мы слишком заняты. Один из плюсов непрерывного движения в том, что оно позволяет меньше оставаться в моей берлоге (хотя Марси ни разу не жаловалась на клаустрофобию). Мы бегаем. Мы много играем в теннис (слава богу, не в шесть утра!). Мы смотрим много фильмов и спектаклей – из рекомендованного Уолтером Керром [48]. Оба не перевариваем званые обеды. Оба жаждем общества друг друга и предпочитаем оставаться наедине. Впрочем, иногда мы все же заглядываем на вечерок к друзьям.

Первыми из которых – имея на то полное право – стали Симпсоны. Гвен горела желанием приготовить что-нибудь, но, предчувствуя, что мой желудок не будет от этого в восторге, я решил назначить встречу на нейтральной территории – в ресторане «Джаматти». Мы договорились на восемь вечера.

Да, совсем забыл. В общем, у Марси небольшая проблема с общением: если она вступала в беседу, беседе конец. Причем даже не в том смысле, что она всегда королева вечера. Во-первых, из-за внешности (собственно, в этом и вся загвоздка). Даже такой любящий муж, как Стив, способен заглядеться на Марси. Пусть издалека, но это уж точно не назвать обычным созерцанием. Конечно, он не станет пялиться на нее, но посматривать будет пристальнее обычного. Получалось, Марси априори затмевала его жену. Как и любую другую женщину, даже если оделась бы в самый скромный свой наряд. Естественно, это не приводит ее соперниц в восторг.

Мы шагали по засыпанному опилками полу «Джаматти». Стивен уже встал из-за стола (интересно, это демонстрация хороших манер или способ лучше разглядеть ноги Марси?). Гвен улыбалась. Я надеялся, что, несмотря на все свое внешнее спокойствие и очевидное пижонство, девушка, с которой я встречался, не показалась бы им всего лишь пустышкой.

Следующая проблема – как представить Марси. Слово «Биннендейл» не оставит равнодушным даже законченного сноба. Да, конечно, есть шаблоны, с которых можно начать беседу с любой знаменитостью («Отличный удар, мистер Мейлер» [49]; «Как там национальная безопасность, профессор Киссинджер?» и так далее). Если речь идет о звездах, всегда есть, с чего начать. Но как вежливо высказать отношение к роду деятельности компании Марси? «Мне нравится ваша новая коллекция?»

Нет, естественно, Марси как-то справилась с ситуацией. Она всегда старалась начинать разговоры сама. Но прерывала тех, кто чересчур много говорил о ней. Из-за чего у этих людей не получалось узнать ее получше. Что объясняло, почему они считали Марси недружелюбной.

В любом случае, наш разговор начинался с шуточек о том, как тяжело было найти ресторан («Так вы тоже потерялись?»). Джон Леннон тоже предпочитал «Джаматти», когда бывал в Нью-Йорке. Словом, обычная праздная болтовня, какую часто услышишь на вечеринках.

Потом мяч приняла Марси. Ей очень хотелось наладить хорошие отношения с моими друзьями, поэтому Стива она завалила вопросами по неврологии. Проявив при этом знания куда большие, чем можно было ожидать от непрофессионала.

Узнав, что Гвен преподает историю в Дальтоне, она перевела разговор на тему частного образования в Нью-Йорке: во времена ее учебы в Брирли [50] там все было жестко структурировано. А теперь она с энтузиазмом рассказывала об изменениях в программе. В особенности по математике, где детей уже с раннего возраста приучают к компьютерам.

Гвен не могла похвастаться подобной осведомленностью, так как преподавание истории не оставляло ей времени на то, чтобы быть в курсе других предметов. Она поинтересовалась, откуда у Марси такие познания в системе образования Нью-Йорка. Марси ответила, что всегда берет с собой в самолет множество журналов.

Я уже вне себя от досады – меня глодала обида. За Марси. Никто не замечал гадкого утенка под наружностью прекрасного лебедя. Как они не возьмут в толк: Марси была настолько не уверена в себе, что вынуждена напускать на себя еще более невозмутимый вид! Я-то понимал, но вот взять управление беседой в свои руки у меня вышло не очень хорошо.

Тем не менее, я пытался – и перевел разговор на тему спорта. Стив сразу воодушевился, а Гвен на глазах стала спокойнее. И вот мы уже обсуждали спортивные новости дня: Кубок Стэнли [51], Кубок Дэвиса [52], Фил Эспозито [53], Дерек Сандерсон [54], Билли Расселл [55], перейдут ли «Нью-Йорк Янкиз» [56] в «Джерси» [57] – и мне приятно, что лед, наконец, сломан. Каждый участник беседы, наконец, настолько раскован, что звучат даже похабные фразочки из лексикона обитателей мужских раздевалок.

Когда официант принял у нас заказ, до меня дошло, что партию исполняло только трио. Потому что Гвен Симпсон присоединилась к разговору со словами: «Я возьму scallopine alla minorese [58]».

– Что же, черт побери, не то с Марси?

Эту фразу Стив произнес пару дней спустя, когда мы заканчивали пробежку (Марси как раз уехала на неделю по Восточному коридору). Между делом я поинтересовался у него, что думают он и Гвен. Когда мы вышли из парка и пересекали 5-ю авеню, он снова произнес:

– Что же с ней не то?

– Что ты имеешь в виду – «Что с ней не то»?

– Ничего, черт побери!

Стивен посмотрел на меня и покачал головой. Я все еще не понимал.

– В том-то и дело, – сказал он, – она абсолютно идеальна.

Что же, черт побери, со мной не так?

Я лишь недавно снова стал человеком. Лепестки моей души готовы раскрыться миру. Казалось бы, я должен быть счастлив. Но почему-то настроение у меня было меццо-меццо – словно блюз падающих листьев.

Не то чтобы я пребывал в депрессии.

Да и с чего бы? Жизнь идет полным ходом. На работе все отлично. Настолько, что у меня появилось несколько лишних часов для «Всадников» в Гарлеме и для защиты гражданских свобод.

И для Марси, которая, по словам Стивена Симпсона, абсолютно идеальна. Наши с ней интересы совпадают почти во всем.

Мы с Марси в буквальном смысле команда. Точнее, смешанная пара. Участвуем в турнире трех штатов. Мы легко покорили теннисный клуб «Готхэм» и теперь играем против пар из провинций. Играем довольно хорошо (то есть, я хочу сказать, еще ни разу не проиграли).

Все это – полностью ее заслуга. Я, конечно, мог с легкостью обходить парней, против которых мы играли, но Марси своих соперниц просто громила. Никогда не думал, что наступит день, когда я признаюсь, что в спортивном плане я так себе. Но я хотя бы держусь, и благодаря Марси мы уже выиграли не одно соревнование и находимся на верном пути к первым золотым трофеям.

Марси была последовательна и с честью выдерживала все испытания по мере того, как мы поднимались в турнирной таблице – жесткий график требовал либо играть по ночам, либо проигрывать. Четвертьфинал соревнований за кубок клуба «Готхэм» начинался в девять вечера в среду. Так вот, весь день Марси провела в Кливленде, потом вернулась вечерним рейсом, переоделась в спортивную форму прямо в самолете и, пока я компостировал мозги судье, уже была на поле, и это в четверть восьмого. Мы вырвали победу, дотащились домой и свалились с ног. На следующее утро, в семь, она вылетала в Чикаго. К счастью, в ту неделю, когда она должна была находиться на побережье, игр не было.

Итак: мужчина и женщина, с одинаковым настроем и ритмом жизни. Прекрасно – у нас все получается.

Так какого же черта я счастлив совсем не пропорционально тому, что показывает турнирная таблица?

Естественно, это было первым моим вопросом на следующей встрече с доктором Лондоном.

– Док, у меня нет депрессии. Я чувствую себя великолепно. Я полон оптимизма. Марси и я… мы…

Пауза. Я собирался сказать: «Общаемся непрерывно».

– …почти не разговариваем.

Неужели я это произнес? Да, именно, как ни парадоксально звучит. Не мы ли с Марси каждую ночь – километровые счета тому доказательство – часами напролет болтаем по телефону?

Да. Но болтать и общаться – не одно и то же. «Я счастлива, Оливер» – не общение. Это просто заявление.

Может, конечно, я и не прав.

Черт возьми, да что я вообще знаю о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной? Только то, что вынес из опыта тех лет, которые прожил в браке. Вряд ли стоит сравнивать мои отношения с Марси с тем, что у меня было с Дженни. Ну, то есть мы с Дженни были по уши влюблены друг в друга. Мне в голову не приходило критически рассматривать наши отношения. Не нужно было отдавать свои чувства на растерзание психиатру. И я уж точно никогда не смогу четко объяснить, почему был абсолютно счастлив с Дженни.

Хотя, знаете, дело было все-таки в том, что у нас с Джен практически не было ничего общего. Ее вообще не интересовал спорт. Когда я, кусая локти от волнения, следил за ходом футбольного матча, она вполне могла читать книгу.

И плавать ее научил я.

К сожалению, научить ее водить машину я так и не успел.

Что же, черт побери, выходит, быть мужем и женой – значит учиться друг у друга?

Клянусь собственной задницей, это так!

Но не плаванию, вождению или чтению карт. И даже – тут я вспомнил недавний инцидент в моей квартире – не зажиганию газовой плиты.

Это значит постоянно узнавать себя – через непрерывный диалог с НЕЙ. Протягивать все новые ниточки, устанавливать новые связи.

Дженни могла меня разбудить, если ей вдруг приснится кошмар. Еще задолго до того, как мы узнали о ее болезни, она часто спрашивала меня испуганным голосом: «Оливер, скажи, если окажется, что я не могу иметь детей, ты ведь меня не разлюбишь?»

И то, что она получала в ответ на проявление своих чувств, не было чисто рефлекторным ободрением, наоборот, это были совершенно новые, доселе неизвестные мне эмоции. Да, Джен, мое самолюбие будет очень уязвлено, если я пойму, что у меня не может быть ребенка от тебя. Человека, которого я люблю.

Конечно, это не повлияло на наши отношения. Но искреннее беспокойство, вызвавшее столь же искренний ее вопрос, заставило меня понять, что я далеко не герой. Что на самом деле я недостаточно зрел, чтобы на весть о бездетности Дженни отреагировать хладнокровно. Я сказал ей, что нуждаюсь в ней, чтобы справиться с этим. И тогда, благодаря тому, что мы смогли признаться друг другу в своих сомнениях, мы стали лучше понимать самих себя.

Это нас сблизило.

– Оливер, ты даже не стал врать.

– Ну, разве тебя не расстроило мое малодушие, хоть это и правда?

– Нет. Наоборот, я рада.

– Почему это?

– Потому что знаю, что ты никогда меня не обманешь.

Подобных разговоров у нас с Марси еще ни разу не было. Вернее, естественно, она со мной делилась своими проблемами, когда была подавлена или на нервах. Что боится, как бы я не нашел себе новое «развлечение», пока она будет в разъездах. То же самое переживал и я. Странным образом, мы говорили друг другу нужные слова – вот только слишком легко они слетали с языка.

Может, это все потому, что я ожидал чего-то большего. Из-за моей нетерпеливой натуры. Ведь те, у кого был счастливый брак, знают точно, чего им нужно. И чего им не хватает. Но было бы нечестно требовать слишком многого от человека, у которого никогда не было… друга… которому можно было бы доверять.

И все равно, надеюсь, когда-нибудь я буду нужен Марси больше, чем теперь. И тогда, может быть, она даже разбудит меня среди ночи и спросит что-то вроде: «Оливер, скажи, если окажется, что я не могу иметь детей, ты ведь меня не разлюбишь?»

– Марси, я буду горько плакать всю неделю.

Произнес я эту фразу в холле аэропорта. Часы показывали шесть утра.

– Не неделю, а одиннадцать дней, – поправила она, – мы еще ни разу не расставались так надолго.

– Да, – улыбнулся я. – Я просто подумал: а вдруг на демонстрации применят слезоточивый газ?

– Ты говоришь это так, словно будешь специально нарываться, Оливер! – укоризненно посмотрела на меня Марси.

В точку. Да, побывать на демонстрации и столкнуться с полицией кое для кого признак настоящего мачо. Чем не повод поднять самооценку, которая с приходом в мою жизнь Марси опустилась ниже плинтуса.

– И не надо провоцировать чертовых копов, – добавила Марси.

– Обещаю. Буду вести себя хорошо, – неохотно пробурчал я.

Затем объявили посадку. Поцеловав ее на прощание, я помчался, зевая на ходу, на свой автобус до Вашингтона.

Признаюсь честно, я люблю, когда моего участия требуют какие-нибудь «очень важные» дела. В эту субботу в Вашингтоне должен был состояться крупный антивоенный марш, и за три дня до него организаторы обратились ко мне с просьбой помочь в переговорах с Департаментом юстиции. «Ты нам правда очень нужен», – сказал мне Фредди Гарднер. Я ходил, гордый, как павлин, пока не узнал, что для них я не только опытный профессионал, но и «человек, который выглядит, как идеальный республиканец».

Загвоздка номер один заключалась в том, по какому маршруту двинутся демонстранты в этот раз. Дело в том, что обычно митингующие проходят по Пенсильвания-авеню, мимо президентского дворца, однако в этом году администрация президента настоятельно потребовала, чтобы марш прошел южнее. Интересно, думал я, насколько? Что ж нам, к Панамскому каналу, что ли, идти?

Каждую ночь я отправлял Марси подробные сводки.

– Клейндиенст (коллега) продолжает занудствовать: «Будут беспорядки», «Будут беспорядки».

– Откуда, черт его дери, он знает? – заинтересовалась Марси.

– В этом-то и штука! Вот и я у него спросил: с чего, мать его, он это взял? – ответил я.

– Прямо такими словами? – пораженно спросила Марси.

– Ну… почти. В любом случае он ответил: «Так сказал Митчелл» (наш общий знакомый по работе).

– А откуда знает Митчелл?

– Я спрашивал. Никакого ответа. Я чуть ему не вмазал, еле удержался.

– Очень «зрелый» поступок был бы. Ты вообще как, не хулиганишь? – улыбнулась Марси на том конце провода.

– Если бы за эротические мысли давали срок – уже бы мотал пожизненное, – ответил я с идиотской ухмылкой.

– Я рада, – сказала она.

Конечно, счета за телефон нам приходили просто сверхгигантские.

На вечер четверга два епископа и целая орава священников назначили «Мессу мира» под стенами Пентагона. Нас предупредили, что скорее всего их попытаются арестовать, так что среди прихожан оказалась масса юристов.

– Беспорядки были? – спросила Марси, когда созванивалась со мной тем вечером.

– Нет. Полиция вела себя довольно вежливо. Но люди, толпа! Это невероятно. Они орали священникам вещи, которые и пьяные в баре постыдились бы сказать. Мне захотелось снести пару голов.

– И как, снес? – поинтересовалась Марси.

– Только мысленно, – развеял я ее опасения.

– Это хорошо, – довольным голосом произнесла она.

– Я скучаю по тебе, Марси. Мне хочется тебя обнять.

– Терпи. А что стало со священниками?

– Мы обратились в суд в Александрии, чтоб помочь им выкарабкаться. Вроде все прошло нормально. С чего ты, черт возьми, сменила тему? Я что, не могу поплакаться, как соскучился по тебе?..

В пятницу правительство отыгралось. Несомненно, молитвами мистера Никсона (и Билли Грэма [59]) на Вашингтон обрушились порывы холодного ветра. К тому же, на улице была огромная влажность. Но все это не остановило процессию со свечами, идущую за потрясающим капелланом Йеля по имени Билл Коффин. Черт побери, язык у этого парня был подвешен так, что он мог бы вернуть к религии даже меня. Позже я ходил послушать его в Национальный кафедральный собор. Я стоял в задних рядах (собор был забит под завязку) и дышал воздухом солидарности. В этот момент я отдал бы что угодно за возможность подержать Марси за руку.

Пока я совершал свой беспрецедентный визит в дом божий, орды Йиппи [60], Безумцев, «Синоптиков» [61] и прочих безмозглых придурков устроили безобразное побоище в районе развязки Дюпон. Разом подтвердив все опасения, которые я пытался развеять последнюю неделю.

– Сукины дети, – рассказывал я Марси, – им не нужно даже повода – лишь бы потом любоваться на себя в газетах и по телевизору.

– Им-то и надо было снести башку, – заметила она.

– Ты чертовски права, – расстроенно ответил я.

– А где был ты?

– В церкви.

Марси не поверила. Чтобы убедить ее, пришлось процитировать пару отрывков из проповеди Коффина.

– Знаешь, я уверена, – сказала она, – что в завтрашних газетах будет полколонки про службу и три страницы о беспорядках.

Увы, она оказалась права.

Мне плохо спалось. Совесть мучила: я наслаждаюсь роскошью дешевого мотеля, в то время как тысячи демонстрантов обосновались на ледяной земле и мокрых скамейках.

Суббота встретила нас ледяным ветром, но радовало то, что хотя бы прекратился дождь. Пока в моей юридической помощи еще никто не нуждался, и не было ничего, против чего можно было протестовать, я решил прогуляться к собору Святого Марка, который превратился в место встреч.

Церковь была заполнена людьми. Они спасались от холода, пили кофе или просто молча ждали начала. Все было организовано очень хорошо – были даже распорядители, задачей которых было охранять демонстрантов от полиции (и наоборот). Ну, и врачи тоже были, ведь люди за тридцать попадались сплошь и рядом.

У кофейного автомата группа медиков объясняла волонтерам, что делать в случае применения слезоточивого газа.

Знаете, иногда, когда ты один в толпе неизвестных людей, тебе начинают мерещиться знакомые лица. Судя по всему, это произошло со мной сейчас, потому что одна из медсестер, по-моему, здорово смахивала на… Джоанну Стайн.

– Привет, – сказала она, когда я брал кофе. Это и правда была Джоанна.

– Не хочу прерывать семинар по первой помощи, – произнес я.

– Все о’кей, – ответила она. – Я рада видеть тебя здесь. Как ты?

– Замерз.

Я не знал, надо ли извиниться за то, что не перезвонил ей. Момент был не слишком подходящим. Хотя, по-моему, в ее взгляде читался именно этот вопрос.

– Неважно выглядишь, Джо, – наконец проговорил я.

– Всю ночь провела в пути, – пожала плечами Джоанна.

– Тяжко тебе пришлось, – сказал я и предложил ей стаканчик кофе.

– Ты один? – спросила она.

В каком это смысле?

– Надеюсь присоединиться к пяти сотням тысяч других, – ответил я. Вроде выпутался.

– Ага, – кивнула она.

Повисла пауза.

– А кстати, Джо, как твои родители и братья поживают? – как бы невзначай поинтересовался я.

– Братья где-то здесь. Мама с папой играют в Нью-Йорке, – ответила Джо. И добавила: – Так ты на демонстрацию приехал?

– Естественно, – сказал я, стараясь звучать как можно естественнее. И немедленно пожалел, что соврал. Вдруг она сейчас пригласит меня присоединиться к ее друзьям?

– Ты… прекрасно выглядишь, – отметила она. Похоже, она тянула время в надежде, что я проявлю чуть больше интереса.

Но мне было чертовски неловко просто стоять тут и пытаться вести светский разговор.

– Извини, Джо. Меня там, на холоде, ждут мои коллеги, – промямлил я.

– Понимаю. Хочешь, выйдем вместе? – предложила она.

– Нет, это просто…

Она поняла, что мне не очень удобно, и отстала.

– Ну, тогда приятного тебе вечера!

Я помедлил, но потом все-таки двинулся к выходу.

– Привет оркестру! – крикнул я.

– Они будут рады видеть тебя, Оливер. Приходи как-нибудь в воскресенье, – подмигнула Джоанна.

Пройдя пару метров, я оглянулся. Джо присоединилась к группе врачей, которая состояла из еще одной медсестры и двух врачей. Очевидно, это те, с кем она сюда приехала. Интересно, они просто коллеги? Или один из них ее бойфренд?

Не твое собачье дело, Оливер.

Я шел с ними. Но не пел. Толпа, словно огромная сороконожка, миновала суд округа, ФБР, Департамент юстиции и сделала резкий поворот у самого казначейства. В конце концов мы добрались до устремленного ввысь мемориала Джорджу Вашингтону, отцу нации.

За весь день я отморозил себе задницу, сидя на земле. И немного подремал под речи ораторов. Но даже в таком состоянии меня проняло, когда многотысячный хор запел «Дайте миру шанс».

Я не пел. У меня никогда не было слуха. Нет, конечно, если бы рядом был оркестр Джоанны, я мог бы попробовать. Но как-то странно петь соло в толпе.

В свой нью-йоркский полуподвал я вернулся совершенно измотанным. Как только я отпер дверь, тут же зазвонил телефон. Я схватил трубку, как полоумный.

Голова была совершенно пуста.

– Привет, – запищал я фальцетом, – это Эбби Хоффман [62]. Поздравляю вас и желаю веселого Нового года!

По-моему, смешная шутка получилась.

Только Марси на том конце провода почему-то не смеялась.

Потому что это была не Марси.

– Гм… Оливер?

Моя маленькая шуточка, кажется, оказалась не ко времени.

– Добрый вечер, отец. Я… м-м… не думал, что это ты.

– Гм… да.

Мы помолчали. Потом отец все-таки сказал: