Глава27

Мы шли молча, каждый погрузившись в свои мысли. Алкалоиды каннабиса делали свое дело, и я ни разу не задался вопросом, куда и как долго ещё нам идти. Шёл на автопилоте, и рядом со мной шагал человек, не терпящий вопросов со стороны. Сейчас бы, видя перед собой бескрайнюю и абсолютно сухую почву, я бы поневоле усомнился в реальности настоящих плантаций зелёной растительности на этой мёртвой земле. Но на тот момент я полностью утратил чувство критического анализа и целиком положился на Андрея. Каждое мгновение, проведённое рядом с этим человеком, могло сулить мне неожиданные сюрпризы, и ещё какой-то час назад, я даже не предполагал, что буду прыгать с поезда в самом центре безжизненной, мертвой пустыни. Время остановилось для меня, и лишь солнце с каждым шагом напоминало о себе как о Полновластном Хозяине момента. Пекло было таким странным, что кожа не выделяла пот. Хотя возможно, что влага испарялась, ещё не успев выступить из пор. Мы были без головных уборов, однако накуренные мозги не чувствовали тяжести температурного режима, и первыми потяжелели наши рюкзаки. Вдалеке показались мачты высоковольтных столбов, и, добравшись до них, мы устроили передышку. На всю жизнь запомнил этот жутковатый электрический треск в проводах над головой. Напряжение в десятки тысяч вольт поступало в Азию, проходя транзитом через сердце Чуйской долины, и мачты были здесь единственным признаком человеческой цивилизации. Андрей не мог знать, что я боюсь электричества больше, чем работников МВД, и потому разместился на перекур прямо под одной из мачт. Мне ничего не оставалось, как пристроиться рядом, и, должен сказать, это было для меня серьезным испытанием.

– Половину пути прошли. – сказал Андрей, и я невольно начал всматриваться вдаль, следуя курсу, которым мы двигались. Там далеко, сливаясь с горизонтом, возвышались барханы, и это было единственным объектом, за который мог зацепиться взгляд на этой предельно плоской местности. Пекло начинало чувствоваться сильнее, и это выражалось в быстрой утечке физических сил и неимоверной жажде. Курить шмаль в таком месте – означало сознательно обречь себя на мучительную жажду, но разве мы могли отказать себе в этом удовольствии? К тому же в моем рюкзаке лежал термос с целым литром газированной воды.

– Давай попьем, – сказал Андрей, и я полез за термосом, чья невесомость сразу же пронзила мой мозг неприятной иглой. Вчера вечером на вокзале в Ташкенте я закрутил плотно крышку наполненного доверху термоса, но каким-то чудовищно-непонятным образом жидкости там было на пару глотков. Тревога в глазах безмолвного Андрея, мгновенно передалась мне. Никаких вопросов. Никаких лишних слов. Молча выпили поровну, что было, поднялись и двинулись дальше. По мере приближения к барханам, стала проступать черная полоса у их подножия, и через какое-то время там же начала бликовать на солнце поверхность некоего объекта. Вскоре еще по одному такому же объекту показались слева и справа от того, на который мы держали курс. Три эти объекта располагались по одной линии на расстоянии нескольких сот метров друг от друга.

– Три Колодца, – словно угадывая моё любопытство, сказал Андрей. Поначалу я понял это буквально, но это была лишь метафора, слова из известной тогда песни ансамбля Ялла «Учкудук». Постепенно блики преобразовались в крыши трех одинаковых строений, то ли овинов, то ли бараков метров по десять в длину, но самым впечатляющим было то, что их окружала и соединяла между собой длинная гряда зеленой растительности.

– Вот они, плантации! – с чувством восторга провел рукой по линии горизонта Андрюха. С замиранием духа я смотрел на этот зелёный лес, внезапно возникший среди пустыни, словно по воле какого-нибудь обкуренного волшебника. Сотни, а может и тысячи гектаров конопли росли себе, как ни в чем не бывало, вдали от человеческих глаз, и это было тем зрелищем, которое ни мне, ни современникам уже вряд ли удастся лицезреть в жизни. Это было целое море шмали. Овин-барак имел посередине широкий вход без дверей и походил на постройку для скота. Внутри было пусто и мрачновато от непривычной тени. Выложив из рюкзаков продукты и мелкие вещи, мы сразу же вошли в дебри плантации. Елки конопли скрывали нас с головой, росли очень плотно и имели два цвета. Светло-зеленый и темно-зеленый.

– Какой сорт собирать? – спросил я Андрея, который шуршал где-то рядом, но не был видим для меня.

– По идее, она здесь вся кайфовая, но берись тогда уж за светлую, а я темную собирать буду. Дома проверим, есть разница или нет, – отозвался Андрей, и мы принялись срывать большие, душистые и липкие от пыльцы головки, отправляя их в повёрнутые на живот рюкзаки. Дело шло спорно, и вскоре мы уже сидели под навесом, а рядом с нами стояли набитые под завязку туристические мешки. Здесь на нас вдруг навалилась страшная усталость, и мучительная жажда. Андрей выглядел совершенно обессиленным, и в какой-то момент произнес пересохшими губами:

– Нам надо дотемна выйти к железке, иначе в ночи собьемся, и уйдем неизвестно куда.

А ну, ладони покажи, – сказал он мне. Я показал руки, и, с грустью посмотрев на содранную кожу, Андрей продолжил:

– Ручник придётся собирать мне одному, а ты тогда возвращайся к оврагу, потому что без воды нам никак не выжить. Возьми за ориентир одну из мачт ЛЭП, и старайся не отклоняться от нее. Здесь каждый шаг в сторону может обойтись в лишние километры. Давай малой, с Богом! – Андрюха был очень уставшим, как, собственно, и я. Мысль о походе за водой вызвала в моём воображении тяжёлый путь по жаре, который отсюда, из тени овина, казался бесконечным, однако деваться некуда, и надо идти. В углу я обнаружил пустую бутылку из-под вина, брошенную, скорее всего, плановыми как опустевшую от воды тару, и взяв ее вместе с термосом, отправился в обратный путь. Ах, каким длинным кажется путь назад! Жажда, пекло, общая физическая усталость – всё это разом навалилось на меня, едва я прошел каких-нибудь 100 метров. Я оказался один, и рядом не было человека, на которого полагался мысленно. Остатки кайфа больше не доставляли удовольствия, а наоборот усиливали всё, что причиняло дискомфорт. Очень скоро бутылка и термос стали невероятно тяжелы, и, прилагая немалые усилия, я зажал их под мышками. Обезвоженный очень быстро организм, начал депрессивно действовать на психику, и в какой-то момент я осознал, что медленно плетусь наполненный чувством глубочайшего отчаяния, будто безвольный робот, лишённый возможности даже анализировать текущее состояние. Останавливаясь через короткие промежутки времени, я пытался ухватиться за какую-нибудь привычную и стабильную мысль, но явная невозможность этого тут же повергала меня в странную пустоту. Ни паники, ни страха я не испытывал, и моё состояние тогда можно выразить примерно как всеобщее отупение. Оставшись один на один с пустыней, я, наконец, ощутил Абсолютное Одиночество. Мачты уже давно остались позади, но глаза не наблюдали оврага, который, казалось, должен быть где-то рядом.

Психологически это очень тяжёлое состояние, когда не видишь цели впереди, но очень торопишься достичь ее. Неимоверным усилием воли я заставил себя сосредоточиться на мысли об Андрее, который сейчас собирает пластилин, иначе – мацанка или ручник. Это тяжелый и изнурительный труд, когда необходимо ладонями перетирать пыльцу с головок в маленькие катышки чистейшего гашиша. Он делает свое дело, а я должен делать свое. Мысль об этом сильном человеке ободрила меня, и уже до самого оврага я не выпускал её из головы. Скатившись с кручи арыка, я припал к тёплой, почти горячей воде с дикой жадностью. Вкус её был отвратителен и отдавал болотной тиной. Несколько глотков, и организм начинал рефлекторно защищаться рвотными позывами. Попеременно поворачиваясь с боку на бок, я лежал в этом узком и мелком ручье, смачивая на себе всю одежду, и после того, как достиг результата в этом довольно мудрёном процессе, наполнил термос и бутылку. На обратном пути я вскоре ощутил ошибочность своих действий. Мокрая одежда высохла быстро, но это был мучительный, и незабываемый процесс. Вода из ткани буквально выкипала на моем теле! Сравнить это можно лишь с тем, как человека на адской жаре окатили горячей водой.