Спасайся, кто может

Жизнь Грозного делится на две категории — «откры­тую» и блокадную. Первая — это когда город свободен для въезда и выезда. Относительно, конечно, свободен — когда все равно надо передвигаться через «сито» десят­ков внутренних блокпостов-грабителей, взимающих дань в 10—20 рублей с каждого проходящего и тем более про­езжающего мимо. Тем не менее есть шанс съездить к родным в село, которое даже за пару километров от Гроз­ного (что невозможно при «второй категории»), можно отправиться на рынок в Гудермес и даже, если повезет и ты пройдешь все блокпосты на всех дорогах, — в близле­жащие: с одной стороны — Ингушетию, с другой — со­седний Дагестан. Воля! В пределах войны, конечно. Сту­денты съезжаются из сел на занятия в полуоткрывшиеся грозненские институты и университет. На улицах — на­род. Грозненская жизнь бурлит среди руин.

Вторая категория — блокада, или «Стоп, колеса!». Так называют военные состояние, когда сами же закрывают город и в нем начинаются «спецмероприятия» — про­верки и облавы, смысл которых подчас понять не про­сто сложно, но и невозможно. Грозный замирает, рынки пустеют, лавки сворачивают свой товар, по улицам, со скоростью урагана, гоняют бронетранспортеры, сметая все на своем пути, включая случайных прохожих. Слыш­ны выстрелы и автоматные очереди. Больных младенцев родители уносят прямо с операционных столов.

Руины разрушенного города тоже бывают веселыми — это когда вдруг с самого раннего утра много яркого сол­нца, а копоть пожарищ развеяли ночные ветры.

17 сентября 2001 года в Грозном так и начиналось — люди, лавирующие между развалинами, улыбались. И солнцу, и друг другу, и этому сиюминутному счастью, что «как раньше», — а на другое, не сиюминутное, тут не надеются.

Интуиция не обманула грозненцев и на этот раз — их радость не могла быть долгой. Уже к девяти утра руины помрачнели. Вроде бы и солнце ушло. Люди уткнулись подбородками в грудь, стараясь незамеченными про­шмыгнуть мимо блокпостов, вокруг которых солдаты принялись раскладывать «жалящих змей». Это специаль­ные заградительные приспособления, представляющие из себя металлические подвижные ленты с торчащими наружу железными пиками средней величины. Разло­жил — значит, «стоп, колеса». Народ знает: раз наткнулся на расползающихся «змей», значит, спасайся, кто мо­жет, ищи укрытия, да поскорее, город перекрывают для движения транспорта, а это есть самый верный при­знак подступающей «зачистки». И очень скоро Грозный омертвеет, и людей разгонят по домам, если они у них еще остались.

К одиннадцати утра наступает мертвая пауза в жизни города. Нельзя двигаться уже и между блокпостами. Пос­ле метаний между перекрытыми дорогами свое пораже­ние вынуждены признать даже те смельчаки-весельчаки, которые за час до этого еще подмигивали: мол, про­рвемся, куда надо, мы тут знаем такие потайные тропы в заминированных руинах, что никакие блокпосты нам не страшны.

Солдаты, охраняющие блокпосты, удивляются вмес­те с нами — теми, кто застрял: странный приказ при­шел — не пропускать даже военных и милиционеров!

Действительно, рядом стоят блокированные офице­ры какого-то другого силового ведомства — не того, ко­торое отдало приказ о блокаде. (Характерная черта для Чечни — «силовики», даром что в составе одной «Объе­диненной группировки сил и войск на Северном Кавка­зе», стараются одни других не слушать, не восприни­мать.) Милиционеры из состава так называемой «чечен­ской милиции» — вновь организуемых подразделений из числа местных жителей — тоже среди нас, то есть в бло­каде. Девочки-школьницы лет по девять-десять также потеряли право пройти еще сто метров и добраться до разрушенной школы № 41, где, вопреки всему, идут занятия. Зачем все это?

Застрявшие люди не задают таких вопросов солдатам, осуществляющим блокирование. Во-первых, солдаты и сами не в курсе. Во-вторых, знают, что это ничего не изменит.