Сельская (соседская) община на Яве в хун-хуш ВВ. Как форма социально-экономической организации

Соседская земледельческая община в Индонезии (деса, вануа) оста-налась базовой ячейкой социально-экономической структуры. Наиболее развитые формы она приобрела и скорее всего подверглась разложе­нию (с XIX в.), естественно, на самом развитом острове Нусантары — Яве. Ход ее развития в общих чертах воспроизводился в дальнейшем и другими народами Нусантары.

Государство в лице монарха обладало, как уже упоминалось, пра-ном верховного собственника всех земель и водных источников княже­ства или султаната. Это право в дальнейшем узурпировали сначала ОИК, затем голландское государство. В яванских княжествах Сура­карта и Джокьякарта верховными собственниками соответственно яв­лялись сусухунан и султан. Частной земельной собственности не суще­ствовало*; земля находилась в держании и пользовании сельских об­щин, за что последние уплачивали суверену от 1/5 до 1/3 производимой сельскохозяйственной продукции (продуктовая рента) и несли ряд тру­довых повинностей (строительство дорог, крепостей, ирригационных сооружений и т. п.) в пользу государства (отработочная рента или керджа роди), в среднем 50 или более дней в году.

Земля десы подразделялась на заливные поля (савах), суходоль­ные (неорошаемые) участки (тегал), а также выгоны, сады, рыбные пруды и т, д. Первые две категории подвергались систематическим переделам между общинниками (раз в 1— 5 лет). Остальными землями община владела коллективно. Полноправные общинники, как правило, располагали также домом и приусадебным участком, составлявшими семейную собственность. В коллективной собственности общины находились также дом общинного совета (балэй деса), мечеть (месджид) или молельный дом (ланггар или таджук), загоны для скота, общинный «рисовый банк» (зернохранилище), иногда — ремесленные мастерские.

Территориально сельская община обычно представляла собой круп­ную деревню (которая называлась также деса или крáджаан) или со­вокупность нескольких малых деревень (дусун). Ее население обычно составляло 500—1000 человек, а территория — несколько сот гектаров. В XVII—XVIII вв. социальная структура общины уже была существенно дифференцированной. Условно жителей десы можно разделить на 4 слоя. Верхний слой составляла деревенская верхушка: староста, члены общинного совета, духовенство. Второй слой образовывали пол­ноправные общинники (гогóл, или баку). Представители двух этих первых групп обычно были потомками первозасельников, основателей общины. Третий слой, располагая, как и второй, правами на приусадеб­ный участок и жилище, не имел, однако, прав на земельный надел, что ставило его в зависимое положение в общине. Его представителей именовали «полугоголами» (стенгах гогол). Это были обычно молодые холостяки, пришлые крестьяне, отработавшие значительный срок в данной общине. Наконец, представители четвертого, низшего, слоя не имели даже дома. Их именовали «каум менумпанг», то есть «приживалы». Эту группу составляли пришлые, недавно вступившие в общину, а так­же нарушители адата* и военнопленные. Они были полукрепостными и выполняли обычно функции домашней прислуги в домах представите­лей высших слоев общины. Любопытно, что профессиональные общин­ные ремесленники (кузнецы, гончары, шорники) также считались не­полноценными членами коллектива и относились к этой четвертой ка­тегории общинников**. Оплату ремесленники получали долей урожая.

Хозяйство яванской соседской общины было по преимуществу на­туральным, уровень производительных сил — низким. Главной сельско­хозяйственной культурой был поливной или суходольный рис. В доли­нах существовала система искусственной ирригации, в холмистых и гор­ных районах — террасированное водопользование (рисовые чеки). Ору­дия производства оставались примитивными: мотыга, грубая деревян­ная борона и соха, сажальный кол. Тягловой силой были буйволы. Второй по степени важности отраслью хозяйства было рыболовство: на море, реках и озерах и на заливаемых водой рисовых чеках. Животно­водство было распространено слабо из-за недостатка выпасов.

Низкий уровень производительных сил яванской десы обусловил необходимость кооперирования трудовых усилий. Часть общинников поочередно работала в пользу государства (керджа роди), феодала-собственника земли или представителя общинной верхушки (керджа панчен), а также была занята на общественных работах в общине (строительство ирригационной сети, внутренних дорог — керджа деса). Большая же часть крестьян поочередно обрабатывала земельные участки общинников, действуя сообща. Взаимопомощь (готóнг-ройóнг) как при общественных или барщинных работах, так и при возделывании индивидуального участка собрата по общине была, по адату, естественной и непреложной нормой жизни. Уклонение от нее влекло всеобщее осуждение и суровое наказание.

Деса управлялась старостой* и несколькими его помощниками: за­местителем, священнослужителем (лебэй), который обычно был также и школьным учителем, писарем (чарик) и несколькими другими. Все они, как правило, происходили из зажиточных гоголов и были членами общинного совета. По адату, старосты общин должны были избираться собранием гоголов-мужчин на срок от одного до трех лет, обычно из числа ближайших потомков основателя общины. Однако в рассматри­ваемый период ОИК, а затем голландскому государству удалось превратить старосту в низовую ячейку колониальной администрации. Ста­роста, как отмечает голландский экономист Д. X. Бюргер, не являлся полее органом общины, а стал агентом крупных феодалов (а на гол­ландских землях — колонизаторов. — В. Ц.). Этому обстоятельству способствовала, во-первых, постепенная утрата выборности лураха. Те­перь он «рекомендовался» общине колониальными чиновниками. Это предрешало его «избрание» общиной. Часто его должность становилась наследственной. Во-вторых, укреплению позиций старосты способство­вал отмечаемый наблюдателями психологический климат в общине: по­ложение старосты на Центральной и Восточной Яве, отмечает тот же Бюргер, походило на положение монарха. Действительно, лурах вершил практически всеми делами в десе. Он распределял повинности, органи­зовывал сбор налогов, руководил постройкой общественных сооруже­ний. Практически он решал вопрос о приеме в общину новых членов пли исключении старых. Касса общины и «рисовый банк» (лумбунг) находились под полным его контролем. Староста следил за соблюденн­ом общественного порядка. С 1878 г. колониальными властями он был наделен еще и полицейскими функциями в пределах своей десы.

Лурах, как и все члены общинного совета, был освобожден от лю­бых повинностей в пользу как десы, так и колониальных властей (или султанов). Напротив, он получал около 8% от совокупности собранных с десы налогов, взыскивал с общинников разнообразные поборы (обыч­но в натуральной форме). Но главное, ему отводился «служебный уча­сток земли» (танах бенгкок), как правило, из наиболее плодородных общинных земель и возделываемый трудом общинников. Помимо этого па приусадебном участке и в домашнем хозяйстве лураха работало ежедневно до 6 слуг (панчен), обычно из числа неполноправных об­щинников. Аналогичные привилегии, хотя и в меньшем объеме, предо­ставлялись представителям общинной верхушки. Иногда общая сово­купность «служебных земель» общинной элиты превышала половину земель десы. Хотя важнейшие решения, в том числе регулирующие от­ношения с колонизаторами, по-прежнему принимались в рассматривае­мый период на общинных сходах (где правом голоса пользовались лишь два верхних слоя общинников), эти собрания стали проводиться значительно реже (раз в 1—2 года), а их решения, по существу, предоп­ределялись общинной верхушкой.

С завершением земледельческого освоения пригодных территорий и возрастанием давления народонаселения на имеющиеся площади но­вым членам общины, особенно пришельцам со стороны, все труднее становилось получать земельный надел и стать полноправными общинниками. Их полукрепостное состояние затягивалось, бремя эксплуатации возрастало. Начались случаи отходничества и бегства угнетаемых неполноправных общинников. Но переход в другую общину не улуч­шал, а ухудшал положение крестьянина. Вдобавок, верхушка прежней общины стремилась пресекать случаи эскапизма: при существовавшей в десе круговой поруке и системе пообщинного (а не индивидуального) налогообложения с уходом или бегством члена общины выполнявшиеся им повинности автоматически перекладывались на остальных общинни­ков. Не вызывает удивления поэтому, что голландские власти в подоб­ных условиях не только старались приостановить распад общины, но даже реанимировали ее там, где она разлагалась. Как отмечал историк фан ден Берг, успех голландской колониальной системы на Яве и Мадуре всегда опирался на два основных принципа: управлять через об­щинных старост и сохранять общину как корпорацию. Вместе с тем ввиду относительной немногочисленности аппарата управления ОИК и быстрого расширения захватываемых ею территорий Явы в рассматри­ваемый период колонизаторы, разумеется, еще не могли вступить в прямой контакт со старостами общин. Влияние Запада, пишет Бюргер, примерно с 1600 г. сводилось к контактам с князьями, с 1750 до 1800 г. выражалось в связях с бупати, к середине XIX в. стало проникать до уровня общинных старост и лишь примерно к 1900-му году дошло до де­ревенских масс.

Обмен между общинами на протяжении XVIII в. был еще развит слабо. Продукты сельскохозяйственного производства (рис, корнепло­ды, скот) при низком уровне производства и высокой ренте-налоге и других поборах потреблялись преимущественно внутри общин или от­кладывались (рис) в семенной фонд и резерв на случай неурожая. На базары (существовавшие на Яве к началу XIX в. повсеместно, кромо Приангана) поступали лишь незначительные излишки продукта, при­чем осуществлялся и прямой товарообмен (рыба и продукты моря из прибрежных зон — на сельскохозяйственные продукты глубинных райо­нов; соль — на лесопродукты собирателен и т. п.). В тех редких слу­чаях, когда община или ее часть специализировалась на производстве каких-либо ремесленных (например, железоскобяных) изделий, в сфе­ру обмена вовлекались и они. Высокое налоговое обложение базаров голландским государством, крайне плохие пути сообщения — все это за­трудняло развитие товарооборота.

Денежное обращение, отношения найма рабочей силы внутри боль­шинства общин практически не существовали. С ними были знакомы лишь представители общин, расположенных близко от крупных насе­ленных пуиктов. Напротив, торговля колонизаторов (ОИК и ее отдель­ных чиновников), местных феодальных князей и бупати (начальников районов), богатых китайских дельцов в рассматриваемый период уже приобрела денежный характер, как и другие операции этих слоев на­селения: возмещение арендной платы, вознаграждение «подарками» (взятки), выплата откупов китайцами и т. п. То же относится к отно­шениям найма: на первые создающиеся сахарные плантации и заводы вокруг Батавии привлекались, в частности, наемные китайские рабочие, прибывавшие ежегодно из Амоя (Южный Китай) в количестве 1200— 1300 человек.

Феодальное право султана (или ОИК) на общину могло отчуж­даться ими третьему лицу. Чаще всего это был китаец-откупщик, за­благовременно выплативший все сборы, причитающиеся суверену за 2—3 года вперед, за право на все повинности, пошлины. Такую своеобраз­ную аренду новый хозяин обычно сочетал с ростовщичеством. Несмот­ря на это, по оценкам ряда голландских экономистов, благодаря чет­кой организации сверху внутриобщинного разделения труда и устране­нию многослойности эксплуататоров уровень жизни общинников в та­ких деревнях был нередко выше, чем в общинах, напрямую эксплуати­руемых ОИК с ее своекорыстными чиновниками или иерархией местных феодалов. Таким образом, если бупати сдавал общину в откук китай­скому богатею, то между последним и яванским феодальным чиновни­ком складывались контрактные, в сущности, буржуазные связи, но между китайским откупщиком и общиной сохранялись отношения фео­дального суверена и подданного.

Правовые отношения внутри яванской общины строились в основ­ном на базе адата (обычного права). Адат регулировал производствен­ные и социальные отношения в общине: переделы земли, распределе­ние воды, перераспределение повинностей между общинниками, нормы управления общиной; он был своего рода сводом гражданских и уголов­ных законов, хотя и неписаных. С распространением в Индонезии ис­лама последний в возрастающей степени стал оказывать воздействие па идеологическую, в том числе правовую, жизнь общины. Многие нор­мы шариата, мусульманского права, близкие или совпадающие с уста­новлениями адата, были легко адаптированы населением; другие, рас­ходившиеся с ними, приживачпись с трудом. Шариат в значительной степени вытеснил нормы адата из прежде регулировавшейся им сферы семейно-брачных отношений. Что касается догматики, философии и эти­ки ислама, то на Центральной и Восточной Яве они не смогли вытес­нить у большинства населения исконные анимистические и индуистские представления и ценности прошлого и вступили с ними в своеобразный симбиоз с разным соотношением составляющих у различных слоев населения.