После войны. Чехия

Дивизия размещалась в пригородах Праги. В мае, под Прагой, наверно на каком-то стадионе, была сооружена трибуна и состоялся парад войск нашей армии в честь Победы и освобождения Чехословакии. У меня сохранились снимки этого парада. Мои обязанности радиста уже не требовались, и я полностью был погружен в фотографию. Снимал командиров, однополчан и дарил свои снимки ребятам, которым очень хотелось порадовать родных, ждавших их возвращения с войны. Мое фотоискусство заметили в политотделе, которому понадобился фотограф для изготовления фотографий воинов, вступавших в компартию. Мне разрешили поселиться на квартире, у чехов. Такая вскоре нашлась. Хозяин сам занимался фотографией, и у него была небольшая фотолаборатория в темной комнатке. Семья Шиттнеровых, кроме хозяина Ярослава, состояла из 3-х человек: жены, по имени Милада и двоих детей. Дочурку по имени Целина (затем переименовали в Иванну) лет пяти-шести и годовалого сыночка по имени Ярослав, в честь родителя. Вскоре у меня с Миладой завязался роман, т.к. Ярослава призвали в армию на переподготовку.

Помню, когда впервые появился в их доме, пригласили на обед. Сели за стол, подали первое блюдо (суп, наверно) и ждут, когда я начну есть. Но где же на Руси едят суп без хлеба?! Спросил, нет ли у них хлеба? Они сразу засуетились, начали извиняться и подали на стол белый каравай. В Чехии обедают без хлеба. Его функции выполняют кнедлыки – изделия из теста типа наших больших галушек. Когда я отправлялся на экскурсии в Прагу – Милада снабжала меня «листками», т.е. талонами на мясо, по которым я мог в любом пражском ресторане заказать себе мясной обед. Карточная система была у них очень разумная. На карточки можно было «отоварить» абсолютно все виды продовольствия. Совсем не то, что у нас было в Советском Союзе после моего возвращения… Не прерывал я связи со своими артиллеристами. Сидоренко как-то предложил мне поехать с ним к бывшему комиссару 32 арт.полка Куницыну Илье Семеновичу, в то время коменданту какого-то города. Взял с собой фотоаппарат и сделал много снимков. После войны, при встречах долго вспоминали это время.

Илья Семенович Куницин после воины поселился в подмосковном Сергиев-Посаде, бывал у нас дома. Мы, с однополчанами отметили его 90-летие. К сожалению, последние годы жизни он провел в постели, так как сломанное бедро и ранения лишили его движений. Сохранилось много фотографий встреч с этим замечательным человеком, бесстрашным комиссаром-сталинградцем. Продолжал я встречаться в Праге с помощником начальника штаба, капитаном Харитоненко и Лейтенантом Лысовым, с которыми познакомился еще при наступлении на Одере. Не забывал я и своих друзей из пехоты – Федю Богдана, с связистами группы управления, с которыми прошел весь боевой путь от Вислы до Праги. Радистом в штабе был Абрам Прибутковский, который после демобилизации жил в Павлограде. Встречался с ним. Был у него на свадьбе. В моем расчете числилась радисткой Валентина - ППЖ Киселева. Об ее судьбе я узнал от него самого при встрече уже в Москве. Я работал уже в НИИ и на работу ездил в электричке. Однажды, возвращаясь с работы подошел ко мне мужчина в гражданском и спросил не был ли я радистом в 13-ой дивизии. Сразу же узнал Киселева. Обнялись, поцеловались. Сошли у 3-х вокзалов, где он жил в коммуналке с семьей. По дороге купили бутылку водки. Он пригласил меня зайти к нему домой. По пути к дому Киселева, он рассказал, что после войны отправил домой Валю, снабдив ее дорогими трофейными вещами. Просил не упоминать ее имени у него дома. Хозяйка, его жена, встретила нас не очень любезно, видимо, предвидя в моем посещении очередную пьянку. Но деваться было уже некуда. Распили водку, вспомнили живых и павших. Я ушел в очень тяжелом настроении. Больше мы с Киселевым не встречались.

Но вернусь все же в Дяблицу, в предместье Праги, где я счастливо проводил время в фотографировании и в объятьях Милады. Кончились мои фотоматериалы и я отпросился у начальства поехать за этим в Карлсбад (уже называвшийся Карловы Вары). Эта поездка запомнилась мне в деталях на всю жизнь, несмотря на то, что прошло с тех пор 60 лет.

Поезд в Карлсбад уходил ровно в 12 ночи. Вагонов в этом поезде было, кажется, не более 3-х. Политотдел снабдил меня добротными документами, чтобы ко мне не приставала комендатура. Билеты, проездные были не нужны. Не помню, чтобы я в Чехословакии за что-то платил (кроме пива, которое стоило гроши). Вагон был сидячий, т.е. никаких спальных мест, несмотря на ночь. Кажется, до сих пор, в Чехии нет спальных вагонов в поездах. Было лето, наверное, июль 1945 года. Поезд прибыл около 4-х утра, но было уже светло. Деваться особенно было некуда, и я пошел в город, гулял до начала городской жизни, а не транспорта, т.к. не помню, чтобы таковой тогда уже существовал. Ощущалась еще фронтовая жизнь. Чехи нещадно расправлялись с местными немцами – выселяла их за пределы возвращенной им территории. Немцы уходили с вещами, которые могли унести на себе.

В комфортабельной гостинице мне выделили шикарный номер на 2-ом этаже. На 1-м этаже были кафе и бар. Когда в первый день, я, уставший, лег спать, то услышал музыку, доносившуюся снизу. Оделся, зашел в бар, заказал пиво и глядел на танцующих и развлекавшихся наших офицеров с девицами то ли из еще не демобилизованных из нашей армии, то ли с местными чешками.

По наводке местных жителей, через день-два я нашел лавочку, в которой сумел приобрести фотоматериалы. Миссия моя была успешно выполнена, но уезжать не хотелось, “командировка” была на неделю. Гулял по набережной, уже работали фонтанчики в павильонах с лечебной водой, у которых сидели дежурные со стаканами. Пробовал эту воду и помню ее отвратный вкус. Несколько раз заходил в Лазни, т.е. бани, где меня обслуживали по первому разряду, хотя не помню, чтобы я за это обслуге что-то платил. Купался, меня массировали, кутали в чистое белье и махровые халаты, которыми никогда не пользовался даже в мирное время на своей Родине…

За эти несколько дней я исходил Карлсбад вдоль и поперек. По улицам, на велосипедах сгоняли жир жены и любовницы генералов, их толстые зады свисали с сидений как свиные окорока. Не думаю, что этот пейзаж нравился местному населению. И мне тоже. Очень приятным было возвращение в полюбившуюся Дяблицу. В садике около дома поспели черешня и вишня. Хозяева учили меня как ее собирать. Прогуливался с Миладой и детьми и фотографировал, фотографировал… Письма, на Родину шли регулярно. Родители вернулись в Днепропетровск, начали обустраиваться. Наш дом, в котором они жили до начала войны, был разрушен. Было холодно и голодно, но мама и Лида об этом не писали. С нетерпением ждали моего возвращения домой. Однако шли недели, месяцы, а о демобилизации из армии, из нашей дивизии, командование не упоминало. Только к концу лета вышло распоряжение о том, что бывшие студенты ВУЗов могут быть уволены и отпущены на Родину. Срочно запросил прислать мне студенческую справку, которая не замедлила прийти. Я был включен в первоочередники на демобилизацию. Стал собирать вещи. Поехал в Прагу, раздобыл чемоданы, в которые стал укладывать свои трофеи: фотографии, увеличители, фотоматериалы, подарки для мамы, сестер, отчима, дедушке, бабушке, тетушкам. Находясь в Германии, когда еще шла война, нам, солдатам, разрешали один раз (кажется в месяц) посылать посылки на Родину. Мне также удалось отправить домой кое-что из вещей. Но, вступив в Чехословакию, мы набрели на завод по переработке кожи, и каждый взял, сколько мог унести на себе, целые кожаные полотна, черные и коричневые. Мне удалось довезти их до дома и они спасали семью от голода. Мама по частям продавала их на базаре и на эти деньги приобретала еду. Ведь вернулись они из эвакуации совершенно нищими…

В начале октября, с однополчаниным-связистом, мы отправились в путь. До границы Чехословакии - на поезде, в нормальном вагоне, а дальше на попутных товарняках. Хорошо, что были вдвоем – помогали друг другу в дороге. Так, на перекладных, я добрался до Днепропетровска в середине октября 1945 года.