Глава 7. Это китайский шелк 1930 года

Это китайский шелк 1930 года.

Я прикасаюсь к синему материалу с любовью и переворачиваю его. На спине вышит золотой дракон. Платье, возможно, стоит больше, чем я могу себе позвонить, но я все, же примеряю его. Рукава свисают по сторонам, как сложенные крылья. Я могла бы в этом действительно летать.

— Хорошо выглядит, — добавляет продавец. Хотя "продавец" это наверное, не совсем подходящее слово для парня в шляпе в форме свиного пирога, в клетчатых штанах и в черной футболке Рамонс. Быть может "Поставщик" более уместное здесь слово. Или "дилер".

В магазине винтажной одежде мне позвонила Моя Старая Леди. Имя, которой оказалось удивительно уместным.

— Где вы нашли эту вещь? — спрашиваю я, готовая убрать одежду, но слишком напуганная, чтобы спросить цену.

Хозяин пожимает плечами, — Люди приносят вещи. По большой части это вещи их старых родственников, которые умерли. Для одних людей это мусор, для других сокровище.

— Или одна женщина, — поправляю я его. Я собрала все свое мужество. — Как бы там не было, сколько стоит это?

— Для тебя? Пять долларов.

— Оуу, — я вытягиваю руки из рукавов.

Он крутил головой взад — вперед, рассматривая. — Сколько вы можете заплатить?

— Три доллара?

— Три пятьдесят, — говорит он. — Эта вещица лежала здесь месяцами. Мне нужно избавиться от нее.

— Договорились, — говорю я.

Я вышла из магазина все еще одетая в халат, и пошла обратно к Пэгги.

Сегодня утром, когда я попыталась встретиться лицом к лицу с машинкой, я в очередной раз потерпела неудачу. Семья.

Я думала, я могу написать о своей семье, но неожиданно они стали для меня так же чужды, как и французы. Французы наталкивают меня на мысль о "La Grenouille", а это в свою очередь напоминает мне Бернарде. И о том, что он еще не позвонил мне. Я думала о том, чтобы позвонить ему, но сказала себе не быть слабохарактерной.

Спустя ещё час, за время которого я подстригла ногти на ногах, успела расчесать и снова запутать волосы и обследовать лицо на предмет угрей.

— Что ты делаешь? — потребовала Лил.

— Я получила колонку писателя.

Но не существует такого понятия как "колонка писателя" — возразила она. Если ты не можешь писать, это значит, что тебе нечего сказать. Или ты избегаешь чего — то..

— Хммм, — сказала я, может быть я и не писатель совсем...

— Не делай этого, — ответила Лил. — Ты сделаешь только хуже. Почему бы тебе не сходить развеяться, погулять?

Так я и поступила. И я точно знала, куда пойти.

Вниз к району Саманты, где я разыскала винтажный магазин на Седьмой авеню.

Я ловлю свое отражение в стеклянной витрине магазине и останавливаюсь, восхищенно смотря на платье. Я надеюсь, оно принесет мне удачу, и я смогу писать. Я начинала нервничать. Я не хочу закончить как 99.9 процента провалившихся студентов Виктора.

— Мой Бог! — Лил восклицает. — Ты похожа на что — то, что притянула кошка.

— Я чувствую себя подобной чему — то, что кошка притянула. Но смотри, что я купила. — Я оборачиваюсь, чтобы похвастаться моей новой покупкой.

Лил кажется подозрительной, и я понимаю, как чудно я должно быть выгляжу, ходя по магазинам вместо того, чтобы писать. Почему я уклоняюсь от работы? Потому что я боюсь столкнуться с недостатком своих способностей?

Я рухнула на свое любимое место и осторожно сняла сандали.
— Это было в 50 кварталах отсюда, и мои ноги убивают меня. Но оно того стоило,— добавила я, пытаясь себя успокоить.

— Я закончила свой стих, — говорит Лил ненароком.

Я улыбаюсь, воздерживаясь от зависти. Я единственная, кто должна бороться? Не похоже, что Лил сильно утруждалась. Но это, возможно, потому что она талантливее.

— И у меня есть немного китайской еды, — говорит она. — Свинина МуШу. Там еще много осталось, если ты хочешь.

— Ох, Лил. Я не хочу есть твою еду.

— Не надо устраивать сцен. — Она пожимает плечами. — К тому же тебе нужно поесть. Как можно работать на голодный желудок?

Она права. И это даст мне еще пару минут отсрочки от работы.

Лил сидит на моей кровати, пока я пытаюсь покончить со свининой МуШу прямо из пакета.

— Ты никогда не боишься? — я спрашиваю.

— Чего? — она говорит.

— Быть недостаточно хорошей.

— Ты имеешь в виду писательство? — спрашивает Лил. Я киваю.
— Что если я единственная кто думает, что никто не может это сделать кроме меня? Что если я обманываю себя...

— Ох, Кэрри, — она улыбается.

— Ты разве не знаешь, что каждый писатель так себя чувствует? Страх — это часть работы.

Она взяла полотенце и решила принять долгую ванну, и пока она в ванной, мне удалось заполнить первую страницу, затем вторую. Я пишу в заголовке: "Мой дом". Зачеркиваю и снова пишу "Мой новый дом". Каким — то образом это напоминает мне о Саманте Джонс. Я представляю ее на кровати с четырьмя балдахинами, одетую в шикарное нижнее белье и поедающую шоколад, что, по-моему, по какой-то странной причине, является представлением о том, как она проводит выходные.

Я выкидываю эти мысли из головы и пытаюсь сосредоточиться, но пульсация в ногах пересиливает, и у меня не получается сконцентрироваться из- за боли.

— Лил? — я постучала в дверь ванной. — У тебя есть аспирин?

— Я так не думаю, — отозвалась она.

— Черт. — У Пегги должен где — то быть аспирин. Можно войти? — спросила я. Лил лежит в маленькой ванной под тонким слоем мыльных пузырьков. Я проверила ящик с лекарствами. Пусто. Я оглядываюсь, и мой взор останавливается на закрытой двери в спальню Пегги.

Не делай этого, подумала я, вспоминая последнее правило Пегги. Нам не разрешено заходить в ее комнату. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Вход в ее спальню строго воспрещен.

Я осторожно открываю дверь.

— Что ты делаешь? — завопила Лил, выпрыгивая из ванны и хватая полотенце. Остатки пузырей прилипли к ее плечам.

Я приложила палец к губам и зашипела на нее.
— Я всего лишь ищу аспирин. Пегги настолько подлая, что возможно прячет аспирин у себя в спальне

— Что если она поймет, что пропало немного ее аспирина?

— Даже Пегги не может быть настолько сумасшедшей. — Я открываю дверь шире. — Нужно быть очень чокнутым чтобы считать аспирин. К тому же, — шиплю я, — Разве ты не сгораешь от любопытства узнать как выглядит ее комната?

Жалюзи подняты, и мне потребовалось пару секунд, чтобы глаза привыкли к свету. И когда это произошло, я завизжала от ужаса.

Кровать Пегги была вся покрыта мишками. Не настоящими конечно, но казалось, присутствовали все вариации плюшевых животных. Там были большие и маленькие мишки, мишки с теннисными ракетками и мишки в фартуках. Розовые мишки и мишки в наушниках.

Там были даже мишки, целиком сделанные из булавок.

— Это ее большой секрет? — спрашивает Лил. — Плюшевые медведи?

— Она женщина средних лет. Какая же женщина этого возраста будет заполнять всю комнату животных?

— Возможно, она коллекционирует их, — отвечает Лил. — Ну, ты знаешь, люди так делают.

— Нормальные люди — нет. — Я взяла розового медведя и повернула его к лицу Лил. — Привет, — произнесла я смешным голосом. — Меня зовут Пегги и мне хотелось бы объяснить вам несколько правил. Но сначала мне нужно одеть свой резиновый костюм...

Кэрри, прекрати, — умоляет Лил, но слишком поздно. Мы уже тут.

— Аспирин, — я напоминаю ей.

— Если бы ты была Пегги, где бы ты его хранила? — Мой взгляд падает на верхний ящик ее тумбочки. Как все остальное в ее квартире, он был дешевым, и как только я потянула за ручку, ящик открылся, и содержимое рассыпалось по полу.

— Теперь она точно нас убьет, — стонет Лил.

— Мы ей не скажем, — отвечаю я, ползая по полу и собирая вещи. — К тому же, это всего лишь несколько фотографий. — Я начала собирать снимки когда меня поразило то, что на снимке была обнаженная грудь.

Я присматриваюсь.

Потом я кричу и роняю картинку, будто она горит.

— Что это? — кричит Лил

Я сажусь на пол и трясу головой от недоумения. Поднимаю снимок, и смотрю на него более внимательно, до сих пор не в силах убедиться. Но это было определенно то, о чем я подумала.

Я пересмотрела другие фотографии, пытаясь подавить смех. На всех них была Пегги, и на каждой их них она была голой.

И не просто обнаженная. Она ведет себя как модель порно — журнала. К сожалению, она не была на нее похожа.
— Лил? — спросила я, желая покопаться в загадке насчет того, почему Пегги позировала для таких фотографий и кому они могли понадобиться, но Лил не было рядом. Я услышала слабый стук закрывающейся двери в ее комнату, сопровождавшийся громким звонком в парадную дверь. И прежде чем у меня появился шанс сдвинуться, Пегги стояла надо мной.

Мы обе застыли.

Глаза Пегги становились всё больше и больше, а лицо меняло цвет с красного на фиолетовый, и я подумала, взорвется ли ее голова.

Она открывает рот и поднимает руку.

Фотографии падают у меня из рук, и я застываю в страхе.

— Вон отсюда! Вон! — кричит она, ударив меня по голове. Я падаю на колени, и прежде чем она поняла, что происходит, проползаю у нее между ног по направлению к коридору. Я встаю, бегу к своей комнате и захлопываю дверь.

Она тут же рывком ее открывает.
— Послушай, Пегги... — начала я, но что я вообще могу сказать? К тому же, она кричит настолько сильно, что я едва могу вставить слово.

— С той минуты, как я посмотрела тебе в глаза, я знала что от тебя одни неприятности. Кем ты себя возомнила, заходя ко мне домой и роясь в моих вещах? Где ты выросла? На конюшне? Каким животным ты себя считаешь?

— Медведем? — хотелось мне сказать. Но она права. Я вторглась в ее личное пространство. Я знала, что это неправильно, но все, же сделала это. Однако это стоило того, чтобы увидеть её обнаженную на снимках.

— Я хочу, чтобы ты и твои шмотки убрались отсюда сейчас же!

— Но...

— Тебе следовало подумать о "последствиях" прежде, чем заходить в мою комнату, — огрызается она, что в принципе не помогает, потому что после того как я увидела эти фотографии, всё, о чем я могу думать, это ее зад. Действительно, меня так поглотило это зрелище, что я едва заметила, что она перешла на тему того, как бы было хорошо, если бы я провела ночь — другую на улице.

Следующее, что я увидела, это как она достает мой чемодан из — под кровати и кидает его мне на кровать.

— Начинай собираться, — она приказывает. — Я ухожу на двадцать минут и когда я вернусь, тебя здесь уже не должно быть. Иначе я вызову полицию.

Она хватает свою сумочку и хлопает дверью.

Я стою в шоке. Фанерная дверь открывается и входит Лил, белая как полотно.

— Бог ты мой, Кэрри, — она шепчет. — Что ты будешь делать?

— Уйду, — говорю я, подымая стопки своих вещей и бросая их в чемодан.

— Но куда ты пойдешь? Это Нью-Йорк. Сейчас ночь и опасно. Ты не можешь быть на улице одна. Что если на тебя нападут или ты умрешь? Возможно, ты можешь пойти в ИМКА(Юношеская христианская ассоциация).

Я внезапно разозлилась. На Пэгги и ее иррациональность. — Есть много мест, куда я могу пойти.

— Например?

Хороший вопрос.

Я накинула на себя Китайский плащ наудачу и захлопнула чемодан. Лил выглядит потрясенной, так как не верит, что я собираюсь довести свой план до конца. Я одарила ее слабой улыбкой и короткими объятиями. Мой желудок сжался от страха, но настрой был решительный, и я не собиралась сдаваться.

Лил идет за мной на улицу, умоляя остаться.
— Ты не можешь так просто уйти, тебе не куда.

— Честно, Лил. Я буду в порядке, — я настаиваю на этом, с большей уверенностью, чем я на самом деле чувствую.

Я протягиваю руку и ловлю такси.

— Кэрри! Не надо, — умоляет Лил, когда я засовываю свой чемодан и пишущею машинку на заднее сидение.

Водитель такси оборачивается.
— Куда ехать?

Я закрываю глаза и строю гримасу.

После тридцати минут проведённых снаружи под грозовым дождём, мне интересно, о чем я только думала.

Саманты нет дома. Где — то в глубине души я догадывалась, что Саманты нет дома, я всегда могу пойти к Бернарду и просить о милосердии. Но сейчас, разорившись на такси, у меня не осталось денег еще на одну поездку.

Вода ручьем скатывается по моему затылку. Мой плащ промок, я была напугана и несчастна, но я намеренно убеждала себя в том, что всё будет хорошо. Я представила, как дождь очищает город и смывает Пегги.

Но поток мыслей в голове меняется, и вдруг меня атакуют кусочки льда. Дождь превратился в град, и мне нужно было найти укрытие.

Я дотащила чемодан до угла, где я нашла маленький магазинчик со стеклянной витриной и короткой лестницей.

Во-первых, я даже не была уверена, что это магазин, но затем я увидела большую надпись, гласившую "ДЕНЬГИ НЕ МЕНЯЕМ, ДАЖЕ НЕ СПРАШИВАЙТЕ".

Я смотрю через стекло на витрину, усеянную конфетами. Я толкаю дверь и захожу внутрь. Странный, лысый мужчина, который немного походил на свеклу, сидел на стуле за стойкой из Плевсиглаза. Это небольшая панель из пластика, куда нужно засовывать деньги через кассу. Я закапала весь пол, но не похоже, что мужчина был против.
— Что желаете, девушка? — спрашивает он.

Я с удивлением смотрю по сторонам. Внутри магазин кажется еще меньше, чем снаружи. Стены здесь тонкие, а в углу есть наглухо запертая дверь.

Я дрожу. — Сколько стоит шоколадный батончик Херши?

— Двадцать пять центов.

Я роюсь по карманам и достаю четвертак, просовывая его через щель. Беру шоколадку и стоя разворачиваю.

Немного мелочно, но мне вдруг стало жаль этого мужчину. Похоже, что бизнес у него идет неважно.

Интересно, как он вообще выживает.

Затем, я подумала, а как же я выживу? Что если Саманта не вернется домой?

Что, если она пойдет ночевать к Чарли?

Нет. Она должна прийти домой. Она просто обязана. Я закрываю глаза и представляю, как она, склонившись к столу, говорит: — Ты действительно, воробушек!

И затем, будто этому суждено было произойти, на углу останавливается такси и выходит Саманта. Прижимая дипломат к груди, и уклоняясь от дождя, она останавливается, выглядя пораженной. Погодой, и, судя по всему, чем — то еще.

— Эй! — я дергаю, чтобы открыть дверь и мчусь к ней, размахивая руками.

— Да? — Она вздрогнула, но быстро восстанавливает свое самообладание. — Ты, — говорит она, вытирая капли дождя со своего лица.

— Что ты здесь делаешь?

Я собрала последнюю каплю своей уверенности. Стоя на углу улицы под дождем, пожимаю плечами.
— Я хотела бы узнать...

— Тебя выставили из квартиры, — говорит она.

— Откуда ты узнала?

Она смеется.
— Чемодан и факт, что ты промокла до нитки. К тому же, это то, что всегда случается с воробушками. Господи, Кэрри. Что же мне с тобой делать?